Нейрогрибы. И другие новеллы
Дядь Витя перевёл взгляд на китайскую мягкую игрушку, лежавшую в углу комнаты. Это была панда. Чем-то она напоминала круглого человека во френче.
В тот же день дядь Витя купил на развале ещё одну китайскую игрушку – машинку на дистанционном управлении. Там же он приобрёл несколько микросхем и транзисторов. В аптеке взял глицерин. В магазине «Садовод» – мешок аммиачной селитры. В книжном – «Справочник химика». Погрузив всё это в багажник своего логана, дядь Витя поехал в гараж. В пригороде у него был свой кооперативный гараж.
Спустившись в подвал, он включил свет; одним движением смахнул с верстака давным-давно разобранный карбюратор, паяльник и инструмент, а на освободившееся место водрузил баулы с покупками. В одном из пакетов он привёз игрушечного медведя. Затем он включил вытяжку и начал аккуратную мучительную работу с проводками и химикатами.
К пятнице всё было приготовлено. Выпотрошив панду до половины, дядь Витя заложил внутрь взрывной состав. Оставалось установить детонатор. Дядь Витя решил, что детонатор будет приведён в действие нажатием кнопки на пульте дистанционного управления. Когда с детонатором был уже покончено, сверху в дверь гаража постучали. Дядь Витя открыл и увидел Малкова на пороге.
– Добрый день… – пробубнил тот, – Вот решил заехать…
– Привет… – отозвался дядь Витя.
Он отошёл вглубь гаража, пропуская гостя. Разбросанный инструмент на капоте логана создавал ложное впечатление – дядь Витя как будто готовился чинить что-то.
– А я спросил у Ольги, она говорит – в гараже.
Малков вошёл и огляделся. В руке он держал файл с листками.
– Чего пришёл-то?
– Ну, я и думаю – дядь Витя в работу залез… с головой. Отвлечься вроде.
– Совесть что ли взыграла?
Вместо ответа майор достал листок из файла, подал его хозяину.
– Я тут принёс. Думаю в администрацию отдать…
Бегло просмотрев лист, дядь Витя вернул его Малкову, ухмыльнулся:
– Да не смеши меня…
– Дядь Вить, ну чё мне увольняться, что ли теперь? – искал оправдание Малков.
– Долго думал? Отстань-ка… Знаешь, пойдём со мной вниз, покажу кое-что…
Они спустились в подвал. Дядь Витя подошёл к верстаку и указал на изувеченного медведя:
– Вот, видишь – готовлю тут. Гомункула буду выводить. Новую, блять, породу людей!
Малков несколько секунд смотрел на верстак, совмещая видимое и речённое, и, когда догадался, поднял встревоженные глаза на хозяина. Тот в ответ только устало потёр лоб и произнёс, подтверждая догадку:
– Вот и порешай, Миша, что тебе со мной сделать…
После выходных прилетел президент. С утра возле аэропорта выставили оцепление, очистили автостоянку. Малкова на место привёз начальник, полковник Смашный. Вместе они должны были выступить с докладом, а потом сопровождать президента на месте обрушения, отвечая на любые его вопросы. Но ещё загодя Малков отпросился убыть домой во второй половине дня, поэтому он теперь должен был доехать с кортежем только до администрации.
Сидя в салоне, они наблюдали за тем, как к машинам двигалась от аэропорта группа людей в пальто, в плащах и костюмах. Подойдя, процессия распалась, все начали рассаживаться по салонам. Смашный сказал водителю:
– Счас в отдел, потом на руины, ну а дальше уже следом: куда Он захочет, туда и мы…
И кортеж тронулся. Ехали быстро и, хотя от города до аэропорта было тридцать пять километров, уже через 15 минут за окном замелькали многоэтажки. Пока ехали, полковник не умолкал ни на минуту. Малков был занят своими мыслями и не слушал его, но временами в голову проникали отдельные реплики и они создавали примерное представление о нити разговора:
– …а им глубоко плевать, что у нас тут происходит, хотя тот здешний наш, да, даёт этому, москвичу, возможность безопасно и в общем-то приятно жить… и охрана поэтому…
Передние машины вдруг свернули в проулок.
– На развалины? – встрепенулся Малков.
Водитель только молча развёл руками. Скоро кортеж встал возле места трагедии. Улицы были совершенно пустыми. Из микроавтобуса выбежала с камерой съёмочная группа из трёх человек и рванула к головной машине, на бегу готовя аппаратуру. Президент, выйдя из своего мерседеса, принял от охранника букет георгинов; пружинистой походкой зашагал под камерами к стихийному мемориалу.
Малков ссутулился в кресле и как-то исподлобья наблюдал за происходящим. Там, среди свечей, цветов и фотопортретов, заметил он уже виденную раньше игрушку. Только что президент нагнулся к мемориалу, чтобы возложить свой букет, прогремел взрыв. Тела, его и губернатора, разорванные на части, веером разметались по площади. Во всей округе взвыли автосигнализации, началась суматоха. Свита повыскакивала из машин и оцепенела. И даже телохранители в первую секунду не решались бежать к трупам – так страшно всё это выглядело. Майор сидел на заднем сиденье, низко склонив голову. Он был бледен как смерть.
Прошло два часа. Малков ждал распоряжений. Часть кортежа после случившегося поехала в управу, весь лишний народ из машин сопровождения собрали и, усадив в микроавтобус, повезли в администрацию. Среди них был и Малков. Теперь он сидел в коридоре, возле долгого ряда кабинетов. Мимо туда-сюда носились люди в масках и бронежилетах, на спинах у всех мелькали три буквы – «ФСО». Было шумно и тревожно. Один из бегавших обратил на него внимание:
– Чё тут сидишь? Давай в зал.
Малков подчинился. Войдя в зал, он удивился тому, сколько там столпилось людей. Как оказалось сюда сгоняли вообще всех, кто в этот момент находился в администрации или хотя бы ненадолго заходил в здание. В зале работал телевизор, но звук был выключен. Начинался экстренный выпуск новостей. Взяв пульт с подоконника, майор включил звук.
– …ный выпуск новостей. Около часа назад в Тюмени – зачитывал телеведущий, – на месте обвала торгового центра на главу государства было совершено покушение. Президент прибыл к месту трагедии, чтобы возложить цветы в память о погибших здесь на прошлой неделе. В момент церемонии и произошёл взрыв…
И на экране отобразился момент взрыва, заснятый, якобы, кем-то из зевак на любительскую видеокамеру. Все остались живы. Не повредившегося президента (хотя его разорванный на куски труп Малков собственноручно помогал грузить в машину ФСБ) телохранители после взрыва накрыли специальной накидкой и увели в мерседес. Стаценко, истекающего кровью, но в сознании, понесли в машину скорой помощи. Малков глядел и не верил своим глазам.
– К счастью – продолжал ведущий, – мощность заряда оказалась слабой – никто, кроме губернатора Владимира Стаценко, не получил серьёзных травм. На данный момент его состояние оценивается врачами как стабильно тяжёлое. Сообщается, что несмотря на произошедшее ни одно из ранее намеченных мероприятий не будет отменено… – ведущий смолк и взялся перекладывать бумаги на столе, потом прижал пальцами проводок, торчавший из уха и довершил, – И как сообщает пресс-служба ФСБ, уже сейчас в городе проводятся задержания лиц, подозреваемых в организации покушения, взяты первые показания. Мотивы организаторов пока не называются, но уже ясно…
У Малкова в кармане зазвонил телефон. Он снял трубку и услышал голос Смашного:
– Миша, ты где? В здании?
Не успел он ответить, как в зал с автоматом наперевес вошёл фсо-шник в маске, а за ним показалась девушка. Майор знал её, это была кадровичка. Высмотрев в толпе Малкова, она указала на него пальцем.
– Да, в здании… – ответил майор в трубку
– Давай, зайди ко мне в кабинет…
Малков пошёл на выход. Фсо-шник молча ждал у двери, а когда Малков подошёл, обыскал и отконвоировал его в кабинет к полковнику.
Смашный сидел за столом, и рядом, читая какие-то бумаги, сидел крупный лысый детина, лет тридцати. На столе парил чай. Майор начал было вышагивать, собираясь делать доклад, но полковник его перебил:
– Садись, Миш.
И Малков занял кресло у стола. Лысый пристально посмотрел на него:
– Рассказывай сам…
– По вопросу?
Лысый вздохнул, как будто его принуждали к выполнению какого-то необязательного ритуала, поперхнулся и заговорил, чеканя каждое слово:
– Я, майор Михаил Малков, предал… интересы национальной безопасности, нарушил присягу, позволив… Шубину Виталию, отцу погибшего Шубина… как там его… Александра, изготовить и привести в действие… взрывное устройство, которое едва не привело к смерти трёх высокопоставленных лиц. Продолжать?.. На, пиши…
И он положил перед Малковым листок с ручкой. Майор придвинул к себе листок, поднял ручку, с запинками пробубнил:
– Прив… привело вообще-то…
– Что?
– Привело к смерти…
Помолчали. Затем Лысый ухмыльнулся, задумчиво погладил подбородок и предложил:
– Пойдёшь в ФСО, на повышение?
Майор не ждал такого развития событий и от удивления только вскинул глаза на лысого. Все трое, замерев, сидели, глядя друг на друга. Малков никак не решался ответить. Наконец, лысый поверх первого уже замаранного листка, положил другой; протянул:
– А-а-а, пойдё-ё-ёшь… Заполнишь бланк, потом отыщешь меня, понял? Пиши-давай!
И он вышел из кабинета. Малков дрожащей рукой принялся составлять заявление с просьбой о переводе. Полковник только теперь выдохнул и пролепетал заплетающимся языком:
– Мишка, ты там освоишься. Место будет какое… ты это… ты скажи за меня, ладно?
Великий Переход
На промке зашкерились трое блатных: щербатому с кривым носом было лет пятьдесят на вид, его звали Гриша; Лапшину – долговязому с запавшими глазами на тёмном лице не больше сорока; третий – Салыч – был кудрявым и коренастым. Он полулежал на самодельной раскладушке, шурша исписанным листком – только что прочёл вслух письмо от заочницы. Салыч был моложе всех.
Пили густо заваренный чай с грохотульками. Салыч отхлебнул из жестяной кружки, фыркнул, свернул листок и закончил начатое:
– …так чта, всё устаканим, братва! Главное не ссать!
– Не-е, я бы не поехал бы в село из города… – протянул Лапшин, поигрывая леденцом.
– Вася, ты мордвин что ли? По-русски говорю – глушь там! Тайга! Ни заводов, ни пароходов, нихера… Водки обычной взять негде! Мужиков не хватает! Туда и поеду. А куда мне ещё?
Гриша передал кружку по кругу, шмыгнул носом, прошепелявил:
– Езжай-езжай. Халтурку, может, найдёшь там, да?
– Работать и в поле можно, заместо коня! – захохотал Салыч – А куда я… в этом, в городе-то пойду, да?
– Чёркни чё да как. Может и я потом… – Гриша похлопал Салыча по плечу.
В закуток, где они беседовали, просунулась из-за двери голова шныря. Увидев его, Гриша неуклюже поднялся и, подволакивая отсиженную ногу, заковылял прочь. Салыч продолжил:
– Честно, чем-то она привлекает меня. Ни мата от неё, ни нытья… Чистая, в общем. Они там верующие все, конечно.
У долговязого – он весь похож был на затаившегося геккона – поднялись веки:
– Ты прямо завтра подъедешь туда?
– Да я не могу понять – успею я, не успею к вечеру. Хозяин даст на такси, тады успею…
Утром Салыч сдал тюремную одежду на складе, получил свою. Потом он зашёл в кабинет к начальнику, забрал паспорт и бумаги об освобождении. В кассе получил деньги. Несколько часов ехал через лес. Когда он сошёл на автобусной станции в райцентре, солнце стояло в зените. Это был небольшой глухой городок, застроенный при царе горохе и обнесённый при Сталине быстро почерневшими от воды бараками в два этажа. На дорогах никого не было. Тут и там во дворах сушилось бельё на верёвках, возле помоек стайками бродили псы и курицы, иногда попадались гуси.
Держалась невероятная духота. Салыч снял куртку, расстегнул пуговицы на рубашке, достал блокнот с адресом. Отслеживая номера домов, пошёл вдоль улицы, пока не заметил припаркованную в бурьяне «буханку». Её он и искал. Салыч щёлкнул языком, как привык это делать за время отсидки, поправил рубаху и скрылся в подъезде. Ему открыл толстый свиноглазый мужик с голым волосатым животом. Салыч протянул руку:
– День добрый! Я это – по поводу довезти. Там предупредить должны были…
Пузан сделал непонимающее лицо, поздоровался:
– Коля. Привет.
– Салыч – назвался Салыч.
– А… ну-да – пробубнил толстяк – К сектантам, пра-льно?.. Пятихатка.
Салыч кивнул и начал спускаться вниз:
– Ну давай, я внизу подожду…
«Буханка» упрямо шла через лес. Полузаросшая ухабистая дорога петляла вправо и влево, вверх и вниз, превращалась то в сплошной песчаный откос, то в лесной ручей. Ехали долго. Салыч спросил:
– Маленькая деревня—то?
– Увидишь.
– Часто, что ли, мотаешься к ним?
– Да ну не часто… Я инструмент в основном вожу. Там, продукты какие… по мелочи.
– А платят чем?
Пузан прикрыл один глаз от неудовольствия, бросил косой взгляд:
– Дх-хеньгами – чем!.. Они какой-то бальзам на травах делают… Я в Москве десять флаконов за сотню сдаю. Так что деньги у них есть.
– Пенсии, письма тоже ты возишь?
– Они пенсии не получают никто.
– Как это?
– А вот так. Да счас приедем уже. Сам всё увидишь.
Ехали через поле. Солнце скатывалось к лесу, у горизонта над озером громыхала гроза – прошла стороной. Близился вечер. Вдалеке за невысоким кустарником уже вырисовывались крыши домов, когда, не доехав трёхсот метров, толстяк остановил машину у обочины и несколько раз продолжительно просигналил. Потом он приоткрыл дверь, закурил и откинулся в кресле.
– Всё! Приехали!
Салыч высунулся из окна, вгляделся. Издалека нёсся чуть слышный голос, бормотавший что-то очень похожее на проповедь.
– Гонишь что ли? Давай до конца-то довези…
– Нельзя.
– Почему н-нельзя?
– А это, вон, у них спроси – почему…
Возле зарослей тем временем началось какое-то мельтешение. На дорогу вышла женщина в длиннополом сером сарафане и, улыбаясь, засеменила навстречу машине, а позади, то выглядывая на дорогу, то вновь прячась в кустах, сновали любопытные дети.
– Всё, давай-вылезай. Поеду я.
Салыч нарочито неспешно доставал сигаретку:
– Чё, торопишься куда?
Коля занервничал:
– Ёптель, ну давай подождём, пока она подойдёт. Потом в глаза поглядишь ей. Потом…
– Ладна-ладна, шучу я!
Салыч взял свои вещи, расплатился и соскочил на дорогу. Коля пожал ему руку на прощание, кивнул в сторону приблизившейся толстухи:
– Она?
Салыч, как мог, скрывал улыбку.
– Она в-вроде.
Это была Наида, заочница Салыча.
Вместе они вошли в затерянное посреди первобытной тайги поселение. Посёлок естественным образом смешивался с реденьким лесом. После жизни за колючкой это казалось странным. Возле крайнего дома их встретил щуплый старик лет семидесяти, в выцветшей однотонной одежде – староста. Всё ещё улыбаясь, Наида что-то шепнула Салычу на ухо и указала дом на окраине, после чего отошла в сторонку – мужчинам нужно было поговорить. Староста повёл Салыча вдоль пустынной улицы. Всего два десятка строений: сплошь бревенчатые избы – бани, сараи, дровницы. Электрических столбов, как и проводов нигде не было.
– Родители, говоришь, умерли. Жены нет. А где жил-то между отсидками? – поинтересовался староста.
– А-а… – махнул Салыч – Где я только не жил…
– Я тебя предупреждаю сразу. Ты человек-то ведь новый. Ты когда увидишь, как мы живём, ты не пугайся. Знаешь, мы ведь пятнадцать лет тут. Знаешь, почему? Потому, что у нас вера есть. По-другому не смогли бы. Да ты потом сам поймёшь. Но мы не фанатики, не сволочи какие-нибудь, как попы, ты не думай. У нас всё добровольно и хорошо. От государствия мы не зависим. Потому нам тамошние законы по боку. Мы даже пенсии не берём. Потому что их пусти сюда с пенсиями, они начнут налоги драть… Не надо ничего. Сами справимся. А вот чтобы одиноких стариков, детей или инвалидов брошенных – этого у нас нет. Община никого не бросает. Одна проблема, мужиков не хватает…
Тихим шагом они подходили к центру посёлка и, чем ближе он был, тем громче и чётче звучал голос проповедника. И как-то уж слишком мало походило говоримое им на проповедь. Когда вышли на пятак, Салыч увидел круглый терем без окон с чудаковатой вращающейся дверью и конусообразной крышей, наверху был укреплён динамик. Вокруг терема сидели на траве люди, в основном женщины зрелых лет, хотя встречались и мужчины. Сидели и ревели. Из динамика на всю округу разносился страдающий мужской баритон:
– Я не могу так… Я не знал, что это такое, когда шёл сюда. Выпустите меня-я… Ну, пожалуйста. Откройте дверь, я вас очень прошу-у… Звери вы или люди! Откройте… Ну пожалуйста-а!..
Салыч встал, как вкопанный. Бабы, дети и немногие мужики, все сидели на ковриках вокруг терема и размазывали слёзы по лицам. Староста приобнял новоприбывшего:
– Вот так проходит наша молитва. Грм, туда… в терем… вошёл дух… Грм… Это как бы… Но счас не с руки объяснять. С годами…
Салыч, наконец, совладал с собой и даже усмехнулся в ответ:
– Короче, он по-моему назад просится – дух ваш. Не?
– Это тяжёлый выбор… Но каждый делает его сам. Его дух скоро преобразится и получит тело.
– Да ладно, может всё-таки надо его это… выпус…
– То, что ты сейчас слышишь, это минутна слабость. – перебил староста, – Он скоро прекратит… Всё не так, как тебе кажется. Поживи, освойся и всё поймёшь.
Салыч качнул головой в знак согласия, сощурил глаза. Динамик по-прежнему взывал к людям:
– Пожа-алуйста… Выпустите, я же не знал… Не думал… Пожалуйста. Не надо… Я же жить хочу… Лена, ты слышишь? Попроси старого, Лен…
Одна из плакальщиц вдруг не выдержала и поползла к терему, но её тут же остановили другие женщины. «Не надо, не надо! Успокойся!» – причитали они, сообща уводя её прочь.
Рыдания тем временем перешли в какое-то истерическое восхваление своей жизни, это звучало так, как будто отчаявшийся человек предпринимает последнее волевое усилие с тем, чтобы взять себя в руки, и встать на тяжёлый, но благородный путь мученичества:
– Я славлю великое счастье… Господи, да за что мне?!.. Я славлю… Я славлю счастье Великого Перехода. Я славлю великое счастье, выпавшее на мою долю… Я был слеп и прозрел… Я был…
Староста торжествующе заглянул в глаза Салычу.
– Вот же бедолага – сказал Салыч сочувственно.
Как оказалось, Наида и впрямь хозяйствовала одна в доме: ни детей, ни мужа у неё не было.
Вечером Салыч с удовольствием парился в бане. То была настоящая русская баня со всеми прибамбасами, включая квас и крапиву. После помывки Наида поставила на стол самогон, закуской по случаю знакомства стал шашлык из баранины. Салыч был рад приёму. Ночью, при свечах, пока за окном лил дождь, они трахались.
В очередной раз они разнялись, и Наида тяжёлым дыханием случайно загасила свечу. Чтобы зажечь, пошла за спичками.
– Налей чайку – бросил Салыч вдогонку.
Наида подошла к печке, разлила чай в кружки. Салыч спросил:
– А чё, не предадут нас анафеме, за то, что мы так?
– Как – так?
– Ну, без свадьбы… так… запросто тут?
Наида возвратилась к постели, с улыбкой подала чай:
– Миленький, у нас это не запрещено… Это ж естественно!
– Х-х! Странная какая-то религия у вас…
– У нас принято ценить жизнь, потому что всему бывает конец. Вот главное правило… А чтобы никто не забывал, существует дух.
– Это который там в тереме ныл? – ухмыльнулся Салыч
Наида сидела на кровати спиной к нему и вдруг ссутулилась, закрыла глаза рукой и начала всхлипывать, совсем как ребёнок. Салыч коснулся её плеча:
– Давай, приляг… Да чё ты завыла!
Наида легла под одеяло, прижалась к его плечу, и Салыч снова стал задирать ночнушку.
Утром пришёл староста и направил Салыча на пасеку – нужно было сколачивать новые улья.
На пасеке работал ущербного вида мужичок с кроличьими зубами, Игорь. Поодаль весело галдели молодые девушки – они мазали скот маслянистой жидкостью. От напарника Салыч узнал, что запах этого состава отпугивает слепней и мух, и что у большинства здешних девушек нет ни мужей, ни поклонников.
Игорь пахал как одержимый, Салыч же больше болтал и лишь изредка, как бы с высоты своих понтов, подавал доски или инструмент. Закончив дело, девушки двинулись в сторону посёлка. Салыч приметил в толпе высокую и худую блондинку с узкими бёдрами; смеясь, она скакала среди толпы, то и дело кокетливо отбрасывая чёлку со лба. Спросил:
– А это кто?
Игорь обернулся и в ту же секунду над посёлком раздался голос. Мгновенно прекратились шутки и игры, сошли улыбки с девичьих лиц.
– О! Опять там ваш этот муэдзин заголосил. Чё он всё поёт там?
Напарник глубоко и горько вздохнул:
– Сегодня мы есть, завтра нас нет… Сегодня нам хорошо, завтра плохо. Мы должны постоянно помнить про это, понимаешь?
– Не понимаю я этого.
– Потом поймёшь… – вздохнул Игорь, – Тебе, может, помочь чего? Хочется, может, чего? Если надо, ты только скажи, брат!
Эта всеобщая склонность к плачу как будто предпосылала что-то тревожное. Салыч сказал:
– Да. Сладкого хочется. Шоколадку что ли. У вас здесь не густо с этим, я смотрю.
У напарника дрогнул голос, с видимым участием он произнёс:
– Брат, у меня есть дома. Мы щас доделаем, пойдём ко мне. Я тебя чаем напою. Пойдём, а?
– Хм… Ну, пойдём…
После молитвы, Игорь повёл Салыча к себе. Сначала ели окрошку, затем пили чай с «Цитроном». Салыч спросил о деньгах:
– Много тебе за улья-то обещали?
– Мы денег не получаем тута.
Игорь вылез из-за стола, достал с полки печенье, высыпал в корзинку. Салыч продолжал:
– На что ж вы живёте, я всё никак понять не могу?
– Мы живём общиной: каждый выручает другого.
– А покупки, вот, печенье опять же… К примеру, захочу я завтра телевизор и-и… что тогда?
На крыльце часто застучали сапоги, и в комнату впорхнула девушка, та самая, которую Салыч приметил на пасеке. Она смутилась, ойкнула и убежала в комнату. Весело крикнула своё «здрасьте» из-за стены.
– Брат, у нас здесь нет электричества, – отвечал Игорь, – но того, что есть для тебя никто не пожалеет, поверь.
– Дочка твоя?
Голос Салыча прозвучал глухо. Он глядел прямо перед собой, помешивая ложкой остывший чай, и ждал реакции. Ненадолго повисла пауза, потом Игорь сказал:
– Брат, хочешь её?
Салыч поднял глаза, нахмурился, вынул ложечку из чашки и вновь пристально посмотрел на хозяина – выражение лица у того было как у блаженного. Это рассмешило Салыча, он скривил рот и проговорил:
– Давай.
– Поди в комнату. Она не откажет.
Салыч захихикал, но хозяин оставался серьёзным и говорил, кажется, откровенно. Мучимый сомнением, Салыч ещё раз вопросительно посмотрел в глаза Игоря.
– Поди-поди – подтвердил тот.
Салыч осторожно поднялся, аккуратно задвинул стул и пошёл вразвалку к двери.
Не прошло и месяца с того дня, как Салыч освободился, хотя в зоне о нём уже успели забыть. Поэтому, когда отрядный сказал Лапшину, что ему пришло письмо от Сальникова, тот удивился,
– А кто это?
– Я откуда знаю?.. А! Может от Салыча?
Перед отбоем Лапша вскрыл конверт. Салыч писал:
Вечер в хату братела!
Лафа! Живу на природе хожу на рыбалку каждый день а работает пусть дядя сеня! Лавэ тут не нужно. Бледей; уева горка, у меня уже гарем. Старая готовит, с молодой, с Анькой, сплю. Мусоров нету мужиков почти никово нету а которые есть тупые алени. Тока я пока не знаю кто у них за смотрящего. Молчат суки. Короче я, ща думаю а может у них вобще хозяина нету? Тогда я тут как кум хули. Особо на распостраняйся. Звонка дождёшься приезжай в гости осмотришься тут посёлок маленький всё есть приезжай. Тебе воровского фарту да мастёвую карту! Покеда.
Салыч.
Салыч по невольничьей привычке опасался, что конверты на выходе могут вскрывать и отправил своё письмо тайно, через «буханщика» (так он окрестил Колю). Правда и в Коле он не был уверен, ему казалось, что тот вполне мог прочесть письмо. А это допущение ему почему-то дико не нравилось. Но когда Салыч спрашивал себя, кому «буханщик» мог бы ссучить его, ответить было нечего.
В первые дни главным управителем и распорядителем он посчитал старосту, но с течением времени выяснилось, что это не так – староста лишь устраивал общий быт, а на деле всё определял плач, или вернее эффект производимый им на сектантов. Едва голос начинал вещать, общинники бежали на помощь ближнему, делились одеждой, деньгами и продуктами, жалели и утешали друг друга. Тогда Салыч подумал, что может быть действительным смотрящим является тот, вечно запертый в тереме человек. Чтобы проверить это, он решил походить на проповеди и слушать их от начала до конца. Но каждый день голос из динамика ныл об одном и том же: он жаловался, что не знал «как это трудно» и просил освободить его, потом вдруг спохватывался и сквозь слёзы начинал «славить счастье Великого Перехода» или же сначала славил, а после начинал рыдать. Но никогда в этих слёзных монологах не было никаких напутствий или указаний общинникам.