Часть вторая
Боря, выйди с моря
Тс-с… У Изи появилась женщина.
Не имея привычки лазить по мужниным карманам, Шелла сдала в химчистку на Будённого Изин костюм, а когда на третий день пришла его забирать, вместе с костюмом приёмщица гордо возвратила обнаруженные во внутреннем кармане пиджака восемьдесят рублей и конверт с аккуратно выведенным красивым женским почерком адресом: Одесса-14, до востребования, Парикмахеру.
– Это мне? – принимая находку, дрожащими губами произнесла Шелла, выдавливая сквозь зубы благодарную улыбку. – Спасибо. Только зачем?
Последние слова, сердцем предчувствуя неумолимо надвигающуюся катастрофу, она вымолвила невпопад, чисто механически воспроизводя приличествующие движения. Поправила прическу, зачем-то отошла к скамейке, сбитой двумя поперечными досками из трёх стульев, и обессиленно присела, сжимая злосчастные восемьдесят рублей и конверт.
– Женщина, вы забыли костюм, – доплыла к ней из далекого космоса странная фраза.
– Щас, щас, – растерянно отвечала Шелла, дрожащими руками вскрывая конверт. – Спасибо. Минуточку. Я щас.
Так и есть… Женщина.
Прежде чем приступить к оглашению письма и составлению протокола изъятия вещественных доказательств, следует перевести стрелку часов на некоторое время назад, а именно в год тысяча девятьсот семьдесят первый, когда Изя начал «делать большие деньги». Особо нетерпеливые, жаждущие общественного суда, могут пропустить несколько беллетристических глав, важных лишь для моего подзащитного. Согласитесь, во все времена коллекционирование денежных знаков – занятие хоть и приятное, но не из самых лёгких и безопасных, а если вспомнить, какой на календаре год, Великую Эпоху и рекомендации достопочтенного Остапа Ибрагимовича чтить уголовный кодекс и использовать лишь сравнительно честные способы их отъёма, то всё становится на свои места.
Особо непонятливым напомним притчу о замёрзшем воробье, обогретом проходящей лошадью, ожившем, радостно зачирикавшем и попавшем в лапы кошки, назидательно промяукавшей мораль для всех последующих поколений: сидишь в тепле – наслаждайся жизнью и не чирикай об этом радостно во весь голос.
Изя уголовный кодекс не только чтил, но и временами почитывал, любуясь немеркнущим с тридцатых годов бестселлером – статьей о видах незаконного промысла. Индивидуальная трудовая деятельность: шитье лифов, ремонт обуви, починка часов, изготовление табуреток – для пресечения ростков капитализма разрешалась только при наличии лицензии, получение которой из-за отсутствия инвалидности (данные паспорта и контузия при Будапеште в учёт не принимаются) для Изи, впрочем как и для любых иных искателей приключений, было сопоставимо со счастьем выиграть билет на право быть захороненным у Кремлевской стены. Об Изиных похоронах, если будет суждено нам до них дожить, поговорим позднее, а сейчас, как обещано, переводим стрелку часов назад.
– Колорадский жук! На верёвке прыгает, ножками дрыгает! – бойко рекламировал возле Ланжероновской арки «прыгающие» мячики безногий инвалид.
Изя, следуя с семьей на пляж, искоса посмотрел на начинающую полнеть жену, представляя её на месте инвалида, затем на бодро шагающую впереди тёщу («У неё торговля пошла бы лучше», – подумалось ему) и не без доли сожаления произнёс:
– У твоей мамы такие прелестные формы, что, будь она на двадцать лет моложе, вполне могла бы за счёт своего бюста содержать всю нашу семью.
– Меня ты уже не принимаешь в расчёт? – расправив плечи, шутливо обиделась Шелла.
– Как это не принимаю? – деланно возмутился Изя. – А кто ежемесячно отдаёт тебе сто тридцать рэ? Если поделить на тридцать дней, то получается почти по четыре рэ за ночь. А с учётом простоев и выходных ты зарабатываешь за ночь почти как валютная проститутка.
– Нахал! – Шелла включилась в игру и, смеясь, слегка стукнула его кулачком по спине. – Ты меня так дёшево ценишь? Сегодня ты будешь иметь большую экономию, – и для пущей убедительности она насупила брови. – Так, с сегодняшнего дня ночуешь у своей мамы. Она мне ещё будет доплачивать, чтобы я забрала такое добро назад, – распаляясь, витийствовала Шелла.
Изя не думал сдаваться:
– Всё, ухожу к маме. Два раза в неделю. Значит, восемь раз в месяц. Сто тридцать на восемь – это сколько? – вслух подсчитывал он. – Пятнадцать, нет, шестнадцать рэ за ночь… Да за такие бабки я же могу царский номер снять в «Красной»!
Супруги полусерьёзно-полушутя обсосали тему проституции, индивидуального промысла, истреблённого в первые советские пятилетки и, ввиду отсутствия оного в эпоху развитого социализма, не вошедшего в перечень незаконных, а посему и ненаказуемого.
– Ну, что же придумать? – лежа на подстилке, рассуждал Изя. – Малярничать, строить коровники – это не с моими руками…
– Руки у тебя действительно растут из задницы, – донёсся из-под газеты до боли родной голос Славы Львовны.
– Хоть здесь можно не вставлять свои двадцать копеек? – недовольно огрызнулся Изя. – Вы, кажется, загораете, – сделал он ударение на слове «кажется». – Так загорайте себе на здоровье и не портите людям море.
Шелла толкнула его в бок и шепнула: «Прекрати».
Изя не унимался: «Это когда-нибудь кончится? Я пришёл на пляж отдыхать, а не слушать бесплатных комментаторов армянского радио! Если ей скучно, пусть разомнётся ногами по песку!»
Шелла вытащила из целлофанового кулька персик: «На, подкрепись!» – и, дождавшись, когда лекарство подействует, вернулась к реалиям дня: «А может, ты смог бы, как Аркаша, торговать на толчке джинсами? Я могу переговорить с Гришей, и он даст тебе товар на пробу».
– Чтобы меня посадили?! – взорвался Изя и осёкся, застыв взглядом на полнокровной матроне, в шаге от него снимающей лиф.
– Фима, пойди хорошенько прополосни и выкрути, – давала она очередное указание мужу-дистрофику.
– Мамочка, дай я тебе помогу застегнуть лифчик, – засуетился дистрофик, пытаясь тщедушным телом прикрыть наготу супруги.
– Я тебе что сказала делать! – строго прорычала одесская мадам Помпадур.
Скорчив гримасу, привлекая внимание жены, Изя восторженно указал ей на стриптиз по-одесски, для убедительности пробормотав: «Как тебе это нравится? Рубенс должен здесь застрелиться», – что, по-видимому, означало: пышнотелые красавицы Рубенса не стоят мизинца одесской мадонны, и, наблюдая за дистрофиком, безропотно ушедшим к морю полоскать лиф, продолжил прерванный разговор.
– Нет, толчок не для меня. Я сгорю от стыда, прежде чем вытащу что-либо из сумки, – он встал, стряхнул с груди песок и протянул руку жене: «Хватит о делах. Идём освежимся».
* * *За исключением двух летних месяцев, когда в Одессе нечем дышать, остальное время года в границах от Пироговской до Старопортофранковской воздух над городом насыщен парами аурума. Феномен этого атмосферного явления, равно как и озоновой дыры над Индийским океаном, до сих пор остаётся научной загадкой, хотя и бытует мнение, что наличие золота в атмосфере – следствие носовых выбросов полумиллиона вундеркиндов, выбравших для своего созревания этот странный город.
Не стоит особого труда опровергнуть сказанное, ибо, попав на другую почву, одесские самородки тускнеют и во втором поколении ничем выдающимся не выделяются. Нет, дело в ином. И если секрет воздуха был бы разгадан, то ничего не стоило бы воссоздать его в лабораториях Москвы и Петербурга; ан нет, кисло в борщ (дословный перевод: на-ка, выкуси!), здесь и только здесь, в очерченных от моря границах, если правильно дышать, суждено стать писателем, артистом или, на худой конец, миллионером.
Ося Тенинбаум, простите – Тенин, а чёрт, проклятый склероз, Ося Баумов умел дышать носом. И когда все ходили осатаневшие, он, благодаря особому даже для одесситов строению носоглотки, мгновенно чувствовал, с какой стороны дует гешефтный ветер и безошибочно шёл на запах свежо хрустящих денег.
Талант его – в нужное время «находить узбека», – открывшийся в военном Ташкенте, с необычной силой расцвёл на родной почве. В Осе родился изобретатель.
– Пусть Изя засунет свой гонор в задницу и придёт ко мне, – убеждал Ося Шеллу на дне рождения Славы Львовны. – Я включу его в список соавторов. Кроме того, что он хороший конструктор, ничем иным он не может похвастаться. Таких, как Изя, я могу набрать пучок зелени в базарный день. Но он мой брат. Я хочу помочь ему. Ты не возражаешь? – Шелла кивнула головой, не вникая в потайной смысл его речей. Ося многозначительно улыбнулся и, обняв Шеллу за талию, пригласил на медленное танго. Изино согласие не требовалось – он находился в командировке и в день рождения тёщи отметился поздравительной телеграммой.
– Ты такой умный, – польстила Шелла. – Как ты превратился в изобретателя?
Ося расплылся в самолюбивой улыбке.
– С моими мозгами Изя тоже им станет. Не так важно изобретение, как гонорар. Надо доказать, – как – это история отдельная, – что какая-то фитюлька произвела техническую революцию, аналогичную изобретению пороха, фарфора, шёлка, и как минимум тянет на максимально полагающееся по советским законам вознаграждение. Дабы не утомлять тебя цифрой в двадцать тысяч рублей приведу товарный эквивалент: четыре автомашины «Жигули» или триста двадцать ящиков «Столичной».
– Вау! – у Шеллы перехватило дыхание. – Ты гений!
– В жизни, как и в дипломатии, высшее искусство – свести две стенки, – указав на две противоположные стены, нашёптывал Ося. – Я на спор, на два прихлопа, три притопа уболтаю любого, в том числе и тебя, на всё что угодно.
– На всё что угодно не надо, – наигранно засмеялась Шелла. – Я замужняя женщина. Но как ты знаешь, какая заявка выстрелит? – вернулась она к волнующей её теме.
– А я ничего не знаю, атакую количеством. Беру в соавторы Изю, он – меня. Как учил Гегель? Со временем количество переходит в качество. Чем больше заявок подано, тем больше вероятность, что одна из них отблагодарит нас по максимуму. Сам Господь Бог велел пастве не кушать пирог в одиночку. Хочешь получить свой кусок пирога – делись с ближним. Всё поняла?
– Кто спорит, когда речь идёт о гешефте, – охотно подтвердила Шелла, мысленно подсчитывая дивиденды. «После возвращения Изи из командировки надо попытаться помирить его с Осей. Ссора их была просто дурацкой».
– У меня уже сорок авторских свидетельств, и везде я не один, в компании. Сумма вознаграждения увеличивается, если в соавторах директор и главный инженер. Делиться, душенька, надо с начальством, – нежно ворковал над её ухом Ося, раскрывая секреты бизнеса. – Выпьем по этому случаю на брудершафт? – подвёл он её к именинному столу.
– Спасибо, но я не пью.
– У меня есть прекрасный тост. Самый короткий в мире. В котором заключена мудрость всех книг.
– Ну?
– Ты его уже сказала, – он замолчал, пристально посмотрел ей в глаза и, подняв бокал, с придыханием многозначительно произнёс:
– Н-нууу…
* * *Женька Левит дико хохотал. Разинув рты, сотрудники отдела непонимающе глядели на трясущегося Женьку, постепенно заражаясь его настроением, и только Гриша Корецкий, студент, принесший Жене на рецензию свой диплом, чуть не плача смотрел на него умоляющими глазами.
– Ну смотри, – сквозь смех выдавил из себя Женька, – раздел «Гражданская оборона». Что ты пишешь? Подзаголовок: «Средство защиты спецстанка от оружия массового поражения». Ну, а дальше, – давясь от смеха читал он, – «оружием массового поражения является ядерное, химическое, бактериологическое…» Ну как, – чуть ли не в истерике вопил Женька, – как ты будешь защищать спецстанок от оружия массового поражения? – Он наконец-то посмотрел на поникшего Гришу и, с трудом успокаиваясь, предложил оригинальный ответ: «Будешь в шпиндель делать прививки от оспы?»
Гриша молча забрал диплом и скрылся. Женька долго корил себя, что не сдержался и не дочитал диплом до конца, лишив себя удовольствия, но после этой истории он присел за Изин кульман.
– Старик, пора уже на мудаках начать делать деньги. Чертёжный лист стоит пятнадцать рэ. К нам на практику приходит уйма ребят из техникумов и из институтов. Среди них наверняка есть те, кто никогда не держал в руках карандаш. Диплом техникума стоит от ста тридцати до ста сорока. Попробуем открыть бизнес напополам?
Изя посоветовался с Шеллой, очередной раз перечитал уголовный кодекс и удостоверился: чертёжные работы, равно как и проституция, законом запрещены не были.
– Один из нас должен начать работать, – за традиционным вечерним чаем Шелла подвела итог колебаниям мужа. И, улыбаясь, предложила: – Выбирай. Ты или я. Закон предоставил нам равные возможности для ведения бизнеса. Аминь! – подняв чашку, салютовала она и небрежно бросила на чашу весов ещё одну гирьку. – Региночка из всего уже выросла. Да и у меня, стыдно сказать, нет лишней пары трико.
Последний аргумент, если пользоваться им осторожно, убивает любого. Изя не исключение. Забота о трико – святой долг супруга. Это прописано в законе о семье и браке, не помню, в какой главе. Любой юрист по разводам подтвердит его значимость.
* * *На Восьмой станции Черноморской дороги у Женьки был собственный дом. Дом – это громко сказано. Две небольшие комнаты и кухня на первом этаже, винтовая лестница и большая комната на втором, в которой Женька установил украденный с работы кульман. Жил он с женой на Гайдара, а оставшийся в наследство от родителей дом служил то летней резиденцией (типа Кэмп-Дэвида), то домом деловых встреч, для чего в каждой комнате имелись диван и смена постельного белья (на всякий пожарный случай). А с недавних пор под крышей дома разместилось подпольное Конструкторское бюро по серийному изготовлению дипломных проектов.
Поиск клиентов Женька взял на себя. Он «отлавливал» их, когда студенты приходили на преддипломную практику, группой собираясь у заводской проходной, и брал их ещё тёпленькими.
– Девочки, – выбирал он двух-трёх приглянувшихся ему студенток, твёрдо уверенный, что чем девочка симпатичней, тем большая вероятность, что диплом она сделать не в состоянии, – если кому-то нужна помощь при написании диплома: чертежи, записка – пожалуйста, вот мой адрес, – и вручал самодельную визитку с указанием домашнего и рабочего телефонов.
С заочниками было сложнее – вылавливали их только во время экзаменационной сессии, – но зато они платили получше и «отдавались» быстрее. Женька подходил к техникуму и, выискивая по расписанию экзаменационной сессии нужную группу, проделывал тот же рекламный трюк.
Каждый новый семестр существенно пополнял семейный бюджет Парикмахеров, и вскоре Шелла смогла позволить себе не только лишнюю пару трико, но и итальянские сапоги, и югославские туфли. А летом супруги съездили в отпуск в Прибалтику.
* * *Вот и дошла очередь до письма. Мне так не хотелось, чтобы Шелла его читала, и я как можно дольше оттягивал его обнародование, но, если она уже вскрыла конверт, не могу же я, пользуясь правами автора, вырвать письмо из рук и уничтожить. Даже воспользовавшись случайным порывом ветра. Нет, будь что будет, я не в силах повернуть колесо истории вспять.
Изенька, счастье моё ненаглядное!
Я ночами не сплю, думаю только о тебе. Муж подозревает что-то, спрашивает каждый раз, почему я не в своей тарелке. А что я могу ему сказать? Что влюбилась, как дура? Но дело не только в этом. Я вчера была у гинеколога, и он подтвердил, что я беременна. Если ты скажешь «да» и захочешь, чтобы я подарила тебе сына, скажи только «да», и я всё для тебя сделаю. Только чтобы мы были вместе. Моя мама всё знает, а Вася нет. Поэтому своё решение пиши: Измаил, Главпочтамт, до востребования, Оксане Перепелице. Я прекрасно понимаю твоё состояние и не хочу рушить твою семью, но жизнь у человека одна и счастье тоже. Имеем ли мы право отказать себе в малом – любить? Ни в чём не хочу упрекать тебя. Знаю только, что мы нужны друг другу. Очень жду твоего ответа. Всё валится из рук, когда думаю о тебе. По первому твоему звонку я скажу Васе, что мне надо отвезти контрольные в институт, и приеду.
Привет Жене. Целую бесчисленное число раз.
Твоя Оксана.
– Боже мой!
Шелла услышала голос приёмщицы и, подняв с трудом голову, увидела её, стоящей за спиной и дочитывающей письмо.
– Боже мой, какой подлец! – повторила приёмщица.
– Да, – прошептала Шелла, инстинктивно пряча тетрадный листок.
– Дать водички? – участливо спросила приёмщица, аккуратно кладя возле Шеллы мужнин костюм, и, видя, что та вот-вот разрыдается, присела рядом.
– Думаешь, мой муж был лучше? До химчистки я ведь не работала. Была морячкой. Проводила я его как-то на судно (он плавал стармехом на «Грузии»), попрощалась и уехала на такси домой. А по дороге вспомнила, что оставила у него ключи от квартиры. Возвращаюсь на этой же машине в порт, влетаю на пароход (до отплытия оставалось минут двадцать), а он уже закрылся с бабой в каюте. Не мог, скотина, дождаться выхода в море. А я ведь за три часа до этого – подумать только: за три часа! – была с ним. Что, он был так голоден, что не мог потерпеть неделю? Или всё та же блядская мужская натура?! Было бы куда сунуть! Меня аж кипятком ошпарило!
Приёмщица выговорилась, обняла Шеллу за плечи и благодушно продолжила:
– И чего я добилась? Молодая была. Горячая. Едва двадцать шесть исполнилось. Сыну два года стукнуло. Как он потом ни уговаривал и ни молил о прощении – я сказала: «Нет, уходи». А сейчас жалею. У него другая семья, а я десять лет как одна с сыном. Конечно, мужики были – стоит хвостом вильнуть, табун под окнами бьёт копытами. А когда до женитьбы дело доходит, нет никого, вмиг разбегаются. Знаешь что, вот тебе, милочка, мой совет: сделай вид, что ничего не знаешь. Положи письмо в карман и отдай вместе с костюмом. А деньги себе забери.
Шелла удивлённо подняла на приёмщицу полные слёз глаза.
– Да, да, не удивляйся. Поверь, так будет лучше. Деньги тебе не помешают. А если появится шанс рассчитаться, око за око, – она пригрозила изменщикам кулачком, – ни минуты не сомневайся, дуй во все паруса. И посмотрим, кто за кем ещё будет бегать. Извини, у меня люди, – приёмщица кивнула на очередь, выстроившуюся, пока они разговаривали. Нехотя приподнялась. Дружелюбно улыбнулась. – Заходи, подруга, когда будет время. Посекретничаем, – и, покачивая телесами, не торопясь, поплыла на рабочее место.
Шелла вышла на улицу. Не замечая трагедии, город жил обыденной жизнью. Прохожие спешили по своим делам, не выказывая малейшего желания остановиться и выразить сострадание. Жить не хотелось. Но, как ни странно, не возникало и желание умереть. Шелла бесцельно дошла до угла, вернулась к химчистке, несколько минут постояла у входа, подумывая о мести: стоит ли подойти к приёмщице и поинтересоваться, есть ли у неё кто-нибудь на примете. Крамольная мысль властвовала недолго, и она приняла единственное разумное в данный момент решение: дать бой на вражеской территории. Цвет лица восстановился, она схватила такси и поехала к Изиной маме.
– У меня к вам серьёзный разговор, – войдя в комнату, твёрдо начала Шелла и, не выдержав, сорвалась на фальцет: – Ваш сын лишает вас внучки, а себя – дочери.
– Успокойся, доченька, – встревожилась Елена Ильинична. – Расскажи без нервов, что произошло. Я сама разберусь с ним.
– Полюбуйтесь! – с вызовом бросила Шелла на стол письмо. – Ваш сынуля!
Надев очки, Елена Ильинична взяла письмо и подошла с ним к окну.
– Нашёл себе хозэрыну! – не дав свекрови дочитать письмо, взорвалась Шелла, сквозь слёзы, дрожащим голосом выдавив из себя:
– Лучше бы Региночка была сиротой, чем заживо хоронила отца!
– Шелла, не смей так говорить!
– А он смеет! Бросить такого ребёнка ради этой гойки! Он смеет! Докатился до проститутки!
– Ты с ним уже говорила? – дочитав письмо, из последних сил сохраняя выдержку, спросила Елена Ильинична. – Как это письмо попало к тебе?
– О чём мне с ним говорить?! – вопила Шелла. – Это ваш сын – вы с ним и разбирайтесь! Эта блядь ждёт от него ребенка! Вы что, до сих пор ничего не поняли?!
– Шелла, как ты можешь так выражаться?
– Блядь! Стерва! Сволочь! – В истерике Шелла бросилась на диван и, дёргаясь всем телом, завыла в подушку.
В испуге Елена Ильинична кинулась к аптечке, чуть не силой заставила Шеллу выпить валерьянки, уговорила лечь и, впихнув ей в рот таблетку элениума, за компанию накапала и себе. Капель для себя не пожалела, вызвав бурное недовольство трёх вышитых на атласном коврике котят. Увидев, что Шелла притихла, Елена Ильинична решительно сняла телефонную трубку. После нескольких безуспешных попыток ей удалось дозвониться.
Шелла пришла в себя и, поняв, что свекровь разговаривает с Изей, настороженно вслушивалась в разговор.
– После работы немедленно приезжай ко мне.
Десятисекундная пауза. По выражению лица свекрови Шелла старалась понять, что говорит ей сын.
– Это не телефонный разговор, – звучал твёрдый голос свекрови. – Приедешь – узнаёшь.
Пятисекундная пауза.
– Да, я здорова. Но я тебя жду.
Десятисекундная пауза.
– Никакого Левита. Все халтуры твои подождут.
Пятисекундная пауза.
– Мне наплевать на твоих студентов. Я два раза повторять не намерена. И учти, что я скорей откажусь от тебя, чем от Региночки.
По фразам, произносимым свекровью, Шелла догадывалась, что отвечали на том конце провода, но, услышав последнюю, она встрепенулась, благодарно посмотрела на Елену Ильиничну и возбуждённо зашептала.
– Скажите ему, что Региночка не желает его видеть.
– При том, при том, – не обращая внимания на реплику невестки, продолжала Елена Ильинична. И грозно добавила: – Учти, все твои шуры-муры мне известны. Если до шести часов ты не явишься – забудь, что у тебя есть мать.
Изя наконец-то понял, что дело принимает серьёзный оборот: мама такими словами зря бросаться не будет, а для Шеллы, когда прозвучала угроза, применяемая в исключительных случаях, наступил переломный момент. Она напряжённо вслушивалась в разговор, пробуя понять, что отвечают на втором конце линии, но Елена Ильинична, поворотившись к невестке спиной, отошла с телефонной трубкой к окну. Томительная пауза, во время которой, пребывая в неведении, Шелла едва не получила инфаркт, закончилась неожиданно:
– Да, я тебя накормлю.
Через секунду (можно было предположить, что прозвучал вопрос о меню) Елена Ильинична ответила:
– Как что? Котлеты с пюре, бульон, вишнёвый компот. Этого тебе мало?
Последние слова миролюбиво завершившегося разговора Шеллу насторожили и возмутили. «Конечно, она его простит! Любимый сыночек! Она уже думает, чем бы его накормить. Чёрта с два она на него повлияет».
Елена Ильинична положила трубку и повернулась лицом к невестке.
– Не волнуйся, – прочитав её мысли, сказала она, садясь на диван и приглашая Шеллу сесть рядом. – Лучшей невестки, чем ты, мне не надо. Я ему так скажу, когда он покушает: выбирай, я или твоя гойка. Он меня послушает. Я тебе обещаю.
Шелла преданно смотрела на свекровь.
– Мама, – впервые за время визита она назвала её мамой, – эта мерзавка шантажирует его ребёнком.
– Пусть шантажирует. Его ребёнок, или не его, или вообще эта стерва его придумала, меня это не интересует. Я от Региночки – это же такое солнышко! – она всплеснула руками, – никогда не откажусь. Ты с Региночкой для меня ближе, чем он. И если он хочет вдобавок потерять мать – пусть теряет. Иди спокойно домой, – ласково выпроваживала её Елена Ильинична, – я оставлю его сегодня ночевать у себя.
– Но после разговора с ним вы мне позвоните? – встрепенулась Шелла.
– Обязательно. Но так, чтобы он не слышал. А если он придёт домой, сделай вид, что ты ничего не знаешь.
– Как это я ничего не знаю?! – возмутилась Шелла. – Ещё как знаю!
– Прости, я не так выразилась. Не заводи с ним разговор под горячую руку. Хорошо? Если только он не начнёт его сам. В таких делах надо проявить выдержку.
Успокоив и проводив невестку, Елена Ильинична посмотрела на часы. Убедившись, что до Изиного прихода в запасе есть два ещё часа, она накапала себе тридцать капель корвалола и с мыслью: «Он хочет моей смерти», – в изнеможении легла на диван, предварительно заведя будильник на пять часов вечера.
* * *Советский Союз лихорадило. Одессу «заносило». Отдел била мелкая дрожь. Человечество нехотя рассталось с мечтой о вечном двигателе. С желанием мгновенно разбогатеть оно не расставалось никогда.
Но если в государстве С.С., в дальнейшем именуемом Катало, организация азартных игр частными лицами каралась законом, те же действия, но производимые Каталой, являлись законным промыслом последнего. Катало, играющее против частного лица, выигрывало всегда: игра шла по его правилам. А за попытку уклониться Катало хватало провинившегося за ноги и вытряхивало всё, что находилось в его карманах.