Слава России

Отроческие годы провел Александр рядом с отцом. Когда скоропостижно преставился старший брат Федор, на него, 11-летнего княжича, легла ноша наследовать родителю. К тому времени он уже четвертый год княжил в Новгороде – так пожелал отец, великий князь Киевский и Владимирский Ярослав. До 15 лет он наставлял сына в искусстве правления и ведения войны, а после доверил ему править самостоятельно. За год до этого княжеские войска изгнали литовцев из Смоленска и наголову разбили латинян на реке Эмайыги, где юный Александр впервые ощутил вкус настоящей, большой победы.

Теперь отец был далеко, в Киеве, а враг – уже совсем рядом. И прогнать его прочь из родной земли молодому князю предстояло в одиночку. Первый раз долженствовало ему вести за собою войско, полной мерой ложилась на него ответственность за судьбу своих ратников и своей вотчины, за судьбу самого Новгорода и его жителей. Ошибется князь – пропадай народ!

– Боже славный, праведный, Боже великий, крепкий, Боже превечный, сотворивший небо и землю и установивший пределы народам, ты повелел жить, не преступая чужих границ! – шептал Александр, стоя на коленях посреди Софийского собора и не отводя глаз от образа Спаса. – Но прикрывающиеся крестом Твоим забыли Твою заповедь!

Божии заповеди псы-рыцари, на плащах которых был нашит крест, забыли и презрели давно. Еще тогда, когда с Божиим именем на устах предали огню и разграблению Константинополь и Святую Софию! Ныне крестоносцам не давала покоя терзаемая усобицами и нашествиями иноплеменных варваров Русь. Сперва они покоряли языческие племена, обращая их в латинскую веру, а затем добрались и до княжеств православных. В городе Феллин эти радетели за «истинную веру» повесили весь русский гарнизон… Нашивая крест на плащи, папские рыцари мало чем отличались от вышедших из азиатской пустыни татар. Для обороны от них Александр успел еще годом раньше срубить ряд малых городков-крепостиц по реке Шелони. Но эта защита недостаточна была. Как и сами рати новгородские малы были в сравнении со шведскими. Но где бессильны силы человеческие…

– Суди, Господи, обидящих меня и огради от борющихся со мною, возьми оружие и щит и встань на помощь мне! – трижды перекрестившись и простершись пред святым образом, князь поднялся и вышел из храма. Яркий солнечный свет ударил в глаза ему, не дав в тот же миг оценить необъятное людское море, бурлившее на площади в ожидании своего вождя. Когда он появился, раздался оглушительный рев:

– Князь! Веди нас на бой! Постоим за Великий Новгород!

На дело ратное толпа не надобна. Толпа создает беспорядок. Делу ратному рать потребна. Пускай невелика она будет, лишь бы действия ее были слажены, лишь бы каждый в ней хотя трех врагов стоил.

К крыльцу Софийского собора подвели белоснежного коня, и князь легко вскочил в седло.

– Не в силе Бог, а в правде! – возгласил Александр, обращаясь к своей дружине. – Иные – с оружием, иные – на конях, а мы Имя Господа Бога нашего призовем! Они поколеблются и падут, мы же восстанем и тверды будем!

С этим кратким напутствием молодой князь повел дружину в свой первый самостоятельный поход. Он успел отправить родителю гонца с извещением о вторжении шведов и намерении сразиться с ними, но по расстояниям русским благословения отчего не приходилось ждать прежде, чем завершится битва.

Направив вперед войска толковых лазутчиков, Александр смог порядочно представить себе расположение вражеские сил, их число и уязвимые места. Шведы стояли у слияния Невы с Ижорой и в своем бахвальстве не ожидали молниеносного русского удара. Князь же рассчитывал именно на внезапность нападения. Именно поэтому русские не разбивали лагеря, но ударили с ходу, не давая врагу опомниться, выстроить свое войско в боевом порядке, продумать свои действия.

Новгородцы уже громили шведский лагерь, а латиняне лишь седлали коней, вынужденные отбиваться от нападавших. Их было много, но число не дает преимущества, если войско расстроено и обращается в вооруженную толпу, не разбирающую, как следует действовать. Единственным человеком, кто мог направить толпу и вновь обратить ее в войско, был ярл Биргер, и с первого мгновения боя Александр острым взором выглядывал королевского зятя, намеревавшегося праздновать победу в самом Новгороде. Отыскав, наконец, вражеского предводителя, князь устремился к нему:

– Ты призывал меня? Я пред тобою!

Навряд ли Биргер разумел русский язык, но намерения противника были слишком очевидны и без слов. Жаркий бой затих в сей миг, обе противоборствующие рати обратились взглядами к своим вождям, в их поединке должен был решиться исход сечи.

Крикнул что-то зычным голосом ярл и, надвинув забрало, пригнувшись к луке седла, помчался на своего врага, целясь копьем ему в грудь. Знатное копье у вельможного шведа! И латы – знатные! Такие не прошибешь копьем! И шлем с забралом – крепок и богат… А все же не все лицо скрывает то забрало. Главное, прицелиться верно…

Ловко увернулся Александр от вепрем несущегося на него Биргера. И, развернув коня, уже сам ринулся на врага. Он не собирался бить его в закованную железом грудь, не собирался лишь выбить из седла. Вражеского предводителя нужно было поразить единожды и так, чтобы уже не поднялся он, не вступил вновь в эту сечу.

Успел ли понять вепрь, что произошло, когда под самую бровь ему ударило копье, и разом померк свет, залитый потоками крови? Рухнуло, громыхнув железом доспехов, бесчувственное тело, охнули шведы, возопили торжествующе русские, славя своего победоносного князя.

До самой ночи длилась затем битва, и многие пришельцы нашли свою смерть в водах Невы. Спешно отплывали рыцарские корабли от русских берегов, увозя на родину полные трюмы убитых, коих предстояло горько оплакивать их осиротевшим семьям.

***

Славная добродетель, именуемая благодарностью, никогда не была в числе достоинств господина Великого Новгорода. Своего победоносного князя вечно чем-нибудь недовольные вечевики изгнали вскоре после Невской победы. Да, вот, беда, недолго привелось им наслаждаться обретенной «волей». Тевтонские рыцари захватили Псков и возвели на русской земле крепость Копорье. Угроза захвата нависла и над Новгородом, и ничего не осталось разом смирившимся вольнолюбцам, как слезно молить князя Ярослава, чтобы он вновь прислал на выручку своего отважного сына.

Неблагодарность заслуживает наказания. Но… русские жизни и русские святыни много дороже княжеской гордости. Отец приказал внять мольбам новгородцев, и Александр поспешил спасать свою вновь обретенную вотчину. С налета освободил он крепость Копорье, а затем разгромил германских крестоносцев на льду Чудского озера. Эта победа надолго охладила воинственный пыл западных варваров и их посягновения на русские пределы.

Куда хуже обстояло дело на рубежах восточных. В Орде был замучен черниговский князь Михаил. Когда-то он призывал русских князей сплотиться и дать отпор татарам на реке Калке. Князья не вняли, и русское войско было разгромлено. Когда же рязанский князь Юрий Ингваревич прислал к нему за подмогой против наступающих на его вотчину Батыевых тумэнов, Михаил отпустил посланников ни с чем, припомнив отказ биться на Калке. Рязань была уничтожена вместе со всем княжеским семейством и большинством жителей. Такова была цена княжеской гордости, которая оказалась превыше жалости…

Теперь перед входом в шатер Батыя языческие жрецы повелели черниговскому князю пройти через священный огонь и поклониться идолам, на что Михаил ответил: «Я могу поклониться царю вашему, ибо небо вручило ему судьбу государств земных; но христианин не служит ни огню, ни глухим идолам». За эти смелые слова князь был немедленно убит со своим приближенным боярином…

А спустя две недели в столице Орды Каракоруме был отравлен Ярослав Всеволодович, отец Александра… Скрепя сердце, принужден был молодой князь вместе с братом Андреем отправиться «ко двору» убийцы своего родителя с тем, чтобы получить от него «ярлык» на правление в осиротевших землях.

– Мы должны были идти сюда войском! – кипел Андрей, едва сдерживая слезы негодования. – Отомстить проклятым нечестивцам за отца! Сбросить ненавистное ярмо!

Уже не младенец был брат летами, а все же совсем юн еще и мыслил, как сущий ребенок. Да и мыслил ли? Скорее лишь чувствовал и горел сплошным порывом – пусть и благородным, но таким бессмысленным и губительным.

– Остынь, братец, – покачал головой Александр. – Всякий добрый меч выковать должно. Всякую победу также. С каким войском ты хотел бы идти в Орду? У нас нет такого войска. Его только предстоит создать. А теперешние наши рати будут, что кутята, избиты, даже не приблизившись к Батыеву логову.

– Что же?! Ты предлагаешь кланяться убийце отца?!

– А что предлагаешь ты? Погубить тысячи вверенных нам Богом людей безо всякой пользы? Отца теперь нет, а потому послушай меня, как старшего. Сражаться надлежит тогда, когда возможно одержать победу. Когда нет ни малейшей надежды на нее, должно смирить гордость, претерпеть и исподволь делать все, чтобы однажды эта победа стала возможной! Отец положил душу за люди своя. И наш долг следовать ему в этом.

– И погибнуть, как Михаил Черниговский? Или, может, ты и идолищу поклонишься – лишь бы соблюсти мир?

– Князь Михаил погиб со славою для христианина. Мученический венец красит пуще всякой короны. Поклонюсь ли я идолищу? Нет, не поклонюсь. Но и навлекать погибель на нашу землю не стану. Я могу защитить Русь от шведов и ливонцев, но от Батыя не могу. А раз я не могу защитить моих людей от вражеских мечей, то не вправе подвергать их угрозе нового нашествия. Лучше я приму унижения от хана и его приспешников, чем кровь православных христиан на свою голову.

– А как же «не в силе Бог, а в правде»? – усмехнулся Андрей.

– А так, милый брат, что «не искушай Господа Бога твоего», – отозвался Александр, с трудом сдерживая раздражение.

Они уже не первый день ехали по землям Золотой Орды, и с каждым днем тягостнее становилось на сердце князя. Он видел теперь воочию, что над Русью нависло смертельной угрозой государство невиданное в истории, небывалое. Государство-чудовище, к которому не подходят никакие привычные меры. Это чудовище невозможно было одолеть извне, одолеть мечом, как одолевают богатыри в сказках трехголового змея. Чудовище должно было начать разлагаться само, подавившись всем проглоченным. И лишь тогда его возможно станет победить… Русская земля претерпела разорение от того, что ее князья жили в распрях друг с другом. Человеческая природа одинакова у всех народов. Являются ли татары исключением? Навряд ли. Их вельможи также могут пребывать в единстве под властью выдающегося вождя, во времена великих походов и завоеваний, не оставляющих времени для усобиц. Но что станет, если вождем сделается один из многих равных? Великие же походы и завоевания имеют свои пределы и не могут длиться бесконечно. А без них чудовище утрачивает свою гибкость и силу, дряхлеет, объедаясь данью, разлагается, не ведая труда, который попросту чужд для живущих разбоем кочевников. Тогда-то и является среда для распрей, столь спасительных для данников! И нужно помогать им…

– Отец недоволен Гуюком. Гуюк ничем не славен, как воин. Вся слава Орды – плод побед отца. Но Гуюк смеет обращаться с ним, как со слугой, и даже угрожать ему! И твоего отца убил Гуюк! – эти пылкие слова исходили из уст молодого, видного татарина – сына ларкашкаши Бату Сартака. Сартак был христианином, хотя и несторианином. Именно поэтому Батый поручил ему заниматься русскими делами. Сартак сопровождал князей Ярославичей в столицу Орды Каракорум, где правил неведомый хан Гуюк.

Гуюк не был известен на Руси. На Руси ужасом звучало имя ларкашкаши Бату, Батыя, этого огненного смерча татаро-монгольской империи… От того тяжко было слышать Александру воспевание Батыевых побед. Но можно ли винить сына за то, что он почитает отца? Несмотря на кровавого родителя, Сартак сразу понравился князю, а за время путешествия между ними сложилась искренняя взаимная приязнь. Странный это был татарин. Христианин, прекрасно знавший русский язык, обладавший незлым сердцем и ясным разумом. Он казался чужеродным этому государству-чудовищу, но тем не менее преданно служил ему.

– Мне казалось, что настоящий властитель Орды не Гуюк, а твой отец, – заметил князь, играя на сыновних чувствах татарина.

– Так и есть! – живо откликнулся тот. – Но Гуюк не желает этого признавать! Этот безумный даже грозит сместить ларкашкаши!

– В таком случае я удивлен, как твой отец, не ведающий поражений, может терпеть подобное положение.

– Мы недолго будем терпеть! – маленькие черные глаза блеснули, подобно кинжалам. – Великая Степь должна принадлежать одному властителю!

Вот, и первая распря назрела. Первая да не станет последней!

– Твой отец желает сам править в Каракоруме?

– Всякий человек должен быть на своем месте, – рассудительно отозвался Сартак. – Ларкашкаши – предводительствовать войском, а хан – распоряжаться в столице. Мункэ наш друг, и был бы куда лучшим правителем, чем подлая собака Гуюк!

Мункэ был христианином, как и Сартак, и считался вождем татар-христиан. Конечно, братские чувства между христианами давным-давно не служили соблазном для Александра, а все же Мункэ и впрямь был бы куда лучше гнусного отравителя Гуюка.

– Чего же не достает ларкашкаши?

– Золота, – коротко ответил Сартак.

Князь не смог удержаться от недоверчивой улыбки. Человеку, опустошившему такие пространства, могло ли не хватать золота? Но юный татарин молчал, не собираясь посвящать Александра в подробности положения татарской казны.

– А если у ларкашкаши будет довольно золота?

– Тогда он пойдет на Каракорум и свергнет Гуюка!

Пока Батыевы тумэны шагают в противоположную от Руси сторону и сражаются с тумэнами Гуюка, русские смогут перевести дух, залечить хотя отчасти раны и собраться с силами…

– В таком случае передай своему отцу, что у него будет достаточно золота.

Кровь всегда дороже золота. И если нет сил побеждать, то, чтобы не растратить напрасно кровь, но выиграть время и скопить силы, нужно жертвовать золотом. А золото Александр найдет. Пусть сколько угодно станут возмущаться новгородские крикуны, он не станет считаться с их вечевыми порядками, но принудит их платить дань, чтобы татары и впредь не ступили в земли Великого Новгорода, чтобы не проливали русской крови.

– Отец не забудет твоей поддержки, – сощурились и без того похожие на щелочки глаза. Сартак был неглуп и, должно быть, прекрасно угадал ход мысли своего спутника, но не подал виду. Оба они искали своей выгоды, и выгоды эти совпадали. К чему же в таком случае лишние разъяснения?

– Скоро ночь, поспешим! – крикнул татарин, указывая на первые звезды, высыпавшие на небе. – Клянусь, что я первым достигну становища!

Предприняв конную прогулку, они удалились довольно далеко от места, где расположился на отдых их караван. Расцветавшая алыми маками степь казалась особенно прекрасный в вечерний час, когда жгучее солнце усмиряло свой пыл. Кони резво мчались вперед, сминая копытами дрожащий на ветру ковыль, и Александр чуть придерживал своего скакуна, давая Сартаку обогнать себя и радоваться победе. Всегда полезно потрафить врагу в мелочи, чтобы он был в добром духе, а, значит, сговорчивее в том, что действительно важно.

До Каракорума оставалось два дня пути. Порядком уставший от длинного перехода и последующих скачек с Сартаком, Александр уже собирался отойти ко сну, когда в его шатре появился совсем неожиданный гость.

– От имени Святого Отца я рад приветствовать славного князя!

Чтобы латинский монах был рад приветствовать князя, от которого столько натерпелись его единоверцы, верилось с трудом.

– Не ждал встретить посланников Святого Отца в столь отдаленных от Рима краях…

Худощавый монах с небольшими подслеповатыми глазами улыбнулся:

– Долг слуг Церкви Христовой нести слово Господа во всех пределах земли. Хан Гуюк великодушно позволил нашей миссии обосноваться при его дворе.

– Действительно, очень великодушно со стороны хана, – откликнулся князь, подумав про себя, что иезуиты вполне могли подговорить хана на убийство его отца, измыслив какой-нибудь навет. Уж кто-кто, а эти змии в сутанах большие мастаки по этой части!

– Однако, отче, я удивлен вашим визитом в столь поздний час. Чем обязан я такой чести?

– Единственно желанию Папы как можно скорее донести до славного князя свое отеческое приветствие. Его послание давно ожидает вас и, узнав, что вы уже в двух днях пути от Каракорума, я поспешил навстречу!

Тощая рука монаха с величайшим почтением протянула Александру запечатанный свиток. Сломав печать и развернув послание Иннокентия Четвертого, князь отошел к зажженной свече и углубился в чтение. Витиеватое письмо Святого Отца сводилось к предложению объединиться христианам против ордынской угрозы, забыв былые разногласия. По этому случаю римский первосвященник, само собой, желал, чтобы его посланники могли вести свою деятельность в подвластных Александру землях. Попросту говоря, Папа желал под благовидным предлогом добиться лукавыми словами того, чего не добились его крестоносцы мечом на Неве и Чудском озере – возможности обращать православное население в латинство.

Подобные переговоры римский первосвятитель уже вел с Михаилом Черниговским и Даниилом Галицким. Михаил Риму не уступил. Князь Галицкий был более изворотлив. Его сыновья сделались зятьями венгерского и австрийского правителей. Сам же он принял от Папы королевский венец. Благодаря этому латиняне получили возможность распространения своего учения в вотчине Даниила. Что получил от этого сам он? Князь Галицкий то и дело принужден был ввязываться в распри своих европейских родичей, воевал с Литвой, которой, по-видимому, не было никакого дела до лояльности Даниила папскому престолу, но что же с помощью запада против Орды? Крестоносные рати, по-стервятничьи нападавшие на ослабленную Русь, чье огромное, неповоротливое тело по существу закрыло собой Европу от татарских полчищ, отнюдь не спешили сойтись в единоборстве с тумэнами Батыя. Таким образом платой за допуск волков в овчарню для тщеславного пастуха стала корона несуществующего Галицкого «королевства».

– Его Святейшество призывает всех христиан сплотиться и выступить крестовым походом против ордынских нехристей!

Александру хотелось пожелать Папе сперва покаяться за «крестовый поход» против православного Константинополя, со времени которого не минуло еще и полувека, но он ответил сдержанно:

– Я благодарен Его Святейшеству за его христианское стремление. Однако, как верный сын Церкви Православной, я не могу принять его… великодушных предложений. Наша Церковь крепка Верой Семи Вселенских Соборов. Все правила их мы хорошо ведаем, и от вас учения не приемлем.

Льстивая улыбка тотчас сошла с уст папского посланника.

– Святому Отцу будет весьма огорчительно услышать такой ответ!

– Премного сожалею, что огорчаю Святого Отца.

Скрылась худая тень, словно призрак, степной мираж, залетевший в шатер. Князь бросил в огонь папское письмо и глубоко вздохнул. Нужно было, как можно скорее, завершать ордынские дела и возвращаться домой. Рассерженный отказом, Папа может вновь натравить своих рыцарей на русские рубежи, а пока он, Александр, пропадает на другом конце земли, в Великой Степи, защищать Русь от набегов с запада некому.

***

«Король Галицкий» был объявлен Папой также и «королем Киевским» и, обуянный гордыней, даже грозил взять Киев у князя Александра. Но не Даниилу тягаться с Ярославичем. Не опасался угрозы его Александр, а только скорбел от стыда за родича. Кажется, совсем недавно вместе пировали на свадьбе – женился брат Андрей на дочери Галицкого князя. Да, вот, только не принес пользы союз сей.

Андрей вслед за тестем стал обольщаться римскими посулами и все больше роптать на Александра за его «дружбу» с татарами. Кончилось все прегорчайшим образом. Горячность брата не остудило вхождение в зрелые лета. Поставленный Батыем княжить на Владимирщине, являл он большую строптивость. Положение усугубилось еще больше, когда сторону Андрея взял младший брат Ярослав, князь Тверской. Два безумца мнили себя героями ровно до того мига, пока на горизонте не явились несметные тумэны Неврюя, посланного Батыем примерно покарать строптивых князей.

Ошибки князя всегда оплачиваются кровью его народа, разорением его земли. Неврюева рать шла, по обычаю предавая жестокому истреблению все на своем пути. Завидя татарские тьмы, Андрей и Ярослав бежали, но Неврюй настиг их у Переславля-Залесского и в кровавом бою положил их дружины, после чего продолжил разорение Владимирской земли.

Братья в той битве уцелели, хотя лучше бы было им не сносить голов, ибо как говаривал далекий предок Святослав: мертвые сраму не имут. Братья уцелели и бежали: Ярослав – во Псков, Андрей – в Швецию. В Швецию! К тем самым шведам, что так рвались захватывать русские земли, но были посрамлены Александром…

И как не восскорбеть душой, на братнее безумие глядя? А того более на то, во что стало безумие сие родной Владимирщине… Из-за глупого молодечества положены были в землю доблестные дружины, угнаны в полон люди и скот, преданы огню веси и пашни, разграблены храмы…

– Не понуждай нас брататься со своими погаными! – вспоминались запальчивые слова Андрея.

С Сартаком Александр и впрямь побратался. Еще в том давнем путешествии по Орде. Он помог своему побратиму и его чудовищу-отцу одолеть Гуюка. Но теперь уже не было в живых ни ларкашкаши Бату, ни Сартака. Последний должен был наследовать отцу, но слишком многим был не по нутру мудрый и умеренный татарин-христианин. Наследника отравили, и власть перешла к его магометанину-брату Берке… Это, однако, удовлетворило далеко не всех в Орде, распри становились и ее уделом.

Магометанство Берке не помешало Александру убедить его учредить в Сарае, столице хана, епархию Русской Церкви. Отныне не только папские миссионеры могли вести там свою работу. Существует много способов победить врага. Один из них – обратить его в свою веру. Татарин, принявший Православие, это уже совсем не тот татарин-язычник или магометанин, что придает огню храмы и глумится над святынями… Он уже не принадлежит Орде. Кроме того, разница вер способствует разногласиям в ордынском стане.

Иного добивался Александр в Русской земле. После побега брата он объединил под своей властью Киев, Владимир и Новгород. За долгое время впервые столь значимая часть Руси обрела единство. Его, впрочем, тотчас попытался нарушить господин Великий Новгород. Не желая платить дань Орде, новгородцы перебили ханских баскаков. Что оставалось делать князю? Пути было два. Позволить хану покарать смутьянов, либо сделать это самому. В первом случае Новгород постигла бы участь Рязани, Владимира и Киева, которой он столь счастливо избегал прежде. Жители были бы перебиты, город предан огню, и дымящиеся руины Софийского собора напоминали бы о былом величии. В отличие от шумливых вечевиков Александр много раз видел страшные последствия татарских нашествий и потому не мог допустить повторения такой беды в городе, который столько раз спасал от западных супостатов.

Не дожидаясь карательных тумэнов, князь сам явился в Новгород и, казнив нескольких бунтовщиков, принудил напуганных жителей впредь платить дань Орде, после чего принес хану извинения за безумство своих подданных и послал ему богатые дары. Хан, занятый борьбой со своими сродниками, удовлетворился таким исходом дела, и Новгород был спасен. Это спасение, однако, стоило князю старшего сына… Василий, оставленный отцом княжить в Новгороде, принял сторону вечевиков и бежал во Псков. Оттуда Александр возвратил его и сослал в Суздаль.

– Не должно русскому князю прислуживать поганым! – горящие негодованием глаза сына до боли напоминали князю брата Андрея. Ломкий отроческий голос гулко отражался от монастырских стен. Троицкую обитель основала в Суздале княжна Черниговская Феодулия, невеста покойного брата Федора, принявшая по смерти его постриг с именем Евфросиния. Бывая в этих краях, Александр не упускал случая навестить праведную родственницу и ее монастырь. Он надеялся, что влияние почитаемой игуменьи благотворно скажется на племяннике, но Василий продолжал бунтовать, не желая признавать правоту отца.

– Разве возможно князю христианскому казнить и увечить своих подданных за то, что осмелились они восстать против басурман?!

– Они восстали не только против басурман, но и против княжеской власти, – холодно отозвался князь. – И не я первым пролил христианскую кровь, а защищаемые тобой мятежники, убившие посадника Михалку. Который, между прочим, верно служил тебе!

– Он обирал народ вместе с татарами!

– Он выполнял мою волю, следя за тем, чтобы дань собиралась без произвола, но в пределах установленного числа.

– Новгород не давал согласия давать поганым число! Долг христиан – защищать свою веру, разве не так?! А ты платишь поганым и сражаешься с теми, кто, как и мы, верит в Христа!