Наследство опального генерала

Предисловие

Сюжет романа «Наследство опального генерала» практически полностью придуман автором. Но грош цена была бы роману, если бы автор в своих фантазиях не опирался на конкретные даты, цифры и документальные свидетельства описываемых событий. Просто сама по себе тема, поднятая на страницах книги, настолько актуальна и неоднозначна, что волей-неволей автору приходилось усмирять полёт воображения и опираться на документально подтверждённые факты. Но и здесь – признаюсь честно! – приходилось многое додумывать и сочинять…

Прообразом одного из главных персонажей, о котором в романе сказано довольно много, но при этом он ни разу так и не появился на страницах книги, – генерала Зенкевича – послужил реально существовавший советский, а впоследствии российский генерал Анатолий Демьянович Кунцевич, с именем которого до сих пор связано множество тайн и совершенно необъяснимых событий. Вероятно, спецслужбы некоторых стран могли бы дать исчерпывающий ответ, но они, увы, молчат. Едва ли нам удастся разгадать в ближайшем будущем, каким человеком был генерал на самом деле, и как в действительности сложилась его судьба. Официальная версия его гибели, как ни странно, ставит больше вопросов, чем даёт ответов. Гриф секретности скрывает от нас многие свидетельства и документы из того не столь уж и далёкого от наших дней времени.

Автор позволил себе немного пофантазировать и предложил свою схему развития событий. Надеюсь, что в качестве одной из вероятных версий происходивших событий его предположения вполне могли иметь место.

Часть 1

Взаимопроникновение языков у нас в Израиле – совершенно замечательная вещь. И крайне любопытная. Иврит – это, конечно, наше всё, но выучиваем мы его, приехавшие из разных стран, а без этого никуда не денешься, довольно однобоко и, как бы я сказал, с уклоном в свой родной язык страны исхода. И, наоборот: спустя какое-то довольно непродолжительное время, даже разговаривая между собой, мы почти не замечаем, как органично в родную речь вклиниваются становящиеся паразитами ивритские слова. И мы уже не знаем, как выразить без этих словечек свою мысль на языке, который, как нам казалось раньше, мы всегда знали в совершенстве.

А так как нашего русскоязычного брата в Израиле уже больше миллиона, то и становятся эти родные-инородные вкрапления чем-то само собой разумеющимся. Вот, например, расхожее словечко «беседер1». Как без него объяснить кому-то, даже из своих, что ты с ним согласен, понял мысль собеседника и нисколько ему не возражаешь? А, кроме того, в этом слове ещё тысяча оттенков, выражающих самые различные эмоции. Как, впрочем, и во многих других ивритских словах, ставших нам жизненно необходимыми.

Взять общеупотребительное израильское выражение «хаваль а-ля зман2». Перевести-то его дословно проще простого – «жаль времени», а по смыслу здесь целая гамма душевных переживаний. Это и разочарование, и укор, и обида, и ещё чёрт те знает что. Когда услышишь такое в свой адрес, знай, что ты близок к тому, что тебя готовы вычеркнуть из списка хороших парней или надёжных работников. Девушка с тобой разругается в пух и прах, знакомый больше не позвонит по телефону, а приятель по Фейсбуку просто забанит… Тут, брат, держи ухо востро.

Я уж не говорю о двух других замечательных словах, особо любимых в разговорах нашими великосветскими дамами, недоучившими язык страны проживания и потихоньку теряющими язык страны исхода. Это легендарные «мамаш3» и «давка4». Никакой нагрузки они, как выясняется, не несут, зато служат прекрасными связками, заменяющими, но не исключающими в беседе излюбленное коренными израильтянами мычание «э-э…».

Таких ивритско-международных слов можно привести не один десяток, даже не сразу вспомнив их по причине того, что они уже плотно засели в наших мозгах, и не сразу догадываешься, откуда ноги растут. В языковой же метрополии эти словечки вызовут, в лучшем случае, недоумение и непроизвольное вращательное движение указательного пальца у виска твоего оппонента. Увы, проверено практикой.

Так же и исконно русские слова органично вливаются в местный иврит сперва на положении слов-паразитов, а потом всё нахальнее и нахальнее претендующие на статус общеупотребительных и почти литературных. Чего стоит только наше излюбленное и слегка адаптированное под ивритскую грамматику «кибенемат», переводить которое, надеюсь, русскоязычному человеку не надо. Этакий мощный отсыл к такой-то матери куда ярче и образней традиционного ругательного посыла «лех ле-Азазель» к невинному полубиблейскому-полубулгаковскому чертяке по имени Азазель. Местный человек реагирует на это бурно и гневно, а наш – только посмеивается, как над детишкой, притащившей из яслей первое бранное словечко…

Да и вообще, наши родимые ругательства давно и по-хозяйски полноводной рекой влились и до сих пор вливаются в океан возрождающегося иврита, обогащая его красочной цветистостью и неповторимой образностью. Без наших исконных ругательств речь моих и не только моих соотечественников была бы скучной и невыразительной. Да и с нашим русскоязычным братом общаться аборигенам без подобных точек пересечения было бы намного сложнее. Это вовсе не означает, что мы – какие-то грубые и злоязычные «понаехавшие» гунны, просто… просто мы дополняем друг друга тем, чего у каждого недостаёт. Наша епархия – ругательства и образные, яркие эпитеты. Великая русская литература, балет и космос – ах, оставьте это, пожалуйста, здесь это никому не интересно! Вот если бы какой-то Миклухо-Маклай привёз новых бус и зеркал…

Подобные лингвистические открытия время от времени посещают мою начинающую седеть голову, тем более, на нынешней моей работе её занять почти нечем. Вот и тренируемся потихоньку в сочинении подобных перлов остроумия, правда, когда настроение хорошее. Когда кто-то его портит, тогда шарики в черепной коробке начинают прокручиваться в обратную сторону, и мысли становятся злыми, колючими, а порой даже трагическими. На ум же приходят исключительно упомянутые бранные выражения – как на русском, так и на иврите. А следом – арабские, английские, французские и ещё бог знает какие. И уже не разберёшь, что тут круче. Всё из того, что отложилось в памяти, идёт в ход.

Изредка я записываю отдельные фрагменты диалогов на бумагу, прикидывая, что когда-то непременно сочиню эпохальный роман о нашей репатриантской жизни в Израиле, и этим романом будут зачитываться все подряд – даже те, кому эта жизнь не интересна и не близка. Хотя эти-то как раз зачитываться не будут. Оно им надо? Свои бы бывшие земляки снисходительно пролистали будущую книжку и не строили козью морду при виде обложки, на которую я непременно помещу какое-нибудь ключевое общеупотребительное слово позабористей…

И хоть за моими плечами московский литературный институт имени Горького, работу по специальности найти в Израиле мне так и не удалось. Впрочем, и в стране исхода нет больше таких работ, на которые требовались бы специалисты моего профиля. Разве что рыночная торговля китайским ширпотребом или традиционная излюбленная котельная в придачу к романтической дворницкой метёлке. Так что я не сильно заморачивался с поисками. Тут не только литераторы, но и журналисты остались без дел, поэтому… Книжки можно писать и в домашних условиях, находясь в свободном полёте, а вот на хлебушек насущный приходится зарабатывать каким-то другим, менее интеллектуальным трудом, и не исключено, что физическим. И это, увы, более необходимо сегодняшнему обществу, нежели создание нетленных литературных шедевров.

И как в воду глядел.

Сегодня у меня самая лучшая, наверное, профессия на свете – работаю в мебельной мастерской, строгаю деревяшки и собираю мебель по заказам израильских трудящихся. Богачи, конечно, покупают готовую мебель в фирменных магазинах, а человечек попроще идёт в такую, как наша, мебельную мастерскую.

Мне нравится резать и строгать душистое тёплое дерево, подгонять детали будущих шкафов и сервантов по размерам, покрывать лаком гладкие поверхности, когда на твоих глазах вдруг начинает проявляться и оживать, словно по волшебству, причудливая фактура древесины. И это мне, как несостоявшемуся инженеру человеческих душ, всегда интересно и загадочно.

Выдам даже такую крамольную мысль, что наши характеры – а о чём ещё рассуждать творцу нерождённых шедевров?! – очень напоминают эти древесные фактуры. Взять, например, дуб. Напрасно ассоциируют его с тяжеловесностью, твёрдостью и непреклонностью. Глубокие, тщательно прочерченные слои без резких поворотов и изгибов – чем вам не характер нордического и уверенного в себе человека? А бук? Нежные, не сразу различимые пласты, к которым необходимо тщательно присмотреться, чтобы понять их красоту и благородство. Карельская берёза – всегда напоминает нежное женское тело с его причудливыми полуокружностями и потрясающими по красоте изгибами. Можно бесконечно разглядывать загадочный и скрытый эротизм рисунков на поверхности из карельской берёзы… А ясень, орех, груша? С виду очень похожи друг на друга, а приглядишься – у каждого свой неповторимый характер, свои достоинства и причуды. Как у людей… Я даже не говорю о красном или розовом дереве с их яркой «индивидуальностью» и непохожестью. Но интересней всего мне почему-то разглядывать фактуру сосны. Да-да, самой простой и широко распространённой банальной сосны с её чётко вычерченными, словно скупым пером средневекового японского каллиграфа, разводами, подчинёнными каким-то своим тайным и непреложным законам, переходящими и завершающими друг друга… Характеры, честное слово, наши человеческие характеры, в чём-то неуловимо схожие и одновременно всегда разные…

Впрочем, совсем не о том я собирался рассказывать, хотя об этом сегодняшнем своём увлечении могу так же повествовать день и ночь. Кому-то это, может, покажется интересным, кому-то скучным, но с каждым днём я, наверное, всё-таки становлюсь старше и мудрей, потому что меня всё меньше занимает внешняя мишура и блёстки современной суетной жизни. Той жизни, которая всегда на поверхности. Меня больше тянет, как тех же любимых мной старых японских поэтов и графиков, созерцать потаённый ручеёк, цветок, ничтожную травинку, в которых отражается вся наша вселенная. И даже больше, чем вселенная. Люди этого, чаще всего, не замечают или не хотят замечать, хотя подспудно, наверное, об этом догадываются…

Этот невзрачный человечек незаметно протиснулся в распахнутую дверь мастерской и принялся неспешно расхаживать, разглядывая выставленные образцы мебели, а потом остановился у большого, во всю стену стенда с образцами древесных фактур. Этот стенд я придумал и сделал своими руками, любовно и по собственной инициативе, хоть наш хозяин не просил этого.

Я, конечно, сразу обратил внимание на этого человека, как и на всех перспективных клиентов, приходящих к нам выбрать или заказать мебель, но особо присматриваться к нему не стал. Ничем из общей массы он пока не выделялся, и никаких вопросов от него не поступало. Как бы я определил его по своей древесной классификации – ясень…

Хоть это, в общем-то, и не моё дело, а хозяйское, но я подошёл к мужичку и вежливо поинтересовался, сразу догадавшись, что с ним можно разговаривать на русском языке:

– Вам чем-то помочь, уважаемый? Вы хотели бы заказать у нас какую-то мебель?

Мужичок неуверенно пожал плечами и пробормотал:

– Пока нет. Я просто зашёл внутрь немного остыть от солнца на улице. Жарища там неимоверная, а у вас кондиционер работает… Я могу немного здесь побыть? Вы не возражаете?

– Пожалуйста. Может, хотите холодной водички? Принести?

Уж, не знаю, почему я стал испытывать симпатию к этому «ясеню», но хозяин, если бы находился рядом, точно отправил бы его на улицу. Сразу определил бы, что это ротозей, а не перспективный денежный заказчик. Такие, как он, прекрасно обходятся шкафами и диванами, подобранными на свалке и отреставрированными собственными руками.

– Спасибо, – он отхлебнул глоток воды из разового стаканчика и вдруг спросил, – а кто вы по настоящей своей специальности? Я же вижу, что столярничать недавно начали.

– Что-то неправильно делаю? – усмехнулся я. – Не так дрель или рубанок в руках держу?

– Нет. Просто по вашему лицу видно, что на прежней родине вы совсем другое образование получили. Не столярное.

Если говорить честно, такие разговоры у меня уже в печёнках сидят. Соплей и обид на неизвестно кого в этой стране от нашего брата, нового репатрианта, всегда выше крыши, а толку от жалоб и обличений ноль. Все мы в «прежней жизни» были директорами, космонавтами и заслуженными артистами, вот только здешнему народному хозяйству эти наши замечательные качества и прежние заслуги не понадобились. А пригодились руки, которыми мы можем пилить, строгать, снимать апельсины с веток, прокладывать дороги в пустыне, подметать улицы. Свой выбор в новой для нас реальности мы делаем, вопреки всеобщему убеждению, ежедневно и на протяжении многих лет. Даже добравшись до каких-то высот. Правда, ассортимент возможностей невелик, но… не нравится имеющееся – меняй сферу деятельности, шевелись активней в поисках, только не притормаживай и не плачь в очередную подвернувшуюся жилетку. Если можешь, учись и продолжай заново штурмовать уже взятые когда-то на прежней родине вершины, а за ними будут новые, но и для них нужны силы, желание и воля…

Ни о чём этом с незнакомым человеком разговаривать я, естественно, не стал, лишь кивнул ему головой и отвернулся.

– Вы на меня обиделись? – не отставал он и подкрался поближе.

– Нет, конечно, с чего вы взяли? Сами-то вы, наверное, совсем недавно в стране? Поэтому вас и интересуют подобные вещи. Скоро вам надоест об этом говорить.

– Вы правы. Ещё полгода не прошло с моего приезда. – Мужичок вздохнул и отвёл взгляд. – Найти работу по специальности почти невозможно.

– В вашей ситуации нужно сперва язык выучить, а потом уже о работе думать. А вы кто по специальности?

– Инженер-химик. Раньше работал в фармацевтической промышленности.

– Хорошая профессия, – улыбнулся я, – непременно найдёте себе что-нибудь подходящее. Главное, не унывать и упорно пробиваться.

– Эх, ваши бы слова да богу в ушки…

– Вы один здесь или с семьёй?

– Семья пока там, – он неопределённо махнул рукой в сторону, – хотят сперва посмотреть, как я устроюсь на новом месте, а потом будут решать, ехать сюда или нет.

– То есть могут к вам и не приехать?

– Что вам сказать… – Мой собеседник огорчённо помотал головой и вдруг спросил. – А когда вы работу заканчиваете? Может, посидим где-нибудь в кафе, попьём пива, поболтаем? А то я совсем тут дошёл до ручки и одичал – не с кем словом переброситься. Все заняты своими делами. Максимум, двумя-тремя словами объяснят, что безумно устали или опаздывают на важную встречу, и дальше по делам побежали…

Не знаю почему, но мне стало жалко своего неожиданного собеседника:

– Сейчас особо срочной работы нет, поэтому хозяин не станет возражать, если я уйду, скажем, через час. Устроит?

– Хорошо, я зайду за вами.

После ухода мужичка, имени которого я так и не узнал, некоторое время я раздумывал о том, что не очень-то сладко приходится таким, как он, приезжающим в одиночку и, казалось бы, расчётливо оставляющим семью на прежнем месте жительства до лучших времён. Семье-то, конечно, хочется приехать на всё готовое, но как им объяснить, что собственную квартиру, которой в одиночку никогда в жизни не купить, даже имея хорошую по местным меркам зарплату, ему никак не потянуть. А ведь хочется и создать вокруг себя мир, в котором всё комфортно, спокойно и обжито… Только чудес на свете не бывает. По крайней мере, мне ещё ни разу не доводилось встречать человека, сумевшего без особых усилий взлететь к вершинам, а вот упавших и погрузившихся на самое дно нищеты и безысходности – сколько угодно. Не уверен, что мой собеседник из числа везунчиков. Как, впрочем, наверное, и я. Хотя мне грех жаловаться…

Однако через час, как мы договаривались, никто за мной не зашёл. Потеря, в принципе, небольшая, поэтому я неторопливо собрался и вышел на улицу. Можно было, конечно, сразу отправиться домой, как я поступал всегда, но… раз уж был разговор о кафе и пиве, то не отказываться же от запланированного удовольствия!

Идти одному в кафе мне не захотелось. Уныло сидеть в уголке, прислушиваться к разговорам за соседними столиками и разглядывать пузырьки в высоком стеклянном стакане – такое времяпрепровождение в одиночку никуда не годится. Тоска смертная. Тем более, мне не хотелось шума и громкой музыки, от которой вибрирует и подпрыгивает стул под тобой. Нет, лучше в кафе не идти.

В ближайшем магазинчике я купил три бутылки «маккаби»5 и решил расположиться в скверике неподалеку от набережной, где всегда полно людей, но, по крайней мере, не такая зелёная тоска, как в кафе.

Размышлять ни о чём не хотелось, и я принялся безразлично разглядывать гуляющую публику. Тем более, солнце уже заходило, и с моря потянуло приятной прохладой. Натруженные за день мускулы потихоньку приходили в норму, а ноги наоборот приобретали приятную лёгкую расслабленность.

Посижу ещё пол часика, решил я, а потом отправлюсь домой традиционно смотреть новости по телевизору и спать. А что ещё светит человеку, честно отработавшему день, ни с кем не поссорившемуся, короче, обычному планктонному червячку, доживающему свою короткую и ничтожную жизнь в доступных и незамысловатых развлечениях? Пиво, телевизор и подушка…

– Простите, я могу здесь присесть? – раздалось за спиной.

Я обернулся и с удивлением посмотрел на невысокую загорелую женщину в огромных светозащитных очках, держащую под мышкой сумочку с длинной оторванной лямкой.

– Пожалуйста, – пожал я плечами, – как я могу быть против?

Женщина присела на край лавки и принялась незамедлительно пристраивать оторванную лямку на место. Краем глаза я наблюдал, как она тужится согнуть растянутое металлическое кольцо, но силёнок у неё явно не хватало.

– Дайте мне, я попробую, – наконец, нарушил я тишину.

– А вы сможете? – Дама недоверчиво посмотрела на меня, но сумку протянула.

Пока я разгибал, а потом сгибал кольцо, она с интересом разглядывала меня, потом придвинулась поближе, и неожиданно я ощутил, как она касается меня своим довольно упругим бочком. Пахло от неё каким-то тонким ароматом духов, хоть я и не специалист по запахам, но запах был действительно приятный и волнующий.

– Вот, пожалуйста. – Я протянул ей сумку и посмотрел в лицо.

– Даже не знаю, как вас отблагодарить. – Узкая смуглая ладошка легла на мою руку, и я ощутил, какая она горячая и чуть влажная.

Наверное, между мужчинами и женщинами всё-таки время от времени проскакивают какие-то волшебные искорки или – как их называют? – флюиды, которые без всяких дополнительных слов или намёков дают каждому понять, насколько он или она необходимы партнёру, притом не сегодня и не завтра, а именно в это самое мгновение, и тогда самые невыполнимые и сокровенные желания исполнятся сразу же. Никакая наука этого не объяснит, да и кому это надо? Это чувство, порыв, жгучее мимолётное желание, замутнённый рассудок…

Я не монах и никогда им не был. Правда, и увлекался дамами не так уж часто, чтобы хвастаться перед кем-то своими гусарскими похождениями или вести летопись соитий, наподобие пушкинских списков, но… что было, то было. Чего уж тут скрывать.

Её горячая ладошка спокойно лежала на моей кисти, потом я аккуратно её повернул, и вот уже ладошка легла в мою ладонь. На моё пожатие она ответила своим слабым пожатием.

– Светлана, – коротко представилась она и спросила, сразу переходя на «ты», – а тебя как зовут?

– Игорь.

Свободной рукой она сняла свои тёмные очки в пол лица, и вдруг я увидел её глаза – зеленоватые и какие-то глубокие-глубокие, без дна. Даже не знаю, какими словами их описать, но таких глаз я раньше никогда не встречал. Правый глаз слегка косил, но это только придавало женщине дополнительный шарм. Наваждение просто какое-то!

– Идём? – коротко спросила она и встала со скамейки, не вынимая своей руки из моей.

Никогда у меня ещё не было такого стремительного знакомства с женщиной, поэтому я молча встал и неуверенно потянулся за пакетом с двумя оставшимися бутылками пива.

– Куда пойдём? – срывающимся голосом спросил я.

Прозвучало это, наверное, немного глуповато, и я тут же покраснел от своего нахальства.

Светлана усмехнулась и, снова надев свои очки, ответила:

– Можно ко мне в гостиницу. Я приехала сюда по туристической визе и поселилась тут неподалеку…

По дороге я забежал в магазин и купил бутылку хорошего сухого вина и апельсины. На большее у меня фантазии не хватило. Всю дорогу до гостиницы она держала меня под руку, и я всё время ощущал её упругий и горячий бок…

Не знаю, что происходило со мной. Я-то думал, что почти вышел в тираж, потому что такого со мной не происходило уже долгое время. В розовой юности, когда бурлила кровь и каждую ночь в воспалённом мозгу прокручивались сладострастные эротические картинки, одна смелей другой, всё это было как бы в норме, но сейчас… Это было неожиданно и даже пугающе, но… приятно. Приятно до помрачения рассудка.

Оказывалось, что годы ни на что не повлияли, сознание всё так же туманилось, по спине перекатывалась та же сладкая морозная крупка, что и в юности, голова отказывалась соображать и трезво просчитывать возможные последствия своего достаточно опрометчивого поступка. Правда, опыта теперь, конечно же, было больше. Но какой тут, к чертям, опыт, если всё происходило как бы внове!

Мы со Светланой не спали почти всю ночь, пролетевшую, надо сказать, мгновенно, и лишь утром, когда начало светать, устало задремали. Перед тем, как смежить очи, я лениво подумал, что на работу к себе в мастерскую, наверное, сегодня не попаду. Ну, и ладно, как-нибудь оправдаюсь перед хозяином. Врать ничего не стану – он тоже мужик, понять должен, ведь и сам далеко не безгрешен. А больше мне оправдываться не в чем и не перед кем.

Обычно сны, которые снятся мне ночью, я не запоминаю, но этот сон почему-то остался в памяти, и я потом несколько раз прокручивал его и всё пытался понять, что это было. А снилось мне, что я лечу в каком-то странном мультяшном мире, вроде того, что был нарисован в битловском фильме «Жёлтая подводная лодка», вокруг меня пёстрые разноцветные существа, названий которым нет, и эти существа стремительно проносятся мимо, занятые какими-то своими делами, и никто на меня не обращает внимания. Но я упрямо лечу, и подо мной какая-то невообразимая мрачная бездна, дна которой не видно, как в неё ни всматривайся. А на душе всё равно светло и легко. Только вниз лучше не смотреть…

Странно всё это было. Хоть ни в какие предзнаменования и мистику я не верю, но ведь не случается же такое беспричинно…

Разбудил меня какой-то тихий разговор, который вёлся неподалеку от кровати, где я мирно почивал, зарывшись в подушки. Первый голос принадлежал моей новой приятельнице Светлане, а второй был незнакомый мужской. Моментально подхватившись, я сел на кровати и стал непонимающе осматриваться по сторонам.

Светланы рядом со мной уже не было, но она никуда не исчезла, а сидела, полностью одетая и причёсанная, в кресле у низкого журнального столика посреди гостиничного номера. Рядом с ней, на соседнем кресле, восседал какой-то крепкий мускулистый мужчина в джинсах и светлой полосатой рубашке.

– Кто вы? – удивлённо, но не очень испуганно спросил я у него. – Что вы здесь делаете?

– Доброе утро, Игорь! – ответил он и неторопливо закурил сигарету. – Одевайтесь, я подожду. Не будете же вы беседовать со мной в таком пикантном наряде.

Стесняться мне было некого, поэтому я быстро натянул брошенные впопыхах у кровати брюки и майку, сунул в карман закатившиеся под кровать ключи и телефон и встал около столика в ожидании объяснений.

– Понимаю, что я здесь в гостях, – начал я первое, что пришло на ум, – и не мне требовать у хозяйки номера каких-то объяснений, поэтому спрашиваю непосредственно у вас, молодой человек: что вы здесь делаете? Простите, именем вашим не интересуюсь, потому что оно мне совершенно неинтересно.

– Что я делаю в этом номере? – переспросил мужчина и усмехнулся. – Ого, как агрессивно! А мне казалось, что вам будет несколько неудобно, ведь вас застали в номере с незнакомой женщиной…