Новгородская земля, Санкт-Петербург и Швеция в XVII–XVIII вв.: Сборник статей к 100-летию со дня рождения Игоря Павловича Шаскольского
В этих наблюдениях отразился не только накопленный В. О. Ключевским исследовательский опыт. В них содержался также научный опыт профессора кафедры русской истории С. М. Соловьева, лекции которого он слушал в свои студенческие годы в Московском университете. В первом томе «Истории России с древнейших времен», начатом в 1848 и опубликованном в 1851 г., т. е. во время ожесточенных дискуссий западников и славянофилов, так называемых «норманистов» и «антинорманистов», Соловьев не мог не определить этническую принадлежность варягов, которые неоднократно названы в ПВЛ, основном нарративном источнике для изучения истории восточных славян и Руси IX – начала XII в.
С. М. Соловьев рассмотрел «норманскую проблему» не как сторонник одного из противоборствующих мнений, а как исследователь. Сначала он определил систему географических знаний автора ПВЛ о Европе. Затем отметил, что варяги указаны летописцем на северном, скандинавском, берегу Варяжского, т. е. Балтийского, моря. На его южном берегу живут, как написал летописец, славяне, а также «народы племени финского и латышского». Поэтому, обобщил свои наблюдения Соловьев, «варяги летописца суть скандинавы». Далее он привел уже введенные в научный оборот сведения латиноязычных источников IX–X вв. о принадлежности россов к скандинавам и арабоязычных – о «нетождестве варягов, руси и славян».
В завершение этих наблюдений С. М. Соловьев привел наиболее обоснованные, по его мнению, значения «названий» варяги и русь. Первые из них – дружины людей, «волею или неволею покинувших свое отечество и принужденных искать счастья на морях и в странах чуждых». Само слово варяги, написал он далее, из германских языков. Такие дружины у славян, финнов, греков и арабов назывались русь (рос) для обозначения «людеймореплавателей, приходящих на кораблях, морем, входящих по рекам внутрь стран, живущих по берегам морским». Эта русь оказалась на берегах Черного моря до появления Рюрика с братьями34.
Исходя из принципов «родовой теории», С. М. Соловьев объяснял «призвание» Рюрика необходимостью в условиях взаимной вражды родов установления «наряда», т. е. княжеской власти как управления, чуждого родовым отношениям, и справедливого суда35.
На новом уровне развития исторической науки во второй половине XIX в. под влиянием позитивизма, а позднее и марксизма исследователи стали обращать особое внимание на воздействие экономики на общественно-политические процессы. В. О. Ключевский в своем знаменитом университетском курсе русской истории утверждал, что Русь, этнокультурную и экономическую основу которой составляли восточные славяне, являлась торговой, городовой, с городовыми областями. В такой характеристике отразилась распространенная в пореформенной России политизированная либеральная теория земско-вечевого самоуправления древнерусских городов как историко-идеологическое обоснование российских общественно-политических программ второй половины XIX – начала ХХ в. (И. Е. Андреевский, В. И. Сергеевич, А. Д. Градовский, М. Ф. Владимирский-Буданов). В левых общественно-политических направлениях тогда же и в тех же целях она была интерпретирована как общинно-вечевая (Н. П. Огарев, Д. И. Писарев, И. Г. Прыжов, А. П. Щапов и другие)36.
По В. О. Ключевскому, в таких вечевых городах, которые стали центрами «городовых областей», собирались скандинавываряги. Являясь первоначально «шайками пиратов», они стали прибывать на Русь в Х–ХI вв. «с торговыми целями» или по призванию «наших князей». В легенде о призвании Рюрика с братьями, писал Ключевский, выразилось признание властвующей княжеской силы властью по праву. Поэтому «вече северных союзных племен» постановило искать князя, который бы «владел и судил по праву». «Депутаты веча» передали это «приглашение» скандинавам-Руси. То есть Русское государство образовалось в результате договорных отношений веча и князя. Варяжские князья создали княжества, а «соединение варяжских княжеств» имело следствием создание «великого княжества Киевского». Таким образом, по Ключевскому, его появление стало следствием не деятельности скандинавов, а «указанных выше экономических и политических фактов»37.
Вовлечение Российской империи конца XIX – начала ХХ в. в единые мировые социально-экономические и политические процессы имело следствием переосмысление теорий ее исторического прошлого. В результате исследований Н. П. ПавловаСильванского было установлено, что в средневековой Руси существовали те же феодальные социально-экономические и социально-политические институты, что и в средневековых государствах Западной Европы. Впрочем, исходя из их ограниченного, а то и ошибочного понимания, он, как и его современники, считал свойственными для Руси до XIII в. общинность и вечевой строй38.
Обоснование феодализма в средневековой Руси «вернуло» Россию в единый европейский исторический контекст. Такое «возвращение» отразило концептуальные изменения в российской общественной мысли начала ХХ в., поскольку после либеральных реформ второй половины 1850-х – 1860-х годов и ограничения их в 1870-е годы, в царствование Александра II (1855–1881) она вновь оказалась под идеологическим и политическим давлением в правление Александра III (1881–1894). Такая внутренняя политика имела значительные негативные последствия для экономики и состояния общественно-политической жизни России. Так что Николай II вынужден был постепенно смягчать режим власти. Под действием Первой русской революции 1905–1907 гг. это смягчение трансформировалось в реформирование и либерализацию властных институтов.
В таких новых общественно-политических условиях А. Е. Пресняков в лекциях 1915–1916 гг. в Петроградском университете рассматривал проблему скандинавов в Восточной Европе в VIIIXI вв. как составную часть так называемой «эпохи викингов», общеевропейской по своему содержанию.
Такая постановка традиционной для российской историографии «норманской проблемы» являлась новой, что, кажется, не отмечено в историографических обзорах данной научной темы. Между тем, А. Е. Пресняков учитывал современные ему исследования историков, археологов, филологов и лингвистов. Он мобилизовал все виды исторических источников – письменные древнерусские, латиноязычные, арабоязычные, а также лингвистические, археологические и клады восточных монет в Восточной Европе и Скандинавии. В контексте понятия «эпохи викингов» Пресняков написал о возникновении «скандинаво-русской государственности» на северо-западе Восточной Европы. Этот вид государственного образования он рассматривал как составную часть общеевропейского исторического процесса в IX–XI вв., когда происходила ассимиляция скандинавов в разных частях Европейского континента местным населением, где они оказались вследствие своих переселений39.
В советский период отечественной истории официальной идеологией новой государственности, РСФСР, а с 30 декабря 1922 г. – СССР, стал марксизм. Эта концепция формулировала единые закономерности формационного развития человечества, а также интернациональную и классовую сущность общественных отношений. Сложная в своем общественно-политическом и научном содержании, она ожесточенно дискутировалась в 1920-х – начале 1930-х годов. Тогда в социологизированном и политизированном изложении российской истории М. Н. Покровский, ученый дореволюционной школы и видный функционер коммунистической партии, писал в учебнике, что до середины IX в. существовали в Восточной Европе славянские племена, но государства там основали «пришлые народы»: на юге – хазары, на севере – шведы. Шведы являлись рабовладельцами и работорговцами. Покровский вслед за В. О. Ключевским писал, что предметами торговли являлись также «продукты лесного хозяйства». В Х в. князья ничем не «управляли» и не участвовали в суде. К концу этого столетия они ославянились. Центрами экономической и общественной жизни стали города со смешанным населением, а «шведы составляли первое время господствующий класс этого городского населения»40.
В 1934 г., после восстановления в вузах исторических факультетов, сотрудниками Института истории АН СССР и кафедры истории СССР исторического факультета МГУ был подготовлен новый учебник, в котором в соответствии с марксистской теорией рассматривалась история СССР до конца XVIII в. как единый исторический процесс во всемирном формационном развитии. Том был подписан к печати 28 июля 1939 г. В отличие от прежних социологических схем этот учебник был насыщен конкретным историческим материалом. История общества излагалась в нем как история классов и классовой борьбы.
В разделе, написанном Б. Д. Грековым, содержание процесса образования «Киевского государства» было лишь намечено, поскольку он еще не был конкретно изучен как следствие социального и экономического развития восточных славян. Греков характеризовал в общем виде распад родовых отношений, формирование марки-верви, торговлю и торговые пути. Появление норманнов-варягов в Восточной Европе он объяснил как составную часть их распространения во всей Европе, в частности их появление в восточнославянских землях – как следствие определенной закономерности общеевропейской истории IX в., «эпохи викингов». Эти варяги, писал он в традиции Соловьева–Ключевского, являлись разбойниками и торговцами. Согласно концепции Грекова, некоторым предводителям варяжских дружин удавалось захватывать славянские городки, подчинять окрестное славянское население, покорив или уничтожив «местных князей». Так появились некоторые славянские княжеские династии, восходившие к варяжским пришельцам. Но в славянской среде они быстро ассимилировались, поскольку «в культурном отношении варяги не стояли выше славян». Объясняя происхождение названий русь и рос, Греков привел гипотезу В. А. Брима. В соответствии с ней, первое из них восходило к южной части Восточной Европы, второе – к ее северной части и происходило от названия прибрежной части Средней Швеции41.
Таким образом, новый подход предполагал органичное включение России в единое европейское пространство, что создавало условия для всестороннего исследования этой сложной научной проблемы. А. Е. Пресняков наметил комплексное изучение конкретного содержания участия скандинавов в процессе становления Русского государства, в этнокультурной своей основе – восточнославянского. Его исследование основано на всех видах исторических источников – письменных, лингвистических и памятниках материальной культуры. Выводы Преснякова были поддержаны в качестве вузовской учебной схемы уже в контексте марксистской теории. Такой комплексный метод был продолжен В. В. Мавродиным. Его монография «Образование Древнерусского государства» была подписана к печати 11 июля 1945 г., вскоре после разгрома нацистской Германии. Исследовал он в этом обобщающем труде и «норманскую проблему».
В Петербурге-Петрограде-Ленинграде существовала традиция исследований русско-скандинавских отношений и скандинавов в Восточной Европе в IX–XVIII вв. (Г. В. Форстен, Ф. А. Браун, В. А. Брим, Е. А. Рыдзевская). В 1920–1930-е годы В. И. Равдоникас во время археологических раскопок Старой Ладоги и курганов на северо-западе Восточной Европы изучил многочисленные и значимые скандинавские материалы в этом регионе. Так что В. В. Мавродин соединил накопленные наблюдения над историей и археологией скандинавских стран, а также норманнов в Восточной Европе с изучением в отечественной научной традиции процесса формирования и развития Русского государства в IX–X вв.
К первой половине IX в. В. В. Мавродин отнес существование северо-западного и юго-восточного объединения славянских племен, которые были временно подчинены и платили дань: первые – норманнам-варягам, вторые – до конца IX в. – хазарам. Варяги в то время – в оины и грабители, купцы-разбойники. Следствием такой их деятельности стало приобретение огромного количества восточных монет и вещей VIII–IX вв. В середине IX – Х в. в восточнославянских землях существуют города. Межплеменные союзы включали также финские племена. У «русских племенных князьков» были свои дружины. Норманны тогда – воины-наемники, «варяги». Они тоже стали членами княжеских дружин. Они – также «варяги»-купцы, которые торговали с Востоком, Западом и Константинополем. Варяги становились «одним из элементов древнерусского общества», ассимилируясь в древнерусской среде. Варяжский конунг Рюрик захватил власть в Новгороде. В «Руси Киевской», «Днепровской Руси» князьями стали в IX в., вероятно, «конунги варяжских дружин» Аскольд и Дир, которые правили в разное время. «Древнерусское Киевское государство» образовалось в результате объединения новгородским князем Олегом, тоже норманном, новгородской и киевской государственности. В его войске кроме словен и кривичей участвовали чудь, весь, возможно, меря, тогда как «варяжский элемент в дружине Олега был очень силен и играл большую роль». Выражая свое отношение к «норманской проблеме», Мавродин приводил для личной безопасности многочисленные ссылки на К. Маркса, а также цитировал свидетельства исторических источников о скандинавской принадлежности варягов, князей Рюрика и Олега. По словам Мавродина, «дело заключается не в том, чтобы в борьбе с ложными концепциями норманистов отрицать наличие варягов и их значение на начальных этапах истории Киевского государства, а в том, чтобы выяснить их истинную роль в создании древнерусского государства <…>»42.
Однако уже с 1947 г., в условиях начавшейся «холодной войны», ядерного шантажа США послевоенный сталинский режим стал осуществлять двойственную политику – внешнюю, основанную на интернационализме, и внутреннюю, содержанием которой стали великодержавный шовинизм, национализм и борьба с «космополитизмом», составной частью которого стал антисемитизм, сопровождавшиеся идеологическим и физическим террором. Этот террор должен был показать народу-победителю его подчиненное место в системе сталинского режима. В таком политическом контексте научное изучение скандинавских древностей «эпохи викингов» в Восточной Европе было заменено борьбой с «норманизмом», который рассматривался как одно из проявлений космополитизма в истории.
В этих обстоятельствах В. В. Мавродин был вынужден публично повторять стандартные официальные обличения космополитизма и «норманизма». В духе того времени в противопоставлении космополитов-норманистов патриотам-антинорманистам он различал суждения революционных демократов (Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, В. Г. Белинского) и «“истиннорусские” реакционно-монархические теории Иловайского и Забелина», а также «либерально-буржуазные взгляды Костомарова». Мавродин отметил собранные антинорманистами значительные научные материалы, совпадения их наблюдений с новыми для того времени теориями филологов, археологов и историков над связями Руси с западнославянским миром, автохтонность восточноевропейского населения в трудах Н. Я. Марра, С. П. Толстова и других. Стандартными фразами обличая «норманизм», Мавродин призывал к более активному изучению Руси в славянском историческом контексте. Вместе с тем, соотнося «название» русь со Средним Поднепровьем, он продолжал считать происхождение слова варяг скандинавским, тогда как сами варяги, по его словам, – «в глубокой древности прежде всего скандинавские разбойники, норманские дружины, совершавшие грабительские походы; далее, они наемные воины в княжеской дружине»43, т. е. в новых условиях борьбы с космополитизмом он повторил свои прежние научные наблюдения над этнической принадлежностью и социальным положением варягов.
Впрочем, формального обличения космополитизма оказалось недостаточно. Под надуманными предлогами В. В. Мавродин был в том же 1949 г. отстранен от должности декана исторического факультета ЛГУ, в 1951 г. – от заведования кафедрой, а в 1952 г. уволен с работы. После смерти И. В. Сталина, в 1953 г., он был восстановлен на работе в ЛГУ, а позднее – в тех же должностях44.
В тех же условиях послевоенного сталинского режима Б. Д. Греков стал критиковать гипотезу В. А. Брима о скандинавском происхождении слова русь, утверждая его тождество с хоронимом и этнонимом с корневой основой рос-45. Ранее «норманская проблема» изучалась как определение этнической принадлежности варягов, их значения в процессе становления и развития Русского государства («Русская земля» в древнерусской письменности, ‘Ρωσία в византийской письменности Х в., Ruscia, Russia, Ruzzia и т. п. в западной латиноязычной письменности XI–XIII вв.). Теперь характеристику варягов как норманнов следовало определять как «норманизм». Обобщая суждения на эту тему в лексике 1945–1953 гг., Греков, в то время директор Института истории АН СССР, писал: «Под норманизмом мы понимаем “теорию”, “доказывающую” неполноценность русского народа, его неспособность создать свою культуру и государственность, утверждающую за варягами-норманнами роль основателей русского государства и творцов русской культуры»46. Впрочем, такие вынужденные уступки сталинскому режиму не спасли его от увольнения с должности директора в начале 1953 г.47
Между тем борьба с «норманизмом» продолжалась и содержательно расширялась. Д. А. Авдусин, в частности, возражая против преувеличения известным шведским археологом Т. Арне значимости скандинавских материалов в Гнездовском комплексе курганов, стал приуменьшать их число и значение как источников исторической информации о скандинавах в восточнославянских землях. Свою статью Авдусин завершил выводом политическим, традиционным для послевоенного сталинского режима: «Статью Арне можно расценить как выпад против русского народа, не имеющий ничего общего с наукой»48.
Такое суждение на долгое время стало «дамокловым мечом», нависавшим над теми историками, которые хотели объективно исследовать «норманскую проблему».
После осуждения «культа личности Сталина» на ХХ съезде КПСС в 1956 г. тотальный физический и идеологический террор прекратился. Многие невинно осужденные люди были реабилитированы. Наступила так называемая «оттепель» (И. Г. Эренбург) в общественной и интеллектуальной жизни второй половины 1950-х – начала 1960-х годов. Она выражалась, в частности, в большей свободе высказывания, в отказе от наукообразных шаблонов сталинской поры. Но партийное руководство по-прежнему требовало критики «буржуазной идеологии» в гуманитарных науках. Эти требования осуществлялись административным руководством академических учреждений и вузов. Впрочем, под видом «критики» ученые чаще публиковали свои серьезные научные исследования, хотя критике подвергались подчас и профессионально слабые идеологизированные разыскания западных коллег.
В такой общественно-политической ситуации и с такой предысторией изучения «норманской проблемы» была опубликована в ведущем академическом журнале «История СССР» большая статья И. П. Шаскольского «Норманская теория в современной буржуазной историографии»49. Эта тема не была случайной в его научных исследованиях.
И. П. Шаскольский – коренной петербуржец. Он вырос в городе, который, как и весь Северо-Запад России, был исторически органично связан со скандинавскими странами и Финляндией. Как сказал Шаскольский в одной из наших бесед, он уже в юности решил изучать историю русско-скандинавских отношений в IX–XVIII вв. К их исследованию он был хорошо подготовлен. Обучение в немецкой школе Петришуле создало основу для самостоятельного освоения скандинавских языков. Занятия в 1936–1941 гг. на историческом факультете Ленинградского университета по двум отделениям – и сторическому и археологическому, стали основой профессиональной подготовки по средневековой истории отечественной и зарубежной.
На факультете преподавали в те годы выдающиеся исследователи истории Древнего мира, средних веков истории России и западноевропейских стран, известные источниковеды. Такое преподавание обучало комплексному использованию разных по происхождению исторических источников при обязательном их источниковедческом анализе. Научным руководителем Шаскольского был замечательный специалист по истории летописания М. Д. Приселков. На довоенных лекциях В. В. Мавродина Игорь Павлович, в частности, узнал о значительных исследовательских возможностях его конструктивного метода изучения «норманской проблемы». В Ленинграде тогда сохранялись традиции петербургских исследователей Г. В. Форстена, Ф. А. Брауна, В. А. Брима. К ученице Брауна – Е. А. Рыдзевской Шаскольский обращался в студенческие годы за советами. Их принципам научного исследования он следовал на протяжении всей своей научной деятельности.
«Норманская проблема» стала одной из научных тем, которая постоянно интересовала И. П. Шаскольского. Он изучал ее со второй половины 1950-х годов. Впрочем, вплоть до второй половины 1980-х, времени реформ М. С. Горбачева, обязательным требованием советской партийно-административной системы оставалось разоблачение «норманизма» как проявления буржуазной и антисоветской идеологии в исторической науке. Эта борьба, кроме научного содержания, должна была свидетельствовать также о патриотизме советского историка.
В соответствии с идеологемами того времени И. П. Шаскольский сохранил мнение, в соответствии с которым назначением «норманской теории» является «стремление доказать “неполноценность” русского народа, его неспособность самостоятельно создать свою государственность», обосновать решающую роль норманнов, принадлежавших к западной, более высокой культуре и цивилизации. Такой обобщенной характеристике «норманистов» Шаскольский противопоставил выводы советских историков, а также историков из Польши и ГДР, которые писали о становлении государства в результате внутреннего процесса развития общества. Он проанализировал суждения западных историков, филологов и археологов, отмечая по необходимости в обобщенной форме их выводы, сходство и различия. Шаскольский последовательно показывал преувеличение численности и значения скандинавов в отличие от сведений исторических, лингвистических и археологических источников. Впрочем, такого рода опровержениями становились пока обобщенные наблюдения советских историков без учета степени их обоснованности, а также приводимые Шаскольским сведения о взаимной критике западных исследователей по частным вопросам истории скандинавов в Восточной Европе.
Кроме традиционной критики «норманизма», разбавленной обязательными в то время обличениями, которые, возможно, были навязаны редактором или редакцией журнала мягкому по характеру И. П. Шаскольскому, из содержания статьи «Норманская теория в современной буржуазной историографии» следовало, что это – предварительная постановка проблемы для автора, превосходно осведомленного в отечественной и иностранной литературе. В статье он продолжил материалистическую концепцию объективной закономерности становления Древнерусского государства как следствия социально-экономического развития восточных славян, а также изначальной многоэтничности этого государства. Но Шаскольский следовал также исследовательской традиции А. Е. Преснякова, Б. Д. Грекова, В. В. Мавродина, петербургских скандинавистов конца XIX – первой трети ХХ в., в соответствии с которой варяги – э то скандинавы. Они принимали определенное участие в начальных процессах его истории. Отсюда происходила еще не сформулированная Шаскольским проблема концентрации объединенных исследовательских усилий по критическому анализу всех видов исторических источников – письменных, лингвистических, археологических – для системного изучения.
Таким образом, в статье И. П. Шаскольского «Норманская теория в современной буржуазной историографии» отразились биография ее автора, общественно-политическое положение страны, состояние исторической науки, отечественной и зарубежной, в ее прошлом и настоящем.
Для конца 1950-х – начала 1960-х годов такие исследования были возможны, о чем свидетельствует приглашение редакции «Советской исторической энциклопедии» И. П. Шаскольскому написать для нее словарную статью «Варяги». Он выполнил этот заказ, так что читатели ее второго тома, опубликованного в 1962 г., прочли, что варяги – древнерусское название жителей Скандинавии. Слово это происходит от древнескандинавского vaeringjar – норманские воины и купцы, служившие у византийских императоров. Как написал в этой статье Шаскольский, «варяжские воины и купцы в рус[ских] землях участвовали в общем процессе формирования клас[сового] общества и гос[ударст]ва, не сыграв в нем сколько-нибудь значит[ельной] роли, и быстро ославянились»50.
В таком исследовании «норманской проблемы» И. П. Шаскольский учел научный опыт, накопленный не только отечественными, но и зарубежными исследователями материалистического направления.
В 1957 г. была опубликована монография Генриха Ловмяньского, посвященная этой теме, – «Проблема роли норманнов в генезисе славянских государств»51. Такой буквальный перевод названия книги точен, но не весьма соответствует нормам литературного русского языка. Поэтому в переводе на русский, опубликованном 28 лет спустя, название книги стало «Русь и норманны». Оно стало литературным, но не соответствующим содержанию, поскольку не учитывало примененный автором сравнительно-исторический метод сопоставления средневековых исторических процессов, относившихся к пребыванию скандинавов на Руси и в других европейских странах, прежде всего в Польше52.