Гетерозис. Хроники боли и радости
– Ничего странного. Мы не уверены, что они мертвы.
– Тогда где же они?
– Не знаю.
– Вот именно. И мне плевать на горстку психов. Единственное, что меня волнует, так это то, откуда взялся этот гребаный лифт и куда делся ваш предшественник? Вам все ясно?
– Да.
– Тогда работайте.
Далее время тянулось невыносимо долго. Прошла неделя или две прежде, чем я смог встать на ноги. Ни Доктора, ни Ассистента я не видел за все это время ни разу. Лишь парочка медсестер и каких-то смурных врачей периодически появлялись и исчезали. Но я знал, что они всего лишь ждут своего часа. И, в конце концов, часы бытия барабанной дробью отбили этот самый миг счастья.
Тогда они пришли за мной. Меня привели в комнату, какие часто показывают в кино. Голые стены, в центре стол и два-три стула, а еще огромное одностороннее зеркало. Мне предстоял допрос, это было очевидно.
Лишь спустя полчаса в комнату вошел Геннадий Петрович. Видимо они хотели заставить меня понервничать, созреть для допроса.
– Как вы себя чувствуете?
– Значительно лучше.
Мы молча смотрели друг на друга в ожидании подвоха, но он все не появлялся негодник.
– Я понимаю, вы злитесь на меня…, – начал Ассистент.
– Злюсь? На что я должен злиться?
– Ну, этот небольшой эксперимент серьезно пошатнул ваше здоровье.
– Так ведь я всего лишь вещь, ваша собственность. И вы творите со мной, что вам только в голову взбредет. Захотите – отпилите полбашки, а то и вовсе отправите в сумеречную зону. Так что моя злость ничего не меняет.
– Вы не правы.
– Да ну? Неужто?
Наверное, в данной психушке врачи были изощренными фанатами всяко разных пронизанных скоросшивателем собраний сочинений. И вот Ассистент предложил ознакомиться с очередным из них.
– Год назад между пятым и четвертым этажами здания неожиданно появился лифт. Неожиданно потому, что лечебница никогда не имела лифтов. Возможно, он появился и раньше, но именно с этого момента стали пропадать охранники. Мой предшественник, доктор Гросбмайн, догадался, что источник неприятностей – таинственный лифт. Видимо охрана время от времени пыталась исследовать этот феномен, и с ней происходило что-то нехорошее. Судя по всему, это была последняя догадка Гросбмайна. Зайдя в лифт, он и сам исчез.
Среди документов, предложенных мне на рассмотрение, было множество фотоснимков, но уловить в них нечто достойное внимания мне не удалось.
– От меня вы чего хотите?
Геннадий Петрович резко оживился от моей встречной реплики. Стало ясно, что я избавил его от долгих и нудных попыток завуалировать истину далеких от благородства побуждений.
– Когда Гросбмайн исчез, Доктор решил больше не рисковать медперсоналом и опечатать лифт. Но мне удалось убедить его продолжать эксперимент на пациентах.
– Вы – больной.
– И кто это говорит? Шизанутый маньяк. Но опустим лирику. Главное в другом. Вы – единственный выживший. И я хочу знать, что там…
– Нет.
– Что?
– Я сказал «нет». Вы ничего от меня не узнаете.
В воздухе стало расти напряжение. Но я знал, что раз моя задница резко возросла в цене, Ассистент не посмеет распять меня на месте. У меня был козырь. Он хранился у меня в голове, а значит лоботомия мне не грозила.
– Вы еще пожалеете.
Это была угроза.
– Обязательно, – сказал я, провожая его взглядом до двери.
Впрочем, мое торжество продолжалось недолго. На смену прянику примчался кнут и, как назло, представлен он был моими нелюбимыми санитарами.
– Будешь вести себя по-человечески?!
Первый удар пришелся в солнечное сплетение. А потому, даже в случае моего согласия с предложенным директивой поведения, я вряд ли бы вымолвил хоть что-то.
Однако с пониманием и логикой у санитаров не срослось. И в результате я тотчас получил ещё с десяток тумаков.
– Говори!
– Фак!!!
– Не хочешь говорить?!
С трудом отдышавшись, я умудрился съязвить:
– Как ты догадался?
И тут же получил прямой удар в нос. Потом дубасили меня еще долго и нудно. И даже трудно сказать, что было невыносимей – рожи санитаров или их кулаки.
В конце на радость изумленной публике вновь появился Ассистент.
– Гена – ты лох, – прошептал я разбитыми губами.
– Рад, что ты еще не сдох, – ответил Ассистент и сделал санитарам знак рукой.
Сквозь кровянистый туман я видел на его лице ухмылку, такую же, как тогда, в момент моего отбытия в сумеречную зону. По злобе из меня вырвалось:
– Сука…
Когда санитары тащили мою тушу по коридорам, мне было уже на все насрать, даже на стервозное дежа вю, говорившее о том, что нужно как-то менять свою жизнь, переполненную потерей сознания. К счастью, меня не бросили в подвал к крысам, а аккуратно уложили на кровать.
– …я-орпаак-оыо…
– Что? – спросил санитар в ответ на издаваемые мной звуки.
Но я и сам не знал, что хотел сказать. Возможно, хотел, чтобы они убирались к черту. И, быть может, они меня поняли правильно, так как быстренько убрались восвояси.
Я же еще некоторое время наблюдал за тем, как Леночка сосет большую двустволку, а кто-то третий пердолит ее голую жопу. И я думал:
– Как я могу спасти кого-то, если не могу спасти себя самого???
Странные каменистые коридоры всегда уходят глубоко под землю. На этот раз я шел за ними. Глубоко-глубоко. Туда, где притаилась тьма. Я знал, что она ждет меня. А потому отчаянно хотелось крикнуть, завопить и заранее возвестить о себе, о своей боли, своих сомнениях и о чем-то еще, способном пронзить все существо своей безмерно смертельной нежностью.
– Стой, кто идет?!
– Свои…
Сторож, глядя на меня, недоверчиво прищурился. При тусклом свете факела его кривая гримаса выглядела устрашающе.
– Свои здесь не ходят…
– И то верно, – ответил я и бросил в его цепкие клешни мешок золотых.
Однако в закромах моего бытия не было свободных миллионов минут на болтовню с очередным пройдохой.
– Господин, вы еще вернетесь?! – крикнул мне вслед Квазимодо.
– Навряд ли.
Меньше всего хотелось встретить в пути еще какого-нибудь идиота. И вовсе не потому что мне жалко раздавать добро направо и налево. Просто вся эта суета отвлекала от главного. А что было главным? Ответить на этот вопрос было сложнее всего. Точнее умозрительно этот шаг был фактически невозможен. Но и само существование этого места входило в список из ряда вон происходящего.
– Но оно существует…, – прошептал я с некоторой опаской, словно боясь, что оно вот-вот исчезнет, испарится, улетучится, а также, возможно, сделает что-то еще, к чему я не готов, о чем я даже не догадываюсь.
И дабы убедиться, что самого ужасного еще не случилось, я осторожной ощупью дотронулся до стен коридора. Изъеденные веками, истерзанные отчаянием тысяч плененных ими душ они прятались здесь среди тьмы и одиночества. Даже вездесущие крысы покинули их, отправились куда-то еще, где есть тепло, живая плоть, где можно вкусить сладкую кровь и обглодать хрустящие кости. Да, их стада давным-давно убежали прочь, попутно проклиная всё и вся своим испуганным писком.
Внезапно я почувствовал ладонями нечто. Некое мимолетное ощущение, словно по стенам пробежала легкая дрожь. Будто после долгой спячки они наконец-то проснулись, немного потянулись и чуть-чуть поиграли усталой мускулатурой.
– Торопись…, – донеслось из темных и мрачных глубин.
Можно было и это списать на нечто кажущееся, но я знал, зачем пришел. И оно тоже знало. Оно ждало. И я заторопился.
Еще несколько пролетов по винтовой лестнице и я еще на дюйм приблизился к самому сердцу тьмы.
– Ты дразнишь меня!!! – закричал я, беснуясь во тьме.
– Конечно, – отозвалось не где-то, а прямо в моей голове.
– Сука, – сорвалось с моих обессиливших губ.
Я уже толком и не знал, что больше меня гнетет: бессилие и неспособность оправдать затраченные стремленья или же страх того, что тьма не простит мне слабость.
И этот страх заставил меня присесть, задуматься, осмыслить пройденное и прицениться к предстоящему. Рука легонько скользнула по чему-то влажному и я понял, что присел вовсе не на каменистый бордюр.
– Я нашел тебя! – вырвалось из груди.
В этом возгласе не было ни радости, ни восторженного трепета, и даже панический страх перед тьмой, перед ее тайнами и мрачными существами, населяющими ее просторы, вмиг улетучился. Осталась лишь горечь осознания, что все действительно так, как и предполагалось, что на самом деле даже долгожданная тьма не способна ни чем удивить меня новым.
– Ты кто?
Ах, опять все тот же глупый и никчемный вопрос.
– Я?
– Конечно.
Хозяин тьмы смотрел на меня и видел то, к чему стремился его гость.
– Когда-то меня звали граф Пихто. А что теперь? Все в прошлом. Колодец душ забрал меня с собой…
Напоследок мне хотелось увидеть лицо хозяина, того, кто существовал среди этих мрачных коридоров из века в век, без толики сомнений ласкающий пряные локоны тьмы и знающий о себе не больше, чем нужно.
– Я просто хотел…
– Знаю…, – отвечал хозяин, сжимая мой череп адской хваткой рук.
– Я…
– Не нужно лишних послесловий, – напевал он, заглушая мои крики и стоны, – И коль не суждено вам стать, не станете вы им…
И как бы наподобие восторженных оваций по стенам разлетелись склизкие мозги.
На этот раз меня никто не предупредил о новом сеансе мордобоя. Да и зачем? Лучше как есть. В форме сюрприза.
Об внезапном подарке судьбы я узнал едва мой череп случайным ненароком ударился о порог камеры дознания.
– Вы сегодня как-то не в форме! – воскликнул Геннадий Петрович, усмешливо взирая на меня сверху вниз.
– Иди в зад!! – брызгая негативом, ответил я.
Даже всецело понимая всю абсурдную безвыходность ситуации, я как-то все же пытался выглядеть достойно. И видимо поэтому не оставлял надежды съездить своим тюремщикам по мордасам. Но куда там… Их было больше, а стальные оковы прислуживали исключительно негодяям и подонкам.
– Хватит! – пользуясь превосходством обстоятельств, Ассистент мог позволить себе схватить меня за волосы и силой донести свое мнение, – Я хочу знать, что ты видел. И даже не пытайся запудрить мне мозг своей телепатией.
Пришлось харкнуть ему в рожу.
Ассистент молча утерся и дернул за рубильник. Помню, я еще подумал, что идея избавиться от лишних электролитов была не такой уж и дурацкой.
– Что получил, козлина?!? – экстазируя вопил Геннадий Петрович и практически пританцовывал твист возле моей электрической кушетки.
Когда рубильник вернулся в исходное положение, я попытался вернуться на уровень здравомыслия. Но разве нормальному человеку могут в дурдоме дать хоть минуту покоя? Тут же пристанут с расспросами:
– Ну как? Лучше соображается?
– Бесподобно! Что у нас дальше? Грязелечение???
Только вот врачебный консилиум имел свое мнение на мой счёт. Еще пара-тройка сеансов и я с трудом разбирал где лево, где право.
– Смотрите-ка, а кто это там побежал…
Ассистент направил взор туда, куда указывал мой скрюченный палец… Но ничего не увидел.
– Не смешно Мугамба. А скоро станет совсем печально…
Естественно, он мне не поверил. Да и с чего бы ему верить? Ведь даже я сам не верил в то, что маленький человечек может бегать по краю дверного окошка.
– На этот раз тебе конец, хохотун хуев! – гневно заявил Геннадий Петрович, протягивая руку к рубильнику.
– Ну, вот и все, – подумал я.
Оставались лишь миллионные доли мгновений, спустя которые меня ждало нечто новое, неизведанное. Остановка сердца, смерть…
Я хотел даже испугаться, но не успел. Что-то нежно тронуло мои руки, что-то мягким одеялом легло сверху, приютило голову у меня на груди и прошептало:
– Не бойся, милый… Не бойся…
И неожиданно мне стало так легко, так сладко, словно я только что…
– Гарри, ты готов?
Я знал, что дамочка не примет другого ответа. Да и зачем все портить, когда она так сладко ебется?
– Конечно, дорогая! – ответил я, выбираясь из постели.
– Не боишься?
Мысли клубились вокруг последнего вопроса: «Боюсь ли я?» И действительно, как насчет страха. Прикуривая сигарету, я еще масштабней расширил границы паузы.
– Так что?
– Наверное.
– И это все?
– Видимо.
Безусловно, я ждал чего-то необычного, сверхъестественного, потаенного… Это ожидание гнобило меня много дней и ночей… И лишь оказавшись на грани, я понял, что боюсь. Боюсь не кого-то или чего-то. Это был страх правды, боязнь увидеть реальность. И страх заставил закрыть глаза.
Она обняла меня. Нежно-нежно. Словно мягкое покрывало. Но стало трудно дышать, точнее вообще невозможно. Пришлось открыть глаза.
– Что за муть?! – прекрасная идея.
Но неудачная. Все встало на свои места. Муть есть вода, а призраки есть люди.
– Нет!!! – заорал я, но вода поглотила мой крик.
Истошные усилия, буль-буль и силуэты где-то там за пеленою мути.
Боль, страх и неспособность что-то изменить…
Нет, нет, еще раз нет!!!
Паника овладела мной. Но самым ужасным было то, что все они были совсем рядом и не понимали, что я еще жив…
– Прощайте, Гудини.
Ее прощальный поцелуй вскипятил меня в последний раз, а кто-то думал, что это всего лишь воздух…
Открыв глаза, я поблагодарил Бога, что все это было всего лишь сном, ужасным кошмаром. Но оглядевшись, осознал изрядную поспешность своих выводов.
Я лежал на полу. Кругом была кровь. Ни трупов, ни людей, ни кого-то еще. Только я, вездесущая кровь и электрическая кушетка, смятая в нечто несуразное.
– Да уж…
Пытаясь подняться, я ощутил дрожь во всем теле. Таковы бывают последствия лечебных процедур. Но нужно было торопиться. Чтобы здесь не произошло, меня вряд ли ждало теплое и душевное продолжение.
Выбравшись враскорячку из камеры дознания, я побрел по сумрачным коридорам. Царила гробовая тишина, и людей нигде не было видно. Будто все мирно спали или же вымерли.
– Последнее подходит больше, – прошептал я, покидая холл клиники под нервное подергивание света галогеновых ламп.
Снаружи было жарко, темно и все также тихо. Лишь неутомимые насекомые-полуночники продолжали чавкать в траве.
Впереди ждал лес. Именно ждал. И не было каких-либо сомнений в обратном. Многие километры зеленой поросли сомкнулись вокруг маленького одинокого существа и сладострастно ждали, когда же я войду в их зыбучее и страждущее лоно. И я вошел.
И там, в глубине лесов, где нет ни севера, ни юга, ни света, ни тьмы, ни времени, ни пространства, я упал на колени перед иссохшим колодцем. И человек в черном капюшоне напоил меня своей кровью, но взглянув на него, я не увидел лица, ибо было оно тьмой вездесущей.
Том II
Реабилитация
Так Вы говорите, что нужно лечиться?А кто-то вчера предложил мне подмыться.Наверное, в этом какой-то был смысл,Быть может, чувак тот в миру Гостомысл.А Вы вот несете какую-то чушь,Бумагу заляпала едкая тушь.Хотите узнать, что я вижу во тьме,Тогда приходите под вечер ко мне.Вам выделят место за утюгомИ будите жить потайным пауком.Границы событий, времен и людейИсчезнут под всплеском безумных идей.Трагичные жилы, бездонности звук —Подобия жизни снимите сюртук!Возможно, тогда Вы увидите свет,Который скрывал безрассудства берет.И тихие вопли, и женственный стон —Все это возникнет из похорон.Каких погребений? О, милый мой врач,Ну, Вы прям какой-то проклятый Кумач.Слагаете звуки в безумие слов,А я же просил пробежать между строф.Ну ладно, сажайте меня под замок,Ведь это возможность сглотнуть свой комок,Застрявший над пропастью жизни и смерти,И это довольно печально, поверьте.– Так Вы говорите, видели свет?
– Ну да. Что-то типа того.
– А как-то поточнее…
– Что значит «поточнее»?
– Как бы Вы могли описать это явление?
В приступе панического волнения я украдкой взглянул на часы.
– А разве мы не должны уже закончить?
Мозгоправ нервно сжал губы и, не сводя с меня пронзающего взгляда, уточнил:
– В моем распоряжении еще семьдесят четыре секунды.
– Кошмар, – мелькнуло где-то в башке.
Даже за это ничтожное время психоаналитик способен свести с ума. Но самое главное, я до сих пор так и не уловил, что ему от меня нужно. То ли в его задачи входило производство сумасшедших из ничего, то ли сам он был особо наидичайшим психом.
– Три месяца, господин Казанский…
По сути, я даже не слушал его. Такова была своеобразная защита от алчных попыток докторишки покопаться в моих мозгах. Но время от времени приходилось выдавать какие-нибудь творческие фразы, дабы отмазаться и вновь погрузиться в процесс самосозерцания.
– Да-да…
– Господин Казанский, Вы в очередной раз игнорируете нашу беседу…
– Да нет же…
Видимо в этот раз я доподлинно смахивал на неверного муженька, пойманного в момент ебли лучшей подруги. Оставалось только скорчить невинную мину и заявить, что пальпация не выявила патологий.
– Лично я не против… Валяйте дурака, если Вам это нравится. Однако нашему всеобщему начальству это не по вкусу. У них нет лишних средств на оплату вашей амнезии, тем более что амнезией здесь и не пахнет.
– Но…
– Не перебивайте! У Вас был шанс высказаться, но Вы предпочитали молчать. Поэтому комитет по нетрудоспособности дает Вам последние три недели, чтобы доказать реальность Вашей болезни.
После циничных слов мозгоправа внутри меня проявилась давящая пустота. Словно ко мне со всех сторон подступило безысходное одиночество, и словно это чувство не было для меня в новинку. От чего даже стало немного страшно.
– И что мне делать?
– Для начала забудьте про Доктора, заблокируйте эти воспоминания и сосредоточьтесь на том, что было до и после. Потом мы все обсудим.
– Хорошо.
– И вот еще что, – он протянул мне нечто миниатюрное, – это вам пригодится.
Прозвенел звонок, и мы распрощались.
Хорошие новости прошли мимо меня, и потому очень хотелось побыстрее добраться до дивана. К тому же лифт подоспел вовремя. В нём меня дожидалась моя любимая минетчица – крашенная блондинка с силиконовою жопой. Как только мы уединились, она поняла все без слов и нажала на паузу. Дальше как обычно. Впрочем, здесь и сейчас мне было совершенно насрать на мадам, стоящую передо мной на коленях и активно сосущую мой член. Я достал из кармана подарок мозгоправа и нажал на запись.
Аудиофайл № 1
Док сказал, нужно начать сначала. А где это начало? В каком незыблемом измерении скрывается его суть и нужно ли вообще колошматить страшные тайны истории моей жизни? Несомненно, это дурацкая затея, которая, скорее всего, выйдет мне боком. Но что уж тут поделать? Придётся рискнуть.
Первое, что я помню, это зеркало. Мое отражение пытливо смотрит на меня. Словно я маленький щенок, выползший из-под дивана и увидевший нечто тайное, почти потустороннее, врага во плоти. Кажется, еще чуть-чуть и я тявкну. Но нет. Что-то останавливает меня. Нечто не менее таинственное, чем мое собственное отражение в зеркале. И я оборачиваюсь.
Я в комнате. Какие-то люди мельтешат, проходя то туда, то сюда. Кто они? Я пытаюсь проследить их путь. Никто из них не обращает внимания на мое присутствие. Видимо слишком много забот и хлопот навалилось на всех этих человеческих существ. Но самое странное, все они мне очень хорошо знакомы. Откуда? Как подобная информация могла оказаться в моей голове?
– Лёшенька, что с тобой, милый? – это ласковый возглас за моей спиной.
– Бабуля! – я бегу к краснощекой морщинистой женщине и обеими руками ухватился за ее талию.
– Ну, ну… Ты чего? – спрашивает она, нежно теребя мои волосы на макушке.
– Скучаа…
Бабушка тихо улыбается и, взяв меня за руку, ведёт за собой. И я уже не обращаю внимания на жителей муравейника. Они стали мне безразличны. Будто их и вовсе нет, будто они всего лишь декорации к внеочередной сказочной истории. И в этой сказке есть добрая фея, которая проведет маленького принца сквозь страшный дремучий лес человеческой суеты.
Мы выходим во двор, заросший ярко-желтыми одуванчиками, и, неторопливо добравшись до скамейки, усаживаемся. Ярко светит солнце. Кто-то подбегает ко мне и лижет руку. Этот кто-то смотрит на меня добродушными глазами, склонив голову и высунув язык.
– Вот и мой подарок, – говорит бабуля, – Его зовут Спайдер.
– Спайдер? – спрашиваю я, осторожно трепля зверюгу за уши, – А что это значит?
– Это важно? – отвечает бабушка.
– Гав! – добавляет пес.
Мы переглядываемся и весело смеёмся.
Прошло несколько дней прежде чем муравейник затих. Последний взгляд на его оголенные потроха навевает тоску. Все эти негодяи, суетившиеся здесь все это время, вынесли все, что можно и все что нельзя. Остались лишь голые стены, да паутина, наросшая местами.
– Ты готов? – спрашивает бабуля, держа меня за руку.
Я знаю, что нужно идти, но почему-то медлю. Словно нечто среди этих голых и обшарпанных стен не хочет меня отпускать, словно пугающая тишина говорит со мной на своем непонятном живому миру языке.
– Лёша…
Старая женщина будто выдёргивает меня из забытья. Я собираюсь со своими детскими мыслями. Я вновь весел.
– Мы готовы, бабуля, – говорю я и, крепко хватая фиолетового медведя за торс, иду вслед за ней.
На крыльце нас встречает Спайдер. Он приветственно виляет хвостом.
– Ув-ву-вуф…
– Молодец, молодец…
Бабушка пытается уговорами охладить его слюнявый пыл повизжать. Но псу не знакомо понятие переезда, как впрочем, и остальные особенности человеческого быта. Для него, маленького щенка с гладкой шерсткой, весь мир представлен диковинным существом с единственной целью – ублажать его нужды. И все, что против, воспринимается визгом негодования…
Мне было года четыре, не больше. И я мало чем отличался от своей живой четвероногой игрушки. Но уже тогда мне стало ясно, что мир не так прост, как мне кажется и что желания – опасная штука.
Между тем Спайдер уже негодовал от дефицита внимания и, не понимая сути происходящего, вцепился зубами в первого попавшего врага. Им оказался фиолетовый медведь, которого, по его мнению, я слишком интимно тискал.
– Ав-вав-вав…
С особым предвкушением щенок причмокивал ухо медведя и, мотая головой из стороны в сторону, тащил его на себя. Подобная вакханалия чем-то напоминала неандертальцев, не поделивших кусок добычи.
Завидев такое безобразие, бабушка открыла сумку и, отыскав там кость, вручила ее псу. Тот сразу подобрел и, как только отворилась задняя дверца автомобиля, запрыгнул на кожаное сидение. Едва заметно пробежавшая по лицу шофера мина, не сулила даже намека на восторг. Но что он мог поделать против навострившей уши зверюги с костью в зубах, которая пялилась в зеркало заднего вида.
Мы забрались в машину с меньшим энтузиазмом, чем наш четвероногий приятель. Бабушка была чрезмерно задумчива, и казалось, что мысленно она пребывала очень далеко, в стране назойливых проблем и нерешенных вопросов. А я был слишком весел и беззаботен. В моем волшебном мире отсутствовало добро и зло, и всё моё существо было пронизано непрерывным экстазом от каждой новой эмоции или очередного явления, процесса, поступка… Жизнь только начинала постигаться, и мне было сладко.
– Поехали, – сказала бабуля нервным стоном.
Шофер сплюнул в приоткрытое окно и с рожей космонавта, ненавидящего космос, двинулся с места.
– Побыстрее. К вечеру мы должны быть на месте.
Шофер вновь едва заметно скорчил очередную из своих мерзопакостных мин и с ложной вежливостью ответил:
– Вас понял.
За окном неторопливо пробегали леса и поля. Населенные пункты провожали нас безразличным взглядом. Временами мы тормозили на светофорах, и мне удавалось всмотреться в лица мимолетных прохожих, которые неустанно спешили куда-то по своим безликим делам.
И все это было весьма и весьма скучно. Даже бедный песик выглядел понуро. В его больших и добродушно-нежных глазах отражалась бездонная тоска по свободной беготне. Временами Спайдер даже поскуливал, как бы напоминая своим хозяевам, насколько ему погано от этого никчемного путешествия.
Зато с какой безрассудной радостью он выскочил из машины, когда мы наконец-то оказались на месте.
– Вот мы и дома, – возвестила бабушка, помогая мне выбраться из стальной колесницы.
– Просто чудненько, – прошептал я, оглядываясь.
И действительно, мой новый дом выглядел довольно неплохо. Мой прежний каменистый бункер стыдно было даже сравнивать с этим архитектурным чудом. Массивный замок из древесной породы величественно рос в самом сердце фруктовых садов. А его резные компоненты и доподлинно фольклорная роспись игриво переливались с лепестками цветущих роз.
– По лицу вижу, ты доволен переездом, – сказала бабуля.
– Еще бы, – ответил я.
У калитки нас ждала… Даже сказать сложно кто именно. Если разбираться в родословной моей семьи, то она приходилась троюродной внучатой племянницей моей бабушки. Ее отец пропал восемь лет назад на золотых приисках в Сибири, а мать в последнее время совсем съехала с катушек от таблеток и спиртного и теперь достойно отдыхала в близлежащем дурдоме. Так что доченьке-милашке ничего не оставалось, кроме как жить у дальних родственников. Ведь что ни случись, у всех нас хата оказывается на самом краю и родную сорочку не отодрать от тела никаким усилием.