Склонила Муза лик печальный
В то лето в его стихах не звучала усадебная тема с волнующими воспоминаниями о собственном прошлом, Некрасов писал только о крестьянах. Стихотворения «Свобода», «Дума», «Похороны», «Крестьянские дети» и, наконец, крестьянская поэма «Коробейники» стали отражением его наблюдений, деревенских встреч, событий, разговоров этого лета.
В поэме народ, его дела, чувства, рассуждения становятся предметом изображения, а не только объектом жалости и заботы; автор угадывает в нем источник вечной духовной силы и одновременно видит его участником истории, возможным вершителем судьбы страны. Реформа, при всей ее несправедливости, была делом благотворным, поскольку давала народу шанс проявить заложенные в нем огромные нравственные и интеллектуальные силы. Недаром именно эту поэму первой предназначил Некрасов для чтения своим героям, для народного дешевого издания – книжки, изданные автором, продавались коробейниками по селам и сельским ярмаркам по 3 копейки, и скоро стихи из поэмы зазвучали как народные песни.
А Некрасову в то лето пришлось уехать из деревни гораздо раньше, чем он планировал. Он вернулся в Петербург около середины сентября, когда вокруг «Современника» начались тревожные и трагические события.
Трудно сказать, насколько глубоко Некрасов был посвящен в деятельность своих сотрудников, связанную с противостоянием власти. Скорее всего, предполагал, что такая деятельность осуществляется, в какой-то степени сочувствовал ей, как сочувствовали вольнолюбивым настроениям молодежи многие, но не разделял крайности воззрений членов своей молодой редакции. Ведь он принадлежал по жизни и интересам другому кругу. Однако оппозиционное направление журнала поддерживал и не возражал против того, чтобы в нем печатались антиправительственные материалы. Центром этого вольного содружества был, конечно, Чернышевский, которого, как и Добролюбова, Некрасов по-человечески любил.
Разочарованные крестьянской реформой и ожидая активных народных протестов, журнальные вольнодумцы решили усилить пропаганду, перейти к нелегальной деятельности и всеми средствами просвещать и готовить народ к выступлениям против власти. В июле Михаил Михайлов, руководивший иностранным отделом, привез из Лондона отпечатанную в типографии Герцена прокламацию «К молодому поколению», в которой критиковались действия власти, резко осуждалась реформа и содержался призыв к молодежи «всех сословий» возглавить стихийное крестьянское движение. В середине сентября он был арестован и посажен в Петропавловскую крепость за то, что «с замечательной смелостью» распространил эти прокламации по городу, причем экземпляры ее были даже доставлены по почте некоторым министрам и самому графу Шувалову, начальнику Третьего отделения. Этот арест был первым в новое царствование, он многим казался недоразумением, и столичные писатели обратились с петицией к министру народного просвещения Е.В. Путятину, защищая Михайлова.
Когда Некрасов вместе с другими подписывал письмо, он еще не предполагал, какие беды ждут «Современник». Оно, однако, не возымело никакого действия, а через три недели был арестован другой сотрудник журнала, В.А. Обручев, друг Чернышевского и Добролюбова (его многие считали прототипом Рахметова в романе «Что делать?»).
Беды следовали одна за другой и не отпускали несколько месяцев. 17 ноября умер Добролюбов, и горе этой потери Некрасов преодолевал очень долго. 14 декабря был совершен публичный обряд гражданской казни над Михайловым, и в тот же день, перед самой отправкой его на каторгу в Сибирь, поэт простился с ним в крепости. 18 февраля 1862 г. после недолгой сердечной болезни умер И.И. Панаев, многолетний и бессменный соредактор «Современника». А 27 февраля Обручев был приговорен к пяти годам каторги и бессрочному поселению в Сибирь.
Некрасов остался единоличным редактором журнала, и вместе с Чернышевским они держали его до лета. Но жизнь готовила новые удары.
В середине июня было объявлено о запрещении на восемь месяцев журналов «Современник» и «Русское слово» «за вредное направление». 2 июля был арестован критик Д.И. Писарев за памфлет против «дома Романовых», а 7 июля узниками крепости стали сотрудники «Современника» Чернышевский и Н. Серно-Соловьевич. В конце ноября умер отец, Алексей Сергеевич Некрасов.
Потрясенный всем случившимся, потерей близких людей, жестокостью расправы с ними, горькими потерями, Некрасов писал:
Надрывается сердце от муки,Плохо верится в силу добра,Внемля в мире царящие звукиБарабанов, цепей, топора…За годы совместной работы он успел понять и полюбить своих молодых коллег. Восхищался их честностью, храбростью, готовностью к страданиям за свои идеи, а главное, стремлением неустанно работать во имя своей цели, действовать. Деятель по натуре, Некрасов глубоко уважал их, сочувствовал многим их идеям, некоторые разделял, но понимал, что сам он – человек другого времени и поколения, иного общественного положения – не может так жить, не готов, как они, следовать политической цели, не готов к борьбе и подвигу. Он живет другой жизнью, иными интересами, хотя и преклоняется перед жертвами, понесенными этими людьми.
Небольшая поэма «Рыцарь на час», написанная в 1862 г., пронизана этими настроениями. В определенном смысле поэт беспощаден к себе, чувствуя себя лишенным того заряда большого дела во имя всеобщего блага, каким обладали его молодые друзья, отсюда его отчаяние и мольбы, обращенные к матери:
Выводи на дорогу тернистую!Разучился ходить я по ней,Погрузился я в тину нечистуюМелких помыслов, мелких страстей.Одно из лучших исповедально-лирических произведений Некрасова, поэма не просто пронизана чувством неудовлетворенности собою и своей жизнью. Она сложна и своеобразна, ее открытая гражданственность, пронизанная личной болью, превратилась в скорбную и волнующую лирическую исповедь. И неизменно покоряет читателей своей невероятной искренностью и поэтической силой. Поэма была послана М. Михайлову на каторгу с супругами Шелгуновыми, которые ехали к другу в Сибирь. В альбом Л.П. Шелгуновой поэт вписал отрывок из «Рыцаря на час», который оканчивался обращением и горьким упреком к тем, кто не готов к действию, хотя и сочувствует тем, кто в борьбе:
Покорись, о ничтожное племя!Неизбежной и горькой судьбе,Захватило вас трудное времяНеготовыми к трудной борьбе,Вы еще не в могиле, вы живы,Но для дела вы мертвы давно,Суждены вам благие порывы,Но свершить ничего не дано… —к этим стихам была сделана приписка, обращенная к Михайлову: «Редки те, к кому нельзя применить этих слов, чьи порывы способны переходить в дело. Честь и слава им – честь и слава тебе, брат! Некрасов. 24 мая, 6 час. утра».
В Петербурге ходили упорные слухи, что Некрасов не станет возобновлять «Современник» или поменяет направление журнала. Однако в феврале 1863 г. сдвоенный его номер вышел, и имена прежних сотрудников – М.А. Антоновича, А.Н. Пыпина, Г.З. Елисеева, Ю.Г. Жуковского – представлены были на его страницах, что сразу опровергало слухи о ренегатстве Некрасова. Потерявший важнейших сотрудников журнал сохранил все же прежнее оппозиционное направление и достаточно высокий уровень публикаций. В журнал пришли Глеб Успенский с «Нравами Растеряевой улицы», Ф.М. Решетников, замечательным нововведением стало ежемесячное сатирическое обозрение «Наша общественная жизнь», которое вел М.Е. Салтыков-Щедрин, имевший уже громкое литературное имя и вошедший в состав редакции. А еще через некоторое время появилось сатирическое прибавление «Свисток», в котором и Некрасов часто помещал свои фельетоны. Главным же свидетельством сохраненного курса было объявление о том, что с третьего номера журнал начнет публиковать новый роман Чернышевского «Что делать?».
Непонятно, каким образом удалось Некрасову получить рукопись только что написанного в крепости романа вместе с другими бумагами, взятыми жандармами еще при аресте Чернышевского; это был грандиозный ляп охранителей арестованного. А публикация романа в первых номерах возобновленного журнала свидетельствовала о немалом мужестве и бесстрашии его редактора (который не только на медведя ходил не однажды, но и позволял себе поступки гражданские, требующие не меньшей храбрости), а также о его настоящей журналистской хватке. Роман был напечатан практически без цензурных изъятий и на десятилетия стал настольной книгой для нескольких поколений молодежи. Только после выхода последней главы власти спохватились, роман был запрещен и до 1905 г. в России в легальной печати не издавался.
Конечно, возобновленный «Современник» не стал тем журналом, каким был до закрытия, из него ушло слишком много талантливых людей. При всей одаренности оставшихся, критических статей уровня добролюбовских «Что такое обломовщина?» или «Темное царство» в нем больше не появлялось. Не было среди них и работников, так самозабвенно отдающихся журналу, как это делал Чернышевский. Ушедшие коллеги любили журнал и старались своими действиями и произведениями не подвести его и редактора, чего нельзя сказать об их молодых друзьях, людях достаточно амбициозных, собственные интересы и успех ставящих прежде общих. Потому Некрасов не мог им доверять в той же мере и старался сам прочитывать все материалы, которые готовились в номер. Никогда у него не складывалось с этой молодежью и тех отношений дружбы и доверия, какие были в прежней редакции. Тем более что к нему самому члены новой редакции большой симпатии не испытывали, осуждали его за большой достаток и за «барские» привычки и вкусы. Друг друга они тоже не любили, характерами обладали отнюдь не миролюбивыми, потому Некрасову, который заботился о спокойных и доброжелательных отношениях в редакции, приходилось вмешиваться в конфликты и улаживать их. Так что атмосфера в журнале была не очень легкой.
Лето 1863 г. Некрасов провел в деревне, в купленном недавно имении Карабиха, и оно несомненно принесло некоторое отдохновение после потрясений предшествующих месяцев. Несколько недель поэт провел на охоте; сюда приезжали к нему в гости Салтыков, Островский и Григорович. И, как всегда летом, он много писал. Стихи, написанные там, свидетельствуют, как менялась и углублялась в них крестьянская тема. Стихотворение «Калистрат» представляет собой попытку создать стихи в духе народной песни, которая не совсем удалась, потому что стихи пронизаны внутренней иронией, горькой усмешкой крестьянина над своей безысходной нищетой, а это далеко от простодушной наивности народных текстов. И знаменитая «Орина, мать солдатская», героиню которой поэт знал лично и не раз слушал ее рассказ о великом горе матери, потерявшей на армейской службе сына:
И погас он, словно свеченькаВосковая, предыконная…Поэт заключал его печальными словами:
Мало слов, а горя реченька,Горя реченька бездонная!..Там же в Карабихе была написана поэма «Мороз, Красный Нос», едва ли не вершина творчества Некрасова. Ею открывался первый номер «Современника» за 1864 г. И в том же году была начата работа над поэмой «Кому на Руси жить хорошо».
В ближайшие годы жизнь Некрасова делилась между Петербургом и Карабихой. Зимние месяцы целиком отдавались журналу, летние – деревне. Только здесь он имел необходимое спокойствие и отрешенность от дел, ведь в столице с каждым годом становилось напряженнее. После подавления польского восстания 1863 г. свирепствовала цензура, отбиваться от нее становилось все труднее. Оппозиционное направление журнала многим людям, прежде его приветствовавшим, стало казаться опасным, Некрасову часто приходилось слушать упреки в неосторожности, однажды его даже обвинили в мальчишестве. Но он оставался верным себе и своим читателям, ожидавшим от него именно такого поведения.
В 1864 г. были созданы стихи, в которых звучала живая память о покинувших его друзьях и коллегах прежних лет. В стихотворении «Благодарение господу богу.» описана «проторенная цепями» дорога, по которой увезли в Сибирь вчерашних соратников по журналу и на которой возникают перед путником тени многих погибших на ней людей. «Едем мы, братец, в крови по колени!» – говорит путник своему кучеру. Читатели не зря видели в этих стихах намек на массовые репрессии после подавления польского восстания. Другое стихотворение, напечатанное в «Современнике» в конце года без имени и заглавия, было приурочено к памятному многим трехлетию со времени смерти Добролюбова (позже оно всегда печаталось под заголовком «Памяти Добролюбова») и звучало настоящим ему реквиемом:
Плачь, русская земля, но и гордись —С тех пор, как ты стоишь под небесами,Такого сына не рождала тыИ в недра не брала свои обратно…В том же году появилась «Железная дорога» – одно из самых популярных и сильных гражданских стихотворений поэта. Реальные картины строительства Николаевской дороги, жестокого, непосильного труда людей, согнанных со всех концов страны и нашедших здесь свою гибель, поражают ужасом и жалостью. Недаром цензура именно из-за этих страшных картин не допускала некоторое время стихотворение в печать. Но тема реального, жестокого, современного труда сменяется другой, и начинает звучать не менее сильно тема памяти:
Братья! Вы наши труды пожинаете,Нам же в земле истлевать суждено.Все ли нас, бедных, добром поминаете?Или забыли давно?.. —некрасовская жалостливая интонация слегка притеняет звучащую в этих словах очень важную идею – идею исторической памяти о труде и созидательных усилиях людей прежних, ушедших, поколений, усилиями которых, собственно, и создается мир цивилизации. И поэт, обращаясь к ребенку: «Благослови же работу народную / И научись мужика уважать», вкладывает в эти слова смысл более широкий, чем просто уважение к народу. Ведь дальше он внушает своему собеседнику веру в будущее этого бедного и несчастного народа, «который вынесет все, что господь ни пошлет», но, веру, как всегда у Некрасова, пронизанную болью и горечью:
Вынесет все – и широкую, яснуюГрудью дорогу проложит себе.Жаль только, жить в эту пору прекраснуюУж не придется ни мне, ни тебе.За три с половиной года существования возобновленного «Современника» в жизни и творчестве Некрасова произошло многое: поэт окончательно расстался с А.Я. Панаевой, создал школу для крестьянских детей на своей родине, в селе Абакумцеве, приобрел имение Карабиха, совершил второе путешествие за границу, каждую осень и часто зимой ездил на охоту, напечатал три следующие издания «Стихотворений Николая Некрасова», начал издавать книги дешевой библиотеки для народа, которые печатал за свой счет, выплачивал пенсион довольно многим людям, среди них пенсию матери И.И. Панаева, семье сосланного в Сибирь Чернышевского, малолетним братьям Добролюбова.
Но главным делом, главной заботой всегда оставался журнал. Пожалуй, ни в какие другие годы Некрасов так много и часто не печатался в «Современнике» – в двадцати трех номерах появились его произведения. Все лучшие лирические стихотворения этих лет, поэма «Мороз, Красный нос», пролог к поэме «Кому на Руси жить хорошо» (и подробный ее план) были представлены на его страницах. Кроме того, поэт очень активно обратился к жанру сатирическому, избрав злободневность предметом изображения, почти как в фельетонах своей юности. Но теперь содержание циклов его сатир «О погоде», «На улице», «Суд», «Балет» было серьезно и разносторонне отражало события городской и общественной жизни».
Некоторые фельетоны («Газетная», «Песни о свободном слове») были связаны тематически с объявленной в апреле 1865 г. реформой цензуры, отменявшей многие прежние правила. Она вступила в силу с сентября 1865 г., и отныне издатели, освобожденные от обязательной цензуры, сами несли ответственность за «допустимость» публикуемых текстов, а власть оставляла за собой право наказывать их в случае нарушений. Поначалу могло показаться, и многим казалось, что наступает едва ли ни эпоха свободы слова, но постепенно стало ясно, что карательная цензура, несомненно облегчившая многим путь к читателю, для оппозиционных изданий оказывалась гораздо более опасна, чем цензура предварительная.
Некрасов понял это довольно быстро. А через полгода «Современник» получил два предупреждения подряд, в ноябре и декабре 1865 г. И оба раза поводом для них, наряду с другими, стали и его собственные произведения. В первом случае это фельетон «Газетная» (так называлась комната в Английском клубе, где читали газеты), и предметом осмеяния в нем был цензор, горюющий о старых цензурных порядках. А во втором – стихотворение «Железная дорога». Больших усилий стоило поэту предотвратить третье предупреждение и на время спасти журнал от гибели.
Выстрел Каракозова в императора Александра II, прозвучавший 4 апреля 1866 г. возле Летнего сада, перевернул все планы и поставил журнал перед катастрофой. Во главе созданной по приказу царя Следственной комиссии по раскрытию заговора о покушении на жизнь императора был поставлен граф М.Н. Муравьев. Он заслужил прозвание «Вешатель» за невероятную жестокость, с какой подавил польское восстание и расправлялся с сотнями его участников (среди повешенных был и бывший сотрудник «Современника» Сигизмунд Сераковский), и он был ненавистником либералов всех уровней и оппозиционной печати. Для Некрасова это был страшный удар, а когда через несколько дней начались аресты и похватали людей из окружения «Современника», в том числе и Г.З. Елисеева, он понял, что надо принимать меры экстраординарные.
В этой ситуации Некрасов принял, наверное, одно из самых неудачных в своей жизни решений. По совету графа Г.А. Строганова, старшины петербургского Английского клуба, он решил написать посвященное Муравьеву торжественное стихотворение и прочитать его на обеде в честь адресата. Поступок этот не принес ничего, кроме унижения. Муравьев стихов не принял и спасать журнал не стал. А Некрасова осудили все – и вельможные члены клуба, ненавидевшие Муравьева, и сотрудники «Современника», которые не приняли оправданий редактора и склонны были обвинять его в трусости, и коллеги-журналисты, пересказывавшие несохранившийся текст «мадригала» в своих изданиях и изощрявшиеся в пародиях, и, конечно же, читатели, много лет не прощавшие своему поэту оды палачу.
«Муравьевская ода» разрушила то восторженно-уважительное отношение читателей к Некрасову, что сложилось за предшествующие годы. Теперь бывшие поклонники писали ему гневные и разочарованные письма, кое-кто из прежних знакомых не подавал руки при встрече. Личность Некрасова как-то переосмыслилась во мнении общества: те привычки его жизни, что всегда раньше просто принималось окружением как данность (любовь к картам и роскоши, гурманство, собственное имение, высокосветские знакомства), теперь расценивались как пороки, а искренность его многолетнего участия в идеологических и общественных исканиях «молодой России» подвергалась сомнению. А сам поэт годами не переставал казниться и каяться в своем «падении» и просить прощения за случившееся:
Ликует враг, молчит в недоуменьеВчерашний друг, качая головой,И вы, и вы отпрянули в смущенье,Стоявшие бессменно предо мнойВеликие, страдальческие тени,О чьей судьбе так горько я рыдал,На чьих гробах я преклонял колениИ клятвы мести грозно повторял…Зато кричат безличные: «Ликуем!»,Спеша в объятья к новому рабу,И пригвождая жирным поцелуемНесчастного к позорному столбу.Текст этого покаянного стихотворения, по словам поэта, был написан почти сразу после чтения оды палачу, как только он осознал для себя позор и горечь происшедшего.
«Современник» же спасти не удалось. Апрельский номер журнала вышел 2 мая. Пятый был представлен в цензуру 4 мая и в печать уже не был допущен. После полученного третьего предупреждения издание было приостановлено 12 мая. А 28 мая 1866 г. «по Высочайшему повелению. журналы “Современник” и “Русское слово”, вследствие доказанного с давнего времени вредного их направления, прекращены».
Однако Некрасов перестал бы быть собой, поддавшись разразившемуся удару. Полтора года он был занят разными делами: ликвидацией «Современника», что заняло несколько месяцев, затем поисками новой деятельности – готовился издать литературный сборник и пригласил участвовать в нем критика Д.И. Писарева, недавно вышедшего из крепости, вместе с Салтыковым начал готовить сборник «Для детского чтения» и написал для него маленькие поэмы «Дядюшка Яков», «Пчелы» и «Генерал Топтыгин», но главной его работой было создание первых глав поэмы «Кому на Руси жить хорошо». И не мог он не думать о новом журнале…
Решение было найдено неожиданно. В ноябре 1867 г. Некрасов и редактор разорявшегося журнала «Отечественные записки» А.А. Краевский заключили договор об аренде. По нему Некрасов становился «гласно ответственным» редактором и получал «полную свободу» во всем, что касалось редактирования журнала, а Краевский принимал на себя обязанности издателя, т. е. всю хозяйственную часть. Номинальным редактором журнала, чье имя должно стоять на обложке, оставался Краевский. Несмотря на свои громкие протесты, Салтыков и Елисеев (выпущенный из-под ареста) приняли доводы Некрасова и согласились с этим. Ведь было очевидно, что власти никогда не позволят ему самостоятельно издавать новый журнал, более того, даже добиться официального утверждения Некрасова в качестве редактора так и не удалось до конца его жизни.
Для руководства журналом был создан новый триумвират: Салтыков был приглашен руководить отделом беллетристики, Елисеев – отделом публицистики, себе Некрасов, кроме общего руководства, оставил отдел поэзии, библиографией ведал Н.С. Курочкин, обязанности секретаря редакции исполнял В.А. Слепцов (а с 1872 г. – А.Н. Плещеев); роль главного критика взял на себя Писарев, а через несколько месяцев в журнал пришел молодой радикальный критик и публицист Н.К. Михайловский.
Бывшие сотрудники «Современника» Ю.Г. Жуковский, М.А. Антонович и А.Н. Пыпин в новую редакцию не вошли. Первые два начали с Некрасовым словесную войну, выпустили скандальную брошюру «Материалы для характеристики русской литературы» (1869), в которой весьма грубо пытались скомпрометировать Некрасова в общем мнении: обвиняли его в вероломстве, скаредности, сводили мелкие счеты, а главное, объявляли союз его с Краевским предательством и изменой направлению прежнего журнала и Чернышевскому. Некрасов, как всегда, не отвечал на эти обвинения, всколыхнувшие целую бурю во враждебной печати. Он считал, что новый журнал своим содержанием из месяца в месяц опровергает возмутительные наветы. Так и было, очень скоро преемственную связь «Отечественных записок» с «Современником» отметил в одном из своих донесений цензор Юферов. Антонович же в своих воспоминаниях о Некрасове в 1903 г. признал свою ошибку: «Я откровенно сознаюсь, что мы ошиблись относительно Некрасова: он не изменил себе и своему делу, но продолжал вести его горячо, энергично и успешно».
Да, в деле воссоздания в новом журнале традиций «Современника» Некрасов снова показал себя великолепным редактором и организатором литературного дела. Даже те, кто не был его доброжелателем, признавали это безусловно. П.М. Ковалевский писал: «Лучшего редактора, как Некрасов, я не знал… умнее, проницательнее и умелее в сношениях с писателями и читателями никого не было. Редакция руководилась им неуклонно, как оркестр хорошим капельмейстером». О чудесном превращении скучного журнала Краевского в популярнейшее издание в первый же год при Некрасове говорят цифры подписчиков: они поднялись за год с двух до пяти тысяч, а через год еще на тысячу. Конечно, ничто не могло спасти журнал от преследования цензуры. Ему постоянно угрожало запрещение, номера задерживались, статьи нередко вырезались из уже готовых книжек, а майская книжка за 1874 г. была целиком сожжена. Каких страданий и нервотрепки это стоило Некрасову, сказать невозможно, но он с поразительным терпением и мужеством, по словам Михайловского, вел этот корабль литературы «среди бесчисленных подводных и надводных скал»,
Он по-прежнему жил в доме Краевского на Литейном проспекте, там же была и редакция «Записок». С весны 1870 г. с ним вместе стала жить и разделила его жизнь до конца Фёкла
Анисимовна Викторова (Некрасов называл и рекомендовал ее друзьям Зиной, Зинаидой Николаевной), это вторая женщина в его жизни, к которой он обращался в стихах. Ей он посвятил поэму «Дедушка», законченную в Карабихе в августе 1870 г.
Цикл декабристских поэм, создававшихся в начале 70-х гг., занимает в творчестве поэта особое место: он посвящен реальному историческому событию, о котором на десятилетия как бы забыли историки, героями этих поэм стали реальные люди, участники декабристского восстания, их жены и современники. Через 35 лет после восстания Некрасов не только первым заговорил о них, воскресил их имена и поступки и заставил ими восхищаться, но даже само восстание на Сенатской площади 14 декабря 1825 года было впервые в литературе им описано (оно достаточно точно отражено в сне Е.И. Трубецкой). Для воскрешения памяти о декабристах, для прославления их никто в XIX в. не сделал больше Некрасова и Герцена.
Поэма «Дедушка» написана под впечатлением личности князя Сергея Григорьевича Волконского, который среди немногих уцелевших на каторге и в ссылке декабристов вернулся из Сибири после 1856 г. Дедушка не только предстает бодрым и красивым стариком, сохранившим в Сибири достоинство и ясный ум, он в беседах с внуком произносит речи, в которых отзываются события годов 60-х. Он рассказывает о большом сибирском селе Тарбагатай, жители которого в два года достигли изобилия, неведомого крестьянам российских губерний. А причина тому – в их свободной от крепостной зависимости жизни. В другой раз внук слушает рассказ о тяжкой жизни солдат в армии Александра I. И тут невольно вспоминаются стихотворения «Орина, мать солдатская» и «Кузнец», посвященное Н.А. Милютину, автору прогрессивной реформы армии времен Александра II.