Из коробочки. Рассказы и рассказики

© Эдуард Эстерис, 2018

ISBN 978-5-4493-2952-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мира мерцание

В пять лет я радовался миру,

в десять – пытался его понять,

в семнадцать – готовился покорить,

в тридцать – устраивался в нем поудобнее.

Сейчас надеюсь,

что он отпустит меня с миром, не слишком мучая напоследок.

Невеста

В тихие воды смотрелась, словно невеста в зеркало. Маковку еще бы поновить, позолотить. К празднику обещал трактирщик. За сына. Не довелось покрасоваться. Убили парня.

«За здравие государя императора. За победу над супостатами!» Тянется запах сладкий, смертный. Тяжело вздыхают бабы.

«Хватит! Мужиков на бойню гонят! Дети с голоду пухнут! Долой!»

«У Бога только мироедам тепло! Нас не спас! Бей!»

Нутро золоченое выпотрошили. Тело белое обезглавили. Ишь, прочна оказалась. Не ломится, не валится.

Будет вместо ладана – солярка. Вместо молитв – лязг инструментов. Послужила богатеям, теперь народу послужишь. Побыла боярышней, побудь теперь девкой-батрачкой.

Сколько лет прошло? Камню ли годы считать. Нет давно машинно-тракторной станции. Опустела деревня. Только ласточки под сводами гнезда вьют.

И вдруг… Вспомнили о ней. Вычистили-вымыли, починили. Благолепие. С верхотуры видать, издали черный жук ползет. Батюшка поспешает, службу служить. Праздник сегодня великий. Из города приедут. А как же. Говорят, здесь место особое. А в деревне три старухи остались. Пройдет праздник, останется она опять одна-одинешенька. Платье новехонькое, маковка золотая. Словно невеста в мечтаниях. Сбудутся ли?

Кай

(история деревенского пса, рассказанная его хозяйкой)

– В деревне без собаки нельзя. Как без собаки? Из тридцати домов, в двенадцати только постоянно живут. В некоторые еще на лето приезжают, как на дачу. Город близко, всякая пьянь норовит поживиться. Напротив нас генерал летом в доме живет. А зимой нет никого. Раз вечером пришли пограбить, ладно, соседи вышли с фонарем, да спустили собаку, так спугнули, но все равно воры кое-что унесли.

У меня мама живет в доме весну, лето, осень. Одна, мы к ней только на выходные приезжаем, да отпуск проводим. Как ей без собаки?

Собака должна быть серьезная, не шавка-жучка какая-нибудь. У нас пес был, Каем звали. Его из питомника милицейского продали по дешевке, потому что в выбраковку пошел, всей статью и ростом овчарка, а глаза желтые, волчьи, и мордой на лайку похож. Видно, лаячья кровь примешалась. И нравом непрост. Мы его поначалу на площадку собачью водили, чтоб научить хоть простым командам, сидеть, лежать, да фас. Инструкторша говорила:

– Ну и питомец у вас, ведь все-то выучил, да делает только, если захочет.

И правда, скажешь ему: «сидеть» или «голос!» А он этак голову наклонит, посмотрит внимательно, оскалится, будто насмехается. Захочет – выполнит команду. Ладно уж, если вам так хочется, могу. А не захочет – встанет и в сторону отойдет, не исполнив. И ничего с ним не сделаешь. Как будто понимает, что это все так, не главное. Главное – дом охранять. Тут уж он был на высоте. Лаял грозно, как положено, по-пустому не гавкал. Раз мужик чужой во двор забрался, так он его повалил и держал, пока я не вышла и не велела отпустить.

Озорник он, конечно, был, просто ужас. Мать его кормила, а что не так, так веником. И он умудрился ей мстить. Посмотрит, как она над грядками нагибается, прыгнет сзади, и повалит. Кусать не кусал. Другое дело, мог за руку зубами взять и держать, но осторожно. Пьяных страсть как не любил, и не любил, когда внуки мои возились, вроде драки. Тут он сразу ринется разнимать, за руки хватать.

Кот у нас был, Борька. Пока щенок рос, они играли, спали бок о бок, а как вырос, стал кота доводить. То за шкирку его по двору таскает, то, хуже того, в лужу примется макать. Я ему:

– Брось кота, ирод, ведь ты с ним дружил, из одной миски жрал!

А он желтыми глазами своими уставится, кота отпустит лениво этак. И никакого раскаяния. Кот так потом и пропал у нас, сбежал от такой жизни.

А еще любил на ежей охотиться. Ежи по ночам в сад забирались, должно быть, через дырки в сетке. Придут и ну по клубнике шастать. Кай ночью на цепи обычно не сидел. Вот он учует ежа и давай ловить, а еж в клубок скатится. Пес его и так и эдак, катает по земле, только что в землю не вобьет, злится, шум, лай. Приходится вставать, брать фонарь и отнимать ежа, а не то спать не даст и клубнику помнет.

Своенравный он был, нрав бандитский. Уши болели у него, так только мне давался лечить, да и то, случалось, зубами прихватывал. Но все равно, дельная собака.

А погиб через любовь. Стала к нам ходить лаечка одна. Красивая, сама рыжая, а голова черная, я таких и не видела никогда. Мы ее Кармен прозвали, но не знали, чья. Бывало, встанут они друг против друга напротив сетки и нюхают, долго так могли простоять. Он, если захочет, легко через сетку перемахивает, а она не может. А как-то смотрим, она у нас во дворе, и Кай ей лучшую кость тащит. Не сразу поняли, как же она к нам попадает. А потом углядели, что там, где частый малинник возле забора, они вдвоем лаз под сеткой подрыли, каждый со своей стороны. Мы, конечно, ход закопали, Кая на цепь, к чему нам чужая собака. Но долго его на цепи жаль держать, мы уехали, а мать пожалела, с цепи спустила. И надо же, Кармен как знала, пришла, понюхали она друг друга, постояли по своему обыкновению, будто обсудили, как быть, да он как махнет через забор, разве удержишь. Мать думала, пес нагуляется и вернется, ан нет. Потом только нам рассказали, что лайка была из соседней деревни. И под домом хозяйки ее эти двое вырыли нору. Стали жить как волк с волчицей, щенки появились. Женщина эта молоком торговала, самогоном тоже не брезговала, и ходили к ней. Кай и прежде пьяных не жаловал. А теперь, должно быть, злился, рычал, кидался, за семейство свое боясь. Пьянчуги деревенские и надумали его извести. Втроем сговорились. Уж не знаю, как, но смогли веревку на шею ему накинуть, потащили в лес. Говорят, страшно убивали, палками, а он визжал и плакал, так что с дороги слышно было. Мне сказали потом, кто и как Кая нашего… Встретила как-то одного из них и говорю:

– Что ж ты собаку-то мою?! Ведь знал, что моя, привел бы, я б тебе еще и денег дала…

Ну, что с него, алкаша, взять, молчит.

А в следующую зиму все трое умерли. Один с пьяных глаз под поезд попал и насмерть, другой – от болезни, печень сдала, а третий сгорел с матерью вместе в доме, и от дома одни головешки остались. Мать свою он колотил зверски. А бабки по деревне потом шептались, мол, это им за пса такая судьба… Болтовня, конечно. Такие пропойцы были, что не дай бог.

Кая жалели мы. Бандюга, гордый, но хорош был. Так и погиб ведь не за сладкий кусок, за любовь. Теперь другая овчарка у нас. А как иначе, в деревне без собаки нельзя.

Розы на Невском

Милочка шла по Невскому. Кое-где дотаивали остатки снега. Блики плясали в лужицах, вспыхивали в стеклянном глобусе на крыше «Дома книги». Голубое, белое, золотое – небо и солнце. Черное и красное – парень в морской форме идет от цветочного ларька с охапкой роз прямо к Милочке.

– Это вам, – девушка осторожно приняла колючий стебель.

– Спасибо…

«Подводник… И глаза не улыбаются»…

А даритель двинулся дальше, раздавая цветы направо и налево, девушкам и старухам.

Две подружки весело чмокнули моряка в щеки. Пожилая дама в сиреневой фетровой шляпке недовольно бросила: – Вот ведь, выдумал, если деньги лишние, бедным бы отдал…

Подводник пережил аварию. Не такую, о которой сообщают в новостях. Локальную, о которой не принято распространятся. Потому что все обошлось, и ни к чему портить репутацию флота. Пожар в отсеке. Он успел вытащить товарища, но тот умер от ожогов. А у него над головой снова оказалось небо, не стальной потолок и толща вод. Солнце, розы, красивые девушки… И надо снова пробовать жизнь на вкус…

«Надо же, попала под раздачу…» – грустно усмехнулась про себя Милочка. «Странный… Наверное, у него что-то хорошее случилось…»

У нее не было парня, а цветы дарили только сослуживцы в день рождения или на Восьмое марта.

У нее в голове завелись бабочки

У нее в голове завелись бабочки. Разные. Бледно-желтые махаоны с синими окошечками по зубчатым краям крыльев, небесно-яркие маленькие голубянки, мрачные мнемозины, чьи крылья в черно-белую клетку напоминали о дуализме мира, и еще какие-то совсем непонятные, одно крыло красное, другое белое, а два других – оранжевые, как на детских рисунках или рекламном плакате. Чтобы их описать всех, понадобилось бы предложение-«гусеница», такое длинное, что к его концу легко забылось бы, где жили все эти выставочные экземпляры.

Бабочки копошились, шуршали лапками, пытались взлетать. Казалось, в этом шебуршении слышится: – Выпусссти нассс, выпусти нассс…

Как неудобно, когда в голове вместо умных мыслей о благоустройстве мира, или хотя бы о том, что повкуснее сварить на ужин и какую кофточку купить к лету, возятся насекомые! Ладно бы еще, тараканы. Сегодня тараканы в голове – почти что признак нестандартности, «изюминки». Но бабочки? Нарядные, изящные, с нежными крылышками… В темноте, запертые в костяном шаре…

Это случилось в первый раз в невесомой тишине вечера. Бабочка выбралась на волю и закружилась под зеленым колпаком настольной лампы. Мохнатая, неяркая, но такая живая и уютная. Пришлось срочно погасить лампу, открыть окно, чтобы выпустить ее в ночь, не дать опалить крылышки.

Они выползали и вылетали. Ранний рассвет позволил видеть, какие они. После первой, хоть и неброской, но целой и ладненькой, появились более яркие, крупные. Но все с изъянами. У одной помято крыло, у другой стерся рисунок, у третьей поломаны тоненькие усики. Некоторые, едва взлетев, падали с жалобным шорохом. Их становилось все больше и больше. Все меньше и меньше было среди них таких, которые смогли вылететь в распахнутое окно. Все больше и больше хрупких созданий падало на пол, и, пару раз трепыхнувшись, застывало пестрым мусором.

И наконец, последняя, бледная и слабая, кое-как уселась на стену, как будто не собираясь никуда улетать.

Будильник. Подъем. Завтрак… Ах, да, что-то в комнате слишком много пыли… Надо бы подмести…

Губки накрашенные

Что губки накрашенные разжала?

– Здравствуйте, – говоришь…

– Ну, здравствуй, коли не шутишь.

И пошла, такая вся из себя, даром, что мы однолетки. Губки в ниточку, шапочка из норки, шубка новехонькая. В этом году, небось, прикупила. На работу спешит, а как же. А работа у нее, известное дело, бумажки в своей бухгалтерии перебирать. Сядет этакая к компьютеру, пальчики холеные на клавиатуру положит. А там чай-кофей, с подружками перекинется словцом, что да где купила. А то я не знаю, как они там работают. Я в этих учреждениях тоже наработалась. В машбюро. Сократили меня. Теперь вот мусорщица. Поутру выхожу, открываю дверь мусоросборника, и высыпаю в машину ящики. Зимой холод, летом вонь. Да мне не привыкать.

Спину что-то прихватило… Еще два дома обслужить, и в палатку к Нинке. Ну да, грязная я, одета кое-как, и водочкой не брезгаю. А ты, соседушка, без меня бы в мусоре своем потонула, а? Здороваешься… Вежливость оказываешь… А сама имени моего не помнишь. Ишь, ухоженная вся, ровно как в телевизоре. Тебе что, живешь одна, все для себя… А я всю жизнь на своих мужиков положила. Колька, муж, на стройке вкалывал… А потом работу потерял, этих, черножопых наняли… А мужик мой выпивал, да… Да если не пьет, это ж разве мужик? Так, дрисня одна…

Тьфу, псина бродячая опять сюда трусит… На, вон кость, жри… Что зыркаешь? Я тя счас! Эх, псина… Мы с тобой…

Все… Последний подъезд… Теперь к Нинке. Нинка смотрит жалостно, но молчит. Ей ведь продать надо, а кому и что… А я приду домой, выпью… И плевать на соседку с ее шубкой… Вон, на обед идет, голову держит как прынцесса… И для кого нарядная такая? Мужика-то нет у нее, и не было никогда… А мой Колька… По молодости так любил меня… как вспомню… до сих пор в жар бросает… Поколачивал по пьянке, не без этого… Эх… на кладбище бы съездить… Давно не была… Не дождался сыночка. Вася в Москве на рынке торговал, да что-то там случилось у него, драка, «тяжкие телесные повреждения», сказали… уже третий год в колонии…

Соседка… Сама одинокая, так все ей не так… Ничего не скажет, только губки сожмет в гузку курью, да я ведь вижу, как смотрит… Музыку громкую мой парнишка включал, в подъезде курил с компанией… А мне что делать, отцу покой нужен, не пускать же их в квартиру…

Ууу… холеная морда… Погоди… сдохнешь в одинокой постели, и вспомнить нечего будет… А я пойду, водочки куплю… Согреюсь… Буду думать, как сынок вернется…

Ледниковый период

Люблю порядок. Правильное положение двери – закрытое. Вечерами задерживаться в лаборатории надолго – удел разгильдяев. Если работать интенсивно, а не бла-бла-бла разводить, все успеешь за восьмичасовой рабочий день. И на столах нечего держать всякие финтифлюшки и колбы пустые.

Ну да, сегодня и я задержался. В «холодной» комнате прибор забарахлил. Надо же, в насосе трубка лопнула. Придется за новой идти.

Что это? Свет погас, и дверь не открывается… Тяжелая такая, деревянная, по старинке, с хорошей теплоизоляцией. Ну-ка, навались…

…Бля… кто-то снаружи меня запер. Нет, чтоб проверить комнату. Аспиранты, чтоб их, ньютоны…

– Люди!!!! Выпустите меняяяяяя!!!!

Дааа… хрен докричишься. Все по домам разошлись. Мобильник в обычной комнате на столе остался. Что делать-то? Дочка обидится, губки надует:

– Папка, ты же обещал мне с сочинением помочь…

А Надя? Ох… Вчера, когда я с Илоной Васильевной разговаривал по телефону, так на меня смотрела… Прямо Горгона-Медуза. Конечно, Илона …фигурка… ммммм… не чета моей курочке. Но у нас с ней совместные исследования. Эх, не надо было жену на летний пикник с собой брать… А теперь, ну точно Надька решит, что я… Мобильник ведь не отвечает.

…Сколько я уже тут? Красный глаз прибора издевается в темноте. Главное, ноги замерзли, а от этого… ну в общем рефлекс такой есть. Отлить ну просто необходимо.

Черт… Шарю по столам… Осторожно ощупываю и потряхиваю колбы. Есть! Нашел! Пустая, большая, литра на два, с широким горлышком… Одной проблемой меньше.

Теперь буду делать приседания, помнится, читал, как зэки в карцере спасались от холода. И раз-два-три, и раз-два-три…

Спина гудит… Но потеплело…

А еще наверняка на столе есть мешалка с подогревом. Сейчас поищу, включу, хоть руки согрею. Шарю по столу, раздается тонкий писк… Мышь! Сволочь, тяпнула за палец! Как они только пролезают сюда? Пептон, наверно, жрут.

…Больно… А вдруг у нее туляремия какая-нибудь… Черт с ней, с мешалкой. Буду прыгать и приседать, и думать не про Илону, а про статью… да именно про статью…

Проблема поиска новых антибиотиков является актуальной… Бред, сколько можно начинать с одних и тех же слов… Брееед… Кажется… кажется, там кто-то есть…

– Людииии!!!

Свет! На пороге испуганная аспирантка Анечка.

– Василий Васильевич! Я… мне только буфер для диализа сменить…

– Все нормально… – едва шепчу я застывшими губами и выбегаю в тепло коридора.

Утром вооружаюсь отверткой и плоскогубцами и сдираю с треклятой двери солидный шпингалет еще советских времен. Умели ведь делать… Потом вынимаю из сумки пластмассовый стаканчик сметаны и подманиваю кота по кличке Микроб, которого давно уже прикормили наши любительницы животных:

– Кыс-кыс-кыс…

Он делает презрительную морду, дергает хвостом, но все-таки идет за мной. Открываю «холодную», ставлю сметану на пол. Говорят, одного запаха кота достаточно, чтоб мыши утихомирились. Проверим. Еще пептон надо убрать в стеклянную тару. Палец все еще саднит. В горле расцветает простуда, дочка, наверное, «тройку» принесет… А Надя… Путевку, что ли ей купить, куда-нибудь на теплое море…

Мэр

Cергей Михайлович работал инженером-программистом в пенсионном отделе. Хотя, каким еще программистом? Программы отлаживать, следить, чтоб вирусов не было, новые компы закупать. И какой Михайлович? Сережей коллеги звали, солидные дамы в основном. Хотя и сам он к своим тридцати пяти выглядел основательным: даже животик, несмотря на все усилия, образовался. Работа сидячая, что поделать. Но зарплата для маленького городка неплохая. Да и школьный товарищ, Генка Пеночкин, владелец самого большого гастронома на перекрестке проспекта Новаторов и Парковой улицы, частенько приглашал то 1с-бухгалтерию отладить, то новый компьютер собрать для сына, то еще что-нибудь по мелочи. И неплохо платил. Генка вообще не жлоб. Пару лет тому назад без проблем дал взаймы денег на поездку к морю. Так хотелось жене на годовщину свадьбы сделать подарок. А еще у него в баре можно было недурно посидеть в компании приятелей, потягивая неплохое пиво и не опасаясь нарваться на школоту в неадеквате. А что, неужели нельзя раз в неделю отдохнуть?

С Димоном и Петром можно обо всем поговорить. Сегодня речь зашла о грядущих выборах мэра. Досрочные выборы. Прежний ушел в отставку «по состоянию здоровья». Все знали, что проворовался, даже дело заведено было, но шло ни шатко, ни валко. Подозреваемый без конца лечился, а тем временем прятал концы в воду.

– Кого выбирать будем, мужики? – вопросил Сергей, – Никонова? Глупо. Он в области за УЖКХ отвечает, все что мог, разворовал. Боится, что посадят, хочет у нас отсидеться. Левченко? Да вы что! Он наш, когда-то, мало кто помнит, конную школу для детей придумал, сумел выхлопотать деньги на содержание, на тренеров, а сам всего год продержался, лошади чуть не попередохли, дети им из дому таскали, кто что сможет, а тренерами он жену и тещу определил. А последнее время в районном комитете спорта заправляет.

Отворилась тяжелая дверь, и ввалился сам. Генка любил иной раз в бар нагрянуть. Не то для «хозяйского глаза», не то просто так.

– О, Серега! О чем спич?

– Да мы насчет выборов. Кандидаты как на подбор – жулик на жулике. Стоило ли Александрова гнать, чтоб этих на шею посадить.

Генка расстегнул дорогое пальто и присел на свободный вертящийся стул.

– А что, мужики, а давайте… вот Серегу в мэры. Городок у нас невелик. Все друг друга знают. За него все бабульки проголосуют. Как-никак, в пенсионном отделе. У меня кое-какие рычаги есть.

– Ты что, Гена?! Может, ты снова попытаешься?

– Нет, меня опять не выберут. Буржуев народ не любит. Нужен человек с образованием, но не болтун. Чтоб нигде не засвеченный. Серега, давай. Сколько можно терпеть хамов этих. Александров вообще в последнее время офонарел. Что ко мне в магазин, что к другим, придет и требует самое лучшее, хоть бы раз заплатил. Или начнет «на день города» пожертвования собирать, а из них неизвестно сколько к его лапкам потным прилипнет. Я, конечно, не обеднею, но противно же.

– За идею надо выпить, – провозгласил Димон. Сергей не воспринял происходящее всерьез. Под пиво можно хоть в президенты выдвинуться. Развеселился, стал предлагать пункты программы:

– Мы центральный Дата-центр сделаем! Все компьютерные фирмы будут у нас базы данных держать. Фирму «Флора» создадим, элитные саженцы поставлять. Агроколледж! Новые рабочие места!

– Молодец! – одобрил Геннадий, – Но про социалку не забудь. Придумай подарки ветеранам какие-нибудь. Сиротам. Многодетным. Инвалидов надо уважить.

«Классно посидели» – ухмылялся про себя Сергей, возвращаясь домой.

Но посиделками дело не закончилось. В понедельник Генка позвонил и велел прибыть к нему в кабинет сразу после работы. Программист не удивился. «Наверное, опять у него система слетела», – решил он и даже все программы для переустановки с собой захватил.

Но оказалось, что предприниматель всерьез надумал двигать школьного товарища на пост. И все завертелось. Собрания. Встречи с избирателями. Предвыборные листовки-календарики. Публикации в газете. Статью о том, как улучшить городское хозяйство, Сергей делал вместе с женой. Все-таки она за сочинения в школе всегда пятерки получала.

И все это время он чувствовал себя как на каком-то карнавале. Будто все это происходит не с ним. Будто роль в самодеятельной пьесе. Соперники играли на поле своей административной опытности, повторяли, что они – государственные мужи, знают что и как, сумеют деньги для дотационного городка добыть, а какой-то программист, ничего не понимающий в теплотрассах и борьбе с гололедицей, городу не нужен.

Но новоявленный политик победил с неплохим отрывом. Торжественное вступление в должность решил совместить с праздником города, устроенном по экономному сценарию, без приглашения залетных звездулек, силами местных самодеятельных коллективов. Получив красную ленту и букет из рук заместителя, доставшегося в наследство от старого мэра, поздравив горожан в короткой речи, Сергей убрался за кулисы и с ужасом ожидал банкета «для своих», устраиваемого на деньги Генки.

– Не надо, Ген, – пытался он за пару дней до праздника уговорить приятеля.

– Надо. И с нужными людьми познакомлю. И они увидят, что ты не с Луны свалился, а человек умный, ломать ничего не станешь.

Ничего. Выдержал банкет. Не надрался, не наговорил лишнего. Все чин чинарем.

А наследство досталось тяжелое. Не успел оглянуться, как за вывоз мусора пришел многомиллионный счет. Оказывается, прежний руководитель просто не платил. И пошло-поехало. То обрыв линии горячего водоснабжения. То авария на канализации. Детский садик торжественно открыли, отчитались перед областью, а детишек принимать нельзя: на прачечную и электроплиты денег не хватило. Долг за газ, нехватка труб, дороги во дворах разбиты так, что и летом спотыкаешься. Начальник УЖКХ только посмеивается:

– Как работали, так и будем. Подумаешь, новые правила. Да в нашей дыре никто в конкуренты не пойдет.

Письмо поступило от группы горожан: «На территории школьного сада продолжается строительство стоматологического центра. Отчуждение территории проведено незаконно. Просим принять меры.»

И тут же Геннадий позвонил: «Стоматологов не трогай. Хорошие ребята. Сам у них имплант делал. Расширяться им надо. Из других городов будут приезжать, потому что дешевле. И не забудь, землю обещал выделить под мое малое предприятие по производству упаковки. А я тебе нового начальника УЖКХ нашел. Приезжий, никто его у нас не знает, но классный парень, афганец бывший.»

И что делать? Отказать? Но школьный садовый участок давно заброшен, там только хулиганье кучкуется. Землю и впрямь надо выделить, для маленького городка и двадцать рабочих мест значение имеют. А старого начальника давно бы прогнать, и многих других неплохо бы. Присосались. Но где взять других?

Кандидат на должность оказался представительным мужчиной, орденские планки на пиджаке. Рассуждал о будущих ремонтных работах, об экономии так солидно, дельно, что Сергей перестал сомневаться, благо попросить старого лиса уйти по собственному оказалось нетрудно, достаточно было пояснить, что знаешь о его делишках. А узнал о них запросто, одна их бухгалтерш – сестра соседки, к которой жена частенько захаживала поболтать. Какие-то старые обиды, и компромат у Сергея в компьютере.

Новый начальник коммунальной службы мэру понравился. Серьезный, чувствуется, что способен на строгость. Казалось, можно ждать, что он команду обновит, дело улучшит. И вправду, начал эксперимент, уволил дворников, да к началу зимы нанял бригаду гастарбайтеров. День неплохо убирали, неделю продержались, а потом снегопад, у них старый минитрактор сломался. Что тут было! Снег не расчищают, жители кое-как тропинки протаптывают, мэра клянут на чем свет. Хорошо еще, что эту бригаду на испытательный срок взяли, без контракта, с оплатой по факту, да и старики-дворники никуда не разбежались. Наняли их обратно, они худо-бедно лопатой шварк да шварк.

23 февраля. В клубе «Боевое братство» праздник. Надо бы пойти, поздравить. Серега и пришел. УЖКХшник тоже, вся грудь в орденах. Мужикам не понравилось. Не гоже так, дружеская встреча, не официоз. Но сидят, разговаривают. И тут один из них присмотрелся к новичку, да и говорит при всех:

– Хорошо ты сказал про долг, про Родину. А скажи, отчего ты мне батареи отказался менять? И втридорога частным порядком предлагал поставить?

– Да не знал я, что ты воин-интернационалист, – попытался оправдаться начальник.

– А ты думаешь, я своими орденами везде трясти должен? А если я просто человек божий, обшитый кожей? Плачу за услуги честно. А, что с вами говорить! Чинуши все одинаковы, – махнул рукой бывший воин и пошел прочь из-за стола.

А потом из «Боевого братства» обратились куда следует и получили ответ, что такой-то ни в Афганистане не воевал, ни среди награжденных не значится. Самозванец.