Первые майские грозы

Я сжала челюсти, а по спине пробежал холодок.

– Оставь её в покое, она просто не умеет веселиться! ― Зина подоспела на помощь, окликнув его.

– Я не пью алкоголь, чтобы не стать такой свиньей, как ты! ― процедила я сквозь зубы и толкнула его кулаками в грудь.

– О-о, какая опасная дама, ― он поднял руки, показывая, что не хочет со мной связываться.

Я протолкнулась и вышла обратно в коридор. Зина выскочила следом, и, не успев прийти в себя от того, как ровная нить моей тихой и спокойной жизни завязалась в узелок, я увидела перед собой её обеспокоенное лицо:

– С тобой всё в порядке? Что он тебе такого наговорил?

– Да всё нормально, ― промямлила я и начала поправлять волосы, словно это было жизненной необходимостью, ― да, ерунду какую-то сказал, неважно…

– Ты не слушай его, он придурок, вечно несет всякую ерунду. Если дурак, то неважно уж пьяный или трезвый, всё равно, дурак. А ты здорово его поставила на место!

– Да, мелочи! ― я отмахнулась, не желая больше обсуждать эту ситуацию.

– Я пойду, поздороваюсь там со всеми, хоть Катю поздравлю, всё-таки это же её вечеринка, ― Зина решила оставить свою скучную подругу, которая «не умеет веселиться», и пойти уже оторваться.

– Конечно, иди, я тут похожу-погляжу, ― я, однако, поддержала Зинину мысль, хотя моя последняя фраза прозвучала унылым криком одинокого скитальца вечеринки. Но я была вовсе не прочь понаблюдать за всей этой молодежной суматохой со стороны.

Зина улетела вглубь трясущихся под музыку тел, на лету чмокая в щеки своих подружек.

Я оглянулась вокруг. Если не считать негармонично двигающихся людей и груды мусора, еды и бутылок, сам дом был вполне себе недурственно устроенный. Комоды, столы и даже картины были так предусмотрительно облеплены пищевой пленкой, что я даже подивилась уму и смекалке Кати Глопцыш, чего я, однако, не ожидала от её мыслительного процесса. Наверно, всему виной горький опыт, и вот как сейчас винная лужа из опрокинутой бутылки стремится захватить территории журнального столика, то теперь ей уж не удаться навсегда оставить след на его деревянной поверхности и порадовать глаз родителей.

Вдруг выключили свет, и мне не удалось оценить все убранство дома и оригинальность дизайна. Заиграла электронная оглушающая музыка, девчонки заверещали от пущего восторга, а парни одобрительно завыли. Кто-то позади меня не менее страстно произнес «О-е!».

Перед моими глазами замелькали разноцветные огоньки из гирлянд и стробоскопов, которые кто-то заблаговременно притащил для создания праздничной атмосферы. Тела слились в единое многорукое существо со стаканчиками, которыми оно нещадно трясло во все стороны.

Если представить все происходящее в замедленном действии, то получится весьма забавно: вот девушки в такт музыки развивают своими длинными волосами, очевидно, чувствуя себя морскими богинями; эти же самые волосы бьют по лицу какого-то рыжего паренька, который брызжет слюной в лицо своей подружке, пытаясь донести до неё весь восторг то ли от бьющих его шелковистых волос, то ли от музыки, то ли от содержимого его стаканчика, то ли от всего сразу; подружка рыжего паренька, в свою очередь, была совершенно недовольна происходящим, потому что танцы и веселые подпрыгивания предыдущих ей, к сожалению, не удавались. Она была вынуждена перетаптываться на высоких неустойчивых каблуках с ноги на ногу, постоянно поддерживая платье и собирая его в гнездо вокруг себя, и в целом производила впечатление нахохлившейся курицы-несушки.

Вдалеке веселым подпрыгиваниям отдавалась и Зина. Алкоголь придавал её танцевальным движениям нечеткость, и она пару раз чуть не воткнула свои пальцы с весьма опасной длиной ногтей какому-то брюнету, который уже несколько раз с недовольством отодвигал её от себя. Но Зина лишь беспечно махала ладошкой у него перед носом и продолжала свой танец. Но Зина плясала не одна: она стояла в девчачьем кругу с именинницей, которая кружилась в середине их магического круга, словно волшебная фея в шифоновых полупрозрачных тканях с кудрями и блестками, периодически попивая шампанское прямо из горла, как последний пьяница на районе.

Наконец брюнету надоела постоянная опасность для его смазливого лица, и, не без досады пригладив и так гладкие, зализанные гелем волосы, он пошел обольщать стоящих у стены красоток, надувающих от своей недоступности и высокомерности губы и не понимающих, почему же их ещё никто не пригласил танцевать.

После нескольких отказов и многочисленных кривляний одна из них, в черном платье и с короткими синими волосами, что выглядела наиболее смело и в то же время недоступно, согласилась составить ему компанию. Брюнет за руку вывел её на середину танцпола и сразу же положил ей сползающие руки на талию, а там уж как пойдет. Напыщенные барышни у стены, ещё сильнее надули губы, мол, почему это она с ним танцует, но тут же вспоминали, как сами только что корчили из себя недотрог, и совсем раздулись, как жабы на болоте.

Девушка оживилась и плавно задвигалась в руках брюнета. Иногда, когда он ненадолго её отпускал, она выделывала очень даже изящные танцевальные «Па», волосы девушки магически переливались в лучах разноцветного освещения, а черное обтягивающее платье подчеркивало волнообразные движения тела.

Брюнет, практически не отрываясь, смотрел на свою партнершу, изредка лишь прищуривая глаза и хищно улыбаясь. Он то отдалял её, давая ей потанцевать и порадовать его глаз, то, галантно придерживая за руку, притягивал к себе. Её партнер тоже двигался очень притягательно в своем черном костюме, и даже прилизанная укладка превосходно вписывалась в его образ.

Брюнет в очередной раз притянул к себе синеволосую девушку, они замерли в танцевальном объятии, и он, прижавшись к её щеке своей, вскинул глаза вглубь зала. Мне кажется, я увидела его взгляд на себе, потому что вздрогнула, и мои глаза скорее перескочили куда-то обратно к Зининым танцевальным кренделям.

В это время Зина разошлась во всю: она залезла на стол, размахивая своими туфлями, пока одна из них не улетела и не скрылась в темноте. Окружающие бодро аплодировали новой звезде. Подруга, не заметив этой незначительной потери, продолжала веселиться, пошатываясь на продолговатом столе, отделанном стеклянной плиткой. Тут из толпы подбежал её парень и что-то начал кричать снизу Зине, размахивающей во все стороны руками и одной туфлей. Она не слушала его и продолжала отмахиваться, как от комара, но, в конечном итоге, ему все же удалось схватить её за руку и заставить спустится вниз. Вместо Зины на стол залезли другие развеселые барышни во главе с именинницей, и им не менее бурно зааплодировали.

Зина и её парень Андрей отошли в сторону. Андрей что-то пытался объяснить подруге, но Зина не слушала и, беря его руки в свои, продолжала создавать танец.

Через несколько минут началась медленная музыка, и Зина повисла у него на плече, слегка задремывая и пуская слюни в Андрюшину жилетку.

Я тоже немного утомилась от всей этой кутерьмы ещё с начала вечера, поэтому решила найти то самое место, куда сползаются всякие скучающие одиночки на вечеринках, подальше от шумной толпы. Уверенность в его наличии в хоромах Кати Глопцыш вывела меня в коридор, в воспоминаниях о котором у меня были сведения о лестнице на второй этаж с активно передвигающимися по ней людьми.

В коридоре было менее людно, однако остатки световых разноцветных лучей, проникающих из зала, и дополнительные колонки приносили дискотеку в любой уголок дома. Гости были также не менее веселыми, а порой даже веселее, особенно рядом с импровизированным баром, роль которого исполняла кухня.

Но вид некоторых молодых любителей крепких напитков мог послужить неплохой антиалкогольной пропагандой: две девушки сидели на полу, можно даже сказать вальяжно развалились, свесив головы и раскидав ноги так, что проходящие неминуемо о них спотыкались. Их платья, прежде, вероятно, выглядевшие весьма торжественно и богато, были помяты и испачканы в пятнах сомнительного происхождения, о котором я совсем не имела желания фантазировать. Что же до причесок их, тут было все весьма предсказуемо: если бы мимо по этому коридору пробегала бы какая-нибудь ненароком забредшая на вечеринку корова, она бы, несомненно, захотела бы полакомиться таким пышным и воздушным комком сена, который лежал у стены. Но каково было бы её разочарование…

Об ноги безжизненно сидяще-сползающих девушек запинался ещё один подозрительный тип, с которым бы мне ни в коем случае не хотелось бы лично иметь дело. Он то выбегал из кухни и с веселым гоготом ударялся об стену, то сделав это нехитрое дело, снова бежал обратно внутрь. Иногда, если по дороге ему попадалась какая-нибудь девица или даже паренек, он, не раздумывая, бросался им на шею и признавался, как сильно он любит своего невольного встречного. Тот в редких случаях испытывал восторг от таких нежностей и по большей части силой избавлялся от чересчур любвеобильного гостя.

Я рассчитала свой путь так, чтобы без проблем преодолеть данное препятствие с объятиями, и поторопилась пересечь его путь, пока уморительный подозрительный тип с мокрыми волосами и в одной майке убежал на кухню. По пути я лишь мельком случайно бросила взгляд в кухню, но вдруг он застыл вместе со всем моим телом. На кухне вообще царила какая-то несуразица: бегающий к стене только уже без майки стоял на столе, размахивая ею над головой, обливая себя и окружающих шампанским и пытающийся при этом ещё поймать ртом водопад спиртного; все, кто стоял вокруг, воодушевленно хлопали и кричали «Георгий!», толкали друг друга, чтобы попасть под водопад, устраиваемый Георгием; некоторые барышни настолько были впечатлены происходящим, что разрывали на себе футболки и бросали вверх то, что скрывалось под ними. Что говорить, не только барышни придавались этой затее. Всегда считавшийся очень мужественным и серьезным спортсмен Александр из параллельного класса, страстно сорвав с себя брюки, очень умело тряс накачанными ягодицами прямо позади создателя водопада.

Такое зрелище никого не могло заставить пройти мимо, так и я встала посреди коридора и, полная изумления, наблюдала за всеобщим безумием и блеском страз трусов Александра. Потом вдалеке я увидела своего нежеланного знакомого, который был не прочь «стянуть с меня бабушкины панталоны», и поскорее удалилась подальше, как бы он не увидел мою недоумевающую рожу в дверях.

Вот уж я заприметила заветную лестницу. Я немного подождала: убедилась в том, что туда свободно можно передвигаться гостям. Увидев поднимающихся и опускающихся людей, я тоже проследовала наверх. Передо мной открылся такой же коридор, что внизу, только ещё менее людный. Световые лучи сюда, конечно же, уже не попадали, а музыка была приглушенной, лишь напоминающей о том, что где-то внизу происходит «немыслимое веселье».

Я медленно и тихо шла по коридору, словно боявшийся, что его услышат, вор в ночи, хотя я ничего не крала, и кроме меня здесь ещё было уж если и не толпа, как внизу, то три-четыре человека точно блуждали где-то в потемках. Свет здесь был какой-то неполноценный: то ли лампочка у них тут перегорела, то ли специально наведена такая таинственная темнота для ужаса и романтичности.

На стенах коридора висели забавные семейные портреты; настолько забавные, что глянув через плечо на живописную инсталляцию дачного отдыха, я вздрогнула от вида маленькой Кати Глопцыш, которая извозившись в кровавом соке жимолости стояла в черном плаще посреди грядок с вилами для сена.

Я ещё немножко постояла около этой фотографии, фантазируя о досуге семьи Глопцыш на приусадебном участке, а затем двинулась дальше. Люди, которые носились призраками вдалеке, либо уже прошли мимо меня и спустились вниз, либо ушли вперед и скрылись в одной из таинственных комнат, располагающихся напротив друг друга по коридору. Я не знаю, сколько их точно было шесть или десять, но мое желание заглянуть хоть в одну, было куда больше, чем пройти мимо. Я понятия не имела, что могла там вообще увидеть, но это ведь и побуждало меня заглянуть туда. Я, конечно же, отказалась бы от такой картины сумасшествия, апогей которого я застала в импровизированном баре, да и выглядеть неловко, как первоклассник, заглянувший случайно в класс, где сидят амбалы-старшеклассники и недружелюбно на него косятся, тоже не хотелось.

Пока я находилась в размышлениях, коридор опустел. Затаив тревогу в сердце, оглянувшись на всякий случай и примяв языком к нёбу заветное слово всех нелепых людей ― «Извините», я дернула дверную ручку. Дверь медленно со скрипом отворилась, и я поочередно увидела несколько примечательных вещей: ещё не на очень темном небе луна, как и я, любопытно выглядывала в комнату сквозь незанавешенное окошко; желтоватые гирлянды на стене весело мигали и создавали уютное освещение, синие волосы свешивались с кровати и переливались от мелькающих огоньков, а над обладателем волос кровожадно, как вампир, навис тот самый брюнет только уже с растрепанной укладкой и крайне злобно уставился на меня. Уж не знаю, что он собирался делать с синеволосой девушкой, то ли поцеловать, то ли голову откусить, но я точно поняла, что если я сейчас же не исчезну, то голову откусят мне.

«Извините» провалилось куда-то в горло и застряло там, и, как я не силилась, мне удалось лишь побулькать губами что-то невразумительное. Двери стремительно захлопнулись, и далеко не прогулочным шагом я уже отдалялась от этой злосчастной комнаты.

В голове моей не было ни единой мысли, кроме как убраться отсюда побыстрее. Мне всё казалось, что этот демонический брюнет думает теперь, что я преследую их, и вот-вот кинется меня догонять. Но двери больше не отворялись, сколько я не оглядывалась. Я спокойно выдохнула и сменила шаг неуемного параноика на прогулочный. В коридоре по-прежнему не было ни души, и я вдруг дошла до самого его конца, завершением которого был удивительный балкон.

Он был полукруглый, открытый, очень большой, наверно, размером с целую комнату, и отделанный в каком-то античном стиле с маленькими колоннами, которые имели ионические капители. Мне непременно захотелось на нем побывать, уж тут-то ничего не должно со мной приключиться.

Я без труда справилась с дверями и вышла на свежий воздух. Было тепло, но, если ветер все же немилостиво подувал, то кожа покрывалась мерзкими мурашами. Но, несмотря на это, вечерняя свежесть была прекрасной. Становилось темнее, луна загоралась ярче, звезды потихоньку рассыпались бисером по небу, а из-за горизонта надвигался ночной мрак. И чем ближе к нему, тем больше появлялось на небе этих загадочных излучающих свет массивных газовых шаров. Где-то снизу доносились популярные танцевальные хиты, но здесь все же царствовал голос ночи. Все пространство окутала тишина, и слышен был лишь шум деревьев и стрекот кузнечиков. Наконец-то это вечер начал мне нравиться. Я позабыла все те нелепости, что произошли со мной на вечеринке, и просто наслаждалась единением с вечерней природой.

Вдруг среди душевной гармонии и истинного наслаждения жизнью мне в голову закралась мысль: «А сколько же сейчас времени?».

Слоняясь по коридорам и попадая из одного конфуза в другой, я и не заметила, как пролетели часы. Тут сердце упало вниз, как я представила, что мама мне могла позвонить, из-за шума я не услышала, и она теперь думает, что меня украли и продали в рабство. Я судорожно бросилась рыться в рюкзаке, но найти телефон в этом всепоглощающем хаосе из Зининых вещей, которые она мне запихала, мне не удавалось.

За своей возней я не заметила, как на балконе появился ещё кое-кто.

– Наидобрейший вечерочек, мадмуазель! ― послышался приближающийся развязный мужской голос, который казался мне подозрительно знакомым. От неожиданности я выронила рюкзак из рук и обернулась. Темная фигура стремительно, но пошатываясь, приближалась, и вскоре передо мной нарисовался мой не самый приятный знакомый на этой вечеринке ― парень, который был не прочь «стянуть с меня бабушкины панталоны».

Несмотря на то, что на мне не было ничего из гардероба барышень за семьдесят, и тем более панталон, я насторожилась.

Он изрядно подвыпил и устоять был не в состоянии, поэтому со всей грациозностью бросился на перила рядом со мной.

– Что, опять киснешь, как сметанка на солнцепёке? ― его тон стал настолько развязным, что он с трудом связывал слова.

Я не знала, как мне избавиться от него и от всей этой неприятной встречи, поэтому просто молчала.

– Что же ты опять скуксилась, моя клюковка? ― промямлил он с нежностью и провел рукой по моей щеке.

Я пожалела о том, что не следила за своим лицом и позволила ему скорчить неведомую мину отвращения. Зажмурившись, я отстранилась от моего невольного собеседника.

– Ой, да расслабься ты! ― он махнул на меня рукой и, отвернувшись, посмотрел на луну.

Пока он наслаждался ночной свежестью и вздыхал, я постояла ещё минуту и, подумав, что он уж забыл про меня, начала тихонько наклоняться за упавшим рюкзаком.

– Стой! ― прошипел парень каким-то приказным тоном и схватил меня за руку, словно цепями сковав моё запястье.

– Отстань от меня! ― но повышенный голос и попытка вырваться не увенчались успехом.

– Ну подожди, ― сказал он уже немного помягче и притянул к себе мое сопротивляющееся тело, ― я хотел просто немного поболтать, мне стало скучно и одиноко среди этой толпы внизу, вдруг я увидел твое лицо в проеме кухонных дверей и пошел за тобой.

«Прекрасно! Он ещё и маньяк, который плелся за мной в темном коридоре… ― эта мысль заставила меня передернуться, ― значит, он наверно видел, как я осрамилась, заглянув в комнату».

Уж не знаю теперь, что и хуже. Я замерла в его нехитрых объятиях, при условии, если объятиями можно назвать удерживающий механизм из его рук, цепко державшихся за перила по обеим сторонам от меня, что не давало мне возможности избежать неуместно маленького расстояния между нами. Скорее всего ― нет, потому что я ничего не смыслю в мужских объятиях.

Но даже при таком раскладе, я не могла улизнуть ни влево, ни вправо, и потому потупила глаза в пол. Пару раз в страхе я подняла взгляд на него, мельком он показался мне очень даже недурным, только уж больно наглым, странным, непредсказуемым, пьяным и отвратительно облизывающим меня глазами. У моего захватчика были достаточно выразительные черты лица: немного вздернутый нос и губы, немного пухлее, чем у большинства мужчин. Темные волосы неряшливо, но объемно свешивались около его лба. Освещение делало его скулы острыми до жути. Он хищно глядел на меня исподлобья большими глазами сомнительного цвета, потому что в темноте и страхе вообще трудно что-либо разглядеть. Он приблизился своим лицом и тяжело дышал в ухо, что мне показалось, будто он нюхает мои волосы.

В конце концов, мне надоели его маньяческие ужимки, и я крайне нелепо вскинула руки вверх, чтобы освободиться от этого ненормального. Но он лишь сильно схватил меня за плечи.

– Тш-ш-ш, ну куда ты собралась? Нам было так хорошо вместе…― с плеч его руки опустились мне на талию, и это не могло не настораживать.

Я поняла, что конкретно влипла. Ещё чуть-чуть и он захочет узнать, есть ли на мне бабушкины панталоны.

Его прикосновения обжигали. Захватчик слегка приоткрыл рот и стал приближаться к моему лицу. Господь! Я начала понимать, что он задумал, но не могла пошевелиться. И вот, когда между нами оставались считанные миллиметры, я не придумала ничего лучше, как со всей яростью вцепиться зубами ему в нос. Он гнусаво завыл, его руки сразу же отпустили меня и стали наоборот отпираться. А я всё не унималась и сильнее, до боли сжимала челюсти. Мы закружились на месте, и я всё-таки сообразила отлететь от него.

– Ты что больная?! ― отбросив меня, парень схватился за свой побелевший нос с глубокими следами от зубов.

Я опешила от того, что со мной происходило, от того, что со мной могло произойти, от самой себя. Я ничего ему не отвечала, да и что тут ответишь?

Я быстро схватила с пола свой рюкзак, в последний раз взглянула на ошарашенного захватчика с распухшим носом и со скоростью, с которой я даже не бегала короткие дистанции на время на уроках физкультуры, я унеслась прочь от балкона, прочь от этого парня, прочь от той несусветицы, что я натворила. Когда я почти добежала по темному коридору до лестницы, где атмосфера была более жизнеутверждающей, и мне почти уже не казалось, что меня преследует нерадивый знакомый с распухшим носом, я вспомнила, что надо бы позвонить маме.

Стоя на лестнице, я достала телефон, и мое лицо застыло в ужасе и безысходности. На телефоне горело время 22:30, но хуже было то, что ниже недобро выползли 10 пропущенных звонков от мамы. В моей голове сначала появилась сцена нервничающей матери, затем неминуемо рыдающей, по-театральному закидывающей голову и прижимающей мокрые глаза ладонями; далее обзванивающей всех моих знакомых, незнакомых и даже соседа по даче дядю Валеру, затем разочарованной в их незнании и самой рыщущей по темным улицам свою пропавшую дочь, и, в конце концов, бегущей в полицию заявлять о краже ребенка, продаже его в рабство или, может, даже убийстве…

При этом я неподвижно вглядывалась в светящийся экран телефона, будто там должен был появиться заветный исчерпывающий ответ, избавивший бы мои уши от истеричных упреков матери в следующие несколько минут, которые, когда я нажму окошко «позвонить маме», польются на меня бурным водопадом.

Но ждать было больше нельзя, ибо с каждой секундой мне казалось, что мама во главе с полицейскими, или, вернее, полицейские с мамой во главе уже мчаться по улицам города.

Я быстро нажала на окошко, после которого обратной дороги не было, и, затаив дыхание, стала ждать, когда гудки сменит срывающийся мамин голос.

– Ты совсем совесть потеряла?!! ― вдруг раздалось оглушительное визжание, я даже перепугалась, что случайно включила динамик, но это было не так.

– Мам, я… ― начала мямлить я что-то невразумительное, не имея какой-то конкретной мысли, которая бы крылась за таким многообещающим началом фразы.

– Ни слова!

– Ну я же…

– Цыц! Никакие оправдания тебе не помогут унять тревогу матери! Ты меня скоро в могилу сведешь!! Как ты можешь быть такой безответственной! Уже ведь взрослая девица, а ума не хватает мать предупредить! Что за детский сад ― трусы в горошек! Сказала, что будешь в десять, а сейчас что, на время-то смотрела! Не смотрела, так посмотри, постыдись хоть! Полчаса уже, а от тебя ни весточки! ― голос матери из напористо-негодующего стал каким-то плачевно-скорбящим, она начала жалко похныкивать в трубку, ― я ведь думала, случилось что, ведь сейчас такое время, такие люди опасные слоняются, а ты, девушка молодая, ходишь в ночь, ведь всякое может произойти! Ох, ох, даже представить страшно!

Голос матери стал таким жалостливым, что меня совсем обескуражило. Я и не знала, что и сказать в свое оправдание.

– Мам, прости, я хотела позвонить, просто тут что-то связь плохо ловила, и я вот только увидела пропущенные звонки…

– Не ври матери! Все у тебя ловило! Я ещё не такая древняя и знаю, что если связь не ловит, то включается автоответчик!

Я прикусила кончик языка, потому что недооценила познания в технике своей матери.

– Ну не в смысле не было связи, а неслышно было, ― я придумала идею на ходу и продолжила её развивать, так как она казалась мне более убедительной, ― мы с Зиной пошли танцевать, рюкзак я на тумбочке оставила, а музыка громко играет, вот я и не услышала.

– И это ты вот хочешь сказать, что четыре часа с танцпола не вылезала? ― моя мама начала снова выводить меня на чистую воду.

– Ну-у время пролетело незаметно, ― я постаралась добавить в голос нотку беспечности, однако вышло крайне неискренне.

– Ты, конечно, всегда хорошо писала сочинения, но хватит мне тут сочинять и пулей домой! Чтобы я моргнула, а ты уже на пороге. И забирай Зину, одна не ходи!

– Хорошо, мам… ― тихо сказала я и смиренно опустила голову.

– А подожди ещё! Не клади трубку! ―мама снова перепугала меня своим встревоженным голосом, словно если я повешу трубку, случиться непоправимое.

– Что, мам? Что случилось?

– Чаёк пить будешь?

Я облегченно вздохнула.

– Поздно ведь уже.

– Ну, я поставила уже, надо пирог доедать! Так что беги скорее!

– Хорошо, мам, пока.

Выждав ещё пару секунд на всякий случай, мало ли что у неё ещё случится, я выключила телефон.

Снова тяжело вздохнув, я закинула на плечо рюкзак и стала спускаться вниз.

Спустившись на первый этаж, я начала безнадежно искать глазами фигуру Зины, чтобы напомнить ей о подруге, которую она обещала проводить до дома.

Вдруг я увидела свою закадычную, согнувшуюся в три погибели и неумышленно избавляющую себя от всего вредного для фигуры в дальнем углу коридора. Зина, видно, перебрала с крепкими напитками, и после бурного веселья для неё наступил час расплаты. Андрей, как настоящий мужчина, поддерживал волосы своей благоверной и её саму, чтобы она не сиганула в темноту угла вслед за своими рвотными массами. Так как я предварительно ознакомилась с предоставленным гостям меню, то с уверенностью могу сказать, что в течение четырех часов Зина ела чипсы, какие-то круглые жевательные конфеты, которые теперь валялись по всему дому, ещё какие-то хрустящие шарики или кукурузные палочки, обильно заливая всё это разнообразными алкогольными напитками. В волосах у Зины застрял кусок копченой колбасы ― значит, подруга была голодна. Не завидую я тому, кто будет прибираться после того, как каждый из гостей оставит какой-нибудь свой грязный сюрприз в темном углу.