Мединститут

Он осёкся. Дружное сопение сзади на фоне общей панической тишины показало, что мысль до всех дошла и всех потрясла. Студенты сидели нахмурившись, уткнувшись в тетради или учебники, и старались не глядеть ни на Самарцева, ни друг на друга. Всем было ужасно неловко.

Аркадию Марковичу тоже стало не по себе. Вот так высказался! Как ни крути, а сравнение член-корреспондента АМН СССР с ярмарочным шутом было чересчур сильным. Если Всеволод Викентьевич узнает, может не поздоровиться. Впрочем, откуда он может узнать? Нет, едва ли. Но всё равно, крайне неразумно было так желчно отзываться о стиле его работы. Ладно, были бы все свои, оценили бы. А эта молодёжь? Нет, нужно брать себя в руки. Совсем нервы стали ни к чёрту… Ещё и обход сегодня… тяжёлый денёк.

–Через сорок минут начнётся профессорский обход, – вернул всех к действительности Самарцев, отходя от окна. – Все должны присутствовать. Сделаем так: будущие хирурги сейчас расходятся по своим палатам и помогают лечащим врачам готовить их к обходу. У всех ведь есть палаты?

Аркадий Маркович внимательно оглядел свою группу.

– Девяткина, Говоров? Булгаков? Кстати, Булгаков, надеюсь, вы помните о нашем вчерашнем разговоре. Встретимся на обходе. А будущие гинекологи раскрывают тетради и записывают тему нашего сегодняшнего занятия: «Атипичные и редкие проявления острого аппендицита»…

«Весть о том, что через мост дружбы, связывающий СССР и Афганистан, пройдут советские воины, с честью исполнившие свой интернациональный долг в соседской братской стране, молнией облетела Термез. И уже с утра сюда направились тысячи жителей Сурхандарьи с букетами, с дарами природы, со свежеиспечёнными лепёшками… Людской поток растянулся на несколько километров»

(Советская пресса, октябрь 1986 года)

Антон первым выскочил из учебной комнаты и побежал искать Ломоносова. В ординаторской его не было, в палатах тоже, отыскать его удалось только в отделении реанимации, где хирург осматривал оперированную вчера Леонтьеву. Та провела там первые сутки после удаления желчного пузыря. Чувствовала себя Марина Владимировна неплохо, улыбалась, ворочалась на койке и на Ломоносова смотрела с абсолютным обожанием.

– Ну-ка, язык покажи, – требовал он. – Да не кончик, весь высуни. Гм. Пульс дай… Урчит в животе? Теперь вверх посмотри, – Виктор Иванович оттянул её нижнее веко, посмотрел на белок глазного яблока.

– А ничего в целом. Эктеричность ушла, – он обернулся, увидев подходящего Антона. – На-ка сам посмотри.