Человек-птица

– А зачем ты сделал такую огромную птицу? – пытается, но не может управлять ею Эя.

– После изучения полётов на малых моделях я увеличил её размеры до своих, чтобы понять, а затем и самому познать, как летают птицы и может ли летать человек, – размышляя вслух, объясняет ей Птах.

– И ты сам собираешься так же летать? – восхищённо глядит она на своего друга. Но вдруг встревоженно заглядывает ему в глаза: – И улетишь от меня? Не отпущу! Привяжу тебя на привязь! – безуспешно дёргает она за шнур. – Нет! Я привяжу тебя вот так! – Приблизив, она обматывает его шею своими волосами и, завязывая их в узел у него на затылке, сливается с ним в поцелуе.

При этом, опираясь на натянутый шнур, они оттянули его и изменили направление полёта птицы, которая теперь начала пикировать вниз.

– Ах! – И они бы свалились с выступа, если бы Птах, одной рукой удерживая Эю, другой не ухватился за шнур, который под их тяжестью провис и продолжал опускаться с ними до самой земли.

– Ох! Какой счастливый полёт! – млеет Эя. Целует, обнимает Птаха и восторженно размахивает ногами, словно пляшет от удовольствия.

– Я уже уяснил, что в любом полёте трудно взлететь, но гораздо счастливей – приземлиться! – втолковывает он ей. – А пока не свались, и держись крепче за шнур!

– Нет! Я буду держаться за тебя! А ты, как птица, уноси меня в небеса в своих объятиях! – ещё теснее прижимается Эя к Птаху.

Но тут птица попадает в потоки воздуха, которые резко возносят её кверху, отчего шнур, натягиваясь, поднимает ввысь и едва не сбрасывает молодых людей. От этого руки Эи разжимаются. И Птах, неимоверным усилием обведя шнур вокруг своей груди, свободными теперь руками подхватывает и, прижимая к себе, удерживает девушку. А она, почувствовав безопасность в его крепких объятиях, опять трепещет:

– Теперь точно меня похищает гигантская птица!

А птица в небе, вернувшись на свою прежнюю высоту и натянув шнур, плавно возвращает молодых людей на их прежнее место на уступе.

– Вот и приземлились! – облегчённо вздыхает юноша. – Ты счастлива? Не сожалеешь, что связалась со мной?

– Я счастлива, что так крепко привязалась к тебе! – со слезами спасения и нежности отвечает она ему.

Когда, романтически кружась и напевая, Эя вернулась домой, её встретил разгневанный отец.

– Ты где была? – спрашивает он дочь.

– Навещала голубку, – потупив насмешливые глаза, отвечает она.

– И где же она? Почему ты не забрала её домой? – ещё больше сердится отец.

– Потому что она опять улетит туда! – ещё более простодушно улыбаясь, опускает голову дочь.

– Я знаю почему! – вскипает отец. – Потому что она и ты уже вьёте себе там гнёзда! – кричит он. – И производите на свет пока ещё бумажных птенцов!

– Но… – пытается оправдаться девушка.

– Но я уже забрал оттуда и подвязал в клетке твою голубку. А если завтра, уезжая на охоту и вернувшись, я узнаю, что вы опять были там, то привяжу за косу и тебя! – Он грозно берёт её за волосы.

– Уже привязалась, папа!.. – подобострастно, кусая от смеха кулачки, заверяет его дочь.

На следующее утро, со слезами на глазах прижимая к груди голубку, в сопровождении преданно вьющегося над ними голубя, Эя вбегает в мастерскую.

– Птах, милый! – плача навзрыд, бросается она к юноше. – Она погибает! Я умру…

– Не плачь! Что случилось? – успокаивает он её, беря и разворачивая тряпицу с голубкой.

– Отец вчера, чтобы она не летала, подвязал ей перья на крыльях, да ещё и привязал голубку к клетке! А когда прилетел голубь, она, наверное, рвалась к нему. И утром я нашла её всю израненную и полуживую! – поясняет Эя, показывая рваные раны на груди птицы.

– И что же нам делать? – вслух размышляет Птах, поочерёдно поглядывая на пораненную птицу и исстрадавшуюся от горя её и его подругу.

– Вдохни в неё душу! – умоляюще глядит на него Эя.

– А ведь действительно, раны птицы не настолько губительны! Разбиты только её крылья и душа, – продолжает Птах осматривать голубку. – И мы должны вернуть её к полётам! А следовательно, к жизни. Ведь это и есть то, что делает их птицами, – жизнь в полёте! – вдохновенно осознаёт он.

– А если она не может летать! Значит, умрёт? – сокрушается Эя. – А я так люблю её!

– А что? Это очень верно и, возможно, жизненно важно – вкладывать свою любовь и душу в жизнь любимого! – провозглашает и призывает Птах. – И если она станет летать, живя этой любовью, то мы будем жить, летая на крыльях любви! – Осматривая кровлю крыши, ищет он пробивающийся через неё солнечный луч и пододвигает птицу к тому месту на столе, куда падает этот луч, позволяя лучше разглядеть раны.

– Птах, что ты делаешь? – вдруг тревожно вскрикивает девушка. – Ты ещё больше терзаешь её! – Своими руками обхватывает она его руки, раздвигающие раны на птице. – Разве, помогая выживать, можно делать ей больно?

– Сейчас, чтобы оживить птицу, нужно понять и докопаться, где теплится её жизнь, – объясняет ей Птах. – А если хочешь помочь ей, то вначале помоги мне. Сбегай к выходному проёму и принеси воды, – отправляет он её с кувшином. – А я пока что-нибудь придумаю, чтобы усилить освещение и лучше рассмотреть внутреннее устройство птицы. – Он неудовлетворённо посматривает на солнечный луч и начинает перебирать мешочки с отполированными и подготовленными для изготовления украшений камнями-самоцветами.

Из различных камней он выбирает выпуклые, подходящие для задуманной им цели. И через просверленные по их краям отверстия продевает нитки с узелками, на которых гирляндой, один над другим, развешиваются и удерживаются камни, – чтобы свет, проходя через верхний камень, фокусировался на верхней выпуклости нижнего. И так далее, от камня к камню всё более усиливая и концентрируя силу света.

И когда Эя возвращается в мастерскую, то замирает, попав в радужный мир многоцветного сияния, исходящего от преломления и излучения подвешенной по направлению луча и пронизываемой им гирлянды камней.

– Теперь, когда я собрал и усилил яркость солнечного луча, мне стало видно многое из того, чего я раньше не мог увидеть! – отмечает Птах, рассматривая внутренности птицы.

Эя подаёт ему кувшин с водой, заворожённо глядя, как в лучах пронизывающего их света пульсируют кровь и мышцы птицы. Но когда он начал поливать водой оголённые разрывы и внутренние ткани птицы, опять встревоженно запротестовала:

– Она ведь грязная!

– Эта вода получилась из воздуха, который прошёл через очищающий его огонь. А пепел, который ты называешь грязью, – это дерево и металл, прошедшие через огонь, который выжег из них духов и всё сущее, чтобы оставшуюся, чистую сущность заполнить своей огненной, неугасимой жизненной силой! – препарируя птицу, поясняет ей юноша.

– Так вот почему, колдуя с духами природы, ты лечишь людей! – делает Эя открытие для себя.

– Я, изучая природу, употребляю её возможности для поддержания человеческих сил, – уточняет он и демонстрирует ей: – Вот, посмотри, как при попадании этой живительной воды не только погибает, но и оживает плоть, у которой нарушено её кровяное жизнеобеспечение и нет уже жизненных сил.

Эя потрясённо, заворожённо, не дыша и задыхаясь от восторга, смотрит на происходящее.

– А теперь, пока вода и солнечный свет произведут своё животворящее действие, смотри на то, чего мы раньше не знали! – возбуждённо показывает ей Птах. – Луч солнца пронизывает гирлянду камней, которые усиливают и концентрируют силу его света. Но оказывается, своими гранями они ещё взаимопреломляют и разлагают свет! И если изменять углы поворота и граней камней, то можно регулировать и подбирать нужный нам цвет луча, каждый из которых по-своему влияет и воспринимается плотью. Причём разные виды плоти по-разному реагируют на разные цвета света! Самое сильное воздействие, кажется, оказывает красный цвет. Мышцы, даже с оборванными кровяными каналами, набухают. Они, наверное, думают, что это поступает кровь. И даже при её недостаче, но от ощущения красного света, они не только не погибают, но и работают, поддерживая жизнь организма. А ну-ка попробуем синий, – меняет Птах местами камни в гирлянде. – Эх, к нему примешивается зелёный. Но смотри, как сразу же останавливается кровотечение! А ты говоришь «колдовство»! Это чудо! – добродушно отвечает он Эе на проявление её восхищения. – А если зелёный с синим и посветлее, то гляди! Как ровно стала дышать птица! Причём свет совсем не попадает на её дыхательные органы.

– Птах… – вдруг с трепетным страхом глядит Эя на него, птицу и разноцветную гирлянду. – Я боюсь…

– Чего, голубка? – не отвлекаясь от своих дел, непроизвольно ласкательно отвечает Птах.

– Мне страшно оттого, как духи воздуха, воды и света в твоих руках и твоими руками творят чудеса. И не только с птицами. А я чувствую, как и со мной! И со всеми, кого ты просвещаешь и одухотворяешь силами своего света и ветра.

Птах, отвлёкшись от своих занятий и мыслей, более внимательно смотрит на неё. Затем он встаёт и направляется к ней, проходя через потоки света, излучаемого гранями камней. До этого лучи были почти невидимы и лишь слегка разноцветно колыхались в волнообразных движениях воздуха. А теперь, по мере того как Птах проходит через них, они поочерёдно расцвечивают его всеми цветами радуги. И он то проходит через полосы различных цветов, то словно разделяется и составляется из разноцветных, переходящих друг в друга, составляющих гаммы цветов. Словно превращается в призрачный дух, волнообразно колышущийся в разноцветно-призрачном пространстве.

От увиденного душа и тело Эи ещё более содрогаются. А когда Птах, подойдя вплотную, обнимает девушку за плечи и приближает к ней свою разноцветную голову, то она готова упасть без чувств. Но он с её места и положения глядит по направлению лучей, падающих на неё с граней гирлянды:

– Надо же, разве цвет света может быть серым? И как так угнетающе он может воздействовать на организм? – проворчав про себя, перемещает он девушку через радугу цветов в место, где нет вообще никакого цвета. – Постой-ка здесь, где свет без цвета.

А сам бросается к птице и, проверяя свою догадку, наводит ей в глаз луч синего цвета. И до этого трепыхавшаяся на столе от страха и боли голубка перестаёт биться, успокаивается. И даже оголённые в местах ранений её жилы и мышцы расслабляются.

– Так и есть! – констатирует он. – При попадании цвета на плоть она непроизвольно реагирует на него. А при попадании цвета со светом через глаза он так же воздействует, но уже на всё тело и душу! – И Птах опять внимательно смотрит на Эю. Как выражение её лица и взгляда изменяются по мере наполнения солнечным светом и золотистым цветом, переходя в состояние спокойного, возвышенно-одухотворённого созерцания происходящего!

– Теперь ты лучше и спокойнее чувствуешь себя? – спрашивает её Птах.

– Страх прошёл. И я начинаю понимать, что чувствую не только передающуюся мне боль птицы, но и то, что под твоим воздействием это её страдание вызовет к жизни и окружающие нас жизнеспасительные силы, – рассудительно глядит и рассуждает Эя.

– О, да ты перемещаешься из синего в голубой цвет и захватываешь зелёный! – отмечает Птах происходящие с ней перемещения, изменения цветов и умозаключений девушки.

Он вскакивает, чтобы ещё раз, с её места, убедиться в зависимости происходящих с ней изменений от силы и цвета светового луча:

– Чтобы лучше понять тебя и воздействия природы, я хочу вместе с тобой ощутить потоки и приливы этих сил.

– Ах, какой ты! – смеётся девушка. – Хочешь ещё одно, уже моё наблюдение? Так вот, при твоём перемещении среди сил природы они воздействуют на тебя, изменяя твои ощущения и настроение.

– Ну понятно… – соглашается юноша.

– А ты, своими мыслями или приближаясь, а в особенности обнимая, воздействуешь на меня.

– И какой же вывод для изучения природы? – не может он понять её.

– Что чувства и ощущения каждого из нас – это лишь половина того, что есть на самом деле. Как два камушка этой чудесной гирлянды, просвечивающей и расцвечивающей всё. И что мы должны изучать и ощущать всё вместе! – разъясняет она ему. – А ещё… Ты, конечно же, не видишь того, что, наверное, вобрав в себя энергию всех этих многоцветных лучей, сам ты кроме мыслей начинаешь излучать ещё и свет.

– Да? – оглядываясь, вертится Птах по сторонам. При этом видит, как меняются цветовые тона вокруг него. И как под их воздействием по-разному меняются оттенки и активизируются реакции голубки и Эи, находящихся в разных лучах света и цвета.

– Потому что от твоей головы исходит жёлтое сияние, просветляющее истиной зрелости мой взгляд на происходящее через призму жизнерадостности, – рассказывает ему Эя о своих ощущениях. – Или смотри, что происходит с голубкой, где красный свет активизирует её жизненные силы. А твоё солнечно-золотое излучение наполняет её тельце и всё окружающее жизненной энергией.

– Ты так смотришь на меня… – произносит Птах, смущаясь от её слов и взгляда, становящегося, как кристалл, лучезарным.

– А ты посмотри на голубку! Как оживает она, вбирая энергию света и силы твоей души, чтобы, преломив их в своей, излучать своим взглядом любовь. И природа этой жизненной любви мне по-женски очень близка и понятна, – сокровенно признаётся Эя в нахлынувших чувствах.

– И ты тоже чувствуешь это? – окрылённый открытием, взбудораживается Птах.

– А ты как думаешь? – вопросительно глядит она на него.

– Ну, вот как ты говоришь! – испытующе смотрит он ей в глаза.

– Как тебе не стыдно? – взрывается Эя. – Ты тоже чувствовал это и молчал? Бесчувственный чурбан, эгоист! Ты выжидал, чтобы я, девушка, первая призналась тебе?

– Ну да… Чтобы ты ни подумала, что я сумасшедший… – извинительно оправдывается Птах.

– Так, значит, я сумасшедшая, что полюбила этого грифона! Ему нужно связать крылья, а я привязываюсь к нему всей душой! Которую он вознесёт до небес, а затем бросит в пропасть! – неистово продолжает Эя изливать свои чувства.

– Эя! Что с тобой? – с чувством откликается он. – Ах, ведь ты переместилась в луч розового света! И, наверное, поэтому эмоции переполняют тебя. Что я вижу, как жёлтые блики моих душевных порывов не отсвечивают, а словно языками пламени, разжигают красные – плотские – составляющие твоего состояния, – искренне непредвзято излагает он свои мысли. – Попробуй встать в полосу другого цвета.

– Вот сюда! – переступает и, опробуя на ощущения руками, глазами, губами и даже на язык воздействия различных цветов, становится Эя в область пурпурного света. – Вот здесь мне хорошо! Словно в лучах моей любви и твоей силы.