За дверями Стамбула
Вообще к разнице в культуре поведения, манерах, обычаях привыкнуть оказалось сложнее всего.
Часто местные жители в общественных местах вели себя совершенно иначе, чем в России, не следуя привычным с детства понятиям. Например, несмотря на постоянные проявления любезности, они никого и никогда не пропускали вперед и не уступали дорогу – это касалось как пешеходов, так и водителей машин и личных автомобилей. Считалось, что то, что сделано не специально обсуждению не подлежит. Кроме того, они любили пошуметь, причем не просто поговорить немного дольше и немного больше, чем положено, нет, они могли часами галдеть во все горло, перебивая друг друга, пока у нее не начиналась головная боль.
Поначалу Анна пыталась убедить коллег делать по-другому, объясняя, что так будет лучше, причем намного, но они, с улыбкой сказав что-то вроде «ну конечно же ты права», продолжали все делать по-своему.
Адаптация ко всему этому, включая новую работу, проходила в абсолютно бешеном ритме, плюс ей требовалось каждый день тратить время и силы на дорогу от дома до офиса и обратно, разбираться с замысловатыми продуктами в магазинах, судорожно переводя лиры в рубли на ценниках.
Ее первым жильем была комната, снятая для нее компанией в самом шумном и беспорядочном районе города Мечдиекёй, который давил на нее пугающим разнообразием, настолько противоречащим ее эстетичной натуре, что она никогда не могла там толком расслабиться.
Анна не любила это место и считала, что оно не соответствует тому Стамбулу, который очаровал ее; иное дело район Нишанташи, в котором находился офис компании. Возможно, он был не менее шумным, несколько высокомерным и в достаточной степени самовлюбленным, но при этом по-своему несравненным, светским и культурным, да еще рядом с ним располагались такие популярные районы, как Таксим и Джевахир.
Едва закончив стажировку, она сняла небольшую квартирку в Османбей и отправилась в «Икею», тратить свою первую зарплату полноценного сотрудника компании на мебель и другие необходимые предметы быта. Уют в доме создавался постепенно; все вещи и безделушки она покупала с любовью и бережно находила каждой соответствующее место.
Главной ее гордостью был балкон, предназначенный для чтения книг и уединения и открытый нараспашку в любое время года.
Зимние и осенние вечера она проводила на нем, закутавшись в теплый плед, в компании книги или планшета попивая то турецкий салеп, приправленный имбирем. В приоритетах были так же обычные фильтрованный европейский кофе, ароматный горячий чай. Главными деталями интерьера там были кресло-качалка и плетеный столик из числа тех, что часто используют владельцы уличных кафе.
Воспоминания Анны прервал конец обеденного перерыва: нужно было отправляться в офис и закончить рабочие дела, чтобы наконец вернуться к своему любимому балкону.
Перед тем как встать из-за столика, она бросила взгляд на парочку, сидевшую напротив. Оказалось, что девушка уже ушла, остался лишь молодой мужчина, который, склонив голову набок, что-то читал или разглядывал в большом блокноте, держа его в руках. Его внешность, к удивлению Анны, совершенно не вписывалась в привычный турецкий типаж: волнистые светлые волосы, чувственные губы, светлые зеленоватые глаза и словно подведенные кистью художника, четко очерченные, красиво изогнутые брови, мимические мышцы лица и рельефные скулы дышат мужественностью и силой – все это привлекало внимание, а также говорило о том, что он часто занимается спортом и довольно тщательно следит за собой. «Может быть, он иностранец?» – подумала она, не замечая, что уже довольно долго его рассматривает.
Наконец, почувствовав ее взгляд, молодой человек поднял голову, с любопытством на нее посмотрел и улыбнулся. Их глаза встретились, и Анна, вдруг совершенно растерявшись, возможно, от неожиданности, улыбнулась ему в ответ и на секунду замерла, продолжая на него смотреть. Ей пришлось приложить немалое усилие, чтобы в конце концов отвести взгляд в сторону. Почувствовав себя ужасно неловко, она быстро встала и направилась в сторону здания, где был расположен офис компании. Но в глубине души она уже знала, что внутри нее снова появилось это ощущение. То самое, которое она испытывала в тот день, когда приняла неожиданное решение переехать жить в Стамбул.
«Что-то изменилось, – подумала она. – Интересно, к чему это приведет?»
Глава 2. Стамбул, я твоя иностранка
Здание цвета слоновой кости, в котором работала Анна, представляло собой образчик классической архитектуры прошлого века с высокими потолками, фресками, пилястрами и большими арочными окнами. Оно выделялось среди остальных, воплощая в себе достоинства минувшей эпохи, и внешнее великолепие подчеркивало его важное значение в ней. Едва посетитель входил в подъезд, как оказывался погруженным в величавое спокойствие, свойственное тому времени.
Широкая мраморная лестница, устланная бордовой ковровой дорожкой, опоясывала собой шахту старинного лифта, находящуюся в центре просторной площадки. Заключенный меж решеток механизм имел функцию вызова только на первом этаже, но перемещаться мог как вверх, так и вниз. Стены, отделанные благородным камнем, украшали картины и цветущая зелень.
Анне нужно было подняться по этой лестнице к двустворчатой высокой деревянной двери и несколько раз провернуть ключ в замке, чтобы попасть в оживленный офис, заполненный компьютерами и другой техникой, а также макетами и книгами. В кабинете с высоким потолком, широкой дверью и просторным столом, уставленным огромными мониторами, в компании гудящих системных блоков кроме Анны обычно сидело еще три человека. Ее место было расположено таким образом, что между двумя рабочими экранами было видно большое окно в обрамлении рамы из натурального дерева, через которое открывался вид на одну из узких центральных улиц Стамбула. Она была заполнена гудящими машинами и пешеходами, которые сегодня особенно спешили, стремясь побыстрее убежать от непривычного для них холода туда, где можно выпить согревающего напитка в тепле и комфорте, подальше от причуд разбушевавшейся погоды.
Образовывали улицу плотно сомкнутые друг с другом стены жилых домов, архитектурный стиль которых напоминал здание, в котором работала Анна. Но все равно они все оставались разными по цвету и оформлению. Огромные парадные, высокие потолки, лифты, которые в те времена были столь редки, фрески, лепнина, настенная роспись – все здесь дышало памятью о прошлом веке и людях, имевших когда-то влияние и силу.
Внезапно Анне ужасно захотелось оказаться в кресле на своем балконе. Закутаться в теплый плед, заварить ароматный чай, и сидеть в обнимку с книжкой, наслаждаясь свежим воздухом, возможно, немного чересчур прохладным, но зато не душным; вслушиваться в волнующие звуки ветра и дождя, шум города, шаги прохожих. Одиночество никогда не пугало ее; будучи единственным ребенком, она привыкла к нему с детства и давно и бессовестно им наслаждалась, сознательно избегая общества.
Но до кресла и балкона было далеко, потому что работы сегодня было много: руководитель проекта Мерьем уехала в долгожданный отпуск, а при этом часть ее по-прежнему оставалась на рабочем месте – из Праги регулярно поступали звонки, и динамик сообщал бодрым голосом о готовности работать в любое время суток, только бы отдыхать поменьше. В этом не было ничего удивительного, если подумать: работа для нее стала семьей, офис – домом, проекты – детьми, ответственность перед компанией – главным в жизни долгом. А положительные эмоции приносили благодарности клиентов и удовлетворение от построенных и сданных объектов. Гордость переполняла ее, когда здания начинали функционировать и могли существовать уже без нее, а на их место приходили новые планы и идеи. Мерьем в свои тридцать пять лет открыто заявляла, что не планирует создавать семью, что денег у нее вполне достаточно, а когда кто-то из сотрудников приводил на работу ребенка, она, грустно взглянув на него, спешила уйти в дела с головой, объясняя, что не любит, не понимает детей, и вообще все это не для нее.
Анна не разделяла взглядов начальницы и даже подозревала, что та несколько лукавит, постоянно напоминая коллегам о своих антисемейных настроениях. Она, конечно, тоже любила свою работу, но ещё больше хотела любить и быть любимой, когда – нибудь встретить мужчину своей мечты, завести семью, родить ему детей.
Сейчас ей было хорошо, она наслаждалась своей незамужней жизнью наедине с книгами и хобби, а в качестве общения ей вполне хватало посиделок с друзьями и коллегами по выходным и ежедневной суеты на работе. Однако она не сомневалась, что когда окончательно привыкнет к жизни в Турции и освоится, ее непостоянный характер потребует изменений, и ей придется совершить новый шаг вперед, который, возможно, наконец подарит ей настоящее счастье. В глубине души Анна даже была в этом уверена, потому что какая-то часть ее уже сейчас мечтала, чтобы дома стало весело и шумно, а звуки жизни заглушили бы неуверенность, которая временами охватывала ее, неприятные воспоминания, возникавшие в голове, и меньше времени оставалось бы на книги. Тогда бы она точно разлюбила одиночество, отдала бы себя в надежные мужские руки, создавая вокруг уют и даря любовь супругу и детям.
Подсознательно она давно ждала, и ждала с нетерпением, когда к ней придет большая любовь и принесет незабываемые приключения, о которых она будет рассказывать своим детям и внукам, а потом этот бурный поток незаметно погрузит ее в водоворот спокойной, размеренной, счастливой семейной жизни.
На расписных стенах кабинета висели чертежи и наброски, бережно выполненные рукой архитектора, во времена которого еще не пользовались компьютерами и принтерами, и который с удовольствием влился в новый век технологий, даже не подумав бросить или сменить работу. Вот и сейчас он сидел перед монитором, с абсолютно прямой спиной, в присущей ему одному манере, а его выразительные большие глаза увлеченно наблюдали за построением трехмерной визуализации собора. Среди зданий Нишанташи были проекты, сделанные им еще в XX веке, выполненные на огромных листах ватмана с помощью линеек, лекал и рапидографов.
Тогда еще не было возможности так легко изобразить будущее здание в трехмерной проекции, а теперь все было в его руках, и он с удовольствием пользовался новыми возможностями, несмотря на свой возраст.
Анна познакомилась с Ходжа в один из первых рабочих дней, и они сразу подружились. Она искренне восхищалась им и относилась к нему трепетно, как к живому доказательству существования истории светской архитектуры. Ходжа знал, казалось, буквально все, но при этом был открыт для любой новой информации. Речь его была выразительной, а голос приятным; они много разговаривали и, возможно, именно благодаря присутствию рядом этого замечательного человека самые сложные первые месяцы адаптации к новой стране и культуре прошли для Анны намного легче, чем это могло быть.
Профессор Ходжа был добрым, умным и культурным пожилым дженльменом; он не давал ей раскиснуть своей требовательностью, невероятной активностью и трудолюбием. Его глаза улыбались даже тогда, когда говорил он очень серьезным тоном, а из его стола постоянно появлялись разные интересные конструкции: маленькие модели локомотивов, знаменитых памятников архитектуре и многое другое.
Он часто дарил Анне книги и чертежи, выполненные его руками, а также некоторые предметы из своей разнообразной коллекции, например, ящик с керамической мозаикой или трехмерные открытки. Профессор часто рассказывал молодой прилежной слушательнице о своей жене, в которую был безумно влюблен. Сердце Анны замирало, когда он, позвонив ей, спрашивал: «Как дела у моей любимой?», а потом рассказывал коллегам, какие подарки ей сделал. Жена Ходжа, однозначно, была одной из самых счастливых и уверенных в себе женщин.
Профессор сидел справа от Анны. Слева от нее сидела Джерен, девушка с длинными русыми кудрями и худеньким лицом, на котором светились темные любопытные глаза. Широкие бедра придавали типично восточный силуэт ее фигуре, а небольшой рост, подчеркнутый плотным телосложением, словно окружал ее облаком повышенной гравитации. Она постоянно жаловалась на здоровье и хроническую усталость.
Из-за отсутствия общих интересов Анна практически не общалась с ней на темы, не касающиеся работы. Исключение составляли неожиданные вопросы с подвохом, которые любила задавать девушка, бесцеремонно вторгаясь в личное пространство коллег. Джерен попала к ним всего неделю назад, потому что не нашла общего языка с сотрудниками другого отдела, а неконфликтная по натуре Мерьем решила, что у нее в команде таких трудностей не возникнет.
Возможно, эта мысль пришла ей вголову из-за присутствия Ходжа, при котором никто не решался позволять себе лишнего в поведении. Таким образом Джерен, любившей посплетничать, ничего не оставалось, кроме как уходить с подругами из других отделов на террасу.
Кроме личного общения, Анне приходилось постоянно обращаться к другим сотрудникам для решения всевозможных рабочих вопросов. В такие моменты манеры Джерен частенько приводили ее в бешенство, отчего отношения между ними испортились окончательно. В результате Анна была вынуждена постоянно ловить на себе неодобрительные взгляды слева и делать вид, что ничего не замечает.
Когда до конца рабочего дня осталось часа полтора, в кабинет зашел красный и взъерошенный после нескольких совещаний директор. Увидев пустующее место Мерьем-ханым6, он, развернувшись, было направился к выходу, но, неожиданно остановившись, посмотрел на Ходжа.
– Ходжа, нам необходимо взяться за проект для арабов – стилизованной копии АйяСофии. От нас уже ждут концепцию, – сообщил он безапелляционным тоном. – Мне нужно, чтобы ты принял участие в этом проекте: там накопилось много незаконченной работы. Все сейчас очень заняты, и если ты окажешь нам помощь в столь трудное время, я буду тебе очень признателен.
Несмотря на видимость просьбы, интонация, с которой Мехмет-бей7 высказал все это, подразумевала, что он не ожидает возражений.
«Он не зря сказал это в слух в присутствии свидетелей, – подумала Анна. —Он скорее сообщает об уже свершившемся факте, нежели просит».
В доказательство ее подозрений начальник, не дождавшись ответа, продолжил идти по направлению к двери. Его остановил спокойный голос старика, который медленно произнес:
– Мехмет-бей, ты знаешь, что уменя есть свои собственные дела и проекты. Я могу время от времени работать в команде в роли консультанта, но я не могу руководить проектом. – Он мягко улыбнулся. – Мне быхотелось успеть закончить свою книгу при жизни, если ты позволишь.
– Я дам тебе в помощь любого архитектора, какого ты захочешь. С кем бы ты хотел работать?
«Если он согласится, кому-то здорово повезет», – усмехнулась про себя Анна, услышав предложение директора.
– В общем, ты пока все обдумай, а завтра мы вернемся к этому разговору.
Недожидаясь ответа, Мехмет-бей быстрым шагом, не попрощавшись, вышел из кабинета. Сквозь дверь они услышали, как он громким голосом зовет своего шофера.
– До свидания, – вежливо сказал Ходжа ему вслед, все так же мягко улыбаясь, словно директор и не заходил вовсе, а этого разговора не было.
«Интересно, как у него так получается? – разглядывая старика, с любопытством подумала Анна. – Продумывает ли он все заранее, или опыт позволяет экспромтом так удачно реагировать?»
Словно прочитав ее мысли, Ходжа лукаво усмехнулся. Джерен неожиданно вскочила со своего места и быстро зашагала всторону выхода.
«Стоило директору выйти, как у Джерен сразу появились неотложные дела за пределами рабочего кабинета. Беги, Джерен, беги, а я пока от тебя отдохну».
Накопившаяся работа заставила Анну задержаться в офисе до девяти часов. То и дело ее занятия прерывались грандиозными пятничными приготовлениями коллег: все собирались хорошенько гульнуть после тяжелой недели, несмотря на то что суббота была наполовину рабочим днем. Их ажиотаж подпитывало получение зарплаты с одной стороны и плохая погода с другой. Не выдержав натиска общественности, она согласилась отправиться вместе со всеми в недавно открывшийся бар на Истикляль, чтобы немного разбавить ежедневную рутину.
В заведении оказалось шумно и весело. Играла живая музыка: на небольшой сцене в углу молодой человек аккомпанировал на гитаре девушке, которая исполняла «Değmes ellerimiz» из репертуара Model – это была любимая турецкая песня Анны. Джерен и ее подруг не было видно, что тоже заметно поднимало настроение.
«Интересно, встречаются ли они?» – подумала она, глядя на солистку и ее аккомпаниатора: они чем-то напоминали ей парочку, которую она встретила в кафе днем, в обеденный перерыв. От нечего делать она стала фантазировать об их возможных отношениях, планах на будущее, о семьях. Ей было интересно, какие могут быть дети у родителей с такой разной внешностью.
Анна сама не знала, почему вдруг начала об этом думать; какое-то чувство внутри нее разрасталось, точно сорняк, упрямо пробивающийся между камнями мостовой. Может, это была зависть, а может быть любопытство, или и то и другое. Чтобы выкинуть из головы навязчивые мысли, она попыталась сосредоточиться на царящем вокруг нее веселье и заметила, что сидящая рядом Назлы громко хохочет.
– О чем ты замечталась, Энни? Может быть, ты наконец влюбилась? – Она с любопытством бросила на Анну взгляд, полный искрящегося смеха.
Надо сказать, выражение лица Назлы почти всегда было жизнерадостным – уверенная в себе красавица, талантливый дизайнер с прекрасным вкусом, она всегда привлекала к себе людей, сочетая с внешней утонченной хрупкостью искреннюю доброжелательность, силу и чуткость. Когда ей хотелось праздника и внимания, ее большие карие глаза с длинными темными ресницами капризно блестели; она полностью соответствовала своему имени8, и нетрудно догадаться, что все, в том числе и Анна, ее очень любили.
– Нет, просто она устала отвечать на вопросы Джерен и доделывать ее работу, – сказал Эркан, и все дружно засмеялись вместе с ним.
– Неважно, о чем я задумалась, лучше помогите мне отвлечься от дел. А заодно и от Джерен, – попросила Анна, вызвав у коллег еще один взрыв жизнерадостного хохота. – Скажи лучше, как поживают твои племянницы? – спросила она с хитрой улыбкой, обращаясь к Эркану; дело в том, что этот молодой парень во всем был обычным представителем мужского пола, но по какой-то неведомой причине как огня боялся даже намека на серьезные отношения с кем бы то ни было и старался избегать любых контактов с детьми.
– Это нечестно, я хотел за тебя заступиться! – возмутился Эркан. – Они меня чуть не сожрали, пока я сидел с ними. Целых три часа! Я люблю свою сестру, но с ее маленькими копиями чувствую себя абсолютно беспомощным.
– О-о-о, бедняжка! – Анна утешающе потрепала его по плечу.
После очередной рюмки текилы собравшиеся были способны сосредоточиться лишь на самых общих темах. Окончательно расслабившись, люди позволили улыбкам свободно расползтись по лицам и постепенно, внимая громким призывам музыки, переключились с разговоров на танцы. Анна чувствовала себя превосходно: казалось, что вся усталось и скопившаяся за неделю негативная энергия вытекала из нее вместе с каждым движением, совершённым в такт бьющимуся в зале ритму. Кровь, взбудораженная выбросами адреналина, давала обманчивое чувство легкости и всесилия: мозг просто не слышал сигналов тела, требовавшего остановиться и передохнуть.
Стало жарко. Лицо Анны раскраснелось, ноги гудели. В конце концов она решила выйти на улицу, чтобы подышать свежим вечерним воздухом. Ступив на заполненную гуляющими людьми пешеходную дорожку, она словно очутилась в другом мире. Всюду чувствовался ритм жизни, и всплески бушующей энергии были словно салют в честь капитуляции будней.
Постепенно компания снова собралась, но уже на втором этаже заведения. Здесь музыка была немного тише, а сиденья возле столиков – намного удобнее. Разговор возобновился; с темы политики перешли на обсуждение устройства мира и обществ, а позже – на несправедливость в различиях социальных слоев. Решения земных проблем, предлагавшиеся после приема очередных порций спиртного, звучали шумной разноголосицей, перекликавшейся с музыкой и разговорами других посетителей бара.
Анне казалось, весь мир сосредоточился в этой одной точке. Она смотрела на своих новых друзей, иностранцев, которых она три года назад знать не знала, и видела в них обычных молодых людей, точно таких же, какие когда-то окружали ее в родном городе.
– Энни, вот скажи: коммунизм – это же очень здорово? Каждому по заслугам… Почему распался ваш Советский Союз? – спросила девушка по имени Тюркян, неожиданно вызывая в памяти Анны казавшиеся такими далекими детские воспоминания. Она задумалась.
– Тюркян-джим9, когда распался СССР, мне был всего год, я мало что помню. – Анна немного нервно улыбнулась. – В любом случае, вряд ли ты найдешь однозначный ответ на этот вопрос. Все зависит от восприятия, а это очень субъективная штука. Я, конечно, могу пересказать несколько страниц из учебника истории, но лучше тебе почитать об этом самой.
«СССР – это палка о двух концах, – уже мысленно продолжила диалог Анна. – Ты знаешь, кто такие „кулаки“? Нет? Может быть, когда-нибудь я тебе расскажу, как раскулачили моего прадеда».
– Ладно, ребят, мне пора – такси подъехало. Тюркян, можем завтра списаться в Интернете и вместе посмотреть, если ты захочешь. Все, я ухожу. – Анна поспешно всех перецеловала и добавила: – Желаю всем хорошо повеселиться этой ночью!
Всю дорогу домой, пока она сидела на заднем сиденье такси, в памяти всплывали обрывки воспоминаний. Тяжелые девяностые, когда Анна была еще совсем ребенком: пьющий папа, плачущая мама, почему-то фотография Влада Листьева, которую целыми днями транслировали по телевизору после его убийства. Она подумала, что в то время людей занимали совсем другие вещи, потому что всегда всего недоставало. Не хватало разнообразия в еде, не было достатка, не было уверенности в завтрашнем дне, но это не мешало людям изо всех сил цепляться за жизнь.
В детстве Анна всегда думала, что такие явления, как пьющий папа и плачущая мама неразрывно связаны между собой и являются источниками друг друга. Только начав жить в достатке, ощутив некоторую уверенность в окружающем мире, она поняла, что это была реакция на бушующую вокруг стихию. Не каждый взрослый был способен справиться с тем, что в те времена свалилось на него. Земля уходила из-под ног, привычный социалистический мир рушился, чтобы перестроиться на новый лад – капиталистический.
«Всему виной погода, – подумала она. – В моем детстве было много хорошего: счастья и любви, заботы и терпения. Я хочу помнить эти чувства».
Придя домой, она сразу отправилась спать и погрузилась в тяжелый сон, от которого кружилась голова.
В этом сне Анна ждала отца, который должен был вернуться с работы. В гостиной, где она сидела, было темно, свет просачивался сквозь щель под дверью кухни. Не было страшно, но было очень грустно. Во сне она знала, что папа не вернется. Это знание сдавливало грудь, и там все болело, а к горлу подступил комок. Мама была на кухне и звала ее, но Анна не двигалась с места, продолжая ждать. Вдруг из книжной полки, размахивая обложкой, словно крыльями, вылетела книга, которую недавно читал отец. Она подлетела и упала перед ногами девочки. Маленькая Анна неуверенно подобрала ее с пола и увидела, что на обложке написано: «Надежда».
На самом деле она не прочла эту надпись, она просто знала, что там написано именно это слово, – написано большими красными буквами, которые словно врезаны в фон синего зимнего неба.
Тут открылась входная дверь – это пришел папа. Анна попыталась позвать его, но не смогла. Она побежала к нему навстречу, но к ее ногам стали падать книги с полок, преграждая ей путь. Маленькая девочка испуганно заплакала; спотыкаясь и падая, она попыталась перелезть через неожиданную преграду, и все стало исчезать; комната, папа, мама – все растворилось в холодном небытие. Осталась только Анна, застрявшая в бесконечной груде книг. Ее маленькие ноги не слушались, руки не могли найти опоры, слезы заливали лицо, рот открывался в беззвучном крике…
Она проснулась в своей съемной квартире, в Стамбуле, далеко от папы и мамы, далеко от тех времен, и почувствовала себя полностью разбитой. «Что это может значить?» – подумала она, расправляя одеяло и простыню, сбившиеся в ком от судорожных движений, которые она бессознательно совершала, находясь во власти ночного кошмара.
С тяжелым сердцем она улеглась в заново застеленную постель и через некоторое время снова уснула, на этот раз уже без неожиданных пробуждений.
В девять утра она поднялась и нехотя направилась в ванную умываться: пора было собираться на работу. В субботу у них был свободный график, но незаконченные вчера дела ждали ее в офисном компьтере. «Чем быстрее я за них возьмусь, тем быстрее они закончатся», – твердила она про себя; на вечер у нее были кое-какие планы, и Анна собиралась освободить послеобеденное время для себя.