Вера в прозе и стихах
– Хорошо, завтра я ее отправлю, – согласился митрополит. – Спасибо вам, отец Сергий, за поддержку и участие! Да хранит вас Господь!
Он проводил гостя до дверей и, возвращаясь в комнату, сказал Прасковье, что завтра необходимо будет сходить к врачу и взять нужные снадобья в дорогу.
– Батюшка, а вы никак уезжаете? – встревожилась келейница.
– Да, мне придется на какое-то время уехать.
– А кто же будет вам помогать, батюшка?.. Мы с Дашей могли бы с вами поехать!
– Нет, милая, при мне Вера и Севастиана будут. Они уже ездили со мной, незачем вас обременять…
– Ну и ладно! – Было заметно, что сестра Прасковья обиделась.
Владыка Серафим прошел в свою комнату и, сев за стол, стал разбирать свои рукописи, пробегая их глазами и складывая в разные стопки.
* * *Митрополит сидел у окна своей комнатки и смотрел на снежную метель на улице. Казалось, этот пронизывающий до костей ветер сейчас ворвется в жилище и все окажутся во власти февральской пурги.
– Батюшка, не холодно вам? – заглянула в дверь сестра Севастиана.
– Нет-нет, милая… тепло, хорошо! – спокойно ответил владыка Серафим.
– Но я все равно три полешка подкинула… Может, вам чайку согреть?
– Вот ты негодница какая. Дрова-то экономить надо! – он улыбнулся и продолжил: – Чаю немного погодя выпью!
– Хорошо, батюшка, позовете тогда, – кивнула Севастиана.
А владыка Серафим посмотрел в окно и опять окунулся в размышления: «Уже конец февраля. Скоро весна. А что такое весна?.. Весна дарована Господом как рождение. С ее приходом душа каждого человека радуется и поет. Вот и эта метель пройдет… через каких-то пять дней март, а это уже весна!»
Прошло уже три месяца после переезда владыки в поселок Малаховка, что под Москвой.
«Три месяца! – с печалью рассуждал про себя митрополит. – А я по-прежнему никак не могу закончить свою книгу, тяжкие думы мешают сосредоточиться. Да и здоровье шалит и все чаще подводит. Все труднее становится передвигаться, и эта проклятая одышка замучила совсем… Одно мне радостно: силы есть читать и писать. Надо обязательно собраться с мыслями и закончить рукопись… Дай, Господи, силы!»
Он перекрестился.
– Батюшка, к вам гости! – заглянула в комнату Севастиана.
В комнату вошли два священнослужителя, и владыка Серафим поднялся из кресла навстречу им.
– Дорогие мои! Рад, очень рад вас видеть! – воскликнул он и обнялся с каждым из гостей.
– Приехали, владыка, узнать: как вы тут живете?.. Как здоровье?.. – сев на стул, начал разговор отец Сергий. – Ну и о новостях поведать, что да как у нас в Ленинграде. От прихожан наших передаем низкий поклон! И сестре Севастиане отдали гостинцы, которые люди собрали для вас.
– Севастиана, надо бы накормить гостей! – сказал митрополит, указав рукой на стол. Потом, взяв табурет, поставил его у стола, уселся и продолжил: – Никак привыкнуть не могу, да и не хочу называть город Петра именем бесовским! Так что буду называть его по старинке – Петербургом.
Сестра Севастиана быстро накрывала на стол, пока три умудренных жизнью священника вели беседу. Она отметила для себя, как повеселел владыка, как он оживленно участвовал в разговоре, а потом еще что-то рассказывал гостям.
– Прошу к столу! – пригласила Севастиана.
– Вот умница, так быстро угощение нам приготовила! – с улыбкой сказал владыка Серафим.
За трапезой отец Михаил спросил:
– Владыка, а как вы отнеслись к предложению отца Владимира?
– Конечно же, согласился! Но мне надо быть уверенным, – заметил митрополит, – что если я раз или два в полгода буду помогать или участвовать в Божественных литургиях, то никто из духовенства не пострадает. А в остальном – я готов и хочу послужить Господу нашему и с прихожанами пообщаться.
– Отец Владимир сообщил нам, что хочет провести несколько служб и чтобы вы присутствовали… Он говорит – и мы с ним согласны, – что, увидев вас, прихожане обрадуются и воспрянут духом, – поддержал разговор отец Сергий. – Вот мы и приехали вам сказать, что обстановка разрядилась и интерес со стороны НКВД утих. Временный патриарший Синод принял решение: если здоровье вам позволяет, следует вам, владыка, участвовать в службах. Потому как одно ваше присутствие вселяет в людей надежду. А уж проповеди ваши…
– Спасибо вам за добрые вести! – радостно произнес митрополит. – Но вы же понимаете, дорогие мои… Молчать не смогу, глядя на произвол, и подстраиваться под них не буду!
– Владыка, все это прекрасно понимают… Однако просят хоть малую толику беречь себя. Правда – она часто нелицеприятна, а власть нынешняя не терпит неугодных. Все мы, всё духовенство молимся за вас!
– Да хранит вас Господь! Надеюсь и верю, что Отец наш Небесный не оставит Россию и поможет вернуть ее на путь веры православной… – И владыка Серафим осенил себя крестным знамением, глядя на большой образ Спасителя.
Священнослужители тоже встали и, трижды поклонившись иконе, перекрестились.
– А сейчас, мои дорогие, я покажу вам, что закончил месяц назад! – сказал владыка и вышел из комнаты.
Через минуту он вернулся с холстом, на котором был изображен библейский сюжет. Он аккуратно поставил картину на стул и обратился к гостям:
– Что скажете?
– Господи… Какая прелесть! – отец Сергий восторженно перекрестился.
– Это просто чудо! Какие краски… Какая душа в холсте… – сказал отец Михаил.
– Я рад, что вам пришлось по душе, – лицо владыки озарилось светом. – Значит, и людям понравится!
– Владыка, как же такое может не понравиться? Обязательно творение это должно быть в соборе или монастыре… А в каком уж, вы сами определите!
– Какое чудо! Владыка, вы свою душу в каждый мазок кисти вложили! – восхищался отец Михаил.
– С душой писал, – улыбнулся митрополит, – а иначе не получилось бы!
Через час гости ушли, взяв с него обещание: если Господь подарит вдохновение, то владыка напишет для их собора икону.
Митрополит сел на кровать и долго смотрел на картину… Она действительно удалась и нравилась ему самому.
Память вернула его на много лет назад…
Он вспомнил первые годы священства, после того как оставил армию. Как вместе с женой Натальей преодолевал разрыв с привычной жизнью военной «аристократии» и входил в незнакомый, непонятный мир духовенства. Как потом, после смерти жены, остался с четырьмя дочками, и только вера не дала ему упасть и погибнуть…
Вспоминая о прожитых годах, владыка Серафим вдруг пришел к тому, что надо завтра отправить Севастиану или Веру к отцу Владимиру, чтобы узнать, когда приходить на службу. Он встал с кровати, подошел к углу комнаты, где на полке стояла икона Спасителя, перекрестился и негромко проговорил:
– Прости, Господи! Дай силы, Господи, послужить тебе! Благослови, Господи!
* * *В заботах и трудах о Церкви и православной вере минули еще два года.
Митрополит привык к жизни под Москвой. Постоянные его помощницы – сестры Вера и Севастиана – заботились о нем и облегчали быт. Иногда они прогуливались по парку или долго сидели на скамье, и владыка рассказывал им историю своей жизни.
Ему удалось за два года принять участие в пяти Божественных литургиях и прочесть прихожанам свои проповеди. Часто его навещал отец Владимир, который всегда радовался, если митрополит приходил к службе. Много времени владыка Серафим проводил за написанием духовных трактатов, музыки и картин.
Но особенно счастлив был, когда приходила внучка Варвара.
Она всегда живо интересовалась, как живет дед, чем занимается и что пишет. А он, в свою очередь, объяснял девочке, как следует читать Библию, на что обратить внимание в каждой главе Священного Писания.
Часто они допоздна разговаривали о том, чем сейчас живет молодое поколение и почему отдаляется от веры. Владыка Серафим не скрывал от внучки свою нелюбовь к советской власти и считал, что Церковь не должна идти у нее на поводу.
– Дедушка, но почему все утверждают, что вера в Бога не нужна? – спрашивала Варвара.
– Утверждают такое те, кто продался новой власти, которая убила помазанника Божьего и всю его семью!.. А Россия все равно вернется к вере, по-другому быть не может. Ты посмотри, внучка: старшее поколение приходит в храм и общается с Господом, просит его о милости и помощи. Господь наш милосердный, он никогда не оставит Русь-матушку. Просто на данном временном отрезке он ниспослал нам испытания, через которые надо пройти.
– Дедушка, но и среди молодежи много хороших людей! – горячо убеждала Варя. – Да, они не верят в Бога, но они верят в светлое будущее, в коммунизм!
– Без веры, внучка, ничего хорошего не построить, Душа каждого человека тоскует, когда ей запрещают говорить с Господом. А их с детства учат безверию!
– Хорошо, дедушка, ты только не нервничай так… А то мне матушки рассказали, как тебе во время проповеди в храме плохо стало и ты чуть не упал. А я так за тебя волнуюсь, дедушка! – и Варвара обняла его, прижавшись к плечу.
Так, день за днем, вечер за вечером проходили месяцы. Болезни владыки Серафима то обострялись, то отпускали, и тогда он снова окунался в свои труды.
В один из дней осени 1937 года владыка сильно захворал. Иногда боль заставляла стонать, двигаться было настолько мучительно, что митрополит, едва шевельнувшись, громко начинал повторять молитву. Сестры Севастиана и Вера всегда были рядом. Без их помощи ему не удавалось встать. Лекарства помогали слабо, а иной раз владыка и отказывался их принимать. И только хитроумные уговоры сестер заставляли митрополита поддерживать свое здоровье.
– Батюшка, там какая-то машина приехала и люди, – наклонившись к кровати, шепнула Вера.
– Машина, говоришь? – владыке даже говорить было тяжело.
– Да, батюшка! Машина, и люди в ней. Я в окошко видела…
В дверь постучали.
Дверь открыла Севастиана, и в дом вошли четыре человека в грязных сапогах. В глазах сестер зажглась тревога.
– Нам нужен Чичагов Леонид Михайлович! – громко сказал военный, первым зашедший в комнату.
– Верочка, ну-ка, подсоби-ка мне приподняться, – попросил митрополит, поднимаясь, опершись на локти.
Вера быстро помогла ему сесть на кровати, и в ту же минуту ее грубо отстранили.
– Чичагов Леонид Михайлович?
– Да, это я, – тяжело дыша, ответил владыка Серафим.
– Вы арестованы! Одевайтесь!
– Да вы что, с ума сошли?! Батюшка болен, сильно болен! – вмешалась в разговор Вера.
– Булыжников! Убери ее отсюда! – дал команду старший военный.
– Есть! – ответил один из сопровождавших, схватил Веру за руку и стал выталкивать из комнаты.
– Верочка, не бойся! Собери-ка мои вещи… Не ругайся с ними, – сказал владыка Серафим.
– Это разумно, – согласился главный из «гостей».
– Извините, вас как зовут? – кротко спросил митрополит.
– Реденс Станислав Францевич, комиссар государственной безопасности! – официально представился старший военный.
– Станислав Францевич, буду вам много признателен, если ваши люди помогут мне одеться, так как мне без помощи не осилить. Стар стал и немощен…
– Вы что, издеваетесь?! Мне рассказывали, что вы опытный враг! – Взгляд Реденса был наполнен ненавистью.
– Ни в коей мере. Я не издеваюсь, просто прошу. Мне тяжело двигаться, водянка совсем замучила.
– Одевайтесь! Ни я, ни мои люди вам прислуживать не будут!
– Что ж, на всё воля Божия… Спаси, Господи! – спокойно сказал митрополит и попробовал встать на ноги.
– Бросьте вы этот церковный спектакль! В него давно никто не верит, а вы всё продолжаете молитвы возносить! Лучше сразу скажите: что замышляли здесь со своими гостями, которые приезжали к вам?..
Владыка Серафим смог простоять на ногах меньше минуты и обессиленно повалился на кровать. На лбу выступили капельки пота, и он застонал.
– Я вам еще раз повторяю – одевайтесь и прекратите это представление!
– Вы люди или звери?! – закричала Севастиана и хотела войти в комнату.
Дорогу ей преградил один из сотрудников НКВД и, грубо ее оттолкнув, крикнул:
– Пошла отсюда!
– Ах ты, ирод! – воскликнула Севастиана, ударив его в грудь, и попыталась протиснуться в комнату.
Тот опять ее оттолкнул и, выхватив из кобуры пистолет, закричал:
– А ну пошла! Пристрелю гадину!
Женщина рухнула на стул и заплакала. Вера подала ей стакан воды и села за стол на кухне.
– Я вам еще раз повторяю – одевайтесь! – продолжал Реденс. – Без вас мы отсюда не уйдем!
– Вы же видите, товарищ офицер, я не могу. Ноги ослабли, я плохо себя чувствую.
– Ну-ка, посадите его на кровати! – Реденс дал команду своим подчиненным.
Митрополита приподняли за плечи и помогли сесть. Владыка Серафим с трудом дышал, веки стали тяжелыми, голова кружилась.
– Я так понимаю, вы не хотите добровольно проследовать с нами? – злобно спросил Реденс.
– Господи, на тебя одного уповаю. Дай разум этому человеку, – негромко произнес митрополит.
– Так… Этот враг народа, прикрываясь болезнью, хочет избежать суда! Вызовите сюда медиков! Я этого не допущу! Тюрьма вылечит вас быстро!
– Господи, помилуй. Спаси и осени нас, Боже, Твоею благодатью! Неужели вы, взрослый человек, офицер, считаете, что восьмидесятилетний старик будет притворяться больным, дабы чего-то избежать?
– Мне плевать, сколько вам лет! Вы враг, и ваше место в тюрьме… а лучше бы вообще к стенке! – ответил Реденс и, повернувшись к подчиненным, продолжил: – Медиков вызвали?
– Так точно, едут!
Через полчаса приехала машина скорой помощи. Зашедшие в комнату врач и медсестра стали быстро готовить необходимые растворы для инъекций.
– Я комиссар Реденс! Необходимо сделать так, чтобы этот старик смог поехать с нами! – обратился он к врачу.
– Этого я вам обещать не могу! – ответил тот, делая укол митрополиту.
– Что-о-о?! Вы меня плохо слышали? – схватив врача за ворот, заорал Реденс.
– Успокойтесь, я всё слышал. Вы мешаете мне выполнять мою работу, а этот пациент очень болен, – спокойно ответил тот и, оторвав руку комиссара от воротника, продолжил вводить лекарство.
– Мне плевать, какое у него состояние! Важно, чтобы он стоял на ногах! – не унимался Реденс.
Проведя небольшую диагностику и сделав две инъекции, врач покачал головой.
– Всё, что можно и нужно, я сделал, но пациенту сейчас нужен покой. Иначе мы его потеряем, – заключил он и, сев за стол и достав рецептурные бланки, стал писать.
– Какой «покой»?! Я вас спрашиваю, может старик стоять на ногах?
– Однозначно нет. Извините, он и сидеть пока не сможет, только лежать, – посмотрев на комиссара и оторвавшись от записей, сказал доктор.
– Так… а носилки у вас есть?!
– Носилки? Есть, в машине. А что?..
– Значит, поедет в тюрьму на носилках. Булыжников! – позвал Реденс.
– Да вы что?.. Так же нельзя! Он умрет без постоянного присмотра! – запротестовал врач.
– Тихо! Тебе что, врага народа жалко?! А то у нас места много, для присмотра и тебе камеру найдем!
– Товарищ комиссар, я здесь! – отозвался сотрудник, которого звал Реденс.
– Булыжников, возьми еще подмогу и принесите носилки из машины медиков! Понесем на носилках!
– Понял, есть!
Спустя минут пятнадцать, под тихое негодование и ропот соседей на улице, владыку Серафима на носилках погрузили в машину. Он слышал, как Севастиана и Вера кричали и пытались последовать за ним.
– Поехали! Да давите их! Поехали, сказал! – командовал Реденс.
И машины, медленно раздвигая собравшихся людей, двинулись в сторону Московского шоссе…
– Эй, дядя! Ты вообще живой там? – сквозь тяжелый сон услышал митрополит.
Открыв глаза, он осмотрелся. В небольшой, покрытой по стенам плесенью камере их было трое. Какой-то парень лет двадцати – двадцати пяти и взрослый мужчина. Лица второго сокамерника он не видел, и определить его возраст не мог.
– Дядя, мы уж подумали, что ты ноги протянул! – громко и насмешливо воскликнул молодой.
– Сынок, я тебе в дедушки гожусь, а ты хамовато разговариваешь. Да и слова мне непонятные, – спокойно ответил владыка Серафим.
– Ты что, дед?! Ты, случаем, не учитель?! А то я их со школы не терплю! – встав с нар и направляясь к нему, процедил парень.
– А ну сядь! Сядь, сказал, быть блатная! – грубо и резко вмешался мужчина.
Молодой остановился, потом вернулся и сел на нары.
Мужчина приблизился к митрополиту. Только теперь тот мог рассмотреть его. Это был мужчина лет сорока пяти, одетый в военную форму, но без ремня. Было понятно, что его арестовали не так давно. Он присел на нары, где лежал владыка.
– Я полковник Саблин, Андрей Игнатьевич, – представился мужчина и слегка пожал митрополиту руку.
– А, чувствуется офицерская твердость… Вы уж простите меня, милейший, что встать не могу и представиться, болезнь берет свое. Я митрополит Серафим, а в миру – Чичагов Леонид Михайлович.
– Неужели?.. – лицо Саблина дрогнуло. – Слышал, слышал о вас. Вы же один из самых влиятельных людей церкви!
– Ну, вы хватили, милейший, – со слабой улыбкой произнес владыка. – Я обычный человек, просто истинно верю в Господа нашего милосердного, а тот, кто верит истинно, того Бог бережет!
Саблин тоже улыбнулся и сказал:
– Да уж, отец митрополит, в вашем положении это даже смешно как-то звучит. Вы же не дома в кресле-качалке сидите, а в тюремной камере, сырой да вонючей… Для меня, атеиста, это показатель – как он бережет.
– Как же вам объяснить, дорогой мой?.. Истинная вера – это не обмен дашь на дашь. Ты можешь всю жизнь идти сквозь страдания и испытания, и порой сил уж нет, и хочется самому наложить руки и закончить это… Но в какой-то момент в душе оживает надежда, и ты опять идешь дальше. Да еще не просто идешь, а и другим помочь стараешься, у кого духа не хватает. Вот помолишься – и силы берутся на дальнейший путь.
– Мне, думаю, этого не понять, – задумчиво проговорил Саблин. – Вы лучше скажите, чем вам помочь?
– Благодарствую… Если вас не затруднит, приподнимите меня, чтоб сесть. Только вот облокотиться не на что…
– Эй, ты, Бублик, кинь сюда мою шинель! – обратился Саблин к парню.
Тот подал Саблину шинель, и офицер скатал ее. Потом он помог сесть митрополиту и подложил полученный валик под спину.
– Вот спасибо, добрый человек. Я чуть-чуть посижу и отдам вам шинель, – сказал владыка Серафим и слегка пожал Саблину руку.
– Да ничего, вы за меня не переживайте, я же военный. Сколько хотите, столько и пользуйтесь, тем паче ночью в камере холодно.
– Благодарю вас, душевный вы человек. Я ведь тоже офицером был много лет назад, в царской армии еще. Это уж потом судьба привела меня к вере.
– Вот собралась компания: один офицер, враг народа, другой святоша-антисоветчик! – громко сказал парень.
– А ну, рот закрой, Бублик! А то прямо здесь в армию служить приму! – в голосе Саблина прозвучала угроза.
– Не злитесь, дорогой мой, – кротко сказал митрополит, – он еще слишком молод, чтоб осознать всю меру страдания. Юноше же кажется, что жизнь впереди, что смерть еще так далеко. Вы, молодой человек, и не теряли никого из близких, наверное? – спросил отец Серафим.
– А вам зачем знать?! Терял – не терял, жил – не жил? Мне эти ваши мысли и рассуждения ни к чему! – резко ответил тот.
– Оно и понятно, что нынче вам ни к чему… А вот взяли бы да почитали Библию, помолились.
– Оно мне надо?! – злобно оскалился парень.
– Тебе, Бублик, в этой жизни, кроме чужих карманов, ничего не надо! – вмешался в разговор Саблин.
В это время открылась дверь камеры, и вошли три солдата.
– Саблин Андрей Игнатьевич, на выход! – громко сказал один из них.
– Куда?! – встав, спокойно спросил офицер.
– Сейчас узнаешь! На выход, сказано! – грубо ответил второй.
Саблин вышел из камеры, конвоиры последовали за ним. Отец Серафим негромко стал молиться, беседуя мысленно с Господом. В молитвах он просил не за себя, а за тех, с кем оказался в камере. «Жаль, водички святой с собой не взял…» – подумал владыка.
Время шло медленно, а так как в камере не было окна, невозможно было понять, утро сейчас или ночь. Постоянный полумрак заставлял бояться дневного света, потому что глаза, привыкшие к темноте, на время слепли и болели.
Прошло довольно много времени. Саблин не возвращался.
– Что-то долго не возвращается наш офицер. Молодой человек, вы спите? – спросил митрополит.
– Чего тебе, дед? – отозвался тот.
– А почему вас Бубликом называют?
– Слышь, дед, я для тебя не Бублик, ты понял?! – резко ответил парень и вскочил с нар.
– Что вы, не обижайтесь! Я же просто узнать… Вы бы хоть представились, а то и неизвестно, с кем сидеть довелось.
– Дедуля, я тебе серьезно говорю, ты свои интеллигентские вопросики и речи брось! Понял?! А шинельку-то отдай! – и он выдернул шинель из-под спины владыки Серафима.
– Что же вы делаете, молодой человек?.. И вещь эта не ваша!
– Молчи, говорю, святоша! – парень с яростью замахнулся.
Митрополит закрыл глаза, ожидая удара по лицу.
– То-то! А то учить надумал! – сокамерник накинул на плечи шинель.
Владыка попытался привстать, но слабость в ногах и теле не давала этого сделать.
– Господи, спаси и сохрани! Дай силы, Господи! – негромко стал молиться митрополит.
– Заткнись! А то я сейчас встану и закрою тебе рот! – закричал парень.
Владыка Серафим перекрестился и, собрав силы, повернулся на бок.
Спустя некоторое время дверь камеры открылась, и двое солдат заволокли нещадно избитого Саблина. Втащив его за руки, они бросили его на пол и ушли.
Митрополит хотел подняться, чтоб помочь, но не мог. Саблин стонал.
– Господи, помилуй! Спаси и сохрани нас, Боже, твоею благодатью! Дай силы, Господи, преодолеть всё! Господи, помилуй! Господи, спаси… – повторял владыка, осеняя себя крестом.
Декабрьский мороз делал свое дело, и в камере становилось холодно. Владыка Серафим видел, что лежащий на полу Саблин стал дрожать. Подняться на нары он не мог. В избитом человеке с трудом можно было узнать того крепкого мужчину, который вышел из камеры… Он открыл глаза.
– Как дела, отец митрополит? – сплевывая кровь, тихо спросил Саблин.
– Дорогой мой, за что они так?.. На вас же живого места нет!
– А… говорят, «враг народа». Кто-то донес, будто я критиковал политику руководства страны, – сквозь стоны ответил Саблин.
– Ничего святого у этих людей! Извините, не по силам мне помочь вам подняться. Я вижу, вы дрожите.
Но офицер его не слышал, снова потеряв сознание.
– Молодой человек! – позвал владыка Серафим.
– Чего?! – нехотя отозвался молодой сокамерник.
– Я бы попросил вас… Помогите ему или укройте шинелью. В конце концов, это же его шинель!
– Что? Дед, ты умом тронулся?! Ему недолго осталось, кончится скоро, а ежели сегодня не сдохнет, то завтра добьют!
– Господи, сколько в вас черной злобы! – простонал владыка. – Почему так ожесточены, в таком-то юном возрасте?.. Вы же не живете, вы страдаете и несете только зло!
– Я тебе сказал: заткнись! Я тебя терпеть не собираюсь, святоша! – парень подскочил к лежащему митрополиту.
– Я вас не боюсь, молодой человек. Я взываю вас к вашей совести! – спокойно произнес владыка Серафим.
В этот момент парень схватил митрополита за ворот одежды и потянул, приподнимая.
– С каким бы удовольствием я пошарил бы в твоем доме! Наверняка золотишко имеется! – продолжая тянуть митрополита вверх, шипел сокамерник.
– Как-к вам… не стыдно?.. Что вы дела-е…те?! Образумьтесь! – уже хрипел владыка Серафим.
– А, страшно?! А где же бог твой?! Самое время ему появиться! – с довольной ухмылкой сказал парень и с силой ударил владыку о нары. После чего пошел к своему месту, переступив через лежащего.
Митрополит посмотрел на Саблина, который скрючился на полу и дрожал.
– Господи, не остави нас… Прости прегрешения наши… Спаси и сохрани нас Твоею благодатью, – шептал владыка и, собрав силы, поднялся и сел на нарах. Слегка отдышавшись, он осторожно спустился на пол, на руках и коленях сумев подобраться к Саблину.
– Андрей Игнатьевич, как вы чувствуете себя? – негромко спросил он.
– А, это вы, отец митрополит… Ребра все сломали, суки! И три зуба выбили, сволочи, – сквозь стоны ответил Саблин.
– Вы замерзнете на полу, на нары бы надо.
– Да, пробирает морозец-то… Силенок только нет, а вы мне точно не помощник.
– Это вы правильно заметили, толку от меня никакого…
– Мы с вами, отец Серафим, можем только по полу перекатываться, туда-сюда, туда-сюда! – Саблин с трудом растянул разбитые в кровь губы в подобии улыбки.
– Вот, мил человек, словно шарики! – и оба рассмеялись.
Митрополит лег рядом с Саблиным на полу, и они забылись сном, прижавшись друг к другу. Им и вправду стало теплее.
Владыка проснулся и удивился, что лежит на своих нарах, укрытый шинелью офицера. В дальнем углу камеры по стойке «смирно» стоял их молодой сокамерник, а рядом с ним, держась за живот и хромая, вышагивал Саблин. Митрополит прислушался к их диалогу.