Золото Колчака

Анатолий чувствовал, что его жизнь, так счастливо начавшаяся, должна закончиться. Даже родившийся сын не мог удержать его на этой земле, думал Анатолий, собираясь добровольцем на фронт.

Сына окрестили Ильёй, крёстными были Иларий Бельский с женой – уже немолодая бездетная пара, с которой и оставил Анатолий сынишку, уходя на фронт.

Так распорядилась судьба участником захоронения клада с применением недозволенных обращений к потусторонним силам. Всё, что успел сделать Анатолий, уходя на фронт, – это передать Бельскому карту закладки тайников, которую вывез из Чёрмоза. Подробностью эта карта не отличалась и могла быть расшифрована только при участии Степана – второго товарища, пользующегося полным доверием. Но о судьбе Степана Анатолию ничего не было известно со времени расставания, а сведения из мест, где хозяйничал Колчак, до Москвы не доходили, и не знал он, через какие испытания пришлось пройти его друзьям.

После отъезда Анатолия с женой в Москву Степан ни дня не пропускал, чтобы не встретиться с Шурочкой, прибегал к её дому и оставался рядом, даже когда сама девушка не могла уделить ему внимания – очень много времени занимали домашние хлопоты. Шурочка потеряла отца – он умер от тифа, когда она была ещё совсем маленькой, а вскоре заболела мать – кроткая набожная женщина, всю жизнь посвятившая мужу и детям. Отец один работал на заводе, а мать содержала корову и обрабатывала с детьми огород. Строго соблюдая все посты и посещая праздничные службы, она стремилась передать детям веру в Бога, но время было неспокойное, да и сам отец не стремился соблюдать церковные законы, хотя жене не мешал. Благодаря строгому соблюдению постов в доме накапливались запасы масла и сметаны, которые могли продать и получить дополнительные деньги. Шурочка рано начала рукодельничать «на заказ» и прославилась необыкновенным умением. Вот и приходилось девушке всюду успевать, хорошо ещё, что младший братишка подрос и в свои неполные шестнадцать лет уже пошёл работать на завод. Весёлым вырос Ванечка: любил песни петь и танцевать, даже уходя успевал на крылечке что-то пропеть и отбить чечётку, прежде чем направиться на нелёгкую однообразную, изнуряющую работу в горячем цеху.

Но не радовались родители Степана, зажиточные купцы, выбору сына, всячески препятствовали общению, стремились побыстрей сосватать и женить его на богатой невесте. Ну да не тут-то было: упрямый и своевольный сын у них народился, не хотел он слушать родителей и оставлять свою любовь, несмотря на запрет, приходил он к Шурочке.

Вместе шли они к дедушке Леночки, который тосковал о внучке и тревожился о её судьбе. Чувствовал Игнат, что не просто так приехали молодые люди в этот городок, что не зря суетились возле тоннеля. Догадывался знахарь, что Степан использовал полученные от него знания для общения с тёмными силами и что замешан в этом Анатолий, муж Леночки. Вряд ли пройдёт бесследно обращение к силам, много лет дремавшим в болотистых низинах.

А к городу с боями подступали войска Колчака. Все, кто поддерживал новую власть рабочих, стремились отступить вместе с Красной армией, а Степан был оставлен для дальнейшей связи, но должен был затаиться в подполье.

Наполненное тревогой сердце дед Игнат мог успокоить только обратясь к Богу, и он пошёл в храм Рождества Богородицы, расположенный на горе поселения с древних времён. Давно он не посещал богослужение, да и не чувствовал необходимость в священниках, принимая их не как посредников для общения с Богом, а как людей, которые, как и он сам, владеют некоторой тайной. Поэтому, войдя в храм, он не обратился к батюшке, а подошёл к иконе Николая Чудотворца и начал молиться. Но и молитва его не была по молитвеннику, из глубины души рождалось обращение к святому:

– Святой Николай, заступись перед Господом нашим за души чистые Елены и Анатолия, перенеси на меня их невольный грех, защити от невзгод и гонений. Аминь.

Кротко преклонив колени, стоял дед Игнат перед иконой Николая Чудотворца и верил в непреходящую мудрость его.

Лишь бы сами молодожёны не сопротивлялись Воле Божьей, лишь бы посетили святой храм и попросили прощения за все грехи вольные и невольные, но творящаяся в мире суета не давала деду Игнату надежды на лучшее. Проще всего спасали свои души католики – не молитвами, а индульгенциями – папскими грамотами «об отпущении грехов». Если бы всё было так просто (дедушка подозревал, для чего использовали Степан с Анатолием древние заклинания и смог бы открыть сокровища и откупиться)! Но в православии так не делается. Надо было спасать молодых влюблённых, что были рядом, и он занялся организацией подполья для Степана.

На западной окраине городка жила одинокая бабушка, которая часто пользовалась знахарством деда Игната. К ней-то и направил он Степана, но строго-настрого запретил говорить о том Шурочке. Как ни упрашивала потом Шурочка деда, как ни скучала по любимому, не рассказал ей, где прячется юноша. Не знали о том и родители Степана.

Но не выдержал разлуки с любимой Степан и поздним вечером пробрался к дому Шурочки. Снова встретились влюблённые и не могли наглядеться друг на друга, возникшая опасность особенно обострила их чувства, духовная близость, ощущение постоянного незримого присутствия друг друга наполняла их болью и счастьем. Признался Степан Шурочке, где скрывается, раскрыл не свою – партийную тайну. А Шурочка не могла оставаться дома, когда наступали сумерки. Она бежала на край селения, чтобы ещё раз увидеться с любимым, заглянуть в его глаза. И что ещё можно было делать под приглядом старушки, как играть в карты и тихонечко переговариваться? Так и проводили они долгие зимние вечера.

Но не могло так продолжаться долго, колчаковцы хватали людей по малейшей провинности и, избивая и издеваясь, выпытывали различные сведения о происходивших в Чёрмозе событиях в начале осени. Но никто ничего существенного вспомнить и рассказать не мог; поступали какие-то отрывочные воспоминания от сторонников белого движения, но представить ясную картину событий командующий военным отрядом не мог и очень нервничал по этому поводу.

Сжималось сердце от страха за дочь и у набожной матушки Шурочки: боялась она и божьего наказания за связь с юношей вне брака, но в то же время верила в девичью честность девушки. И сами молодые люди откладывали назревающую близость до лучшего времени, до окончания оккупационного кошмара. Верили, что наступят мирные времена и они обязательно обвенчаются.

Тревожные тучи всё ближе подступали к конспиративному домику, и Степан решил поздним вечером покинуть убежище и, одевшись потеплее, направился в сторону дальней деревни за болотом. И надо же такому случиться, что по той же дороге в город возвращался младший брат Шурочки – Ваня.

– Привет, Стёпа, – обрадовался встрече Ваня. – Как же ты пройдешь по этой дороге, ведь при выходе из леса белые поставили кордон и проверяют пропуска?

– Что же мне делать? Обратно возвращаться? Но в городе облава. Слушай, Ваня, дай мне твой пропуск, ты уже скоро дойдёшь до дома, пока не наступит комендантский час.

– Возьми, – сказал Ванечка – безгрешная душа. – Шуре передать что-нибудь?

– Пусть ждёт.

– А если тебя поймают?

– Не бойся – пропуск я уничтожу, а сам им в руки живым не дамся, не будут они меня бить и унижать.

Так и разошлись в разные стороны.