Хрустальная тайна
– Понятно. А что техники?
Поднялся Пётр Рубцов.
– Всё будет в порядке. В прошлом году они у нас уже были, какое им нужно оформление, мы представление имеем. Всё необходимое у нас уже есть. О технической части, Аркадий Павлович, можете не беспокоиться.
– Хорошо, что с рекламой?
Виктория Сенягина подробно разъяснила содержание рекламной кампании, а Пётр Рубцов с места заметил, что тратить столько денег на рекламу нет смысла, можно обойтись суммой в два раза меньше заявленной.
– Это почему же? – Аркадий был удивлён, – будьте добры, обоснуйте ваши выводы.
Напрасно Клава пыталась удержать Петра, он поднялся с места и заявил, что как только народ узнает о приезде восковых фигур, валом повалит в музей.
– Все ещё очень хорошо помнят, какая чертовщина творилась на выставке в прошлом году, и упустить шанс столкнуться с привидением вживую ещё раз мало кто захочет.
Аркадий растерялся, он не имел ни малейшего понятия, о чём говорил Пётр. Елена Ивановна ни о чём таком не упоминала, а признаться в незнании того, о чём, вероятно, знал весь коллектив, ему было неловко.
– Надеюсь, в этот раз ничего подобного не произойдёт, – выкрутился Аркадий. – Спасибо, все свободны.
Ему не давала покоя информация, которой он не владел. Такого прокола у него ещё не было, поскольку он всегда знал всё и обо всех. И он решил срочно исправить ситуацию, осторожно разузнав всё у простоватого и словоохотливого Петра Рубцова.
Пётр совмещал несколько должностей. Техническое оснащение музея тоже было на его плечах, а поскольку он прекрасно разбирался в компьютерах, то и обязанности системного администратора также не были ему в тягость. По глубокому убеждению Петра, копейка никогда не бывает лишней. Его небольшая по размерам аппаратная была напичкана до отказа всевозможными приборами, от которых, как змеи, расползались повсюду шнуры и провода. Пройти к столу, расположенному у окна, не наступив на распластанные по полу коммуникационные кабели, не представлялось возможным. Понятно, что большинство посетителей его кабинета, в основном женщины, часто запутывались каблуками в клубках проводов. Ещё хуже – падали, увлекая за собой тот или иной приборчик. Пётр всегда очень эмоционально реагировал на такое непочтительное отношение к его рабочему месту, поэтому основная масса сотрудников предпочитала общаться с ним возле открытой двери и входила в аппаратную только с персонального приглашения хозяина.
Когда Аркадий подошёл к двери аппаратной, он услышал обрывок разговора Петра Рубцова и Вики Сенягиной.
– Нет, Петя, хотя сердце моё и свободно, отдам я его мужчине не только умному, красивому, что само собой разумеется, но и богатому. И чтоб непременно со счётом в Швейцарском банке.
– С такими запросами, Вика, ты никогда не выйдешь замуж. Хотя шанс у тебя всё же есть – один на миллион.
Аркадий рассудил, что если бы эта пара не хотела, чтобы их видели и слышали их разговор, то наверняка не сидели бы с открытой дверью. Он постучал, чтобы привлечь внимание собеседников к своей персоне.
– Не помешаю?
– Ну что вы, Аркадий Павлович, проходите, только осторожней, не зацепитесь за провода, – ответил Пётр. – Мы вот с мисс Реклама решили небольшой перекур устроить, чайком побаловаться.
– Присаживайтесь, – засуетилась Вика, – я и вас чаем угощу. Он у меня особенный: с корешками целебных трав и кусочками фруктов. Вкусный, ароматный, полезный, а настроение как поднимает – настоящий природный антидепрессант! Попробуйте, обязательно ещё захотите!
– Благодарю, вы так аппетитно прорекламировали свой чай, что мне действительно захотелось его попробовать. Теперь я понимаю, почему на наших выставках всегда аншлаг. Музею крупно повезло, что у него есть такой талантливый и такой обаятельный сотрудник!
Аркадий никогда не упускал случая расположить к себе людей, особенно женщин. Вика зарделась, и Аркадий понял, что его слова достигли цели. Он сел за стол, на котором вперемешку с разного цвета и размера шнурами лежали какие-то бумажки. Взгляд Аркадия привлёк карандашный набросок, напоминающий увеличенную многократно чью-то роспись. Заметив интерес гостя к рисунку, Пётр суетливо стал собирать со стола бумаги.
– Извините за творческий беспорядок, сейчас всё уберу, а то даже чашку поставить некуда.
Аркадия немного удивила та поспешность, с которой Пётр стал расчищать стол, но счёл это смущением подчинённого, к которому без предупреждения вошёл начальник. Чтобы сгладить неловкость ситуации, Аркадий обратился к Вике.
– Виктория Владимировна, а как вы относитесь к событиям, которые имели место на прошлогодней выставке питерского музея? Может быть, это подогреет интерес и к нынешнему сезону?
Вика поставила дымящуюся чашку перед Аркадием.
– Если честно, Аркадий Павлович, то я во всё это не верю.
– Как это не верю, как не верю? – взвился Пётр.
– А так. Своими глазами я этого не видела, а рассказать можно всё что угодно, особенно спьяну.
– Не слушайте вы её, Аркадий Павлович. Это она о смотрителе нашем, Степане Афончине говорит. И не был он тогда пьян, а что язык у него заплетался, так, слава Богу, что он не онемел, увидев такое.
– Интересно, как он это рассказал, не побоялся, что на смех поднимут? – Аркадий с волнением ожидал ответа.
– А как было, так и рассказал. Елена Ивановна попросила его накануне открытия выставки Малюте Скуратову сапоги почистить, запылились они при транспортировке. Он и пошёл. Сел на скамеечку, чистит и приговаривает: «Будут у тебя, батюшка, сапожки блестеть, сам царь обзавидуется»! Это он, дурень, Ивана Грозного имел в виду, который тут же, неподалёку, на троне сидел. Сказал это и поднял голову, на Малюту глянул, а тот ему подмигнул. Как увидел это Стёпка, так со скамеечки и свалился. На следующий день Малюта снова подмигнул ему, привет, дескать, приятель! До окончания выставки Стёпка в зал с фигурами не заходил, так ему не по себе было.
– Сочинил он всё, чтобы перед Еленой Ивановной оправдаться, – отозвалась Вика. – Она как раз, когда он на полу возле Малюты валялся, зашла в зал. Вот, чтобы за пьянку не выгнали, и придумал эту басню.
– Трезвый был Степан, а ты, Викуля, Фома неверующая. Как ты тогда объяснишь обморок двух посетительниц? Ты же не станешь отрицать, что двоим одновременно не могло померещиться одно и то же. И пьяными эти женщины уж точно не были!
– Что же им померещилось? – не выдержал Аркадий.
– Осматривали они выставку, перед закрытием это было. Все разошлись, а эти две задержались, чтоб без толкотни, подробненько всё рассмотреть. Подошли к фигуре Ксении Романовой. Она стояла вместе с сыном Михаилом, будущим царём, первым из династии Романовых. Одна другой и говорит: «Смотри, какой сынок у неё ладненький. Кровь с молоком, не то, что наши оболтусы». А Ксения руку к груди приложила да поклонилась кумушкам до земли, в благодарность, значит, за добрые слова о сыне. Те в обморок и брякнулись. Леночка, экскурсовод наша, долго их потом валерьянкой отпаивала.
– Двоим одно и то же вряд ли померещится, в этом я с тобой согласна, – невозмутимым тоном парировала Вика, – а что в обморок упали, так это твоя вина.
– Вот те раз – приплыли! Я-то тут причём? – От негодования у Петра густо покраснели щёки.
– А притом, – продолжала наступать Вика. – Кондиционер в тот день навернулся, в зале такая духота стояла, удивительно, что только эти две сознание потеряли. А кто у нас за технику отвечает?
– Ты с больной головы на здоровую не вали. Кондиционеры – не моя забота, их обслуживает та фирма, которая установила.
– Хорошо, – не унималась Вика, – но в обморок они упали из-за духоты, а не оттого, что кому-то что-то померещилось.
– Интересно, как ты тогда объяснишь происшествие с причёской Елизаветы Петровны?
– Очень просто. Какой-то неумехе поручили привести в порядок волосы Елизаветы. Та испугалась, что её заставят заплатить за выдернутый клок волос из музейного экспоната, оттого и придумала весь этот бред.
– Это не бред, – Пётр, казалось, взорвётся от возмущения. – Она спокойно расчёсывала волосы. Одна прядка спуталась, девочка попыталась её расчесать, дёрнула. Она же знала, что расчёсывает восковую куклу, поэтому особо не церемонилась. А та вдруг вскрикнула и рукой к больному месту прикоснулась. Ты бы после такого не потеряла сознание? Клаву спроси. Она потом со лба куклы капельки пота вытирала. Вспотеешь тут, когда тебе из головы волосы без наркоза выдирают!
– Ну, знаешь! Хотя чему я удивляюсь? Ты единственный, кто верит, что в нашем музее обитает привидение!
– Конечно, верю! Кто, как думаешь, по ночам экспонаты с места на место переставляет? Вызывала ведь Елена Ивановна специалистов по необъяснимым явлениям. Помнишь, что те выявили энергетические сгустки в некоторых местах здания?
– Конечно, выявили! Им же надо было деньги отрабатывать. Причём немалые!
– Нет, с тобой невозможно спокойно разговаривать, ты постоянно отрицаешь очевидные факты! Вот вы, Аркадий Павлович, что думаете по этому поводу? – с надеждой обратился к Орлову Пётр.
– Я думаю, что как бы там ни было, а нам эту ситуацию нужно использовать на благо музея. Не мешало бы напомнить горожанам о событиях, происходивших на выставке в прошлом году.
– Верно, – подключилась Вика. – Тогда такая шумиха поднялась, о нашем музее даже по центральному телевидению сюжет был, я не говорю уже о газетах.
– Думаю, нам надо поработать в этом направлении. Газетная статья в преддверии выставки нам и сейчас не помешает. Не лишней, я думаю, будет и интригующая заметка на официальном сайте музея. Виктория Владимировна, займитесь этим, пожалуйста. Спасибо за чай, он, действительно, восхитительный!
Глава 8
Аркадий был доволен. Он узнал, что хотел, и чувствовал себя гораздо увереннее, потому что наконец был в курсе всех музейных тайн. Теперь ему хотелось поскорее наладить отношения с Анной. Утренний разговор в её кабинете стал для него холодным душем. За те три месяца, что он работал в музее, им ни разу не удалось поговорить по душам. Аня всячески избегала общения, и это обстоятельство не давало покоя Аркадию. Он вынужден был признать, что Аня не была ему безразлична – юношеское увлечение не прошло бесследно. А теперь, когда она вела себя так, словно до его прихода в музей они никогда не были знакомы, его интерес к ней усилился многократно. И виной тому были не только вспыхнувшие с новой силой чувства, но и тот факт, что Анна, которая в юности любила его безмерно, теперь попросту игнорировала его существование. Конечно, Аркадий понимал: она обижена, но ведь столько лет прошло! Все эти годы он помнил её, его мучили угрызения совести всякий раз, когда он вспоминал их разговор на пристани. Он попытался оправдаться перед собой за свой поступок, и это у него получилось. Ну не мог же он, в самом деле, отказаться от учёбы в Швейцарии! Они стали заложниками обстоятельств, безвыходной ситуации! Свою вину перед Анной он загладит. Она по-прежнему любит его, в этом Аркадий не сомневался, а значит, обязательно простит, надо только хорошенько постараться.
В голове Аркадия возник план. На следующее утро он вызвал Воронцову в свой кабинет.
– Анна Алексеевна, завтра вам вместе с экспертом нужно будет съездить в Шалеевку. Местный житель преподнёс в дар сельскому музею занимательную вещицу – старинную табакерку. По его словам, она принадлежала самой Екатерине. Чем чёрт не шутит! Подготовьте от нашего музея все необходимые документы на проведение экспертизы. Поговорите с дарителем, узнайте, как эта вещь оказалась у него. Если в дальнейшем экспертиза подтвердит её подлинность, к вашей выставке добавится ещё один экспонат. Вы ведь готовите тему о развитии края в эпоху царствования Екатерины Великой, и эта шкатулка – просто находка для вашей экспозиции.
– Вряд ли табакерка, даже если она и окажется подлинной, попадёт в мою экспозицию.
– Почему?
– Осталось мало времени, мы не успеем согласовать формальности.
– Не беспокойтесь, если эксперты дадут добро, все формальности я возьму на себя.
Задание Аркадия Аню не удивило, ей и раньше довольно часто приходилось бывать в командировках такого рода. В поисках ценных экспонатов она исколесила всю область, была и в Шалеевке. Старинный русский хутор стоял особняком от казачьих станиц. Говорили в нём на сложнособранном языке, в котором, кроме русских, можно было встретить и украинские, и даже польские слова. Когда-то Екатерина сослала сюда одного из своих фаворитов, подарив ему в утешение этот хутор вместе со всеми его жителями. Своё имя усадьба получила от фамилии её владельца – Шалеевка.
Иван Шалеев, статный красавец тридцати лет от роду, был дворцовым лакеем. Екатерине на тот момент было уже шестьдесят лет. Однако красавец-богатырь так поразил воображение императрицы, что она влюбилась в него без памяти. Когда же новая «игрушка» надоела, государыня отправила его с глаз долой, даровав ему графский титул и солидное имение с более чем четырьмя тысячами крепостных душ и ежегодным десятитысячным содержанием. Екатерина всегда была щедра в отношении своих любовников.
После революции усадьба была реквизирована. Все более или менее ценные вещи попали в лучшем случае в государственные музеи, в худшем – осели в сундуках жён чиновников от Наркомпроса, коим (чиновникам) и было поручено «все предметы искусства и старины, имеющие особую художественную и историческую ценность, передать в музеи…». Поэтому Аню нисколько не удивило появление в Шалеевке старинной вещи. В том, что это действительно табакерка императрицы, она почти не сомневалась. Интересно, из каких сундуков была эта вещица? Подарок молодому любовнику на память? И что заставило нынешних её владельцев расстаться с раритетом таким странным способом? Подарить старинную вещь музею благородно, но, учитывая реалии современной жизни, весьма глупо. Кто знает, может быть, нынешний владелец не комбайнёр Петруха, а вполне состоятельный бизнесмен, который может себе позволить такой щедрый подарок государству.
Предстоящая поездка так увлекла Аню, что она на некоторое время забыла о своей выставке, которая уже стала сниться ей по ночам. Шалеевка была прекрасным средством отвлечься хотя бы на некоторое время. К тому же там жила известная на всю область знахарка и ведунья бабка Устинья. Аня была у неё после смерти бабушки и дочери, и неизвестно, что больше помогло ей устоять и не сломаться под ударами судьбы: клиника неврозов или разговор «по душам» и целебные травки Устиньи. Аня снова нуждалась в поддержке и добром совете. Впервые за многие годы она была благодарна Аркадию. Решив все организационные вопросы, связанные с командировкой, Аня ушла сразу после окончания рабочего дня. Для сотрудников музея это стало настоящей сенсацией и очередным поводом посплетничать, поскольку никто уже не мог вспомнить, когда последний раз Воронцова уходила из музея вовремя. Обычно домой она никогда не торопилась.
Однако вопреки сложившейся за многие годы привычке, сегодня Аня не стала задерживаться на работе. Ей необходимо было пробежаться по магазинам, купить чего-нибудь съестного для знахарки. Денег с посетителей старушка не брала, считала, что лечение не пойдёт на пользу, а продукты принимала с благодарностью. Возиться в огороде у неё уже не было сил, вот и выручали подношения. Но и продуктов много не брала, посетителям приходилось увозить почти все свои дары обратно: «Много ль мне, старой, надо? Пропадёт, какая польза будет? Грех один. А вы, молодые, съедите на здоровье, а нет, так в церковь снесёте, неимущим пойдёт – душе вашей зачтётся».
Клава Стрельникова уже битый час искала по всем папкам запрос в Государственный архив, который должна была отправить несколько дней назад, но совершенно о нём забыла. Её состояние было близко к точке кипения, когда в кабинет вошла Вика Сенягина.
– Что это ты документами бросаешься? – спросила она, перехватив летящую прямо в неё папку.
– Это не музей, это настоящий дурдом! Точно помню, что положила эту злосчастную бумажку в эту папку поверх остальных документов, в эту, понимаешь? Её нет. Я перешерстила уже все папки – нет бумажки, исчезла без следа. Кому она понадобилась?
– Ты у Пети спроси, он тебе сразу скажет кому.
– После часового и, заметь, безрезультатного поиска, я готова поверить Пете. Кроме нашего привидения, эта бумажка уж точно никому не нужна. Хотела уйти сегодня пораньше, а мне ещё надо зайти к нашей примадонне, решить с ней кое-какие вопросы.
– А вот скажи ты мне, свет ясный, Клавочка, за что ты так Анюту невзлюбила? Так и норовишь кольнуть её при случае. Всё никак простить не можешь, что проект не тебе достался?
– Много ты понимаешь! Эта тема, к твоему сведению, тема моей диссертации. Я в ней ориентируюсь лучше, чем рыба в воде. Какой смысл было отдавать выставку другому сотруднику, если у меня по ней всё практически готово?
– Это ты спроси у Елены Ивановны, ведь темы распределяла она.
– Спрашивала, ты же знаешь Сапожникову с её «мы не ищем лёгких путей»! Ситуация тупейшая, если учесть тот факт, что я вынуждена заниматься темой, по которой Воронцова пишет диссертацию. Скажи, это вообще нормально? Складывается впечатление, что Сапожникова специально стравливает сотрудников, а потом благосклонно разрешает конфликты, будто больше заняться нечем.
– Я так не думаю. Просто Елена Ивановна – продукт старой советской закалки и считает, что научные сотрудники должны разносторонне развиваться в науке, а не носиться каждый со своей любимой темой, как с писаной торбой. Я считаю это правильным. Аня предлагала тебе помощь, ты отказалась. Чего же теперь злиться?
– Да, подружка, умеешь ты утешить!
– Вот именно, подруга, никто другой тебе правду в глаза не скажет. Все только шушукаются по углам после очередного твоего прилюдного выпада против Анны. К чему привело это соперничество и стремление любой ценой быть первой, я тебе скажу: все считают тебя мегерой, а Воронцову чуть ли не святой. Хватит на сегодня, идём домой, а то, кроме сторожей, никого уже не осталось. Подумают ещё, что мы у них хлеб отнимаем.
– Как, а Воронцова?
– Она ушла ровно в семь. Не ушла, а убежала, словно за ней кто-то гнался. Не похоже не неё, обычно раньше восьми она никогда не уходила. Наверное, у неё действительно кто-то появился.
– Всем давно известно, кто. Похоже, одна ты не в курсе, – загадочно улыбнулась Клава.
– Я за неё рада.
– Неужели? Я бы на твоём месте не торопилась радоваться. У меня складывается такое впечатление, что ты ослепла.
– Это почему же? – удивилась Вика.
– Да потому что твой обожаемый Аркадий Павлович не вылезает из её кабинета, и она, когда не кинься, торчит у него. Ты не знала? А завтра, между прочим, они вместе едут в командировку, я сама слышала, как она нашей секретарше документы заказывала. Ты по-прежнему за неё рада, или как?
Вопрос остался без ответа. Вику так поразила эта новость, что она застыла на месте, побелев, словно гипсовая статуя. Увидев, какую реакцию произвели её слова на подругу, Клава на минуту почувствовала угрызения совести, но только на минуту. Ей стало жалко Вику, однако, на войне как на войне. Она отомстит этой белой и пушистой выскочке Анечке, но не своими руками. Клава хорошо знала собственнические наклонности своей подруги и не сомневалась, что та сделает всё, чтобы дискредитировать Анну в глазах Аркадия. Виктория никогда не оставляла своим соперницам ни единого шанса. Клавдия это знала, поэтому и решила вызвать у Вики чувство ревности, что, судя по реакции подруги, ей блестяще удалось.
Утро следующего дня ознаменовалось событием, которое всколыхнуло сотрудников музея и заставило вновь заговорить о местной достопримечательности – о музейном призраке, которого никто и никогда не видел, но верить в его существование постепенно начинали уже самые отъявленные скептики.
Клава водила школьников по залу боевой славы. Текст она воспроизводила автоматически, а сама в это время была погружена в собственные мысли. Поэтому до неё не сразу дошёл смысл вопроса, который задал один из школьников – любознательный мальчик в очках.
– Скажите, пожалуйста, а кто эта Сапожникова, в каком она звании? Я ничего не слышал о генералах-женщинах, командующих армией во время войны.
– А почему ты решил, что она генерал? – Клава ничего не понимала.
– Распоряжения и приказы по армии отдавали командующие, здесь печать и подпись: «Сапожникова». Вот я и спрашиваю, какой армией она командовала и в каком звании была?
Клава подошла к витрине и под стеклом, среди пожелтевших от времени страниц документов военной поры, увидела пропавший из её папки запрос за подписью Сапожниковой и печатью музея. Она постаралась как можно спокойнее ответить на вопрос ребёнка.
– Этот документ современный, это запрос в Государственный архив Российской Федерации, и подписан он директором музея Еленой Ивановной Сапожниковой.
– Тогда что он тут делает?
– Хороший вопрос. Ребята, переходим в следующий зал.
Впервые Клавдия не нашла, что ответить. Такого конфуза за всё время работы не случалось. Она кое-как довела экскурсию и отправилась к Виктории, которая по этому случаю устроила стихийный митинг в курилке. А поскольку никого из начальства не было на местах, решили всё оставить как есть: запрос Сапожниковой в зале военной славы, а документ из зала военной славы в разделе «революция и гражданская война».
Пётр Рубцов ликовал. «Я же вам говорил», – читалось на его лице. Зато Клава ходила словно туча.
– Петя, увижу твой призрак, задушу собственными руками.
– Клава, не бери грех на душу, он уже один раз умер!
– Не ёрничай, без тебя тошно, умник. Вот скажи мне, Петя, как такое может быть: в каждом зале камера, а на плёнке ничего нет.
– Клава! Не думал, что ты такая тёмная! Его обычной камерой не возьмёшь. Здесь специальная, сверхчувствительная аппаратура нужна.
– Это «нечто» меня уже достало! Приедет Елена Ивановна, пусть связывается со своими охотниками за привидениями. Пора с ним кончать.
– Что я слышу, Клавдия Стрельникова! И ты, наконец, признала, что оно существует! Приятно, приятно! Только вот сомневаюсь, что Сапожникова пойдёт на такую крайнюю меру. Наше привидение не буйное. Ну, переставит иногда экспонаты, поменяет местами бумажки. Зато какая реклама музею, заметь, абсолютно бесплатная!
– Если бы поменяло местами бумажки, а то ведь стащило документ из моей папки! Узнает Сапожникова, что я эту бумагу до сих пор не отправила, мне же ещё и достанется.
– Правильно, Клавочка. Не в твоих интересах поднимать шумиху, эта история выеденного яйца не стоит. Пойдём лучше фирменного Викиного чайку попьём, стресс как рукой снимет. А потом вернём всё на свои места: документ в зал военной славы, а запрос на почту.
Глава 9
Аня проснулась задолго до звонка будильника. Как всегда ночью, накануне любой поездки, она плохо спала. Это стало уже давно сложившейся недоброй традицией. Растрёпанное, заспанное отражение в зеркале ванной комнаты заставило её улыбнуться: «Привет, красотка»! Прошлёпав босыми ногами на кухню, Аня поставила на плиту чайник, рассчитывая на то, что чашка крепкого кофе придаст, наконец, ей бодрости, поскольку надежды на прохладный душ не оправдались, и она по-прежнему чувствовала себя разбитой.
Уже в семь утра ей надо быть возле музея, где её будет ждать Василий Петрович, водитель, с которым и предстояло путешествие в Шалеевку. Аня часто бывала с ним в деловых поездках. Человек он был весёлый, разговорчивый, поэтому время в пути пролетало незаметно. Прождав некоторое время, Аня забеспокоилась и уже собиралась звонить Василию Петровичу, когда увидела подъезжавшую машину. Это была не музейная «Нива», а роскошный внедорожник Аркадия.
– Доброе утро, Аня. Я вижу, моё появление для тебя явилось полной неожиданностью, для меня, признаться, тоже. Василий Петрович не смог завести «Ниву» и позвонил мне. В Шалеевке нас ждут сегодня, отменять поездку нельзя, поэтому поедем на моей машине. Надеюсь, ты не станешь возражать?
Возражать не было смысла, поэтому Аня молча села в машину. Аркадий суетился, протирал зачем-то приборную панель, которая и без того сияла, словно зеркало, и что-то без умолку говорил. Аня вдруг отчётливо поняла, какое чудовищное волнение скрывается за этой суетливостью, и ей стало жаль Аркадия. Он показался ей таким несчастным, что она на мгновение забыла о том, какие беды обрушились на её голову по его вине. Сейчас он казался ей беззащитным маленьким ребёнком, который нечаянно разбил дорогую вазу и, боясь наказания, сбивчиво и торопливо рассказывал маме, что это сделала кошка Мурка. Да и в чём, собственно, он виноват? В том, что в решающий момент смалодушничал, не смог принять ответственного решения, достойного настоящего мужчины? Так ведь не каждый зрелый мужчина способен принять такое решение, а в то время они были, в сущности, детьми. Все эти годы Аня таила в своём сердце обиду на Аркадия. Ей казалось, что простить его она не сможет никогда. И вдруг сейчас, в одно мгновение, она поняла, что обида прошла, исчезла без остатка, и на сердце стало так легко, что Аня невольно улыбнулась.