Лучинушка

– Родечка… Мой дорогой Родечка… – тихо сказала Стеша, гладя его по плечу, – твоя мама ушла на небо. Она святая, и её позвали туда. А мы с тобой пока останемся здесь и будем за неё молиться. У нас есть какая – нибудь свечка? Надо зажечь свечу, чтобы осветить ей дорогу.

Родькины рыдания постепенно становились всё глуше. Наконец он поднялся с колен, и, открыв крышку сундука, похлопал по его содержимому.

– Здесь. Мама. Здесь…

Видимо, мать, задумываясь о своей смерти, давно уже приготовила всё необходимое и не раз повторяла об этом ему, зная, что он, скорее всего, будет единственным, кто проводит её в последний путь. На дне сундука, под Родькиными вещами, которыми, скорее всего, его снабжала церковь, лежал большой свёрток, завёрнутый в пожелтевшую простыню. В нём было чистое бельё, платье и белый саван. Там же нашлась дюжина тонких восковых свечей. Очевидно, всё это было приготовлено много лет назад и давно уже успело пожелтеть и слежаться, но теперь пришлось как нельзя кстати.

Выпроводив Родьку на улицу, Стеша как смогла обмыла и обрядила его мать, укрыла саваном, и, поставив у изголовья свою иконку, зажгла рядом с нею свечу. Сама же надела чёрное монашеское облачение, найденное в том же сундуке. За окнами стемнело, когда она прибралась и пригласила сына к телу матери. Увидев на ней черное одеяние, Родька вздрогнул и отрицательно покачал головой, не желая воспринимать её в таком обличье.

– Ничего, Родечка, ничего, – сказала Стеша, – так надо. Иди, садись рядом с мамой. Я буду с тобой. Я тебя не брошу.

Они просидели рядом с покойницей всю самую длинную ночь в их жизни. Родька плакал, не переставая. Иногда, не в силах себя сдерживать, выходил в ночь, подальше от сторожки, и стенал во весь голос. Каждый раз его поддерживала волчья стая, подвывая вместе с ним на разные голоса. А Стеша задумывалась о том, что станется потом, когда это дитя природы будет вырвано из его привычной среды.

Когда наступил рассвет, Родька взял заступ и топор, и отправился рыть могилу.

В последний путь он отнёс мать на руках. Стеша шла позади, держа в руках букетик бессмертников и простыню, в которой ранее были завёрнуты погребальные вещи, чтобы прикрыть покойницу от земли, которая должна на неё упасть. Сначала Стеша хотела взять для этой цели лоскутное одеяло, на котором она лежала, но Родька неожиданно резко воспротивился:

– Нет… Мама, нет. Не надо… одеяло нет.

Возможно, ему не понравилось то, что оно было сыроватым. Обмывая усопшую, Стеша, как ни береглась, всё – таки немного его замочила. Согласившись с Родькой, она взяла простыню, а одеяло раскинула сушиться на кусте.

Могилу они сначала засыпали руками, тщательно выбирая из песка, нарытого из ямы, обрубленные сосновые корни. Родька поставил в изголовье тяжёлый крест, стоявший у сосны, под которой была вырыта могила. Стеша хорошо помнила, что вчера его здесь не было. Скорее всего, Родька притащил его утром из особняка, где он ожидал своего часа. На нём белело свежевырезанное имя – АНГЕЛИЯ. Вернувшись в сторожку, Родька сел к столу и застыл, уронив голову на руки. Стеша сидела рядом и молча гладила его по голове. Не было таких слов, которые могли бы облегчить его горе.

Проснувшись рано утром, Стеша обнаружила его постель пустой. На столе стоял ковш со свеженадоенным молоком, а он, скорее всего, ушел на могилу матери. Стеша решила его не трогать, пускай они побудут одни.

Теперь, когда Ангелия так неожиданно покинула этот мир, их ничто здесь не задерживало, можно было отправляться в путь. Стеша решила воспользоваться Родькиным отсутствием, чтобы собраться в дорогу. Из сундука она взяла его вещи и монашеское платье, в котором была на похоронах Ангелии, себе на память. Всё это связала в узел, а свою иконку опять спрятала себе за пазуху.

Сварив на завтрак кашу из последней горсточки риса, навела в избушке относительный порядок, застелив постель высушенным одеялом, и отправилась на поиски Родьки. Как она и думала, он стоял у свежего холмика на коленях и что – то тихо шептал.

– Родечка, мой дорогой Родечка… – сказала она, немного постояв рядом с ним. – Я тебе очень сочувствую. Мама самый родной и близкий человек, и нет большего горя, чем её потерять. Мои мама и папа тоже умерли, когда я была ещё совсем маленькой. Но у меня была бабушка, которая меня вырастила, и была рядом со мной, пока не умерла, как твоя мама. У тебя же не осталось никого. Если позволишь, рядом с тобой буду я. Но для этого нам нужно идти к людям. Люди должны жить рядом с людьми, а не животными. Там я смогу найти работу, чтобы у нас всегда была еда и всё остальное. Ты согласен пойти со мной или нет?

Родька молча взял её руку и прижал к своей щеке.

– Я понимаю, – продолжила Стеша, – тебе будет очень трудно привыкать к новой жизни, но ты не должен бояться. Я приложу все силы, чтобы тебе в этом помочь. Ты согласен?

– Теша, Родька, Машка, дружочек. – ответил он в знак согласия.

– Нет, Родечка, Машка нет. Люди могут её испугаться и убить. Ты же не хочешь, чтобы её убили?

Родька отрицательно покачал головой.

– Значит, мы должны идти вдвоём, а Машка останется здесь, со своей стаей. Здесь её мама и папа, с ними ей будет хорошо.

– А лялечки? – спросил Родька.

– Какие лялечки? – удивилась Стеша.

– Лялечки, молоко…

– Козы? – догадалась Стеша. По – видимому, лялечками он называл коз потому, что их блеяние походило на детские голоса.

– Да, лялечки – козы.

– Да, их здесь оставлять нельзя, об этом я не подумала. А давай – ка отведём их в деревню и подарим какой – нибудь бабушке. – сказала Стеша, подумав, что, посещая храм, он наверняка обзавёлся какими – то знакомствами. – у тебя нет знакомой бабушки?

– Есть, баба Маша.

– Баба Маша. Хорошо. А ещё?

– Отец Никита.

– Вот им мы их и подарим, а они уж сами решат, что с ними делать. Договорились?

– Да… – Родька печально склонил голову.

Стеша понимала, что разом отрывать его от всего, к чему он привык, равносильно что резать по живому, но выбора не было.

– Тогда давай прощаться с мамой. Мы будем её навещать, когда ты захочешь, а она будет смотреть на тебя с небес и радоваться тому, что ты не один.

– С неба видно всё. – согласился Родька, глядя на облака.

– Да, мой дорогой. Поднимайся, нам пора идти.

Родька шагал, держа на плече палку с узлом, в котором лежали его вещи и лоскутное одеяло, расставаться с которым он не захотел. Поход с небольшим козьим стадом, то и дело норовившим завернуть в сторону или забраться поглубже в кустарник, был непростым и завершился только к обеду.

У ворот крошечной деревянной церквушки, стоявшей на пригорке в центре деревни Демидовка, их встретил старенький, но ещё довольно энергичный отец Никита. Узнав о смерти Родькиной матери, он несколько раз перекрестился и пообещал в ближайшее же воскресенье отслужить молебен о новопреставленной Ангелии.

Услышав о том, что козье стадо хотят оставить на его усмотрение, он немного помолчал, жуя губами, затем поднял подол рясы и полез в карман серых холщовых штанов. Нашарив в нём тощую пачку денег, протянул Стеше.

– Ну что вы, батюшка, не нужно. – замахала руками Стеша, – Мы ведь привели их к вам не на продажу, а чтобы не оставлять на съедение волкам.

При упоминании о волках батюшка сплюнул, троекратно обмахнулся крестом, а деньги заставил взять, заявив:

– Нельзя брать животное задаром, нужно обязательно дать хоть копеечку, а то не пойдёт впрок. Возьми деньги, дочь моя. Богоугодное дело ты делаешь, приняв на попечение сироту. Конечно, сумма невелика, однако я вижу, что лишней она для вас не будет, хоть какое – то время продержитесь. Если надумаете остаться в нашей деревушке, я могу пособить с жильём.

– Нет, я думаю, в городе мне будет проще найти работу, а здесь что…

– Это верно, – согласился отец Никита, – здесь работников не держат, каждый сам выживает как может.

Суммы, полученной от отца Никиты, едва хватило на оплату комнаты в коммуналке за один месяц. Хозяйка Бронислава Максимовна, энергичная, яркая блондинка лет пятидесяти, пыталась вытребовать за полгода вперёд. Она долго и безуспешно повторялась, называя квартиру меблированной и оборудованной буквально всем. В это «всё» входили стол с табуретом и одним подвесным шкафчиком, а также маленький холодильник «Саратов» с насквозь проржавевшим дном на общей кухне, круглый стол и шкаф с отслоившимся шпоном, продавленный диван и телевизор в малюсенькой комнатке, плюс старая стиральная машинка в ванной. Однако, поняв, что взять с единственных клиентов, согласных за такую цену жить на первом этаже в коммуналке с облезлыми стенами, щелястым полом и протекавшей сантехникой больше нечего, махнула рукой и согласилась. Хотя, наверняка повела бы себя совсем по – другому, если бы знала, что после лесной сторожки даже эта убогая квартира для Стеши с Родькой казалась райским уголком. Стеша, готовая заплатить и больше, не уступила лишь потому, что на оставшиеся деньги ей нужно было купить раскладушку для Родьки и хотя бы по одной паре постельного белья.

Получив ключи, Стеша сразу же отправилась искать работу. Родьку она взяла с собой, опасаясь, что без неё он выйдет на улицу и потеряется, но на уговоры оставить лоскутное одеяло дома он не соглашался. Вид одеяла был так непригляден, что все прохожие обходили их стороной. Пришлось купить большой пакет и спрятать Родькино наследство в него.

Стеша довольно быстро устроилась посудомойкой в кафе – бистро. Оплата была такой, что едва хватало на дальнейшую оплату жилья. Зато хозяин кафе, главный девиз которого был «всё с пылу, с жару», кстати, обеспечивавший его детищу довольно неплохой успех, разрешал персоналу в конце дня забирать непроданные блюда себе. Так что пара булочек и котлет, а также понемногу гарнира и какого – нибудь салата у них были всегда. Конечно, для Родьки, съедавшего непривычную для него еду с завидным аппетитом и удовольствием, этого было маловато. Самой же Стеше частенько приходилось тайком доедать остатки с чужих тарелок.

Родька, узнав, что вода течёт по трубам прямо в доме, поначалу то и дело открывал краны и подолгу смотрел на струю, пытаясь понять, откуда она течёт и куда девается, если рядом нет ни реки, ни ручья, ни озера. Благо, их соседи работали на двух, а то и трёх работах и друг с другом почти не пересекались. Ванна ему понравилась сразу, а когда Стеша объяснила, для чего служит унитаз, пользоваться им согласился не сразу, во всяком случае, пока она была дома. К газовой плите он тоже не подходил довольно долго, да Стеша и не настаивала, опасаясь пожара.

Она сразу же постаралась внушить Родьке, что за собой нужно убирать и вообще, в квартире всегда должен быть порядок. Он с большим удовольствием, а может, просто потому, что ему, привыкшему к постоянному движению, было невмоготу сидеть без дела, каждый день мыл полы, включая коридор и кухню, а также посуду, свою и чужую, и, быстро научившись пользоваться стиральной машиной, то и дело перестирывал их немногочисленные вещи. В свободное время он смотрел телевизор, в основном мультфильмы и музыкальные программы.

Денег катастрофически не хватало, а впереди была зима. Надо было немного приодеться самой, да и Родьке купить хоть какую – нибудь куртку и ботинки. Поэтому, узнав от сотрудниц, что в местную музыкальную школу требуется уборщица, Стеша сразу же решила, что он вполне мог бы ей помогать. Тем более, во времени там никто никого не ограничивал, работай хоть до поздней ночи, лишь бы утром везде были чистота и порядок.

С этого момента, когда она решила отправиться в музыкальную школу, их жизнь совершила крутой поворот. Увидев старинный особняк, чем – то похожий на тот, рядом с которым он прожил всю жизнь, и в который они пришли устраиваться на работу, (Стеша не хотела скрывать, что собирается выполнять её с помощью брата), Родька застыл на месте, разглядывая здание и прислушиваясь к доносившимся из него звукам. Стеше с большим трудом удалось сдвинуть его с места.

Войдя во внутрь, где звуки были намного громче, он прислушался к звучащему сверху реквиему, остановился на мраморной лестнице, ведущей на второй этаж, и неожиданно стал молиться.

Как раз в это время сверху спускался высокий представительный мужчина лет пятидесяти с проседью в тёмных пышных волосах и аккуратной окладистой бородке. Увидев Родьку, накладывавшего на себя кресты, он тоже остановился и стал его внимательно рассматривать.

– Простите нас, – сказала Стеша, – мой брат ведёт себя немного странно… Он… просто он немного не такой, как все.

– Я это понял. – ответил мужчина.

– И он очень любит музыку, – добавила Стеша.

– И это я тоже понял – улыбнулся мужчина, – скажите пожалуйста, он играет на каком – нибудь инструменте?

– Понимаете, он вырос в глуши, и никакой возможности учиться у него не было. Но он умеет делать деревянные свирели и очень хорошо на них играет. Во всяком случае мне очень нравится.

– Я почему – то так и подумал! Разрешите представиться, меня зовут Игорь Станиславович Серов, профессор музыки. И я хотел бы послушать вашего брата, если это возможно. Скажите – ка мне, дружочек, ваша свирель сейчас при вас?

– Да! – воскликнул Родька, засиявший при слове дружочек, – при нас.

– Вот и отличненько! Тогда попрошу пройти со мной, и мы с вашей сестрой, кстати, как вас звать – величать?

– Стеша, Степанида..

– А по батюшке?

– Степанида Никитична.

– Прекрасное имя. А молодой человек?

– Родион.

– Стало быть, Родион Никитич. Верно?

– Да.

– Если вы, Родион Никитич, не возражаете, мы с удовольствием вас послушаем. – предложил профессор, но тут же неожиданно воскликнул, глядя мимо них. – Софья Николаевна, дорогая, вы ли это?

Стеша оглянулась и увидела пожилую, элегантную женщину, шедшую вслед за ними. Они с Родькой расступились в стороны и пропустили её вперёд.

– Я, мой дорогой Игорь Станиславович, я! – ответила она, сияя улыбкой, – как же я рада вас видеть!

– А я то как рад! – ответил он, целуя ей ручку.– Надолго ли к нам?

– А навсегда! – засмеялась женщина, задорно тряхнув головой.

– И вы не шутите?

– Нисколько. Понимаете, не могу я жить в этой Европе, не могу. Кажется, везде красота и порядок, до которого нам ещё расти да расти, только всё это чужое, искусственное, что ли. Там каждый живёт сам по себе и для себя. В общем, ничто не прилегает к душе и ничего с этим не поделаешь.

– Как я вас понимаю… А дети? Они тоже приехали?

– Нет. Знаете ли, молодые адаптируются к другой жизни гораздо легче. Так что дети пока остались там. Хотят заработать побольше денег. Но я очень надеюсь, что к когда – нибудь они всё – таки вернутся сюда, в родные пенаты.

– А что дом? В порядке?

– В порядке, Игорь Станиславович, в порядке. Соседка моя, Надежда Семёновна, следила за ним, как за своим.

– Вот и отлично. Не желаете ли пройти со мной, послушать этих молодых людей? Мне кажется, это вам будет интересно.

– С удовольствием. – ответила Софья Николаевна, окидывая странную пару внимательным взглядом.

– Тогда разрешите вас друг другу представить, – это Степанида Никитична и Родион Никитич. А это Софья Николаевна Криницкая, преподаватель вокала. Прошу всех за мной.

– Феноменально! – воскликнул Игорь Станиславович, внимательно прослушав Родькины опусы. – я полагаю, эти мелодии он сочинил сам?

– Да, сам.

– И ни о какой нотной грамоте говорить не приходится?

– Нет. Читать и писать он немного умеет, а нот не знает.

– Полагаю, учить его уже вряд ли получится. Переучивать этот редчайший самородок, обладающий идеальным музыкальным слухом и памятью, только портить. А скажите – ка, Родион Никитич, не могли бы вы сыграть нам какую – нибудь другую музыку, то есть, не ту, что вы придумали сами, а которую исполнял бы кто – то другой. Например, ту, что вы слышали по радио или по телевизору?

– Да, могли бы, – ответил Родька, обрадованный неожиданным вниманием.

– Прошу вас, играйте.

Родька кивнул и неожиданно заиграл «гори – гори моя звезда», который Стеша любила напевать, занимаясь домашними делами. Проиграв несколько тактов, он посмотрел на Стешу и неожиданно потребовал: – «Теша, пой «звезда», пой».

– Нет, Родечка, нет, играй сам. Мы не должны злоупотреблять временем профессора.

– Отчего же нет? – возразил Игорь Станиславович, – Пойте, мы с удовольствием послушаем.

Стеша начала петь, сначала робко, вполголоса, а когда ей подыграл Родька, неожиданно для самой себя раскрепостилась и запела во всю мощь своего голос.

– Феноменально!!!– воскликнул Игорь Станиславович своё любимое определение, аплодируя обоим. – Ну как, Софья Николаевна, возьмётесь за огранку этих самородков или нет?

– Возьмусь с большой радостью. Какое счастье, что они попали именно к вам. Попадись они в руки какому – нибудь ретивому продюсеру, он быстро выжал бы с них все соки и выбросил. Талант талантом, а умение правильно поставить дыхание, грамотно пользоваться голосовыми связками, не рискуя сорвать голос, ещё никому не помешали.

– Полностью с вами согласен.

– Ну, тогда решайте организационные вопросы, а я пойду поздороваюсь с девочками.

Софья Николаевна ушла, а профессор подошёл к шкафу, достал из него инструмент, похожий на детскую игрушку, и протянул Родьке.

– Пожалуй, для начала я дам вам вот эту маленькую окарину. И ещё вот эту бамбуковую свирель. Пожалуйста, молодой человек, возьмите инструменты и попытайтесь их освоить. А я постараюсь вам помочь. И прошу вас обоих на занятия, ежедневно, безо всяких отговорок и пропусков. Что такое? Почему вы так потухли? – удивился он, заметив упавшее настроение Стеши.

– Простите, профессор, мы с братом не можем позволить себе учиться.

– Почему? – удивился профессор.

– Потому, что нам нечем платить за обучение и тем более за инструменты. Я думаю, они стоят очень дорого. Ведь мы пришли сюда не для того, чтобы учиться петь, а затем, чтобы устроиться на работу уборщиками.

– Вы? Пришли работать уборщиками? Мы мотаемся по всему свету в поисках талантов, а они вот они, пришли устраиваться на работу уборщиками. Забудьте об этом даже думать. Вы просто не понимаете, что, подучившись, вы будете зарабатывать столько, что сможете нанимать прислугу для себя, а не мыть полы за другими.

– Я не знаю, сможем ли мы научиться зарабатывать большие деньги и когда это будет. А платить за квартиру и чем – то питаться нам надо сейчас, и, желательно, каждый день… – растерялась Стеша.

– Девочка моя, вы когда – нибудь слышали о Ломоносове или о…, кто там ещё, – профессор пощелкал пальцами, и махнув рукой, продолжил. – ладно, не буду перечислять всех, кто прошел через голод и лишения ради того, чтобы достигнуть великого мастерства. Поверьте мне на слово, таких людей всегда было, есть и будет великое множество. Вы, наверное, понимаете, что такие предложения делаются нечасто, так что ни в коем случае не теряйте этой возможности для себя и своего брата тоже. Ведь вы, если я правильно понял, за него в ответе, и только вы одна можете помочь ему, а также самой себе получить всё, чего вы заслуживаете. Кстати, об оплате за учёбу я как – нибудь договорюсь, а обо всём остальном – извините.

– Хорошо, я подумаю. – ответила Стеша, взглянув на Родьку, прижимавшего неожиданные подарки к груди с такой силой, что побелели кончики пальцев.

Распрощавшись с профессором, они прошли два квартала, когда Родька вдруг вспомнил, что пакет с одеялом остался в его кабинете. Он вскрикнул, и, сунув инструменты Стеше в руки, помчался обратно.

Стеша как раз думала над тем, как найти выход из создавшегося положения, и не сразу поняла, что случилось. Помедлив пару секунд, побежала вслед за ним. Родька нёсся с такой скоростью, что она догнала его уже на пороге школы, где он, встретившись с профессором, теребил его за лацканы пиджака, требуя отдать одеяло.

– Какое одеяло? О чём вы говорите? Я не брал никакого одеяла… – недоумевал тот, пытаясь вырваться из его рук.

– Родя, что ты делаешь? Сейчас же отпусти человека! – закричала Стеша, оттаскивая его в сторону.

– Одеяло, мама, одеяло… – почти хрипел Родька.

Поняв в чём дело, Стеша обняла его, и, поглаживая по спине, стала уговаривать:

– Тише, Родечка, тише. Никуда твоё одеяло не делось, сейчас его тебе отдадут. Простите нас, профессор, я вас очень прошу. Просто мы забыли в вашем кабинете пакет, в котором лежит память о его матери. Это очень, очень старое одеяло, с которым он никогда не расстаётся.

– Фу ты, господи, а я никак не пойму, чего он от меня хочет, какое такое одеяло… – рассмеялся профессор, поправляя на себе одежду.

– Я вас очень прошу его простить. Сама не знаю, почему он так к нему привязан. Наверное, теперь вы больше не захотите нам помогать…

– Да полно вам. Память о матери, это святое, тем более для такого человека. Пойдёмте же, вернём ему эту реликвию поскорее. И не забудьте, о чём мы с вами договорились. С завтрашнего же дня прошу вас на занятия.

Глава 6

Игорь Станиславович, как и обещал, сам подобрал учителей, уговорил их заниматься с великовозрастными учениками в дополнительное время, а директора изыскать возможности доплачивать им за сверхурочную работу. Из кафе Стеше пришлось уйти. Хозяин был удивлён, узнав о том, что причиной её увольнения является желание учиться пению, и даже попросил её немного спеть. Послушав её мягкий, нежный голос, расчувствовался и, слегка прослезившись, выдал ей расчёт и премиальные, которыми она смогла оплатить квартиру ещё за один месяц.

Стеша всё – таки упросила директора школы принять её с Родькой на работу, чтобы зарабатывать хотя бы на скудное питание. Теперь они трудились по восемнадцать часов в сутки, занимаясь сначала дома, затем в школе до тех пор, пока не освобождались кабинеты и можно было начинать уборку.

Родька освоил окарину довольно быстро. Нотная грамота, как и предполагал профессор, ему не давалась, и он учился играть только на слух. Для этого школьные преподаватели, восхищавшиеся феноменальными способностями и трудолюбием этой пары, сложились и купили для них недорогой магнитофон, надарив к нему кучу дисков.

Софья Николаевна, узнав что Стеша любит романсы, внимательно прослушала сначала её, а потом Родьку, у которого тоже был очень красивый баритон, и посоветовала им петь дуэтом и всерьёз. Увидев в этой паре большой потенциал, она стала заниматься с ними, не жалея своего времени. Да и жалеть то ей, собственно говоря, было нечего. Она очень любила свою работу и людей, а в небольшом особняке на окраине города никто, кроме кота Гогена и подруги – соседки, её не ждал.

Дети часто звонили и просили её вернуться, но она, хоть и очень по ним скучала, возвращаться в Голландию не имела никакого желания. Она не могла сказать об этой сказочной стране ничего плохого. Её восхищали тамошняя чистота и порядок, изящные мосты и каналы Амстердама, зелёные луга и ветряные мельницы Фрисланда, яркие тюльпановые поля Кёкенхофа и ещё многое другое, но катастрофически не хватало русского простора, простого человеческого общения и широты русской души.

Осень уже вступила в свои права и заметно похолодало. Уходя из дома, Стеша взяла только самое необходимое, рассчитывая за лето заработать и немного приодеться, однако и это немногое было потеряно, когда ей пришлось столкнуться на ночной дороге с пьяной компанией. Для Родьки она взяла из старого сундука вещи, пожертвованные ему церковью. Для неё в нём не нашлось ничего, кроме древнего монашеского платья, которое она тоже взяла и хранила как бесценную реликвию.

Теперь же, когда она взяла содержание Родьки на себя, выкроить денег на покупку одежды никак не удавалось. Ночи стали холодными, и ей, чтобы окончательно не замёрзнуть, приходилось надевать поверх платья рабочий халат, в котором она мыла полы. Всё равно было очень холодно.

Стеша уже подумывала над тем, чтобы бросить учёбу и искать работу, когда простудилась и слегла с тяжелейшей ангиной. Родька, поняв, что она больна, не соглашался отойти от неё ни на шаг. Ей с большим трудом удалось уговорить его не пропускать занятия и отправить в школу одного. Потом она сходила с ума, боясь, что он попадёт в какую – нибудь историю или вообще заблудится и потеряется навсегда. Только теперь она поняла, что этот добрый, необычайно искренний и доверчивый человек стал для неё дорог, как родной брат.

Но Родька вернулся, и не один. Увидев вошедшую вслед за ним Софью Николаевну, Стеша почти физически ощутила, как с её плеч свалился огромный камень. Она попыталась подняться, чтобы встретить нежданную гостью, но та её остановила.

– Лежите – лежите, моя дорогая! Как вы себя чувствуете? Да вы вся горите… Скажите поскорее, что у вас болит, может быть, я ещё успею съездить в аптеку. Хотя нет, уже не успею. А знаете что, мы с вами поступим по – другому. Вы можете ходить?

– Да, могу… – прохрипела Стеша.