КошМарта

Мы ехали весь день и всю ночь, меняясь с Алешей за рулем. Май то спал, то смотрел в окно. На привалах мы выводили его на шлейке в туалет, пытались напоить или накормить, но Май отказывался от всего и пугливо удирал обратно в машину к кому-нибудь на колени. Наконец, в пять утра мы уткнулись в глухую пробку на МКАД. Этот город-человейник никогда не спит. Как Алеша довел машину до дома – не знаю. Я усиленно таращила глаза, чтобы не спать, но, словно в молитвенных поклонах, иногда все-таки падала головой на приборную панель, просыпалась от удара и вскрикивала, потому что мне мерещились жирафы, бегущие через дорогу.

– Ты можешь бредить молча? – нервно спросил Алеша. – Я от твоих воплей тоже начинаю искать жирафов, а нога дергается к тормозу.

В квартире было затхло. Хотелось спать, спать и еще немного спать. Открыли окна нараспашку, занесли вещи, выпустили кота. Я выдохнула: знаете, как страшно везти с собой маленького котенка? А вдруг сбежит?

Квартира к приему котус вульгарис (ладно, на самом деле на латыни это звучит красивее – Félis silvéstris cátus) была готова. А к приему Принца Датского – нет.

Когда Май, сын Ская, вошел, я почувствовала неловкость. До этого мне казалось, что квартира у нас очень ничего. Красивая даже. Местами. Да что там, я всегда говорила: из этой квартиры меня – только ногами вперед, так она мне нравится. И библиотека во все стены, и семейный крокодил на полу, и любимый диван на кухне.

Но Май… Аристократами не становятся, ими рождаются. Его родословная по отцовской датской линии уходила куда-то к Харольду Синезубому. У нас синезубые в роду, может, и были, но уж точно не харольды.

Май вел себя, как принц, которого страшная непогода заставила укрыться в грязной обветшалой хижине лесоруба. Деликатно прошелся по ковру, строго посмотрел на меня, лесорубиху, и осторожно лег на кожаное, но временно по случаю прибытия его Майского высочества накрытое пледом из шанхайского барса кресло. «Шурша фижмами и поправляя камзол, принц присел на краешек грубо сколоченной табуретки лесоруба».

Я что, зря старательно прятала кресло и диван под уродские пледы, наступая на горло собственной песне двумя ногами («Все эти пледики на диванах – убожество! Зачем долго выбирать обивку, а потом прятать ее под тряпочку!»); тщательно подворачивала шторы («Надо обезопасить от когтей»). Миф первый — «Кошки дерут все, что видят» – уполз под диван.

Я задвинула лапти ногой под стол, вытерла подолом сарафана сопливые носы детям, поддернула надетый по случаю праздника кокошник и пошла готовить принцу еду. Мы, лесорубихи, хоть особ королевской крови и нечасто принимаем, но стараемся лицом в грязь не ударить. Из красивой коробки на свет появились керамические миски стоимостью как половина моего фарфорового обеденного сервиза на шесть персон. Они ошпарились кипятком, насухо вытерлись, заняли свои гнездышки в противоскользящей подставке. В них насыпался корм премиум-класса (шерсть блестит, зубы сверкают, глаза лучатся и никакой мочекаменной болезни!) и вода (кошки не любят застойную воду, сливаем кубометр, чтобы получить свежую, фильтруем и кипятим ее).

– Май! Май, иди, поешь!

Май еще не знал, что он Май, поэтому и ухом не повел. Ни правым, ни левым. Лесоруб в углу зашипел: «Ты бы еще сказала принцу: “Садитесь жрать, пожалуйста!” Деревня»!

Я изобразила на измученном путешествием лице подходец и взяла Мая на руки:

– Май Скаевич, будьте любезны, вкуснейший корм и чистейшая московская водопроводная, пятьдесят граммов для аппетита. Один ремонтник, тот самый, который сделал нам такой омерзительно скрипучий паркет в коридоре, пил ее прямо из-под крана и утверждал, что она необыкновенно вкусна, можно ее бутилировать и продавать задорого. Может, правда, он так хреново работал, потому что она ему в мозг ударила…

Май понюхал коричневые катышки сухого корма, московскую водопроводную и взглянул на меня с достоинством.