И вянут розы в зной январский
– Значит, вы идете на крикетный стадион смотреть кинокартину? – спросил мистер Вейр, помогая им забраться в коляску.
– Откуда вы узнали?
– Помилуйте, я живу в этом городе всю жизнь! К тому же сегодня понедельник. Ну, вы уже успели погулять здесь? Видели мэрию, театры?
– Не успела, – призналась Делия, смутившись, словно была поймана на невнимании к чему-то важному.
– Тогда самое время посмотреть вокруг, – изрек он назидательно и щелкнул хлыстом.
Город, зыбко колышущийся в горячем воздухе, подхватил их и понес рядом со звенящими трамваями и рычащими авто, накрыл благодатной тенью могучего Гранд-отеля, выпятил гордо огромную парадную лестницу Парламента, венчаемую, где-то высоко, античной колоннадой. Дальше, мимо бронзового генерала Гордона, который бесстрастно проводил их взглядом, скрестив руки на груди, и направо, на Коллинз-стрит. Город температурил, как в лихорадке, яростно сверкал витринами и щетинился расческами телеграфных столбов. «Смотрите на него!» – восклицал их проводник в языческом экстазе и указывал хлыстом вверх, где вонзались в густую лазурь готические шпили и тянулись прекрасные до боли стрельчатые арки дома Риалто. Где-то тут, рядом с Риалто, у Делии перехватило дыхание от восторга – и она вмиг пропала, погибла, очнувшись только у питьевого фонтанчика, к которому заботливо привез их мистер Вейр. Последний раз они пили еще дома, и он словно понял это, остановил лошадь и ждал, пока они по очереди приникали губами к тепловатой, но все равно восхитительно сладкой струе.
– Пора бы уже ехать, – подал он наконец голос, – если хотите успеть к началу.
Делия бросила на него благодарный взгляд и заторопила племянницу. Усевшись в коляску, она откинулась на спинку сиденья и предалась радостному, непрошеному, подарком упавшему на нее чувству. Каким удивительным оказался город и каким сердечным – ее новый знакомец! Приятно было ехать, слушая, как он представляет ей то одно здание, то другое, болтает и шутит, отвечает на вопросы Тави, которая, уже осмелев (когда только успела?), с готовностью приняла предложение вступить в разговор.
– Значит, вы живете где-то в Карлтоне?
– Нет, в Виндзоре. Мы ездили покупать нитки для сестры – она не любит наших местных лавок…
– Так она уже принимает заказы? Вы дали объявление в газету? Нужно обязательно дать, и сразу в несколько. Не теряйте времени. Что ты хочешь спросить, Тави? – обратился он к девочке, которая нетерпеливо ёрзала на сиденье, умирая, видимо, от желания вставить слово.
– У вас такая красивая лошадь! Как ее зовут?
От волнения или забывшись, она задала вопрос сразу на двух языках и тут же сконфуженно опустила руки. Но мистера Вейра это, кажется, развеселило.
– Её зовут Чайка. Как это будет по-вашему?
– Мы говорим просто «птица», – охотно объяснила Тави, довольная, что может участвовать в разговоре на равных.
– И как же это выглядит?
Девочка приложила согнутую кисть к носу, выставив ее на манер клюва, и изобразила пальцами, как птица щелкает им.
– Очень интересно! Но все-таки – как вы поступите, если нужно сказать именно «чайка»?
– Тогда по буквам. Только я не знаю точно, как это пишется…
– А вы, мисс Фоссетт?
Какое подвижное у него лицо, подумала Делия; во время разговора оно часто меняет выражение. Светлые глаза то загораются любопытством, то прищуриваются лукаво, то следят внимательно, цепко. Меняется и голос – льется лениво теплым мёдом, а то царапнет вдруг, как тогда в магазине…
– Неужто забыли? – поддразнил мистер Вейр, когда она замешкалась.
Делия в ответ улыбнулась, заразившись его настроением, и медленно, буква за буквой, показала слово «чайка».
– Поразительно! Я, кажется, припоминаю эти знаки – у нас в детстве был журнал с азбукой глухих. Но ведь ужасно неудобно, что нужно иметь свободными обе руки. А если, к примеру, держишь поводья?
– Увы, – ответила Делия. – Есть, правда, ирландский алфавит; он для одной руки, но я ему не училась.
Они свернули с широкого тенистого бульвара Веллингтон-парад, и вдали уже замаячили трибуны стадиона, когда мистер Вейр сказал:
– Знаете, у меня возникла идея. Ваша сестра действительно хорошая портниха?
– Это правда. Она сама кроит и может сшить что угодно.
– Очень кстати, потому что у меня есть пара знакомых барышень, которым как раз нужна настоящая мастерица. Вы не против, если я порекомендую им миссис Клиффорд?
– Откуда вы знаете фамилию сестры? – ахнула Делия.
– Признаться, случайно увидел в старой газете объявление о похоронах… Ну так как?
Она закусила губу, чувствуя, какой скользкой стала почва, на которую они ступили.
– Я вижу, вы в нерешительности. Давайте сделаем так: спросите у сестры и, если она согласится, будьте так любезны прислать мне адрес. Вот моя карточка.
Вручая ей визитку, ювелир улыбнулся, и Делия вдруг заметила, что у него ямочки на щеках. Она поспешно отвела взгляд и поймала себя на мысли, что ей совсем не хочется сейчас идти смотреть картину.
Когда они достигли крикетного стадиона, ей было по-настоящему жаль расставаться. Наверное, она простилась с ним теплее, чем следовало бы при знакомстве столь кратком, но невозможно было скрыть подаренную радость: хотя бы улыбкой, взглядом хотелось вложить ее в полуформальные слова. Какой он, наверное, счастливый; такими легкими бывают обычно люди, которые выросли в веселой дружной семье. Тех же, кому повезло меньше, тянет к подобным счастливцам – поймать ощущение беззаботности и веселья, настроиться на него, как настраиваются музыканты в оркестре, слушая инструмент, который издает самый точный и правильный звук.
Джеффри проводил взглядом две фигурки – маленькую и побольше – и тронул лошадь. Почему, подумал он, люди не всегда наследуют привлекательную внешность? Вот, например, сёстры: одна красавица, а другая – совершенно невнятная, будто смотришь через мутное стекло. Робость не прибавляет ей очарования; кажется, даже для улыбки ей нужно усилие. Впрочем, это ладно, сёстры не всегда похожи друг на друга. Но мать и дочь?.. Бедная девочка – наверное, пошла в отца. А могла бы быть прелестной, как ангелочек.
Он не стал разворачиваться, а продолжил путь по Брантон-авеню и свернул дальше на Пант-роуд. Получался небольшой крюк, но это не страшно: Марвуды подождут еще немного. По правде говоря, они будут ждать ровно столько, сколько ему захочется.
Марвуды считали свой особняк самым шикарным в Восточном Мельбурне, и Джеффри, пожалуй, согласился бы с этим лет десять назад. Но все эти железные кружева, в которые было модно одевать каждый второй дом, еще к началу века сделались архитектурным штампом и, как всякий штамп, потеряли свежесть и выразительность.
– Мистер Вейр! – воскликнула с порога хозяйка. – Я, право же, волноваться начала – не случилось ли чего?
– Прошу меня простить, леди Марвуд: мою лошадь испугал автомобиль, она понесла, и я сбил пешехода.
– Боже мой! Он остался жив?
– Да, все в порядке, отделался легкими ушибами.
– Ах, мистер Вейр, на дорогах стало так опасно! Мы очень рады, что купили автомобиль – он гораздо, гораздо надежней!
Щеки у нее порозовели от гордости и удовольствия, пухлая ручка кокетливо поигрывала веером. А ведь не далее чем вчера это лицо было бледным, как смерть, а руки нервно стискивали одна другую. «Умоляю вас, – шептала она, – всего десять фунтов! Я выкуплю все, обещаю! Но деньги мне нужны сейчас, потому что если муж узнает…»
– А вот и чай, – провозгласила леди Марвуд и послала ему улыбку, которую, видимо, сама считала обольстительной. Десять фунтов волшебным образом превратили убитую горем сорокалетнюю женщину в нестареющую любительницу удовольствий. – Мне, право, так жаль, что вы не застали девочек! Они поехали выбирать ткань на платья да, видно, завернули оттуда к тетушке и засиделись у нее.
Совсем недавно эта новость вызвала бы у него досаду: девицы Марвуд, хоть и порядочные дуры, были все-таки самым привлекательным, что он мог найти в этой семье. Но сейчас его мысли занимало другое.
– Кстати, леди Марвуд, – сказал Джеффри, поставив чашку с чаем на низкий столик и слегка наклонившись в сторону хозяйки, – я случайно узнал об одной новой портнихе – её очень хвалят, и, по-моему, она недорого берет.
– Дорогой мистер Вейр, вы же знаете: цена – это для нас не главное. Главное – это качество! Сейчас, к сожалению, нечасто встретишь тех, кто работает на совесть. Да еще, девочки говорят, в Европе появились какие-то новые моды, а здесь, как обычно, никто не в курсе.
Когда минут через пять Джеффри встал, чтобы откланяться, леди Марвуд вдруг приблизилась к нему почти вплотную и зашептала:
– Вы ведь придете к нам в следующую среду? Труди будет очень рада, уверяю вас! И все мы будем рады…
Дивные Марвуды, подумал Джеффри. Как хорошо, что даже самый глупый человек может быть полезным.
7. Виндзор
Наконец автомобиль остановился у нужного дома. Что за болван, подумала Гертруда, сверля кожаную спину шофера сердитым взглядом; неужели трудно было спросить дорогу у прохожих? Пока они кружили по этим закоулкам, ее укачало, а противней могут быть разве что женские недомогания.
– Помоги же мне с этой дурацкой шляпой, – сказала она раздраженно, повернувшись к Люси.
Чумазый мальчишка, увлеченно пинавший консервную банку, остановился поглазеть на них. От досады Гертруда запуталась в густой вуали, прикрепленной к полям шляпы, и он прыснул.
– Что уставился? Я тебе! – пригрозил шофер, и пацаненка как ветром сдуло. – Давайте руку, мисс.
Придерживая юбку свободной рукой, она спрыгнула на землю. Надо было все-таки поехать на трамвае: вышло бы не дольше, и не нужно напяливать эту нелепую шляпу и закутываться в плащ по самые уши. Автомобиль был бы хорошей вещью, позволяй он только пускать пыль в глаза другим; но глотать эту пыль самой…
Люси постучала в дверь щитового домика. Открыла девушка, похожая на горничную, но без передника, в одном лишь черном платье. Они прошли в маленькую гостиную, обставленную скромно, хотя не без изящества. На столе у окна в безупречном порядке лежали шкатулки с нитками, портновский метр, ножницы, какие-то еще предметы. Рядом стояла швейная машинка. Большое окно, единственное в комнате, обрамлялось кружевными занавесями, а на круглом столике, накрытом белоснежной вышитой скатертью, возвышалась ваза с букетом из голубых ирисов.
– Хочу вас предупредить, мисс Марвуд, – сказала девушка извиняющимся тоном, – что моя сестра глухая. Пусть вас это не смутит. Не волнуйтесь, я буду переводить.
Вошла молодая женщина, тоже в черном и на удивление миловидная. Траур совсем не портил ее, хотя самой Гертруде этот цвет пошел бы гораздо больше. А вот крой был модным, и сидело платье отлично. Раньше она бы ни за что не поверила, что человек с физическим изъяном может выглядеть так эффектно. Глухие ей, правда, до сих пор не встречались, а вот слепые музыканты на благотворительном концерте оставили тягостное впечатление. Играли хорошо, но она не могла сосредоточиться на музыке: всё смотрела в их лица, чувствуя смесь жалости, страха и отвращения. Многие носили черные очки, глаза остальных были пусты и бессмысленны.
– Итак, чем мы можем вам помочь, мисс Марвуд? – прервала ее раздумья девушка.
– Я хочу сшить вечернее платье, – сказала Гертруда и протянула портнихе каталог, раскрытый на нужной странице. – Вот такое.
Она заранее приготовилась к глупым вопросам и ждала их с застарелым раздражением, но в ясном, правильном, как у моделей из журналов, лице не дрогнул ни один мускул. Коротко кивнув, женщина сделала несколько знаков своей переводчице.
– Будьте так добры, покажите ткань, из которой вы хотите сшить платье.
Гертруда взяла у Люси сверток, и тускло блеснул в дневном свете лимонно-желтый шелк. Портниха вновь кивнула и, жестами объяснив, что хочет снять мерки, подошла к столику у окна. Держалась она очень спокойно и с каким-то затаенным достоинством – не суетилась подобострастно, как другие швеи, не сникала под ее взглядом («Ты умеешь так требовательно смотреть, дорогая», – говорила иногда мать).
Когда все мерки были записаны, портниха вновь обратилась к помощнице, то постукивая указательным пальцем одной руки по другой, то прикладывая его к ладони на разный манер.
– Мы должны обсудить с вами детали, – заговорила девушка, подойдя поближе. – Хотите ли вы сделать отделку кружевами, как на рисунке?
– Я все принесла, – Гертруда протянула ей второй сверток.
Как ловко они болтают, просто диву даешься! Удобно, должно быть, знать такой язык: можно говорить хоть о чем, и никто не подслушает. Вот бы они повеселились с Джен! Обсуждай хоть ухажеров – ни мать, ни Люси и бровью не поведут.
– Вам понадобится особый корсет для этого платья, – сказала Делия, переведя взгляд с сестры на Гертруду.
– У меня он уже есть, – отпарировала та с достоинством. Пусть знают, что уж она-то разбирается в моде, как никто. Длинный, почти до колен, новый корсет – предмет ее тайной гордости, сделанный на заказ в Англии, – целых два месяца ждал своего часа в ящике комода.
Примерку назначили на следующий четверг – довольно скоро, прикинула Гертруда, ведь работа не из легких: скользкий шелк так капризен, особенно если фасон облегающий… Одно такое платье прежняя модистка уже испортила. И почему отец не хочет переехать в Европу? Там сейчас происходит все самое интересное, а ей только и остается, что читать письма кузины да рассматривать картинки в журналах. Француженки щеголяют в невероятных нарядах от Поля Пуаре – таких праздничных, ярких, не то что надоевшие за несколько лет одеяния в пастельных тонах. Ах, как хочется быть там, в самой гуще событий! Дамы носят украшения от Лалика13 – тут такое никому и не снилось. Впрочем, мистер Вейр обещал ей что-то подобное…
Да, подумала Гертруда, выходя на улицу, он все-таки настоящая находка. В нем нет ничего от неотесанных мужланов, которые, увы, нередки даже в столице. С другой стороны (так приятно чувствовать себя рассудительной!), английской спесью и сухостью он тоже не отличается. Отменные манеры, всегда безупречно элегантен и учтив, остроумен – с ним никогда не приходится скучать. Даже отец благосклонен к нему, хотя считает торговцев неподходящей партией для своих дочерей. А уж маменька и вовсе души не чает.
Две дамы, одетые в кожаные плащи и шляпы с сеткой, как у пасечников, сели в автомобиль, и тот, чихнув, укатил. Слава Богу, все позади! Мисс Марвуд, кажется, осталась чем-то недовольна, и было грустно думать, что это ее, Делии, вина. Когда человек раздражен, это кожей чувствуешь, даже если он с виду спокоен.
Но сейчас все это не так важно; главное – у них будут деньги! Мистер Вейр не обманул ее и в самом деле помог. «Связи, мисс Фоссетт, – написал он ей в ответ на открытку с адресом, – это самое главное в большом городе. Одно звено тянет за собой другие, так что уверен, у вас не будет недостатка в клиентах». Агата, правда, запретила ей продолжать эту переписку. Чем осторожней ведешь себя с мужчинами, сказала она, тем лучше. Если что-то случится, виновата будет не только Делия, но и она сама: не досмотрела, не выполнила обещания, данного родителям.
Агата хлопнула в ладоши, привлекая внимание, и сделала знак, что пора заниматься с Тави. Уроки проходили в спальне, которая одновременно служила классной комнатой и детской. Едва Делия вошла, маленькая ученица тут же бросила игрушки: она явно устала сидеть в одиночестве и изнывала от любопытства – ей-то не удалось увидеть незнакомок даже в окно.
– На чем они приезжали? – зазвенел с порога тоненький голосок.
– На автомобиле.
– Они были красивые?
Делия улыбнулась. Даму-компаньонку, низенькую и пухлую, вряд ли кто-то назвал бы красавицей, а вот в мисс Марвуд определенно было нечто, притягивающее взгляд. Тяжелые, «воловьи» веки над зеленовато-карими глазами, крупные губы с капризным изгибом – все казалось экзотичным, ярким. Платье с картинки в ее каталоге тоже выглядело необычно: облегающее, будто кокон, оно не расширялось книзу, а напротив, чуть сужалось, заканчиваясь небольшим шлейфом, так что силуэт получался прямым и стройным.
– Да, – сказала она. – Если будешь хорошей девочкой, я покажу тебе их в следующий раз. А сейчас давай заниматься. Иди, поможешь мне достать книжки.
Девочка, все еще взбудораженная услышанным, взобралась на стул, сгребла обеими руками стопку книг из шкафа и прижала их к животу.
– Нет, ты, кажется, взяла лишнего… Дай-ка мне эту тетрадку.
– А что в ней?
Делия бережно вернула тетрадь на полку.
– Стихи.
– Кто их сочинил?
– Мой брат. Для тебя он был бы дядей. Ну, садись заниматься, а то мама рассердится.
Тави примостилась у столика, а Делия раскрыла книгу и начала читать ей вслух о девочке Элле, которая задавала слишком много вопросов. Сама она любила эту книжку в детстве, хотя позже нравоучительный тон писательницы стал ей неприятен, и «Истории для мальчиков и девочек» так и остались недочитанными.
– Ты скучаешь по своему дяде? – спросила вдруг Тави, когда Делия прервалась, чтобы перевернуть страницу. – Поэтому ты такая грустная?
Делия не смогла сдержать улыбки, но поправлять девочку не стала.
– Я совсем не грустная, Тави. Хотя я, конечно, скучаю.
Она вернулась к чтению, но знакомое тепло уже побежало по венам, как бывало, когда заходил разговор об Адриане, и какая-то часть ее мозга, незанятая черными значками в книжке, предалась воспоминаниям. Ей так хотелось, чтобы окружающие знали о том, каким был ее брат! Но не заведешь ведь разговор вот так, запросто, будто хочешь прихвастнуть. А уж отнести стихи в редакцию тем более страшно: разложит тетрадку вальяжный, убеленный сединами редактор (а может, наоборот, молодой, вечно спешащий и взлохмаченный?), мазнет равнодушным взглядом по странице… Нет, не готова она была обнажить душу перед незнакомцами, отдать на их суд драгоценные строчки, которые для нее существовали всегда. Стихи звучали в их парадной гостиной, когда она, Делия, едва ли могла осознавать важность происходящего. Но еще будучи семи-восьмилетней, она любила слушать, как Адриан читает, и пытливо всматривалась в лица гостей: нравится ли им? Стояла тишина, даже веера смолкали, и голос звенел празднично, наполняя каждый уголок комнаты. Отец сидел гордый и бледный, чуть раскачиваясь в такт – никогда больше Делия не видела его таким. И – удивительное дело – она не испытывала зависти к брату. Наверное, потом, став постарше, могла бы; но когда она вышла из детства, завидовать было уже некому.
Она, кажется, запнулась на середине фразы и молчала уже долго – сколько, секунды, минуты? – потому что большие темные глазенки смотрели на нее удивленно и выжидающее.
– Хочешь, почитаем ту тетрадку? – спросила Делия.
Девочка охотно закивала, не вынимая пальца изо рта.
– Хорошо. Только обещай, что не расскажешь маме. Это будет наш секрет, ладно?
Ох, зря, думала она, доставая тетрадь. Рано или поздно всё тайное всплывет. Никаких разговоров на эту тему, конечно, не было, но она чувствовала: Агата будет недовольна, если узнает. Молчаливые листы, зажатые между книгами в шкафу, не опасны, но стоит высвободить эту память, впустить в дом – она восстанет, точно восстанет. Ведь не разрешила же такой мелочи – фотокарточки на столе. «Но он же и твой брат!» – сказала тогда Делия потрясенно. Разве можно так? Но сестра была непреклонна: «Я никогда не позволю превратить мой дом в родительский. Ты поняла? Никогда».
Это было несправедливо. Ужасно.
Она села, положив тетрадь на колени. Торжественная тишина ждала ее, точно нетронутый лист, и слова, вот-вот готовые зазвучать, были достойны белизны этого листа.
Первые строчки вышли у нее чуть сипло – от волнения, должно быть; но очень быстро голос окреп, язык перестал казаться деревянным, и полилась музыка – чистая, сладкая, как родниковая вода. Это было потрясающе: с каждым звуком, с каждой паузой Адриан пробуждался в ней. Обычно он приходил, когда ей было тяжело и хотелось опоры – не снаружи, как часто необходимо женщине, а в самой себе; но сегодня она впервые вызвала его, как заклинанием вызывают духов. Спиритические сеансы – об этом много говорили; она, правда, не верила всерьез. Теперь же она сидела, счастливая, боясь спугнуть его незримое присутствие. Но даже когда это сделала Тави, громко заявив, что хочет есть, Делия не огорчилась. Её счастье было так велико, что хватило бы на всех.
8. Центральный вокзал
Место у окна оказалось свободным, и можно было наконец расслабиться и развернуть газету. Скользнуть лениво по частоколу длинных колонок, пока глаз не зацепится за что-нибудь любопытное.
«Р-р-р-р», – прочитал он сначала, и только затем обратился к заголовку. Полет Гарри Гудини! «„Р-р-р-р“, – зарычал пропеллер, молотя лопастями воздух. Пилот коснулся зажигания, и машина покатилась со скоростью, быстро достигшей тридцати миль в час. Проехав сорок или пятьдесят ярдов, Гудини выдвинул подъемные панели, и самолет взмыл в воздух, как птица. На одно мгновение Гудини ощутил трепет – когда понял, что он действительно на небесах».
Знаменитый фокусник совершил первый в Австралии управляемый полет, и где – в захолустной деревне к северу от Мельбурна! Однако же как отстаешь от времени с этой горой дел, подумал Джеффри; наверняка ведь сообщали заранее, и можно было съездить посмотреть… И сразу кольнуло ревниво: вот ведь, опередил местных заезжий гастролер. В Америке давно уже летают, а здесь словно никому это не интересно. Хотя Гудини, конечно, молодец: смог выделиться из сотен рядовых фокусников, прозябающих в провинциальных театриках, да как – с блеском истинного мастера, который не только владеет ремеслом, но и умеет подать его совершенно по-новому.
Человека влекут тайны, и тот, кто поставил на них всерьез, не прогадает. А какие это тайны – хитроумный фокус с исчезновением, лихо закрученный детектив или еще что-нибудь – каждый выбирает сам.
Напротив села дама средних лет в мышасто-сером платье и с выцветшим каким-то лицом: брови и ресницы совсем светлые, блеклая кожа, льняная прядь выбилась из-под шляпки; в глазах – вековая тоска. О чем она думает? Сосед справа кашлянул, и она мучительно поморщилась. Мигрень ли (вот тронула рассеянно висок), болезненная раздражительность? А может, дома мечется в горячке ребенок, оставленный с няней, и даже чужой кашель причиняет страдание?
Вот – уже загадка; пока маленькая, но уже способная заинтриговать.
У многих из тех, кто приходит к нему в магазин, тоже есть свои тайны – правда, всё больше другого свойства. Величественная матрона, проигравшаяся в пух и прах на скачках; бездельник, задолжавший кредиторам; милая молодая женушка, потратившая все хозяйственные деньги на модные наряды, – все они молят о драгоценных чеках. И о молчании. Перед глазами всплыло румяное лицо госпожи Марвуд – почтенной супруги члена Парламента, радетельной матери и, между прочим, страстной любительницы виста. Сия маленькая слабость до такой степени владела ею, что нередко затмевала все прочие (весьма немногочисленные, следует признать) мысли. Кроме того, леди Марвуд была на редкость общительна и в задушевной беседе охотно выбалтывала столько пикантных подробностей о других столь же очаровательных дамах, что не будь у Джеффри прекрасной памяти, ему пришлось бы обзаводиться записной книжкой. Никто не посмел бы назвать его сплетником или любителем подсматривать в замочную скважину из пошленького любопытства. Но с самого детства ему известна была нехитрая истина: всякая деталь может однажды стать незаменимой, поэтому надо собирать всё.
Когда он вышел из поезда в Ист-Кэмбервелле, на улице уже стемнело. Резкий южный ветер гонял по платформе мусор и опавшие листья. К ночи наверняка соберется дождь. Идти пешком при таком ветре не очень приятно, но он все-таки решил не брать извозчика: дуть будет в спину, да и всего пути – четверть часа.
Еще с порога он почувствовал больничный запах, который всегда наводил тоску.
– Что сказал доктор? – спросил Джеффри, вручая Мэгги шляпу и трость.
– Говорит, перелома нет, слава Богу. Как тут все переволновались, мистер Вейр…
– Достаточно, Мэгги, спасибо.
Ванесса сидела в комнате для завтрака и читала, положив на стол забинтованную до самых пальцев руку.
– Больно? – Джеффри понизил голос, но не стал сильно смягчать его, чтобы сестра не решила, что ее жалеют.
– Уже не очень, – равнодушно ответила она. – Неудобно скорее.
– Не надо было падать на правую руку.
– Благодарю покорно, в следующий раз упаду на левую.
В гостиной висела тягостная тишина; даже часы, казалось, тикали вполголоса. Отец делал вид, что занят газетой, тетка шевелила спицами. Увидев Джеффри, она всхлипнула и затянула жалобно:
– Что же такое творится? Как нам быть дальше – запирать на ночь дверь в ее спальню?
– Ох, помилуй, Хильда! – оборвал ее отец. – Что за вздор ты несешь?