Преломление. Том 4. Край темноты

– Что нашла?

Ниджи закатила глаза и неохотно протянула:

– Читаю о тех самых дарах – артефактах, которые получили Семеро от матери… Легенда гласит, что любой, кто попадает к матери в Чертоги, может попросить у нее дар, но только для себя. Она может выполнить любое желание, ибо Богиня Света всесильна.

– Кстати, я тут немного выучил древний язык магии, – перебил ее Рэм, и только сейчас Ниджи заметила, как ее раздражает эта его привычка. – Интересно, что «подарок» можно перевести как «сила». Или даже как «магия». Так что неудивительно, откуда возникла путаница в легендах.

– Легендарные артефакты… – Ниджи всматривалась в изображения на странице. – Пятый Элемент, ритуальный кинжал, шкатулка таматебако, шапка мэрроу, маска Инари, Камень Светлого Дня… И окропленный слезами щит. Видимо, именно поэтому я нужна Гекате, у меня есть один из них. И его никак не забрать.

Только сейчас во время разговора Ниджи поняла все до конца. Вот что такое это загадочное «Освобождение». Вот почему Такеши назвал ее амплифаер благословением. Неужели и он тоже в курсе всей этой кутерьмы? Она почувствовала острую необходимость перекинуться с ним парой слов… Или даже влепить пощечину за то, что молчал. С другой стороны, с какой бы стати он стал бы все ей рассказывать?

– Но ведь это хорошо и для тебя тоже, – осторожно произнес Рэм. – Если исполненное желание – не метафора, то…

– То это шанс избавиться от проклятья!

От этой мысли внутри Ниджи все восторжествовало. Вот оно! В своем упорстве она дойдет аж до самой богини, если она реально существует. Наверняка это всесильное создание сможет очистить ее от скверны или подскажет, как это сделать. Даже пускай Ниджи станет тусклой или обычным человеком – это неважно, главное, что она выживет. Видимо, Такеши хочет того же самого для сестры. Хотя, как гласят легенды, просить Матерь можно о чем-то только для себя. Как же тогда он хочет все это провернуть? Попросит через Ниджи милости всем фиолам? Или пойдет сам, одним из семерых? Может, возвращение чистой магии автоматически означает отсутствие искаженных? Из-за всех этих вопросов ажиотаж Ниджи быстро спал:

– Нет. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Почему нет? Матерь любит тех, кто верен ей. Вдруг у вас получится вызволить ее? И она будет благодарна?

– Даже если и так… Что от меня-то нужно? Конкретно? Я ведь проклята. Наверняка я у них на счету как особо изощренное оружие для убийства. А я… Я не хочу этого.

Рэм вздохнул. Вид у него был такой, будто он знал о замысле Гекаты, но ему было запрещено об этом говорить. Ниджи пронзила обида, хотя сцена расправы над небогоугодной Сестрой все еще стояла у нее перед глазами – Рэму было бы явно глупо подвергать себя такой опасности, выбалтывая лишнее направо и налево.

Ниджи посмотрела на свои руки – на перчатку-артефакт и кусочек татуировки. Хотя магесса все же была обижена на бывшего друга, Ниджи ощутила прилив желания поделиться с ним своими догадками.

– Я… Я тут подумала кое о чем… Оба случая… Ну… На крыше дома и медкорпуса… Произошли с голой рукой. Эта перчатка не просто направляет магию, она помогает мне в какой-то мере контролировать ее, справляться со стрессом. Я слышала, как врачи что-то говорили про отсутствие динамики у моих проклятых клеток, так что…

Она замолчала. Ужас осознания нахлынул на нее. Сердце заколотилось пуще прежнего.

– Вполне вероятно, что я с самого начала проклята настолько, что могу убивать.

Рэм будто бы подавил в себе порыв обнять бывшую подругу, но сдержался. Глядя в ее глаза, он сказал ей, глубоко убежденный в своих словах:

– Ты не убийца, Ниджи. Не по своей воле. Просто… Ты очень сильная. Как настоящая Мурасаки.

– Это безумие, Рэм! А что если Геката хочет убедиться, что я готова пользоваться проклятьем на всю катушку?.. И без этого меня никуда не возьмут? Неужели, чтобы добиться желаемого, мне нужно будет снова поддаться своей слабости?

– Это не слабость, Ниджи. Это часть тебя.

Эхо из прошлого. Голос Фрейи зазвучал в голове у Ниджи:

Проклятие фиолов – это темная сторона души, с которой боремся мы все. Признай себе, что ты можешь быть плохой. Это не избавит тебя от проклятья, но ты не будешь тратить силы на то, чтобы отрицать его.

Научишься контролировать себя, сможешь продлить жизнь на несколько лет.

Но Фрейя мертва, и ее мнение нельзя считать экспертным. Всего лишь несколько лет. Эта мысль приводила Ниджи в глубокое уныние. Она собрала всю волю в кулак и ответила тусклому твердым, решительным взглядом:

– Чтобы ты знал, Рэм… Что бы ни случилось, я больше никогда не стану использовать свою проклятую силу – даже несмотря на данную мною клятву Ордену. Никогда.

~~~

Даснор вышел из косметологического кабинета более или менее удовлетворенный результатом. В клинике Аюми делали не только пластику тела, но и наращивали и красили волосы: именно здесь молодежь предпочитала обзаводиться перманентной шевелюрой ядерных оттенков и менять ее сразу же, как надоест. Даснор выкинул в ближайшее мусорное ведро купон на десятипроцентную скидку на следующее посещение, и ему на секунду показалось, что голограмма Сакуры Эс смотрит на него с неодобрением. Ему самому было дико находиться здесь, но к зиме вернуть длинные волосы все же не лишне. Тем более что это уменьшало его сходство с ожившим трупом.

На улице дышалось легче. День был погожий: солнце светило ярче, чем обычно, снегопад прекратился. Даснор пересек несколько кварталов и вышел к самому старому нью-токийскому кладбищу, основанному еще во времена первых поселений на реке Сора-но-Сэки. Даснору всегда думалось, что кремация куда как практичнее, но в магическом сообществе суеверно считалось, что если когда-нибудь будет найден способ воскрешать людей, нужно сохранить хоть какие-то останки. То, что по факту получится зомби-апокалипсис, никого не волновало.

Кладбище выглядело безлюдным. Хрустя снегом, Даснор дошел до зоны, где хоронили Омниусов, принадлежавших семье, но не удостоенных чести покоиться в фамильном склепе. Тусклый не был здесь уже довольно давно, но с детства знал дорогу наизусть. И впервые ему нужно было навестить сразу двух покоившихся здесь: Даснор собирался с духом уже достаточно долго, и еще большее промедление было недопустимо.

Тусклый остановился у сдвоенной могилы и так глубоко погрузился в свои мысли, что пропустил приближение Аой – понял по ауре, когда они уже почти поравнялись. Оборачиваться он не стал. Лидер опергруппы положила цветы и встала рядом с Даснором. Аой уступала ему в росте всего несколько дюймов. Небесная слегка дрожала в своем бежевом пальто. На голове был такого же цвета берет – непривычно светлый оттенок делал Аой непохожей на саму себя, обычно грозную и мрачную в черной униформе МАПМЭ. Внимание обоих притягивали два надгробия, между которыми стояла статуя Матери Света, прижимающая к себе крест с дугой. На одном была фотография темноволосой женщины, очень похожей на Даснора. Эльвейт Хант, 1976—2005. На другом – снимок молодого мужчины в форме экзорциста. Алекс Хант, 1998—2025. Призывательница и лекарь. Мать и сын.

– И обе могилы пусты, – вздохнула лидер опергруппы, решившись все же прервать тягучую тишину.

– М?

– Шэдоу завещал свое тело медкорпусу. Он очень хотел найти способ передавать магический потенциал родственникам, поэтому попросил продолжить исследования.

– Даже после всего, что случилось…

– Да.

Сердце Даснора забилось быстрее в тысячу раз. Он ошибался. Всю жизнь он ненавидел своего брата и завидовал его магическим способностям, которые заставляли его, Даснора, чувствовать себя неполноценным. И тем не менее, Шэдоу не оставлял попыток помочь ему, даже когда судьба развела их навсегда. Помочь, несмотря на все страдания, пережитые в детстве. Как это вообще возможно?

Перед его глазами предстал брат, истекающий кровью на крыше, а в ушах звучали его слова – искренние и режущие прямо по сердцу.

«Я ни разу, ни разу в жизни не сказал тебе ничего дурного. Но теперь тебе придется слушать. Ты злишься, потому что знаешь, что я прав. Что ты сломал жизнь всем. Себе, мне, отцу. Матери».

Матери.

Богиня, как же хорошо он все понимал.

Даснор сжал кулаки и сказал:

– Если бы не я, он был жив.

– Это сделала Мурасаки. Я постоянно спрашиваю у Третьего, нашли ли ее. Обычно он отвечает, что они «разберутся». Это может значить что угодно. Так что будь наготове.

– Аой, я… Я согласился убить ее, но… Я не смогу.

Небесная нахмуренно молчала, и Даснор воспользовался возможностью наконец-то выговориться. Хватит уже лжи, Аой заслужила знать всю правду о своем непутевом родственнике.

– Это моя вина, Аой. Я не хотел убивать, но… Я хотел вытащить ее из заточения. Он мешал мне, и я ранил его… Он держал Клетку вокруг Ниджи… Но он не хотел отвлекаться и тратить ману на лечение – и держал барьер до конца, пока тот не взорвался от проклятой магии. Я угрожал убить его. Но Ниджи… Она не виновата. Если бы не я, ничего этого бы не было.

Аой горько вздохнула. Кажется, она знала или догадывалась, как именно все происходило в тот роковой вечер, но не хотела признаваться даже самой себе, что один ее племянник покушался на жизнь другого.

– Тебя просто одолевали эмоции… А она все равно фиолка, Даснор. Она почти убила тебя. Ты только чудом выжил! И пока она не убила кого-то еще, нужно…

– Ее еще можно спасти, Аой! – выпалил Даснор. – Она не хотела убегать, это я выкрал ее – против воли. Она могла воспользоваться шкатулкой, но я не слушал, не верил ей. Я вмешался тогда, когда это было не нужно, и сам отрезал шанс к спасению.

Омниус по-прежнему была мрачнее тучи. Но вдруг какая-то мысль заставила ее брови взлететь вверх. Чародейка спросила пересохшим от волнения голосом:

– Ты… Любишь ее, да?

Тот не ответил. Он сжал кулаки что было сил. Он хотел бы ударить по чему-нибудь, но вокруг были только надгробные камни, которые, конечно же, нельзя ломать. Даснор поборол желание заорать и принялся смотреть в одну точку где-то внизу перед собой, словно это успокоит его.

– Я приношу людям столько страданий. Шэдоу был бы жив, а Ниджи избавилась бы от проклятья… Отец прав, я идиот.

– Не говори так. Файбер несправедлив к тебе. Он ужасный отец, Даснор! Я понимаю, что он самый близкий тебе человек, но он всю жизнь вел себя с тобой просто отвратительно.

– Он имеет право относиться ко мне со всей строгостью.

– Открой ты уже глаза, наконец! Ни у одного отца не может быть адекватной причины, чтобы ненавидеть сына. Внушать ему, что он виновен во всем подряд. Это дико!

Даснор резко обернулся, чем напугал ее. Взгляд его был полон боли, и это заставило небесную испытать настоящий ужас.

– Аой… Я убил ее.

– Что? Кого?

– Ее.

Магесса невольно дернулась. «Ведь она до сих пор не знает правды, – подумал Даснор. – Никто не сказал ей. Дело просто замяли, а ей было шестнадцать, когда ей навязали семилетнего ребенка. Именно из-за незнания она защищает меня до последнего. Но хватит. Это не может продолжаться вечно. Пусть отец потом раздавит меня об землю, но я сам сыт своим враньем по горло».

– Двадцать лет назад, – нервно сглотнул тусклый, – у матери был легендарный артефакт, который перешел ей в наследство от вашей матушки. Слышала о нем?

– Нет… Я не знаю…

– Ничего удивительного – он проклят. Это камень времени. Он мог возвращать все в прошлое.

Глаза Аой округлились еще больше, а Даснор стал говорить совсем сбивчиво:

– Я не знаю, использовала ли она его или лишь носила как украшение… Может, как-то с его помощью она добилась политического успеха… Но когда она хотела сбежать с нами, чтобы уберечь от отца… Спасти от опытов меня и брата… Сатору бежал с Алексом, а она пошла забирать меня из… Из той комнаты. Но отец увидел нас. Она кричала, что он во всем виноват, а Фрейя внесла разлад в семью. И они начали сражаться. Дом рушился от магии. И… Ее фамильяр пробил потолок. Она оказалась погребена под завалами. Когда мы добрались до нее… Было уже поздно.

Ему на секунду показалось, что Аой не может дышать – настолько исказилось ее лицо. Но не продолжать было бы совсем жестоко.

– Я бессознательно прикоснулся к амулету, отказываясь верить, что все происходит на самом деле. Время вернулось назад, в разгар драки, и артефакт остался у меня в руках. Я хотел все исправить, но получилось так, что она снова погибла. И еще раз. И еще. Я возвращался дюжину раз, и каждый из них… Я видел ее смерть. В итоге… Она просто исчезла. Растворилась. И я понял, что мне ее уже не вернуть.

Он замолчал с чувством, что и сам умрет сейчас на этом месте. Аой с трудом выдохнула:

– Почему… Почему ты молчал?..

– Отец запретил мне…

– Да какой к черту отец! – взорвалась лидер опергруппы, не утруждая себя прятать слезы. – Отец, который издевался над вами, который готов был убить собственную жену из ревности, – как его вообще можно слушать?! Омниусы могли бы помочь, нужно было сразу же все рассказать!

– Омниусы, которые закрывали глаза на то, что происходит? Которые ненавидели мою мать, внебрачного ребенка от обычного человека? И что бы они сделали?! – кричал Даснор в ответ. – Воспользовались бы амулетом еще раз? Нарушили бы Непреложные Законы? Мне было пять, Аой, ты думаешь, я мог сам решить, что мне делать?!

– Прости… – она осеклась, поняв свою ошибку. – Я… Я…

– Мне было очень страшно, – тусклый понизил тон. – Отец боялся, что кто-то узнает о запретной магии и повесит это на него. Он объявил, что произошел несчастный случай, и запретил мне упоминать об этом. Он пытался забрать амулет. Но что-то мне подсказывало, что его нельзя отдавать ни в коем случае. Я сказал, что если он отберет у меня последнюю вещь матери, я обо всем расскажу – и это испугало его. Пожалуй, это был единственный случай, когда я сам поставил ему ультиматум. – Он печально улыбнулся. – В общем, я носил амулет, как память… Думал, что рано или поздно он позволит мне найти разгадку, но… Все было тщетно.

Он закончил рассказ и взглянул на сестру матери. Щеки и глаза ее были влажными – наверняка при такой температуре их ужасно щипало.

– Даснор…

Он ждал – нет, он был уверен, – что Аой даст ему пощечину. Или арестует прямо на кладбище. Он был готов к чему угодно, уже совершенно все равно, к чему, исход его судьбы не имел никакого значения. Но лидер опергруппы произнесла, всеми силами подавляя в себе боль – самую острую из тех, что она испытывала:

– То, что произошло с Эльвейт, не твоя вина. Любой бы ухватился за возможность спасти себя и близких. Даже призрачную. Ты не знал, что эта вещь опасна и как она работает. Твой отец глубоко неправ, заставляя тебя чувствовать вину за это. В конце концов, тебе и вправду было всего пять.

– Неважно, сколько мне было, – проскрежетал Даснор. – Я знал, что Непреложные Законы нельзя нарушать. Более того, сейчас-то мне далеко не пять, я отдавал себе отчет в том, что делаю!

– Я вижу, что ты раскаиваешься. От того, что ты коришь себя, он… Он не вернется.

– Как же он был прав… – Даснор стиснул зубы что было сил. – Я только и делаю, что живу во лжи. А теперь… Мне больно даже просто дышать.

Даснор был больше не в силах смотреть на заплаканную Аой, потому что сам был готов сорваться в любую секунду. Он снова отвернулся к надгробию и опустил голову. Тусклый ощущал себя странно: с одной стороны, ему стало чуточку легче от того, что он признался в своих грехах. С другой – озвученные, эти грехи превратились в смертный приговор. Ведь он и вправду не заслуживает того, чтобы жить.

Он невольно вздрогнул, когда небесная тяжело вздохнула и обняла племянника со спины – так сильно, словно своим прикосновением хотела компенсировать их двадцать лет разлуки. Даснор ощутил тепло – но не физический обмен энергией, а какое-то другое, согревающее его замерзшее и рыдающее сердце. Он положил свои ладони на руки Аой и сжал их.

– Я могу понять, как тебе нелегко, но… – негромко сказала чародейка. – Ты справишься с этим, я уверена. Пусть прямо сейчас тебе кажется, что ты виноват перед всеми и не можешь двигаться дальше. Но на самом деле ты очень сильный. Твое упорство, твое желание бороться во что бы то ни стало делает тебя сильнее любого мага. Но даже сильнейшим нужна поддержка. И если потребуется… Я готова быть рядом.

Даснор усмехнулся:

– Это правда или ты говоришь так, чтобы меня успокоить?

– А какой смысл мне лгать? Ты – единственный, кто у меня остался. Твоего брата нет. Моей старшей сестры нет. Моя младшая сестра потеряна для меня навсегда. Я бы не хотела потерять еще и тебя.

Аой ослабила объятие, и Даснор повернулся к ней:

– Спасибо…

Небесная подарила ему самую светлую улыбку из возможных:

– Мы должны держаться вместе. Поэтому… Если мы найдем Ниджи, я сделаю все возможное, чтобы помочь ей. Обещаю.

Земля словно ушла у Даснора из-под ног. Аой не лжет. Она действительно готова бросить все, лишь бы помочь ему. Она поняла его боль, поняла его поступки, поняла его всего – такого, какой он есть. Похоже, из-за своего отца, из-за «холодной войны» M.A.G.E. с МАПМЭ и из-за своей недальновидности он всю жизнь искал поддержку не там, где стоило бы.

Что-то перевернулось в нем, словно эти двадцать лет он пребывал в психической коме и сейчас, наконец, пришел в сознание.

21 февраля 2026

Битва с Андреа стремилась к ничьей, но в последний момент культистка развеяла пламя, посланное Ниджи, и перешла в рукопашную. Несколько дасноровских приемов – и фиолка отомстила за свое унижение в подворотнях.

Две боевые монашки сражались на площадке, сильно напоминавшей арену Олимпиады Шести Цветов, только в разы меньше. Да и вокруг были не стеклянные хай-тековские строения черно-синих оттенков с дрейфующими в воздухе голографическими текстами, а строгие псевдоантичные колонны и своды. Геката хлопнула в ладони:

– Достаточно. Неплохо, прогресс есть. Но все еще… Нужно работать.

Ниджи ощутила поток небесной магии от дежурной целительницы. Она хотела взорваться от скопившегося негодования, но сдержалась. Очень сложно соответствовать чужим ожиданиям, когда не знаешь, чего именно от тебя хотят. Еще бы чуть-чуть, и она выпустила бы своего домашнего фиола из клетки. Но допустить этого было нельзя. Даже если будет прямой приказ, то она его не исполнит. Впрочем, Сестры не были глупы, и вряд ли кто-нибудь захотел бы видеть разрушительную магию в этом прекрасном, шатком мире.

Ниджи вышла на улицу отдышаться. За порогом храма все так же царило бесконечное лето. Зону с павильонами охватывали ярко-зеленые деревья и пышные кусты с безупречными цветами. Солнце, впрочем, тут работало исправно – возможно, для разнообразия, – поэтому оно принялось клониться к закату. Становилось прохладнее, и Ниджи порадовалась, что на ней был плащ Ордена. За время своего пребывания здесь она изменила отношение к этому предмету одежды, который на поверку оказался весьма практичным. Сшитый из странной разновидности магических нитей, он был необыкновенно легким и не сковывал движений, а наоборот – делал ее более ловкой. Во внутренних карманах можно было пронести несколько предметов, при этом не ощущая их. Финальным аргументом в его пользу стала особенность «отвода взгляда» – если человек в сером плаще был не в центре чьего-то внимания, то боковым зрением его сложно заметить. А Ниджи нравилось оставаться в тени. По крайней мере, не пугает никого своим кислым лицом.

С разрывающей душу тоской она думала о том, о ком практически не переставала думать, как только она оказалась в относительной безопасности. О Дасноре. О том, какой он на самом деле человек, раз угрожал своему брату. Ниджи не хотела считать его плохим: судя по ругани с Шэдоу, в их ситуации не было правых и виноватых. Разбереди душу Ниджи таким же образом, она сама бы наверняка не сдержалась. Часто нам хочется на волне эмоций убить кого-то вот прямо сейчас, но до дела доходят лишь немногие. Возможно, он так бы и не выстрелил, а Ниджи лишь сама все испортила своим вмешательством. Эта мысль была особенно болезненной.

Магесса спрашивала себя, не стоило ли ей наплевать на все и сбежать с ним? Сейчас она заключена в очередном вымышленном мире, и ни конца ни края нет ее невнятной подготовке к пресловутому Освобождению. Даже если она попросит снять проклятие… Что тогда? Останется ли она Серой Сестрой или ее отпустят? Рискнет ли она уйти сама, если нет? Ниджи совсем не горела желанием оказаться на месте той сестры, Розалин, и поменять свободу на отрубленную голову. Как жаль, что она мало думала о столь отдаленных перспективах вступления в Орден. Быть здесь и постигать невиданные ей доселе границы магии было настолько трудно, что зубы сводило от досады. Ведь она просто могла сбежать. С тем, кого она так томительно хотела увидеть снова. Казалось, это незамысловатое желание мучило ее больше, чем проклятье.

Ниджи почувствовала, словно что-то тянет ее к одной из белоснежных площадок под круглым куполом. Не особо сопротивляясь, она поддалась волшебному потоку и вскоре обнаружила себя рядом с незрячей сестрой Райан, с которой познакомила ее Геката в первый же день присутствия здесь. Из-под ее капюшона была видна закрывающая глаза полумаска, в которой причудливо сочетались неприветливость темно-серой ткани и нарядность карнавальных украшений.

– Сумеречного вечера тебе, сестра Виттория. Нет возражений, если я задам тебе пару вопросов?

Та пожала плечами – и вспомнила, что надо бы сказать что-то вслух, ведь послушница была слепа. Однако Ниджи не успела произнести и слова, как Сестра кивком показала ей на лавочку рядом с собой в беседке. Она поняла ее, ничего не видя? Или это был ультиматум с ее стороны? Как бы то ни было, Ниджи села на скамью, шурша своим новым плащом.

– Что вам угодно, сестра Райан?

– Хотела узнать, как продвигается твое обучение. Возможно, тебе нужна какая-то помощь?

– Благодарю, но, пожалуй, нет. Свет укажет мне дорогу, – вежливо ответила Ниджи.

– Звучит, как будто ты не сильно веришь в это.

Чертовы зеленые. И она еще недоумевала, как Такеши раскусил ее с самого начала. Ниджи помрачнела и сбросила остатки вежливости:

– Как по мне, тут слишком много эзотерики.

Пожалуй, не стоило так резко выражаться при магессе, которая наверняка входила в узкий круг доверенных приспешниц главы Ордена. Но, на удивление, сестра Райан кивнула, будто бы соглашаясь. Что она думала на самом деле, было неясно. Голос сестры был лишен каких-либо интонаций.

– Я чувствую, что ты не принадлежишь культу. Что ты не веришь в его цели, в его предназначение. Не понимаешь, какая великая роль уготована тебе.

Ниджи помолчала. Ей казалось, что если она скажет хоть слово – неважно какое, – это приведет к вывернутым наружу кишкам. Конечно, она была для Гекаты ценной добычей, что давало ей своего рода неприкосновенность, но осторожность не помешает.

– Страх, – вдруг сказала Райан, впрочем, без особого упрека. – Страх и отвращение. Вот что движет тобой на самом деле. Ты хочешь избавиться от своей магии, и все происходящее здесь тебе глубоко противно.

– Да, вы правы, – ощетинилась Ниджи. – Все просто. Я боюсь смерти. Я делаю все это только потому, что очень не хочу умирать.

– Именно поэтому ты не теряешь бдительности и стараешься подвергать сомнению все происходящее? – Сестра скорее утверждала, чем спрашивала.

– Один раз я уже была в иллюзорном мире. Этот вполне может оказаться таким же бредом сумасшедшего.

– Удивительно. Ты ведь практически в центре великих чудес. Они перед твоими глазами. Это может освободить тебя по-настоящему, но ты продолжаешь сопротивляться. Невосприимчивая. Блуждающая во тьме.

– Странно слышать это от вас.

«Отлично, теперь я еще и хамка, – смуро подумала Ниджи. – Из-за этих фиолетовых клеток я становлюсь просто невыносимой». Магесса приготовилась к буре негодования, но в голосе послушницы едва ли проскочила нотка задетой гордости:

– Быть может, я слепа, но порой я вижу больше, чем другие.

Райан откинула голову, словно хотела узреть закатное небо:

– Скажи, Ниджи Мурасаки, каков для тебя этот мир? Кем ты видишь себя в нем?

Элементалистка дернулась, услышав свое настоящее имя, которое она уже начала подзабывать. Девушка уставилась на бегущие облака. Что же она видит? Покрасневшее небо; пурпурные тучки далеко-далеко, почти у самых гор; ветер шевелит траву. И все это пронизано магией. Настолько сильной и концентрированной, что ее почти видно. Если в нее поверить – возможно, это раздавит ее, Ниджи, прямо на месте, перевернув в голове все, что она знала до этого. Ей было удобнее считать, что она в коме, или живет в спасительном дурмане, или попала в сверхреалистичную MMORPG – что угодно, чтобы не осознавать, что есть в мире нечто гигантское, нечто не поддающееся… ничему.

– Госпожа ведь говорила тебе, что этот мир практически полностью раскрывает магический потенциал? – спросила Райан. – Я вижу, как энергия танцует здесь в воздухе, воде, земле. Как любой желающий может взять ее в свои руки – и слепить все, что пожелает. Именно так живут сородичи Богини Света. Для них вся магия – естественный процесс, как для нас кровообращение или дыхание. Здесь каждый творец. Здесь не нужно себя сдерживать. Каждый получает ровно то, что он хочет.