Синие брызги

Я не знаю, кто первый об этом заговорил, наверное, кто-то из девочек, но внезапно поступило предложение пойти искупаться.

– Вода совсем теплая, пойдемте.

– А купальники? – я ничего с собой не захватила и поэтому сама идея мне нравилась, но ее осуществление вызывало вопросы.

– Давайте разделимся. Сначала вы пойдете, потом мы, – предложил оживившийся Сергей.

Все со смехом живо поддержали эту идею.

– Не подглядывать!

– Да ни за что, ну если только сами не позовете!

Немного поспорив, кто все-таки идет сначала – они или мы, в конце – концов, мы с девочками пошли первыми. Когда костер оказался за спиной, и темень ночи стала совсем непроглядной, нам пришлось замедлить шаг. Было настолько темно, что последние метры мы держались на совсем коротком расстоянии друг от друга. Отмеряя каждый шаг, по чуть-чуть, очень медленно, замирая при каждом шорохе в траве, мы вышли к реке.

При этом линии берега все равно толком не было видно – ее накрыло пеленой такого густого тумана, что это было похоже на спуск в облака. Я взяла за руку Лену.

– Может не надо?

– Да брось. Знаешь, какая вода сейчас? Чего бояться?

Не дойдя до края всего примерно метр, мы стали раздеваться. Дно впереди должно было быть достаточно твердым, насколько я это помнила, поэтому завязнуть в иле нам не грозило.

Первая зашла в воду Лена и со вздохом раскинула руки:

– Как же хорошо! Давайте сюда, вода классная.

Недолго думая, с воплями и визгами, мы с Наташей бросились за воду.

Темные воды ласково приняли наши голые тела. Это действительно было что-то завораживающее. Мы, как самые настоящие русалки плавали в кромешной мгле, окутанные молочным туманом и тихо, боясь потревожить, наверное, каких-то реальных жителей подводного царства, разошлись в разные стороны.

Я перевернулась на спину, расставила руки в стороны и, подчиняясь плавному течению реки, посмотрела вверх. Из-за того, что наступило новолуние, звезды на небе, не подсвеченные луной, казались буквально на расстоянии вытянутой руки.

– Девочки, смотрите, какие звезды!

– Ага! – Я услышала голос Наташи, значит, она была где-то недалеко. – А еще мне кто-то сказал, что когда окунаешься в новолуние, ты как бы обновляешься, начинаешь жизнь заново, старое уходит, и ты открываешь путь новому.

Красиво. Закрываешь старое – открываешь новое. Перезагрузка. Нажал на кнопку – стер то, что нужно, и все, – начинаешь все заново. Если бы так было в жизни, боюсь, что такую машину люди быстро сломали бы.

Я продолжала слегка перебирать руками вдоль тела, помогая себе держаться на плаву. От рук в разные стороны отходили тонкие серповидные волны, которые где-то дальше сходились в большие кольца-круги.

С правой стороны я услышала небольшой всплеск воды и со страхом приняла вертикальное положение, усиленно вглядываясь в направлении шума. Мало ли кто сейчас там в воде. Ночь же, период охоты у животных и рыб, если что. А мы тут со своим купанием. Оглянувшись, я увидела, что течение отнесло меня достаточно далеко – до меня уже не доносились крики других девочек.

Вспомнив, что в таких ситуациях лучше всего создать побольше шума, чтобы тот, кто там живет или охотится, испугался или затих, я бурно погребла к берегу. Впереди показались заросли камышей и я, периодически цепляясь за отдельные ветки, стала искать место, чтобы выбраться на берег – плыть обратно против течения было довольно трудно, и я боялась, что совсем выбьюсь из сил, пока доберусь до места. Попробовав ногами дно, я передумала выходить. Внизу был густой, вязкий ил, поэтому решила проплыть еще немного, чтобы найти подходящее место для вылазки.

Совсем близко я опять услышала какие-то булькающие звуки и, окончательно перепугавшись, отплыла подальше от берега.

– Плыви в мою сторону – из полосы тумана показалась чья-то голова, и по голосу я узнала Диму.

В другой ситуации я, возможно, начала бы переживать относительно моего обнаженного тела, но то, что сейчас рядом со мной оказался живой человек, вызвало только облегчение.

– Ты зачем так далеко заплыла? Мы уже волноваться стали. Все вышли – тебя нет. Сначала по берегу шел, потом услышал какую-то возню здесь… – Дима с шумом подплыл ближе – держись за меня, цепляйся за шею.

Недолго думая, я ухватилась за плечо.

– Может, здесь выйдем? Только дно проваливается… – я усиленно перебирала ногами, пытаясь балансировать в воде, не приближаясь к Диме вплотную.

– Поплыли. Тут совсем рядом есть нормальный выход – я там заходил, – он развернулся и сделал усиленный толчок в воде. Нагрузка была немного перераспределена (я держалась за его плечи немного боком) и поэтому плыть мне стало намного легче. Буквально через несколько метров Дима остановился.

– Все, здесь твердое дно, можно стать. – Дима повернулся ко мне.

Мы стояли по грудь в воде и теперь просто смотрели друг на друга. Не дав мне задуматься о том, как я сейчас буду выходить, он уверенно притянул меня к себе и прижался губами.

А дальше… Наши губы, лица, руки переплелись в какой-то отчаянной схватке за пространство, пытаясь отвоевать себе места побольше. Мы беспорядочно и хаотично впивались в друг друга, в попытке поймать, уловить сейчас все самое нужное, ценное, важное. И даже воздух теперь был другим, мы дышали уже не им, а друг другом, погружаясь до донышка, до песчинки, до самой маленькой-малюсенькой молекулы в свое бесконечное. И в этом безумном танце мы стали почти виртуальными, невесомыми, чтобы увидеть как на ладони те самые звезды, которые были теперь так близко. И созвездия и черные дыры, и вновь открытые солнца – все это было сейчас так непозволительно рядом, что захотелось раствориться, исчезнуть, затеряться с разбегу в этой вновь обретенной вселенной.

Весна проглотила меня со всей своей первобытной жадностью, легко выплюнув напоследок мой только что разрушенный мир.

10.

Как только я перешагнула порог, еле держась на ногах, Катя тут же выбежала из своей комнаты:

– Где ты была? Я пришла около двенадцати – тебя нет, и я уже начала волноваться, что с тобой и…

Не дав ей закончить вопросительную тираду, я не очень вежливо, закрыла перед ее лицом дверь в ванную:

– Все потом, я быстро.

Наспех скинув одежду, я включила воду. Горячую, обжигающую. Озноб от недосыпа начал проходить и тело немного расслабилось. Чуть не уснув под душем, я накинула халат и трясущимися ногами прошла в свою комнату.

Только слегка откинув покрывало кровати, я тут же приняла горизонтальное положение.

Дверь в комнату приоткрылась, и Катькина голова показалась в проеме:

– Ты как? Все нормально?

Мои глаза отчаянно слипались и я пробормотала:

– Все нормально. Все очень-очень хорошо, – мне показалось, что окончание фразы я где-то потеряла.

– Он?

– Он.

– Хорошо, потом все расскажешь. Я рада, что ты добралась, наконец, домой, – и Катя тихонько закрыла за собой дверь.

Я проспала около десяти часов. Сны, обычно всегда цветные и яркие в этот раз не донимали меня – это был мгновенный провал в пустоту.

Проснувшись, я поняла, что подруги дома не было. Я умылась и отправилась на кухню – есть хотелось до жути. В холодильнике оставалось пару сосисок и немного овощей, чему я очень обрадовалась – это не давало мне умереть голодной смертью.

Позвонив маме и поболтав с сыном, я опять отправилась в кровать – еще немного повалятся.

Нужно было пополнить припасы – в доме совсем не осталось еды, но я все тянула время, чувствуя некоторую разбитость и откровенную лень. На глаза попалась книга истории искусств, и я решила, что нужно заставить себя хоть немного почитать. Пробежав буквально пару страниц, я уставилась в потолок, совсем не понимая, о чем там написано. Меня разрывало сейчас поделиться с кем-нибудь своими приключениями, но единственной, кому я могла о чем-то рассказать, была Катя, а дома ее не было.

Я вспоминала предыдущий день. И предыдущую ночь.

Все так было для меня ново, волшебно. Я вспоминала нашу близость в реке, потом – нежные и одновременно обжигающие объятия и поцелуи в палатке. Это было так естественно и в то же время так чувственно и вдохновенно, что я ломала голову над тем, почему этот мужчина мгновенно вызвал у меня такую ответную реакцию. Я все еще помнила в себе ту неопытную девочку, для которой самые первые опыты были сродни испытанию – в общем-то, не особо мне нужными и совершенно не вызывающими во мне каких-либо откликов. Да, у меня был муж, но это было нечто совсем иное. Я повзрослела? Или, может, научилась понимать и принимать движение своих скрытых инстинктов?

В дверь неожиданно позвонили. Неожиданно, потому что у Кати был свой ключ, и она сама открыла бы дверь. К тому же подруга, зная, что я сплю, вряд ли стала бы так тарабанить.

Я поднялась с кровати и подошла к глазку. За дверью стоял Дима.

– Выспалась, соня? – Дима одной рукой оперся о стену, а в другой держал маленький букет ландышей, – держи.

Я втянула носом свежий аромат:

– Ммм, какая прелесть, – я отступила на шаг назад, – заходи.

Он закрыл дверь и тут же заключил меня в объятия, прижав к двери.

Его губы стали быстро перемещаться по лицу и шее, рисуя замысловатую траекторию на коже, и, задержавшись на линии волос за ухом, прошептали:

– Я хочу тебя…

– Подожди, подожди – я уперлась руками в грудь.

Он слегка отстранился:

– Почему? Дома кто-то есть?

– Нет, но… мне нужно тебе кое-что сказать.

– Говори, – он поднял руки.

– Пойдем на кухню, – я ушла вперед, – чай, кофе будешь?

– Давай. Чай, если можно. – он уселся на стуле, продолжая вопросительно смотреть на меня.

Я поставила чайник и стала возиться с заваркой, обдумывая слова, которые собиралась ему сказать.

– Спасибо, так о чем ты хотела поговорить?

Я развернулась возле стола, где стояла всякая кухонная утварь, почему-то посмотрела куда-то поверх его волос, и сказала:

– Я не сказала тебе об этом раньше, возможно не считала нужным, но у меня есть сын. Не знаю, – я пожала плечами, – наверное, ты должен знать. Три года, зовут Тоша, Артем – я внимательно следила за его реакцией.

По его лицу было видно, что эта новость его немного ошарашила.

– Ммм, хорошо, а почему ты раньше мне ничего не сказала? – теперь уже он внимательно изучал выражение моего лица.

– Вот. Говорю сейчас. – я развела руки в стороны, – просто СЕЙЧАС я посчитала, что должна тебе рассказать об этом.

Он продолжал что-то обдумывать – это было видно по его чуть-чуть напрягшимся мышцам лица. Не явно, но это движение от меня не ускользнуло.

– Три года? Так ты замужем? – взгляд у него стал таким растерянным, что мне стало не по себе.

– Эээ, нет. Я не замужем. Я развелась год назад. (Простите меня все Боги на свете, и Марк, и сын и ты. И да, мне, однозначно, никогда не получить прощения и гореть в аду!)

Чтобы уйти от его глаз, я повернулась к столу и стала разливать чай по кружкам.

– А почему вы развелись? – я спиной почувствовала облегчение в его голосе.

– Не сошлись характерами (привет избитой формулировке). И я не хочу сейчас об этом говорить, – глядя строго на кружки, дрожащими руками, я поставила их на стол.

– Ладно. Не нужно. Как хочешь, – он потянулся за напитком, отпил и протянул мне руку, – иди ко мне…

Я села к нему на колени и с тоской посмотрела в окно.

Его голова уткнулась мне в грудь:

– Все замечательно. Мне все нравится в тебе. И то, что ты мама, это тоже очень хорошо.

Внезапно мне захотелось заплакать. От какой-то жалости к себе, от злости, от того, что я такая мерзкая предательница, лгунья, и от того, что у меня все так по-дурацки складывается в жизни.

Дима явно неправильно понял мой расстроенный вид и начал осыпать поцелуями, – ну тихо, тихо, – это были даже не поцелуи, а невесомые касания губ. Потом они стали увереннее, острее, настойчивее. И мои грустные мысли стали понемногу затягиваться пеленой открытых желаний, чтобы если не окончательно, то на какое-то время исчезнуть, обнажив только то, что находится здесь и сейчас.

11.

Прошло десять дней с нашего знакомства, которые мы почти ежедневно с того самого вечера проводили вместе. Сегодня утром я собрала на столе все, что у меня скопилось по учебе, и констатировала факт – я ничего не успеваю. У меня было еще так много работы, что только чудо могло мне помочь уложится в срок.

Дима обещал перезвонить после обеда и я, конечно, была рада этому, но теперь призадумалась. Если дальше так пойдет, то я и в этом году не защищу диплом. Остро сейчас стояла одна задача – доделать курсовую. Потому как дата ее представления была назначена уже на завтра. Этот факт подействовал на меня отрезвляюще, и я взялась за работу.

Необходимо было написать еще половину – примерно пятьдесят листов, поэтому я обложилась книгами и попросила Катю не выпускать меня из квартиры, пока я не доделаю. Под страхом смерти. Часа через два я посчитала объем – у меня получилось осилить около пятнадцати страниц. Это был неплохой результат, и я решила поощрить себя чашкой чая.

Еще через два часа я положила голову на стол, свесив бессильно руки вниз и уставившись в окно. У меня болели спина, голова, пальцы и запястья. И поток мыслей тоже окончательно забуксовал. Я постучала ложкой по стенкам кружки с остывшим чаем и простонала:

– Я не успеюююю…

Потом я прошлась по комнате, выгнув назад плечи, пошла на кухню, добавила кипятка в кружку, вернулась в комнату, прилегла на кровать, вытянула вверх руки, потрясла кистями, подняла и подержала на весу ноги, встала, подошла к столу и взяла в руки план курсовой.

– Соберись, тряпка, раскисла совсем, – Ободрив себя еще парой-тройкой нелестных отзывов, я подвинула к себе учебник и положила перед собой несколько чистых плотных листов. Необходимо было нарисовать несколько эскизов деталей одежды в разрезе, а перед этим оформить чертежные рамки по стандарту. Если рисовать мне нравилось – это было все-таки свободное творчество, то чертить все эти прямые и наклонные линии определенных размеров терпеть не могла.

В прихожей зазвонил телефон.

– Катя, если это Дима, то меня нет! – я всячески старалась избежать соблазна опять куда-нибудь с ним сбежать.

– Он сам тогда придет, ты же знаешь – Катя остановилась на пороге комнаты, вопросительно подняв брови.

– Ладно, – я подошла к телефону и подняла трубку.

– Алло!

Это действительно был Дима. И он звал меня к себе домой.

– А как же мама? – мне стало любопытно, я не была у него дома, но как я знала, он жил не один.

– Она на даче. Ну и даже если бы она осталась… Я хочу, чтобы ты пришла. Пожалуйста.

– Дим, у меня курсач, если сегодня не доделаю, то завалю и диплом тоже. А сдавать завтра. Давай, в другой раз?

Я прислушалась, пытаясь представить себе его выражение лица сейчас.

– Я помогу тебе. С курсовой. Я же тоже учусь, – его не так просто было остановить.

Я снисходительно засмеялась:

– Ну чем ты мне можешь помочь?

– Давай так. Я сейчас приду, ты мне покажешь, и я решу, смогу ли что-то сделать, Окей?

– Ладно, давай.

Дима явно не мог ничем мне помочь, но увидеть его, даже на несколько минут, мне хотелось, и я согласилась.

Буквально через полчаса он оказался у нас дома.

Открыв дверь, я в очередной раз поразилась глубокой синеве его глаз – теперь они были ярче, чем раньше – видимо загар, который постепенно набирал обороты под лучами солнца, подчеркивал этот неповторимый цвет.

Взяв себя в руки, я отступила назад, пропуская его в квартиру.

– Что у тебя? Давай я посмотрю, – Дима взял план курсовой, критически посмотрел на то, что у меня уже было готово и, повернувшись ко мне, сказал:

– Я могу сделать тебе все эти рамки, ты нарисуешь, и мы вместе сможем поработать над текстом, идет? Здесь нет ничего сложного.

Он подошел ближе ко мне и, заглянув в глаза, поцеловал в лоб:

– Идем ко мне?

Вся моя решимость растаяла на глазах. Когда я уходила, спешно засунув бумаги в сумку-пакет, Катя укоризненно проводила меня взглядом. Я была, на ее взгляд, безнадежна.

Поминутно беря меня за руку и говоря ободряющие слова, Дима всю дорогу до его дома рассказывал мне, что проблем совсем никаких нет, что у нас все получится, и он мне поможет.

Когда на его дома оставалось шагов десять, Дима, опередив меня на полшага, развернул меня к себе и проговорил:– Мне небезразлично все это. Я хочу, чтобы ты гордилась собой. У нас все получится.

Вряд ли я думала в этот момент о своем дальнейшем будущем. Мне просто нравилось, то, что в данный момент он разделял со мной ответственность за то, что было, как он думал, для меня важно. И я была благодарна ему за это.

Дима открыл дверь, и я впервые оказалась у него дома.

Абсолютно простая обстановка, так, как это было, наверное, у большинства семей того времени. Классическая стенка во всю стену в гостиной, Напротив – видавший виды диван и дальше по коридору – две комнаты. Одна из них – спальня матери, другая – Димина. В ней господствовала почти спартанская обстановка – кровать, письменный стол, стул и шкаф. Почти, как у меня в том месте, где я сейчас жила. За исключением одного. На стене у него еще висели плакаты любимых музыкантов – я от своих фанатских предпочтений уже давным-давно избавилась, а Дима, видимо, просто не обращал на это внимание. Что действительно отличало его квартиру от всех мне знакомых, это то, что в гостиной у него располагался большой чертежный стол прямо у окна и в так называемой стенке, вместо вездесущих сервизов, располагалась хорошая, дорогая музыкальная система. В кругу его интересов особое место занимала музыка, поэтому я не удивилась такому предпочтению.

– Проходи, чувствуй себя, как дома, – на его лице читалась обеспокоенность тем, все ли мне у него нравится. Чувствую ли я себя комфортно.

– Вот там ванная – он указал на дверь прямо по коридору, – если нужно будет.

– У тебя замечательно. Все хорошо, – я послала ему ободряющий взгляд и взяла его за руку.

В прихожей ничто не напоминало о том, что здесь живет еще кто-либо, кроме него. Единственное, что выдавало наличие еще жильцов – два легких шарфа, свернутых треугольниками и лежащих на верхней полке в прихожей, а также пара женской обуви, стоящей в открытой обувнице.

Дима отправился на кухню и уже оттуда позвал меня:

– Будешь есть? Есть овощи, осталось картошку пожарить. Поможешь?

В этот момент я почувствовала себя неловко – кулинария не была моим сильным звеном. Но, чтобы не разочаровывать его, я отозвалась:

– Да, конечно. Но… Мне же доделать надо.

– Это быстро. Перекусим и начнем.

Я согласно кивнула и присоединилась к чистке картошки.

Это было так… Мило. Я не могу сказать, что было что-то особенное в таком простом действе, но мне впервые понравилось то, что я делала. Вместе с ним. Мы делали банальные, совершенно простые вещи, но вместе. И именно его присутствие, то, что он находился рядом, то, что я видела его руки, умело орудующие ножом, его внимательный взгляд, который переходил с того, что было у него в руках, на меня, на мое лицо, на мои пальцы, все это, перемежаемое поцелуями, шутками, анекдотами, все эти простые вещи, но рядом с НИМ, наполняли мое сердце радостью. Я понимала, что рядом с ним могла смеяться просто так, по поводу и без повода, но это было так замечательно, так чувственно, что я хотела, чтобы это продолжалось как можно дольше.

Именно он научил меня, что картошку нужно солить только в самом конце, когда ее жаришь, что переворачивать ее нужно не больше четырех раз за все время, потому что именно тогда она будет самой вкусной, поджаристой и хрустящей. Вроде бы такие простые вещи, но… Я впервые ХОТЕЛА научиться этому. Просто готовить так, чтобы это нравилось ЕМУ.

Позже он включил музыку – она мгновенно окутала нас со всех сторон, усадил меня за стол, а сам разложил мои пустые листы на чертежном столе и, что-то без конца подпевая, начал чертить. Мои рамки. Мои нелюбимые рамки для эскизов.

Было около трех часов ночи, когда я, отставив свои, уже готовые эскизы, вернулась к тексту курсовой.

Мы завалились на диван, прихватив с собой учебники и перебивая друг друга, стали пытаться выделить главное из прочитанного. И все ради моего курсового. Дима довольно быстро понял то, что мне было нужно, и с видом знатока уже вполне авторитетно делал выводы, не забывая напоминать мне о том, чтобы я записывала. Мы делали какие-то пометки, смеялись, кидая друг в друга ручки и листы бумаги, дрались за эти несчастные учебники, перетягивая, и чуть не разорвав несколько из них пополам. В конце – концов, совместными усилиями у нас получилось создать нечто почти вменяемое. Почти то, что можно было предъявить всем этим моим строгим педагогам.

В шесть часов утра я окончательно сдалась, рухнув на диван и натянув покрывало под подбородок. Дима лег рядом, поправив и ласково укутав мне ноги. Спать мне оставалось примерно два часа.

Я никогда еще не видела такого восхода. Возможно, я видела рассвет тысячу раз, но такого у меня точно никогда не было. Розовый, нежно-розовый цвет сначала окрасил занавески, потом перешел на чертежный стол, потом окрасил лицо Димы, затем его плечо, его руку, бедро и осветил всю комнату совершенно невероятной фиолетовой дымкой. Музыка, мелодичная, спокойная, которая продолжала всю ночь литься из динамиков делала всю обстановку совершенно фантастической, как будто именно сейчас Клод Моне смешал свою палитру, чтобы запечатлеть тот самый восход, который сделал его в конечном итоге знаменитым и положил начало новому направлению – импрессионизму.

Я смотрела на спящего Диму и думала только об одном.

Я никогда не скажу ему про Марка. Никогда. Так получилось, я так сама захотела. Мое приключение, мой роман, чтобы понять, как это бывает у других. Как это было бы у меня. Три, два, один год назад. У меня не было своей весны. Моей соловьиной песни. Машина времени сделала для меня крюк, петлю, чтобы дать мне шанс почувствовать это.

12.

– Завтра я хотел бы познакомить тебя с мамой и сестрой, – Дима посмотрел на меня и, увидев мое смущение, добавил, – я рассказал о тебе и они хотят познакомиться. Хорошо?

Мы только что вышли от его одногруппника, у которого он брал чертежи для уже своей курсовой. Тубус был довольно большим, поэтому он постоянно перекладывал его из одной руки в другую, то справа, то слева обходя меня – мы пробирались к троллейбусу и он пытался соблюсти баланс – быть рядом, в тоже время обходя спешащих, туда же куда и мы, людей.

Каждый день мы теперь проводили вместе – гуляли, готовились к экзаменам, встречаясь с друзьями, обедая, иногда ужиная вместе. Мы стали практически неразлучны – учеба, еда, секс, прогулки. Нам тяжело было расставаться даже не несколько часов. Ничего удивительного, что его мама стала интересоваться мною.