Распутье

– А мама с бабушкой где? – услышал он, как Мила спросила Марию.

– Бабушка ушла к подруге, придет только вечером, мама на кухне, не хочет нам мешать – ответила та.

«Да, однушка, если мама на кухне, и живут, к тому же втроем, с мамой и бабушкой. Это насколько ж нужно быть фанаткой, чтобы выбрать филологию? Причем в школе, скорее всего, была отличницей, конкурс-то на филфак мало не покажется, могла бы выбрать что-нибудь более реальное, экономику хотя-бы», – думал Сергей, поклевывая салат. От мыслей, вопреки прогнозам Милы, его никто отрывать не собирался. Девчонки по-прежнему щебетали между собой, постепенно к ним присоединились Маша с Милой и даже Петька.

Вначале, как положено, открыли бутылку сухого вина (как потом оказалось единственную), разлили по фужерам, поздравили именинницу, чокнулись. На праздничном столе стояли салаты (из свежих овощей и «оливье»), нарезанные ломтиками копченая колбаса, ветчина и сыр, кое-какие соленья, графин с компотом. Вроде ничего особенного, стандартный набор, но, похоже, по очередям Маше и ее маме потолкаться пришлось. Полки продуктовых магазинов изобилием, мягко говоря, не баловали.

Разговор за столом тек мимо Сергея. Он честно пытался влиться в него, чтобы не выглядеть человеком, пришедшим поесть, но получалось не ахти. Темы не задевали, впрочем, никто особенно и не пытался увлечь его беседой.

«А доцент Иванов (Смирнов, Сидоров), я слышала, хочет перевестись с кафедры и на следующем курсе его у нас уже не будет. А профессор Петров ….» – вслушивался Сергей в щебет девушек, пытаясь зацепиться за что-нибудь, чтобы вступить в разговор. Но ни доцента Иванова, ни профессора Петрова он не знал, ситуация на кафедре была от него далека, и, в принципе, не интересовала.

Дальше шло обсуждение университетских слухов и преподавательского состава, кто как выглядит, как читает лекции. Затем разговор перетек на наличие конспектов этих лекций, потом на предстоящую сессию, расписание консультаций и так далее, и так далее. Свои экзамены Сергей уже все сдал, институт, слава богу, окончил, а в филологии не понимал практически ничего. Разговор опять проходил мимо. «О чем же они говорят в университете-то?», – подумал Сергей, вспомнив слова Милы, что в универе они уже устали друг от друга.

Он смотрел на оживленно говоривших напротив Лену и Катю, Машу-не именинницу – маленькую, остроносую смуглую девушку с карими бусинами глаз, она больше молчала, поддерживая разговор согласным киванием. Иногда ловил на себе ответные мимолетные, невзначай брошенные взгляды. Беседа при этом не прерывалась. Скосил глаза на вступившую в разговор Милу. В очередной раз отметил, что ей невероятно подходит это имя. Она в самом деле была очень милой девушкой. Недавно сделанная стрижка «каре» темно-русых волос очень шла ее, может быть и не очень красивому, но обаятельному лицу с круглыми щечками и слегка вздернутым носиком. Она относилась к той категории людей, к которым не пристает ничто темное, грязное. Людей, которые живут в своем мире, в котором нет ни сплетен, ни зависти, ни подлости. То есть все это есть где-то, и они об этом знают, и даже читали в книгах, но все это настолько далеко от них, что встретиться с ним в реальной жизни не представляется возможным. Перевел взгляд на Петьку, когда тот разразился длинной тирадой о методике изучения языков германской группы. Он сильно изменился после возвращения из армии. Отпустил длинные, почти по плечи волосы, отрастил бородку, внешне мог бы походить на молодого Христа, если бы не те обстоятельства, что Петька был пшенично-рыжий и носил очки-велосипеды а-ля Джон Леннон. Характером он как-то успокоился, раньше чуть не по его – в спор до победного, теперь стал больше прислушиваться к собеседникам.

Так прошло около получаса. Сергей почувствовал, что перед глазами понемногу все начинает плыть, как будто застилаясь дымкой, звуки разговора сливаются в монотонный шум, из которого с трудом выхватываются отдельные слова. Понял, что его клонит в сон и решил, что пора что-то делать.

– Маш, извини, – сказал он вполголоса, наклонившись к имениннице, – где можно покурить? На лестнице?

– Нет-нет, зачем же на лестнице, можно на балконе, там и пепельница есть, – живо ответила девушка, моментально оторвавшись от общей беседы, как будто только и ждала этого вопроса.

«Кто же здесь курит? – подумал Сергей, но спрашивать Машу, понятно, не стал, – скорее всего, мама, не бабушка же, хотя…». Он посмотрел на Петьку, понял, что тот слышал его разговор с Машей, и, поднеся к губам два пальца, показал глазами в сторону балкона.

– Девушки, просим извинить, – сказал Петька, поднимаясь, – у нас с Серегой перекур, оставим вас на пять минут. Мил, дай пройти, пожалуйста.

Петр сидел в углу, не потревожив жену, выйти из-за стола он не мог. Мила снизу-вверх посмотрела на мужа. Во взгляде читался вопрос. Она-то знала, что тот уже с год, как бросил курить. Все поняла, ничего не спросила, привстала, подвинула стул.

– Петь, у меня дилемма, – вполголоса начал Сергей, закрыв за собой балконную дверь, – или мне пора уходить, что как-то неприлично, или надо раздобыть какой-нибудь «огненной воды», … может, так проще будет общаться, – он закурил, выдохнув дым, не повышая голоса принялся объяснять, красноречиво жестикулируя рукой с сигаретой: – Сижу-засыпаю, «я чужой на этом празднике жизни». Не думал, что День рождения может быть так похож на «комсомольскую свадьбу»4.

– Ты их стесняешься, а они тебя. Не заметил? – Петька внимательно посмотрел на товарища, после короткого молчания сказал: – ну ладно, как я понимаю, «единственно, что может спасти смертельно раненного кота…»? – с вопросительной интонацией начал он цитату.

– Ага, «… это глоток бензина», – закончил Сергей.

– Думаешь, сейчас получится достать чего-нибудь? Два-то хоть есть5?

– Пол второго мы в метро встречались, сейчас уже, – Сергей поднес к глазам руку с часами, – почти без двадцати три. А получится или нет, не попробуем – не узнаем.

– Тогда докуривай и вперед.

– Чего ее докуривать? – Сергей смял в пепельнице почти целую сигарету, – Ты же знаешь – я практически не курю, так, балуюсь.

Они друг за другом вышли с балкона.

– Девушки, извините, нам придется еще ненадолго вас оставить. У Сергея кончились сигареты, сбегаем-купим, – соврал Петька первое, что пришло в голову, – Маш, где тут у вас «табачка»?

Табачный ларек, как оказалось располагался неподалеку, именинница подробно объяснила, как его найти, для наглядности изображая руками маршрут движения.

– Та-а-ак, теперь надо провести рекогносцировку местности, – сказал Сергей, когда они вышли из подъезда. – Желательно найти аборигена, спросить, где тут винный.

– Ишь-ты, слова-то какие знаешь: ре-ко-гна-сци …, как там дальше-то? – Петр посмотрел на Сергея, всем видом изобразив удивление.

– Дык, я же-ж, как-никак, лейтенант запаса.

– Лейтенант? – хмыкнул Петька. – Какой ты лейтенант? Пороха не нюхал, – Петр, прошедший в армии через зону боевых действий и демобилизовавшийся в звании сержанта, не упускал случая поддеть Сергея, получившего офицерское звание на военной кафедре института.

– Не очень-то и хотелось мне его нюхать, – рассеяно ответил Сергей, оглядываясь вокруг, – вон, смотри, бабулька идет, по походке вижу местная, – уверенно определил он.

Магазин оказался рядом, за соседним домом. Вообще поход приятелей закончился неожиданно быстро.

– Cui ridet Fortuna, eum gnorant Femida, – сказал по этому поводу Петька, когда они возвращались.

– Не умничай, переведи, я в латыни не очень, или, точнее, очень не. Меня в моей альма-матер этому не обучали, а если ты на своем филфаке наблатыкался, то веди себя прилично.

– Кому улыбается Фортуна, того не замечает Фемида, – продекламировал будущий филолог.

– А при чем тут Фемида?

– Это не важно, главное Фортуна улыбнулась.

Фортуна им, в этот раз, в самом деле, благоволила. Когда вошли в магазин и глаза после яркого уличного солнца привыкли к полутьме (освещение днем не включали, «экономика должна быть экономной», а через небольшое зарешеченное окно свет едва пробивался), разглядели – за прилавком на, как правило пустых, полках винного стоят бутылки, а между приятелями и прилавком очередь – две старушки и пожилой мужчина лет шестидесяти с сеткой-авоськой, оттянутой батоном хлеба и бело-синей пирамидкой пакета с молоком.

– Вы последний? – спросил Сергей у мужчины, тот кивнул, – Что дают?

– Водку, – индифферентно, как будто ничего странного не происходило, ответил мужчина, – только привезли, – добавил он.

– Странно…. Обычно очередь длиной в квартал уже, пока разгружают, – удивленно сказал Сергей. – Лучше бы, конечно вино, портвейн какой-нибудь или что-то типа того.

– Нечего бога гневить, – отрезал Петр.

Очередь подошла довольно быстро, если не считать того, что сначала одна, а потом и вторая старушка, наверное, в знак солидарности с первой, долго копалась в своем кошельке пытаясь расплатиться без сдачи. Купили бутылку, быстро пошли назад.

– Какая-то странная, – сказал Сергей, рассматривая покупку, бутылка была не обычная водочная – прозрачная с длинным горлышком, а, скорее, пивная. Зеленая, горлышко короткое, пробка с язычком, не винтовая. – По-моему, такие продавали лет двадцать назад.

– Ага, из сталинских запасников, специально для нас, – усмехнулся Петька, взглянув на бутылку.

– А может из брежневских, их вроде еще «чебурашками» называли, – вспомнил Сергей.

– Кого называли? – спросил Петр, не глядя на Сергея, – там Милка, наверное, уже волнуется. Обещали «мухой, туда-обратно», а в очереди все-таки застряли немного, старушки, эти, копуши. Теперь не дай бог, еще обижаться начнет.

Сергей взглянул на приятеля, «в самом деле, не понял?». Тот шел, занятый своими мыслями. – Кого-кого! Не Сталина же с Брежневым! Вот такие водочные бутылки называли «чебурашками». Советского фольклора не знаешь, филолог.

– Я-то знаю, а ты учись строить фразы так, чтобы не переспрашивали, – спокойно, по-прежнему не глядя на Сергея ответил Петька.

– Угу-гу, можно подумать, – не нашел ничего лучшего ответить Сергей.

Он посмотрел на бутылку. Лето, одет в рубашку и брюки, убрать ее некуда, а нести открыто, держа за горлышко, как-то совсем неприлично, как «алкаш» какой-то. Обхватил донышко ладонью, спрятал бутылку за руку, – она стала не так заметна встречным прохожим.

На звонок, дверь открыла Маша.

– Что-то долго вы, ларек же рядом, – сказала она, – Удачно хоть сходили? Открыт?

– О-о-о, еще как удачно! – разуваясь ответил Петька.

Они с Сергеем всунули ноги в тапки и следом за Машей прошлепали в комнату.

– Вот, – несколько смущаясь, сказал Сергей, ставя на стол бутылку. – Купили по дороге, не смогли удержаться, очереди – три человека. В другой раз специально будешь искать – не найдешь.

Мария подозрительно посмотрела на ребят, винный магазин находился совсем не по дороге к табачному ларьку, но промолчала.

– А обойтись без этого нельзя было? – спокойно, может быть даже слишком спокойно, спросила Людмила, глядя на мужа.

– «Руси есть веселие пити, не можем без того быти», – отведя глаза от жены, торжественно продекламировал Петька, пробираясь на свое место.

– Точно! – поддержал друга Сергей, – начинаю уважать филологию.

– Это не филология, а скорее история, – так же серьезно поправила его Мила.

– Ну, Мил, ну прекращай, – Петька сел на стул, – мы же студенты. Gaudeamus igitur!

– Не умничай, – глядя на приятеля, потребовал Сергей. – Переведи.

– А вам, молодой человек, – профессорским тоном ответил Петька, – как бывшему студенту, стыдно не знать слова студенческого гимна! До революции его все студиозусы наизусть знали.

– Это значит, «Так давайте веселиться!», – вполголоса пояснила Людмила.

– К сожалению, я учился несколько позже революции, – Сергей благодарно кивнул Миле, посмотрел на стоящую на столе бутылку, вопросительно перевел взгляд на Петра.

– Девушки, с вашего позволения! – Петька оглядел сидевших за столом девушек. – Может быть, кто-то хочет к нам присоединиться? – те дружно замотали головами. – Тогда давай Серег, по-нашему, – он подвинул Сергею свой стакан из-под компота.

– Ты что уже стаканами начал? – Мила посмотрела на мужа широко открытыми глазами.

– Ребят, может быть вам стопки под водку дать? – озадаченно спросила Маша.

– Нет, спасибо, не надо, – сказал Сергей, подцепил пальцем язычок, снял с бутылки пробку, положил ее на стол рядом со своей тарелкой, разлил в стаканы Петру и себе «на два пальца» водки. – Так лучше.

– Водка, что? – Петька взял кувшин с компотом, долил в стаканы, – водка, это средство быстро напиться «в дребодан» и упасть лицом в салат, что в наши с Серегой планы не входит. Мы бы вина взяли, но было только это, – он показал глазами на бутылку, – поэтому будем пить «коктейль». А вы что думали? Что мы сейчас стаканами раз-два и «в дрова»? Нет, у нас все по интеллигентному – «коктейль»!

– Итак, – Петька, поднял стакан на уровень глаз, Сергей последовал за ним. – За присутствующих здесь дам! – отпил из стакана. – Как говориться, «In vino veritas»! – поставил стакан на стол, посмотрел на Сергея. – Перевести?

– Нет, не надо, – Сергей тоже отпил, но стакан на стол ставить не стал, в задумчивости крутил его в руке. – Это я знаю, – взглянул на Петра, – это про кроликов.

Тот удивленно уставился на приятеля.

– Про каких еще кроликов?

Повисла пауза.

– Ну как же, все же знают, – продолжил серьезным голосом Сергей, по-прежнему задумчиво глядя на стакан с «коктейлем», – «И пьяницы с глазами кроликов „ин вино веритас“ кричат6», – поднял глаза на Петьку, – или я что-нибудь путаю?

Послышались смешки девчонок, видно, постоянное цитирование Петром высказываний на латыни, им тоже уже порядком надоело.

– Да нет, про кроликов, так про кроликов, – усмехнулся Петька, – тебе бы переводчиком работать, а не инженером.

– Кстати Мил, – он повернулся к жене, – а коктейли, можно сказать, нас научил твой папа делать, – он оглядел сидящих за столом девушек, взглядом призывая послушать.

– Как-то Сереге «бог послал» бутылку джинна, причем джинна родного, импортного. Где взял не важно, – выставив вперед ладонь, остановил он Сергея, собравшегося было что-то сказать, – «Бифитер», вроде, да, точно, Серега вон кивает. Так вот, принес, решил угостить нас с Милой. Открыли, попробовали – как-то не очень. Ее папа как увидел, так и встал в коридоре. Мы уж думали, будем изгнаны «за распитие в неположенном месте». А он: «Вы что, так пить собрались? Зачем же продукт портить!». Поставил на стол широкие, специальные такие стаканы, спросил нас, не против ли мы, если он с нами, мы конечно «всей душой». Посетовал, что нет льда, разлил по стаканам по чуть-чуть джинна, достал из холодильника тоник, долил. Попробовали, понравилось. Сегодня у нас, правда, не джинн с тоником, но все лучше, чем просто водка. Мы же культурно, без фанатизма. Кстати, Маш, компот очень вкусный.

– Спасибо, мама делала.

– И не пытайтесь, «культурнопитейщики», – с деланной серьезностью сказала Мила, – нет вам оправдания! И вообще, вы не «культурнопитейщики», а апологеты пьянства и алкоголизма!

– Ну, вот, здр-а-а-сте-приехали, – в притворной обиде развел руками Сергей, общаться стало проще, стеснение улетучилось, – припечатала, так припечатала. Апологеты! Слово-то, какое нашла, – он сделал глоток из стакана, сменил тон с обиженного на рассудительный. – Мы, между прочим, никакие не апологеты, а жертвы воспитания и образования. Судите сами. Начать можно с Владимира Красно Солнышко, которого коллега, – он наклонил голову в сторону Петра, тот ответил также степенным наклоном головы, – цитировал совсем недавно. Дальше все эти гаудеамусы и ин вино веретусы, которыми он здесь разбрасывается, показывают, что студиозы испокон веков употребляли горячительные напитки «веселья для». Стало быть, это не пьянство и алкоголизм, в чем нас обвиняют, а как минимум дань традиции. Дальше, что можно ждать от людей, воспитанных на книге о похождениях четырех, как бы это помягче сказать, … – он посмотрел в потолок, ища подходящее слово, – … шалопаев, которые на протяжении всего романа только и делают, что пьют, дерутся и ищут приключений на одно место. При этом считаются положительными персонажами и их ставят в пример.

Мила глядя на Сергея вопросительно наклонила голову, остальные девушки тоже смотрели на него, ожидая пояснений. Тот молчал, держал интригующую паузу.

– Это он про мушкетеров, – Петр с улыбкой снял, повисший в воздухе вопрос.

– Или взять Хемингуэя. Вспомните хотя бы «Фиесту» или «Праздник, который всегда с тобой». На каждой странице, … ну буквально на каждой: зашли в такое-то кафе выпили то-то. Цитировать не буду, дословно не помню. Или вы имеете что-нибудь против Хэма? – он вопрошающе обвел взглядом девушек, начиная с сидевшей слева по диагонали от него Лены, заканчивая сидевшей справа именинницей. – Да, и в конце концов, вы же все советские девушки, не сомневаюсь, что были правильными пионерками, а теперь, конечно примерные комсомолки. А с кого примерные комсомолки должны, извиняюсь за тавтологию, брать пример? Правильно, с Владимира Ильича. Что читаем у Горького? На обед Ленин ест яичницу с ветчиной и выпивает кружку густого тёмного пива. Вот так, пиво на обед и, как я понимаю, ежедневно. А мы в честь Дня рождения Маши, кой-то раз в веки, и сразу пьянство, алкоголизм! – последнюю фразу Сергей вновь произнес обиженным тоном.

– Полностью согласен с коллегой! – торжественно заявил Петька.

– Надо же, какую теорию подвел! – засмеялась Мила, – я же говорю – апологеты!

– Вам нравиться Хемингуэй? – Сергей поймал на себе серьезный взгляд серых глаз, сидящей напротив Кати.

– Не встречал человека, которому бы не нравился Хемингуэй, точнее, который признался, что ему не нравится, – усмехнулся Сергей, – Мне, если честно, да, нравится. На его книгах, как говорится, выросло не одно поколение. Вы знаете, что хиппи даже называли его «папа Хэм»?

– Нет. Я не застала время хиппи, это же, кажется, шестидесятые? – утвердительно спросила Катя.

– А вы, что были хиппи? – с нескрываемым любопытством, чуть не с восхищением, вступила в разговор Лена.

– Да нет, что ты Лен, мы что, так похожи на динозавров? – опередил приятеля Петька, – мы тогда еще совсем мелкие были. Нас эти «дети цветов» так, только на излете зацепили, клешами, музыкой да длинными волосами.

– Я не хотела вам, … вас …, – смущенно потупившись начала оправдываться Лена.

– Ничего, Лен, вон, – Сергей с улыбкой кивнул на Петра, – кто-то до сих пор хиппует.

– Но-но, я попросил-бы – театрально вскинулся Петька, – длинные волосы, между прочим, на Руси были привилегией дворян, – он провел рукой по своей рыжей шевелюре, с прищуром посмотрел на приятеля, – а коротко там стригли всяких плебеев.

– А за плебея ответишь, – не глядя на товарища, перефразируя расхожую фразу7, сказал Сергей, помолчав, добавил: – Попозже, – указал глазами на опустевшие стаканы. – Как насчет повторить?

– Запросто, – Петька потянулся к бутылке.

– Девушки, вы как, не надумали? – спросил Сергей, взглядом приглашая присоединиться к ним с Петром.

– Нет, нет, спасибо, – спешно замотали головами Катя, Лена и молчаливая Маша.

Мила задумчиво посмотрела на Сергея.

– После такой Сережкиной лекции я, пожалуй, попробую ваш, как там? Коктейль? – она допила компот в стакане и перевела взгляд на мужа, – мне чуть-чуть.

– И это правильно, – Петька уже потянувшийся налить Сергею, по плавной дуге перевел руку к стакану Милы.

– Стой-стой, хватит – Мила приподняла руку мужа, которой тот держал бутылку, едва тонкая струйка коснулась дна ее стакана, – ты мне лучше компота побольше налей.

Петька наполнил стакан жены. Посмотрел на хозяйку дома, приглашающе спросил:

– Маш?

– Ну ладно, давайте и я, за компанию с Милой, не бросать же ее одну с вами. Только тоже чуть-чуть, – улыбнувшись, сдалась именинница.

– Вот это – другое дело! – Петька плеснул немного водки в стакан Маши, долил компотом, наполнил стаканы свой и Сергея. – Вы тоже присоединяйтесь, пожалуйста, хоть компотом, – обратился он к троим отказавшимся от «коктейля» девушкам.

– У всех, как говорится, но́лито? – последнее слово Петр, пародируя руководителя страны, произнес с ударением, обвел глазами сидящих за столом. – Итак, – он встал с поднятым в руке стаканом.

– Еще раз, предлагаю, за хозяйку торжества! – поднял стакан выше, перевел взгляд на именинницу. – Машенька, я не люблю говорить длинные тосты. Скромно о себе замечу – краткость сестра таланта. Так что, скажу, так сказать, лапидарно: пускай жизнь твоя будет солнечной и безоблачной, как сегодняшний день!

Все встали следом за Петром.

– Сказал, лапидарный ты мой, – хмыкнула Людмила, – долго думал?

Встретившись, звякнули стаканы.

– Кстати, – пригубив «коктейль» и садясь на место, обратился к Кате Сергей, – по поводу Хемингуэя. Как вам, читали-не читали, нравится-не нравится?

– Конечно читала, – словно удивившись такому вопросу, пожала плечом Катя. – А нравится или нет…

– Кто же сознается, если не нравится? – с улыбкой глядя на подругу, опередила ее Лена.

– Перебивать, неприлично, – тоном строгой учительницы, заметила ей Катя, затем спокойно уже Сергею: – На самом деле, нравится, конечно. Не все может быть ровно, что-то лично мне ближе, что-то совсем не цепляет, но в общем да, вполне.

В голосе девушки зазвучали нотки откровения, или это показалось Сергею? Он вдруг понял, что разговор за столом стал ему интересен, что тонкая грань отчуждения пройдена, почувствовал себя внутри компании.

– А что больше всего? – спросил он. – Что отложилось в памяти?

– Если говорить в общем, нравится то, что он не навязывает своего мнения, – сказала Катя, взгляд ее потерял остроту, она словно направила его внутрь, ища ответ в себе, – он как художник рисует картину, а зритель, то есть читатель, уже сам решает кто прав, а кто нет…

– Э-это точно, это вам не наш родной, так сказать. соцреализм, – деловито орудуя вилкой в тарелке поддержал Катю Петр. – Там все строится на теории классовой борьбы. Воспитание, так сказать, – он выразительно поднял вверх вилку с насаженным на нее кольцом огурца, – в духе коммунизма.

– Даже не в этом дело, – вступила в разговор Маша-именинница, все посмотрели на нее, – я думаю, Катя не это имела в виду. Просто там нет этой надоевшей занудной нравоучительности: это правильно – так можно или даже нужно, это неправильно – ни-ни, ни в коем случае. Читатель сам имеет право оценивать поступки персонажей. Так ведь Кать?

– А то же самое и у других американских писателей, – не дав подруге ответить, живо, с блеском в глазах, вмешалась Лена, – у Сэлинджера, там, Апдайка…

– А вы, матушка, однако, космополит, – вставил Петька.

Лена, несколько сбитая Петькиным замечанием, уже было набрала в легкие воздух, чтобы продолжить, но в разговор неожиданно вступила молчавшая до этого Маша-два:

– Вы читали «Жизнь и судьба», Г-г-гроссмана? – негромко, словно стесняясь, спросила она.

Неожиданно низкий голос субтильной кареглазой Маши звучал довольно приятно, мягко. При этом звук «г» она произносила непривычно размыто, словно боясь поцарапать им нёбо. Она явно стыдилась своего южнорусского диалекта. Филолог с говором? Как-то не вяжется.

В ответ на Машин вопрос послышалось нестройное некание вкупе с отрицательным мотанием головами. Лишь Мила как прилежная ученица, поставив локоть на стол, подняла руку, жестом показывая, что она книгу читала.

– Надо признаться, Маш, здесь у нас общая лакуна в образовании, – с апломбом сказал Петр. – А что у нас товарищ Гроссман?

Девушка с секунду смотрела на Петра, переваривая его вопрос, кивнула, уже увереннее сказала:

– Не удивительно, я сама читала в «самиздате», хотя сейчас, при нынешней «гласности», кажется, уже выпустили в нормальном виде. Так вот, о чем я хотела, … – Маша задумчиво сдвинула брови, отчего ее лоб прорезала вертикальная морщинка, – там, в общем, при обороне Сталинграда, в разрушенном доме, один из бойцов вспоминает какого-то американского писателя, фамилию которого он забыл. Говорит, что ему нравится в нем, в этом писателе, то, что он его не учит. Напился солдат – и все, – она раскрыла ладонь, показывая: «и все», – Или произошло там что-то у мужика с бабой – и все, – опять тот же жест рукой, Маша заметно увлеклась, от прежней зажатости не осталось следа. – Мне кажется это он как раз про Хемингуэя. Ты ведь это имела ввиду, Кать?

– Да, все правильно, – согласно кивнула Катя. – Но это если в общем, а в частности, …, – она на мгновенье задумалась, подняла глаза на Сергея продолжила: – взять, допустим, «Прощай оружие» или «И восходит солнце!», о котором, вы Сергей, говорили, у меня от них слезы наворачиваются, а вот, например, «Старик и море»…