Переезд на юг
Поднялся со своей, откашлялся. И повернулся вдруг к жене:
– Дорогая Маша! (Все удивились, не поняли, застыли с рюмками, а сын усмехнулся – старик совсем попутал рамсы.) – Дорогая Маша! – повторил Агеев. – Сердечно поздравляю тебя с рождённым тобою сыном! Рождённым сорок один год назад. Рождённым в муках. Спасибо тебе, родная. – Склонился и поцеловал растерявшуюся жену в темя. Как ребёнка.
– Ну а теперь и твоя очередь, Андрей. Поздравляю тебя, дорогой.
Подошёл, обнял, постукал по спине, плеща водкой на дорогую рубашку сына. Потом смахнул слезу и сел. И дёрнул.
Женщины и Табашников с облегчением захлопали. И тоже выпили. Табашников выпил разом, женщины пригубили.
Только тут Евгений Семёнович вспомнил про соседку. Даму в чёрном платье. И с брошью, как оказалось. Как со стеклянным скорпионом:
– Не желаете? – застыл с ложкой над оливье.
Та милостиво разрешила. Взбодрила причёску полной рукой. Кольцо на безымянном пальце смахивало на жука с панцирем. Не колорадского, конечно. Но майского, российского – точно.
– Чем занимаетесь? – любезно поинтересовался жених, закусывая.
Оказалось, дама имеет салон. Женской красоты. Под названием «Элеонора». Хотя сама назвалась Ксенией. Ксенией Петровной. Вообще за вечер она несколько раз как-то перевоплощалась. Выпив водки (Агеев не жалел из царского), свекольно раскраснелась. Как простая баба. Стала вроде бы мощной и сильной. Чтобы оправдать пожелания Агеева (свата), начала хвалиться, что она не просто казачка, а донская. Не в пример местной мелкоте. А потом и вовсе начала поталкивать жениха плечом и подмигивать всем. Мол, вот он, жених, хих-хих-хих. Сидит чурбан чурбаном, хих-хих-хих. И снова сидела чопорно, соответствуя месту, поправляла причёску. Будто её только что хорошо прижали. Где-нибудь в тёмном углу. И пальцы её опять превратились в пальчики. С защитным панцирным кольцом.
На лоджии, когда закурили, Агеев сразу спросил:
– Ну как, как она тебе?
– Кто?
– Ну Ксения Петровна. Кто же ещё?
Табашников хорошо потянул. Стал выпускать:
– Ударит кулаком – с копыт слетишь. И не встанешь.
Агеев нервно рассмеялся. Не понравилась. Хотя лучше бы на себя посмотрел. Красавец. С дымом. Из курносой сопатки.
Со второй невестой Табашников сидел рядышком на пляже. Можно даже сказать, плечом к плечу. Вытянув голые ножки. (Агеевы были лишь фоном картинки – осторожно (на цыпочках) передвигались за спиной голубков, только бы не спугнуть.)
У Маргариты Ивановны не было груди под купальником, зато имелись две шишки на разлапистых ногах. Возле больших пальцев. Отчего тощие ноги имели вид рыхлителей для огорода. Маргарита Ивановна ничуть не смущалась этого, оживлённо рассказывала о своей работе библиотекаря. Казалось, то, что нужно Табашникову. И рыхлители для огорода всегда под рукой, и библиотека. Но жених, было видно всем – воротил морду. Безнадёжен, хотели махнуть рукой Агеевы. Однако он их удивил. После пляжа отправился провожать. Благо что Маргарита жила неподалёку от моря. Оставил застывшее семейство с раскрытыми улыбающимися ртами. И даже вернулся и пощекотал на прощание Юлечку. Которая успела ему сказать «па-па». Дескать, не шали там.
Женщина в пляжной шляпе шла, не торопясь переставляла худые ноги. Так ходят на очень медленной прогулке. Сарафан, стянутый на плоской груди, перемещался шатром, балаганом, заполненным солнцем.
– Я слышала, вы пишете, Евгений Семёнович?
Если у Табашникова были ноздри, у женщины – две розовые ямочки во вздёрнутом носике.
– Да так, – пожал плечами писатель.
Но женщина не отставала:
– И публикации есть?
– На бумаге только одна. В региональном журнале. Рассказ. (Рассказ был о подлинном случае. О трагедии на реке. Чему был свидетелем с пасынком Вовкой.)
– Пустое это всё. Я и забыл, – кокетничал хмурый автор.
– Нет, нет, расскажите, пожалуйста.
Табашникову пришлось, комкая подробности, рассказывать, опять хмуриться.
Остановились во дворе трёхэтажного кирпичного дома с балконами.
– Вон мой балкон и окно. На третьем этаже. Может быть, зайдёте? Евгений Семёнович? Чаю попьём?
Табашников смотрел наверх. Куда показали. Словно прикидывал, как будет уходить. Крышей или сразу с балкона.
– Нет, Маргарита Ивановна. В другой раз.
Тогда женщина стала приглашать к себе в библиотеку. На улицу Таманскую. Евгений Семёнович! Всего в трёх кварталах от вашего дома. А? Недалеко ведь.
Уже знает мой точный адрес. Наверное, приходила тайком и осматривала дом. С ничего не подозревающим женихом внутри. Вот Агеев трепач!
Неожиданно спросил, что нужно, чтобы записаться в библиотеку. Здесь, в городе.
– Ничего, ничего вам не нужно. Приходите, я так вам выдам любую книгу, Евгений Семёнович!
– Я не об этом. К примеру, у человека казахский паспорт и нет постоянной прописки, а только РВП. Запишут его? Выдадут книгу?
– Ну не знаю…
Ага! И тут дискриминация! И тут рогатки! Табашников уже не слышал женщины. Табашников переживал за всех мигрантов. Особенно за книгочеев из Средней Азии и Кавказа.
Через неделю, будто бы так и не выйдя из обиды, пришёл всё же в библиотеку на Таманскую. Сдался. Но только книги! И ничего больше!
7
Маргарита Ивановна Ку̀зичкина быстро готовила себе завтрак. Металась от плиты к столу и обратно. Боялась опоздать на машину в Краснодар. В областной коллектор. Думала о Табашникове. Страшной, как говорила мама, но добрый. Яичница начала хлопаться на сковородке, брызгаться маслом. А, чёрт тебя! Сдёрнула. Выключила газ. Села, стала пилить вилкой белок. Откусывала хлеба. Левой рукой наливала из чайника. И ведь не взял даже под руку. На море, когда поднырнула, чтобы поиграть, шарахнулся как от акулы. Странный. А дом у него действительно неплохой. Агеев не обманул. Пришёл в библиотеку вроде просто так. Даже и не из-за друга. Очаровал сразу всех трёх баб. Общительный, остроумный. Белый венец вокруг лысины. Как у избранного. Однако всё разузнал. Хотите, я познакомлю вас с писателем, Маргарита Ивановна? С настоящим? Гордеева и Колодкина не соперницы – замужем. Хочу, Геннадий Андреевич, конечно хочу! Обрадовалась как девчонка.
Перед тем как надеть носки, мазала мазью и быстро массировала шишки на ногах. Наказание божье. Так и не вылечили. Нигде. Куда только не ездила! Сколько денег не выкинула! Тоже, наверное, забрезговал. На пляже. Отводил глаза. А как скроешь? Да и зачем. Лучше сразу. Во всей красе. Любуйся. Где такие ещё увидишь. Надела, наконец, носки. Надёрнула джинсы. Застёгиваясь, глянула на себя в зеркале. Скоба. Кривоногая. Джинсовая. Ещё и замуж хочет. С ложки затолкала ноги в мягкие, но всё равно тесные туфли. Типа тапочек. Сначала шишки не болят, нормально. К концу дня – начинают ныть. На работе вытягиваешь ноги под стол. Сняв обувь. Чтобы читатели не видели. И сидишь, мухлюешь ногами, как жулик. И лишний раз боишься встать. Чтобы не поймали. Ну, всё. Плащ на всякий случай. Сумку на руку. На выход…
Шофёр нанятого микроавтобуса имел ветхое, как гоголевская тряпичка, имя – Евсей. Евсей Петров сын. Однако даже встав сегодня в четыре, был бодр, весел, разговорчив:
– Опять мы с вами едем, Маргарита Ивановна. Я рад! – смеялся он, выруливая на повороте.
Он рад, видите ли. Содрал в прошлый раз пять тысяч и рад. Маргарита Ивановна сердилась, подпрыгивала на ухабах.
– Евсей Петрович, мне выдали на сегодня только три тысячи. Я вам сразу говорю. Если что – давайте назад и разойдёмся.
– Ничего, Маргарита Ивановна! – смеялся кудлатый пройдоха в кепке, опять круто выруливая. – Дорога длинная – договоримся!
Как по заказу промчал по Широкой мимо Табашникова у ворот. Кузичкина чуть не выпала из машины: привет, милые ноздри! Смотри-ка, рано встаёт. Шести ещё нет, а уже метлой машет.
– Знакомый, Маргарита Ивановна?
– Знакомый! – рассмеялась Маргарита Ивановна…
В большом городе катались с постоянно тормозящими стадами машин. Пустые недостроенные дома напоминали брошенные пустые соты. Солнце металось в них как угорелое. В коллекторе ругалась, не хотела брать явную макулатуру. Всучили всё-таки. Пришлось расписаться. Сама таскала связки и упаковки книг на улицу к машине. Евсей складывал прямо на пол в проходе. Берёг, хитрюга, сидения. На выезде из города остановились у автозаправки. Сидела, ждала. К окну придвинулась кудлатая весёлая мордочка: «Маргарита Ивановна, надо? Я уже». Кивнул на плоский проходной магазин неподалёку. Полезла наружу. Брезгуя садиться, в туалете стояла в позе козы, упершей передние копытца в тощие ляжки. Тщательно вымыла руки. В буфете взяла два больших чебурека и бутылку тархуна. Отъехали от заправки и остановились у обочины. «Балуете вы меня, Маргарита Ивановна», – молитвенно принял халявный чебурек Евсей. Жадно ел. Скуповат всё же Евсей Петрович. За дорогу ни рубля не истратил на себя. Ни игрушку внукам, ни платок своей Маруське. Как и не был в большом городе. «Ну, домой, Маргарита Ивановна?» Пошёл выруливать на трассу.
Въехали в городок, когда солнце вдали качалось как пьяное. Никак не могло улечься на ночь. Окна в доме на Широкой отблескивали. Хозяин в тощих трико и галошах вышел, чтобы опустить ставни. Вываливаться из машины и махать рукой не хотелось. Кудлатый Евсей тоже молчал.
Глава третья
1
Валерий сидел на крыльце. Под летящим осенним небом думал. Что бы такое сегодня замастрячить, чтобы жена и тёща восхитились? Сказали молодец Валерий!
Увидел в воротах тестя в шляпке, засовывающего ключи в карман плаща. Пришёл, гад. И следом друган большемордый его лезет. Тоже в шляпке.
С проворностью кота Валерий тут же умёлся в дом. У себя в закутке упал плашмя на диван. Дверь не закрыл. Приоткрытой оставил. Слушал, как два голоса разгуливали в кухне, а потом в комнате.
Слышал про себя нехорошее:
– …Наверное, на рынок сегодня упёрся. Бахвалиться. Поучать продавцов железа и инструментов. Как надо работать с металлом. Сколько у него всяких слесарных корочек. Дипломов. Заодно, как правильно делать замесы. Под беседки и фонтаны…
Валерий не выдержал. Начал хлопать ладошкой по тумбочке. Как в борьбе. Будто ему загнули салазки. Дескать, дома я, козлы! Не сплю! Всё слышу!
В дверь сразу просунулась лысая башка:
– Ты дома? Извини. Мы ненадолго. Сейчас уйдём. Отдыхай.
И дверь прикрылась.
Козлы.
Агеев искал документ для ФМС. Справку. Ирина сказала, что она в её столе. Ага! Вот она, справка, что мы с Машей не рыжие.
– Мы ушли!.. – крикнул Валерию.
В ответ что-то пробубнило. Будто в Диогеновой бочке. Поставленной за дверью.
Опять шли к воротам по разбросу и бардаку под ногами. Агеев тихо матерился.
– Это всего лишь художественный беспорядок, Гена, – смеялся Табашников. – Беспорядок художника. А ты возмущаешься.
В ФМС сидели у 9-го. Рядышком. Как всегда – ни одного просителя у кабинета Кугель.
Кугель упала как с неба. Опять с папками. Того и гляди посыплются на пол. Суёт в замок ключ:
– У меня неприёмный день.
Сказала в дверь, не оборачиваясь. Зашла, захлопнулась.
Агеев – не Табашников: спокойно постучал. Ничего не дождался. Тогда открыл, спросил «можно?» и вошёл без приглашений.
Табашников вслушивался в бубню за дверью. С преобладающей женской. «Отчитывает», уважительно говорил себе. Как лапотный крестьянин в присутственном месте.
– Вот гадина! – ругался Агеев, когда шли к остановке. – Специально не положила в нашу папку копию документа. Специально! Понимаешь? Ещё раз хотела сгонять нас с Машей в Краснодар. Не вышло! Всё, дорогая, поезд с нами ушёл. Ту-ту. Не догонишь, зараза. – И без всякого перехода: – Ну, а теперь к Маргарите Ивановне? Ко скольки ты говорил? Вот и замечательно, есть полчаса в запасе.
По дороге у рынка купили цветы. Сам Табашников ходил вдоль высокого безмолвного ряда букетов на грудях у женщин. Внюхивался, выбирал. Возвращался к началу ряда. Нетерпеливому Агееву хотелось поддать его ногой. Как пацанскую лянгу.
Во дворе жених показал на окно и балкон на третьем этаже. Дескать, прикинь, Гена, как будем уходить. Агеев посмотрел, прикинул: пожалуй, лучше сразу вниз, с балкона.
Звонить не надо было – в распахнутых дверях их встречала хозяйка в кокетливом фартучке. Табашников сразу вручил цветы. Конечно, ужалась в смущении. Что вы, Евгений Семёнович! Такой дорогой букет. Так потратились. Это ничего, бывает, бормотал жених, оглядывая дикими глазами прихожую.
Разделись, сняли обувь. По коврикам прошли в большую, тесно заставленную бабьим уютом комнату. Заставленную до потолка, под самую завязку. Ну что же, ничего, ничего, вполне.
Сели за стол в длинной белой скатерти. Уже с вином на ней, водкой и закусками. Хозяйка всё подносила и подносила. Наконец тоже села, сняв фартук. Была она сегодня со вздыбленными волосами и в чёрной кофте с блестками.
Агеев, записной тамада, поднялся с рюмкой:
– Ну что ж, Маргарита Ивановна, покоя и счастья вашему тёплому дому. Чтобы таким он был всегда – полной чашей, и телесной (посмотрел на библиотеку за стеклом), и интеллектуальной (совсем зарапортовался, подумал Табашников). Чтобы всегда в нём был женский уют и благоденствие (какая графомания!). Ваше здоровье, дорогая Маргарита Ивановна!
Чокнулись рюмками и бокалом, выпили, стали закусывать. Начался оживлённый, ещё трезвый разговор. В котором Агеев всё выпытывал у Маргариты Ивановны. Всё докапывался. Та посмеивалась, говорила про себя, видимо, откровенно. Библиотечный окончила в Новосибирске. По распределению попала сюда. Работает в библиотеке на Таманской с её основания. Больше двадцати пяти лет. Купила вот эту квартиру. Ну что ещё? Была замужем. Муж пил, трепался. К тому же считал себя пупом земли. Выгнала. (Ого! – переглянулись жених и сват.) Были и ещё кавалеры, но всё как-то мимо. А как у вас, Евгений Семёнович? Были женаты? Был, коротко ответил жених. Гражданским браком. Продолжал объедать куриную лапу. Только чтобы не говорить. Разошлись, всё же добавил. Да, из такого крючьями надо вытягивать слова, несколько разочарованно подумала невеста. Однако вновь оживилась, заговорила. Теперь о книгах за стеклом. Уж тут он точно клюнет. Торжественно звучали имена: Борхес! Алехо Карпентьер! Набоков! И даже современные Шапко и Курчаткин! (Кто такие? Почему не знаем? – переглядывались писатели. Но всё равно – начи-итанная.)
Агеев смотрел на вздыбленные волосы тараторящей женщины, на её блескучий стеклярус на чёрной кофте и забывал говорить сам. Не получилось с ней летом. Так, может быть, теперь сложится. А то жених сидит бука-букой. За час трёх слов не сказал. Может, когда сойдутся – потеплеет, заговорит.
За чаем женщина вдруг стала показывать на плазменный телевизор в углу, про который и забыли:
– Смотрите, смотрите! Евгений Семёнович! Геннадий Андреевич!
И сама сразу подперлась кулачками.
Агеев тоже отвесил улыбчивый рот:
– Ух ты! Во дают! Волосья друг у дружки повыдерут!
Табашников напрягся, покраснел. Ему не нравились такие передачи. Он их ненавидел. С гадливостью всегда вырубал. Точно вляпавшись в нечистоты. Поражался, как вообще такое может быть – на самом дне русской жизни находят необразованных, примитивных, некрасивых людей – мужчин, женщин – привозят в Москву и выставляют в телевидении на всеобщее посмешище и позор. И те, не смущаясь ни света юпитеров, ни наезжающих камер – с готовностью начинают кричать, материться и драться друг с другом. И поразительно, что громче всех всегда базлают женщины, царапаются с соперницами, площадно ругаются. Всё никак не могут поделить кобелей. А те всегда сидят очень прямо. Гордо. Но тоже вступают в дело. В нужном месте. Махаются кулаками, пинают друг друга. Примитивизм, бескультурье, грязь! Самое дно! И, как говорит всегда одна выдра на такой же передаче: «Вся страна замерла в ожидании! Отвечайте: муж он вам? Сожитель? Или хахаль?» Господи, куда я попал!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги