Записки партизана сцены. Ал кого лик, или Красна чья рожа

Глава 5. Позор!

Во всех русских театрах есть общепринятые негласные правила.

Например, во время монтажа или демонтажа декораций, при опускании штанкетов, труб с навесным оборудованием верховые громко кричат: «Головыы!».

При этом все кто, находится на сцене, обычно озираются, понимая, что в любой момент по голове и плечам может прилететь или заехать что-то тяжёлое.

Если идёт обратный процесс – подъём декораций на высоту – то раздаётся крик: «Зубыы!». Это значит: не щёлкай хлебалом, а то останешься без зубов.

Поработав некоторое время на площадке, привыкаешь к подобным тонкостям и понимаешь, в какой момент нужно сократиться, а когда лучше подорваться и бежать.

Бывая на гастролях в восточной Европе, имел возможность наблюдать схожую картину. В Чехии и Словакии, например, всегда используются два слова: "ПОзор!" и "Курва!". Это универсальный набор на все случаи жизни.

Всегда найдётся чудак, по разным причинам игнорирующий эти сигналы. В основном, это банальный идиотизм и рассеянность. По-хорошему, на таких кадров стоило бы надевать каски.

В момент соприкосновения железной трубы со “жбаном” горемыки раздаётся мелодичный “малиновый” звон. Что характерно, чаще всего, звенит его пустая бестолковая голова.

Со временем, после двенадцати ударов волшебной трубой по башке и регулярных ударов алкоголем по печени, такой ушибленный персонаж превращается в тыкву, которая, даже падая с рабочей галереи, будет ответственно кричать: «Гоолоовыы!!!».

Если верить официальной истории, само понятие «профессиональные монтировщики» появилось относительно недавно.

Достоверно известно, что в девятнадцатом веке европейские театры привлекали для монтажа декораций и проведения спектаклей, в основном, моряков торгового флота, по разным причинам не ушедших в рейс или ожидающих загрузки своего судна и вынужденных обретаться в портовых кабаках и шалманах. Зачастую к ним присоединялись подонки и маргиналы всех мастей, скрывающиеся от правосудия и полиции в портовых “малинах”. Вся эта публика, находящаяся на мели, была ударной силой художественно-постановочных частей Европы того периода.

В репертуаре одного из московских театров шёл спектакль, рассказывающий о революционных событиях начала двадцатого века. По задумке режиссёра, фраза: “Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма” сопровождалась высокохудожественным полётом над сценой артиста, одетого в костюм призрака.

Технически это действо выглядело следующим образом: на высоте восьми метров актёр-призрак проезжал над сценой по тросу, натянутому между рабочими галереями, из точки А в точку Б, и обратно. На обоих концах троса его встречали и провожали монтировщики.

На призрака одевали систему крепления, похожую на шлейку для ездовой собаки, цепляли его специальным ремнём к блочку и запускали в полёт, контролируя скорость и направление тросами.

Система работала, призрак летал, всё было замечательно.

По неизвестной причине, актёр, исполнявший эту роль изначально, вдруг отказался летать. Ему экстренно нашли замену в лице молодого, недавно принятого в труппу, выпускника одного из театральных училищ. Быстренько порепетировали, прокатили бедолагу пару раз туда-сюда и успокоились.

В день спектакля всё шло своим чередом, правда молодой призрак заметно нервничал, всячески скрывая волнение и демонстрируя профессиональное владение эмоциями и лицом.

Первый акт. Вылет всё ближе. Нервняк возрастает. Помреж по громкой связи объявила о начале следующей картины и отдала команду монтировщикам и актёру готовиться. Два монта, отправляющие героя в полёт, “зарядились” на галерее загодя, чтобы не бежать в последний момент.

Слегка поддатые, взрослые мужики, работающие в театре всю сознательную жизнь и носящие на своих лицах печать умеренного пьянства, сидели у перил галереи и наблюдали за происходящим на сцене, лениво перекидываясь сотни раз произнесёнными фразами. Наколки на пальцах и кистях рук одного из них говорили о богатом жизненном опыте и криминальном прошлом, возможно приведшем его, в конечном счёте, в театр. Ещё один монтировщик маячил на противоположной галерее, готовясь поймать летуна, помочь развернуться и вытолкнуть его обратно, в направлении гнезда, из которого эта птица вылетает. Актёр прохаживался тут же, нервно поправляя шлейку и одёргивая плащ.

Момент истины настал. Прозвучала повестка помрежа, продублированная командой завмонта. Монтировщики застегнули на теле призрака карабины, проверили верёвки и помогли подняться на специально сделанную площадку, находящуюся выше уровня перил, сообщив по связи “галерея-пульт” помошнику режиссёра о своей готовности.

Музыка, свет, команда помрежа и… стоящий в ступоре и никак не решающийся вылететь, молодой артист. Пауза затягивается, музыка и свет заходят на очередной круг, помреж с завмонтом орут, ноги артиста трясутся и категорически отказываются оторваться от металлической ступеньки.

В этот момент звучит голос одного из монтировщиков, держащего верёвку: «Да ткни ты его, нахуй, палкой»!?

Его напарник, с абсолютно непроницаемым лицом, озирается вокруг и упирается взглядом в щётку, сделанную в виде огромной швабры. Он берёт её в татуированные руки и идёт к перилам галереи. Трясущийся мелкой дрожью, актёр, озираясь и понимая, что сейчас его будут “тыкать нахуй”, неумело перекрестившись, прыгает вперёд. Отчаянный прыжок запустил колебательную волну и спровоцировал выпадение провожающей верёвки из блока. Кое-как, со скрипом бедолагу удалось вытянуть на середину сцены, где он благополучно и застрял.

Судорожно извивающийся и орущий под тревожно-восторженную музыку, призрак повис над центром сцены в лучах света, окутанный клубами искусственного дыма и мата, летящего с обеих галерей и из закулисья.

Занавес опускается.

В итоге всё закончилось более или менее хорошо. Опустив занавес, монты быстро протянули и вправили верёвки, страдальца затащили обратно на галерею и передали в заботливые руки помрежа и заведующего труппой. Успокоить бедолагу удалось при помощи коньяка и угроз увольнением.

Полёт живого человека упразднили, заменив артиста на куклу, тем самым избавив технический персонал и всех, имеющих к этой задумке людей, от лишней головной боли.

Однажды Мишаилыч со своим приятелем Васей, не имеющим отношения к искусству, решили навестить знакомого партизана, работавшего в театре Армии и Народа.

Созвонились, договорились о встрече и приехали на Суворовскую площадь, захватив с собой пару бутылок водки.

Армейский монтировщик в тот день работал в первую смену и, освободившись, остался в театре пьянствовать с гостями.

К принесённым двум добавилась третья, заныканная хозяином на всякий случай, бутылка огненной воды. К ним же присоединились три двухлитровые банки разливного пива.

К началу спектакля был уничтожен весь стратегический запас спиртного и приобретён новый.

Ещё через час Вася, приятель Мишаилыча, в очередной раз понял, что пора идти звонить ёжикам", или, как принято говорить в армии, “Оправиться!”

Наличие пива в “ерше” давало о себе знать.

Местный монт несколько раз объяснял дорогу в ватерклозет и даже провожал до заветных дверей, понимая, что найти туалет в этом таинственном заведении самостоятельно практически невозможно, тем более если вы здесь впервые, и тем паче, если вы абсолютно пьяны.

Но всё это уже не имело значения потому, что он, абориген хренов, был в отключке, а Мишаилыч мог только улыбаться и прищуриваться, пытаясь понять, кто же перед ним стоит.

И вот наш Вася, томимый нуждой до зуда в дёснах, принимает решение идти к заветному туалету самостоятельно, как взрослый мужчина.

Внесу ясность: театр Армии и Народа, в определённом смысле, считается загадочным местом, и в театральном мире о нём гуляет множество баек и легенд.

Кто-то утверждает, что здание построено на месте бывших казематов Малюты Скуратова, и умудряется по ночам видеть призраков, зверски замученых и убиенных жертв воеводы-опричника.

Есть версия, что здание строилось при помощи германских инженеров с тайной целью: создать дополнительный ориентир для немецких бомбардировщиков на случай войны.

Сюда же приплетают рассказы о пленных немецких солдатах, работавших и умиравших после войны в здании театра. Их тоже периодически видят: одетые в серые армейские шинели, понуро уходящие в стены силуэты.

Возможно всё это бред и фантазии воспалённого алкоголем сознания, а возможно, истинная правда.

Фактом же является утверждение, что театр Армии и Народа является самой крупной европейской сценической площадкой. Здание, действительно, огромно и там с лёгкостью можно заблудиться.

Вернёмся к Васе.

Он вышел из монтовской комнаты и отправился на поиски спасительного горшка. Через несколько минут стало понятно: наш герой напрочь заблудился, потеряв, ко всему прочему, обратную дорогу в раздевалку с мертвецки пьяными друзьями.

Василий, стоя в тускло освещённом мерцающей лампой коридоре, представлял из себя существо, состоящее из одной большой мышцы, сжатой как ружейная пружина. Памятник спазму, идущему от кончиков ушей до ногтей пальцев ног, впившихся в бетонный пол. На нём, на Васятке, какой- то невообразимой и самостоятельной жизнью жили синие губы, находящиеся в бесконечном волнообразном движении.

Пройдя ещё пару метров, страдалец, распираемый противоречиями и мочой, отчётливо понял – нужно найти уже любой уголок, подходящий под описание укромного, и описАть без зазрения совести. В пьяном мозгу его звучало: “Нужник, от слова нужно!”.

Увидев в конце коридора невзрачную, обитую жестянкой дверь, нуждающийся как мог устремился к ней. Практически вырвав из петель преграду, он быстро вошёл во мрак. В этот момент, трясущийся мелкой дрожью, Василий напоминал крадущегося по ночному курятнику хорька.

Желание избавиться от бремени было настолько сильно, что Вася проигнорировал и странность самого помещения и звуки, заполняющие это пространство. Войдя из освещённого коридора в темень, он какое-то время ничего не видел вокруг. Интуитивно стремясь к свету, Василий подскочил к светлому пятну, что есть мочи, рванул молнию на ширинке, достал то, что нашёл в штанах, и отпустил на волю содержимое своего мочевого пузыря.

Он долго стоял, зажмурившись и ощущая, как измученное тело сантиметр за сантиметром оживает и раскрепощается.

Именно в этот момент кто-то похлопал Васю по плечу. Надо признать, что к подобному повороту событий наш герой готов не был. Продолжая избавляться от того, что когда-то было пивом с водкой, он просто развернулся всем телом на сто восемьдесят градусов.

Перед ним стояла пожилая женщина и что-то усиленно шипела, указывая на то самое светлое пятно, которое зассанец выбрал как ориентир для метания струи.

Васятка во все глаза глядел на внезапно стихшую пришелицу, не в силах остановиться. Через мгновенье раздался её истошный крик, повернувший, наконец, внутренний вентиль в системе опорожнения Васи.

Женщина стихла, а Вася, резко протрезвев, наконец услышал, как совсем рядом, за тёмными тряпками, которые он принял за стену, раздаются голоса актёров. Приглядевшись к светлому пятну, он увидел сцену со стоящей на ней игровой мебелью и даже заметил угол зрительного зала с несколькими креслами, на которых, ко всему прочему, сидели люди и с интересом всматривались в полумрак. Зрители, а это были они, разглядывали лужу, образованную струёй воды, бьющей из-за крайней кулисы. Пока струя разлеталась сотнями брызг и превращалась в маленькую радугу, на сцене повисла неловкая пауза. Помощник режиссёра поспешила выяснить причину происходящего, и была обоссана Василием, который бежал с места событий, как только начал понимать, во что выльется его промашка.

Как гонный зверь, прорывающийся в лесную чащу, зассыха мчал по длинным коридорам в поисках выхода. Через несколько томительных минут он был спасён. Ему удалось уйти живым и невредимым из адской западни, устроенной германскими инженерами и крепким “ершом”.

Как рассказывал Мишаилыч, по всему театру бегали вахтёры, пожарные и дежурный сантехник в поисках хулигана, покусившегося на самое святое в храме искусства, на идущий спектакль. Был даже вызван наряд милиции, безуспешно прочесавший коридоры и уехавший ни с чем.

Мишаилыч в сопровождении пришедшего в чувства местного партизана спокойно покинул театр и продолжил пьянствовать в ближайшей пивной.

Описанные события были восстановлены через несколько дней после встречи с главным действующим лицом.

Вася с тех пор старался в театры не ходить.

Глава 6. Вурдалак.

“Чёрная моль” после продолжительной агонии была закрыта, не смотря на сопротивления актёров и неравнодушных поклонников.

Вдова просто не тянула роль худрука и директора. Кабачок обрастал долгами и последние полгода функционировал по инерции.

Мы понимали: это конец, но упорно отказывались верить.

В итоге, новоиспечённая чета, Гриша и Дюймовочка, приняла волевое решение – все сотрудники были отправлены в безсрочные отпуска, и только партизаны продолжали работать, вывозя декорации и мебель на Гришину дачу, складируя их в заранее подогнанные контейнеры.

В течение недели помещение в гостинице “Галактика” было полностью освобождено, и мы получили на руки выходное пособие и трудовые книжки. Меня вышвырнули в открытый космос.

Пару месяцев я болтался без дела, перебиваясь случайными заработками и абсолютно не понимая, чем заниматься дальше. Инфицирование “болотным” вирусом не проходит безследно. Любая работа казалась скучной и от этого тяжёлой. Меня ломало без театральной распиздяйской атмосферы. Неминуемо приближался депрессняк, мой верный спутник, предлагающий слезливо наблюдать за собственным падением в пропасть.

Всё изменилось в одночасье, после звонка Лирика.

Сын чешского бизнесмена решил заработать на московской публике, откопав когда-то успешный в восточной Европе мюзикл. Привёз декорации давно списанного в Чехии и Словакии спектакля и начал набирать техническую группу, параллельно прослушивая актёров и отсматривая кордебалет.

Собственно, от актёров пришла благая весть о прибытии заграничных гостей.

Лирик подтянул фактически большую часть нашего партизанского отряда – меня, Славяна, Зюзю и Мишаилыча.

Следом вписались Шерстяная Королева, девчонки-костюмерши, звуковики и администраторы.

Очарованиешвили играла одну из невест Вурдалака, ещё несколько человек танцевали и пели в массовке, всё было замечательно.

С учётом актёров, получился своеобразный филиал безвременно почившей “Моли”.

Расклад был следующим: чешские дельцы решили восстановить проект, с успехом шедший в Праге, привезя его Россию. Нашли пылящиеся на складах Братиславы декорации, собрали техническую группу, работавшую на “Вурдалаке” до его закрытия, сговорились с московскими прокатчиками, подключили посольства и начали усиленную подготовку к премьере.

Для начала двухтысячных шоу было интересным: необычные декорации, пиротехнические эффекты, средневековый антураж, байкеры, гоняющие по зрительному залу на мотоциклах, ну и, конечно, музыка. На тот момент московский зритель не был ещё настолько пресыщен и избалован обилием выбора “мюзикальных блюд”, посему, шанс на успех был.

Чехи составляли “элиту”: продюсер, он же спонсор, а так же свет, звук и пиротехника.

Словаки: монтировщики, администраторы и, это может показаться смешным, сам Вурдалак, солист основного состава мюзикла. Видимо, его откапали вместе с декорациями.

Про солиста хочу сказать отдельно. Фактурный, высокий мужик лет сорока пяти-пятидесяти, с длинными седыми волосами и мощным баритоном, сразил наповал всю женскую часть коллектива, но укусил только одну, прости…те солистку, которая, быстро сориентировавшись, стала “Маришкой”.

Через семь лет, будучи на гастролях в Братиславской опере, я видел его, Вурдалака, оказавшегося солистом местной труппы. Мы встретились в театральном баре, он пришёл выпить кофе, а я пообедать.

Кстати, этот театр считается одним из самых старых оперных залов в восточной Европе. Австро-венгры, как истинные наследники Римской империи и держатели Третьего Рейха, ценили оперу и знали толк в красоте и акустике. Ну, это так, лирика.

Вурдалак облюбовал Московский концертный зал Академии наук на площади Юры. Классный зал, кстати говоря, но не для театральных проектов.

Туда мы собственно и направились.

Собеседование проводила девушка из Братиславы, выпускающий администратор с широким кругом полномочий.

Не помню, о чём она говорила и рассказывала, наверное, потому, что не слушал, а только жадно смотрел. Я сразу согласился на все условия и был принят на работу.

Администраторшу звали Джулия, она носила очки и модную короткую стрижку, и я в очередной раз влюбился. Девушки и женщины в очках – моя слабость. В моей картине мира наличие диоптрий – явный признак разврата. Всегда представляю, как она смотрит своими близозоркими глазищами в момент возбуждения, когда мосты уже сожжены и я… Но не об этом речь, не об этом.

Первые две недели ушли на выгрузку и монтаж декораций, завоз аппаратуры и общие организационные вопросы. Параллельно шли читки и формирование двух составов солистов. По задумке продюсера мюзикл должен был идти шесть дней в неделю и чуть ли не по два раза в день. Мы все в это искренне верили.

Вурдалаки были импортные, невесты и остальные персонажи – местные.

Запасного Кровососа нашли где-то на Украине. Он каким-то шальным ветром был занесён в своё время в Братиславу, сумел там зацепиться и присосаться к одному из местных проектов.

Короче говоря, попал в списки благонадёжных и с оказией был выписан по каталогу.

Алкаш с красной физиономией, непомерными амбициями и комплексами. Собственную ущербность драпировал говнистым характером. Позже ему посчастливилось побыть героем, возглавив бунт “отверженных”, правда недолго. Но об этом чуть позже.

А пока, в виде примера, зарисовка.

Как-то на одном из генеральных прогонов этому персонажу стало плохо. В первом акте выход Вурдалака был эффектно обставлен разрушением каменной стены старинного замка, обыгранного сценическим светом, тяжёлым дымом и музыкой.

Упырь выходил облачённым в средневековые доспехи, в окружении воинов в стальных латах. Доспехи и оружие были натуральными, металлическими и очень правдоподобно выглядящими.

Удар! Стена разлетается, камни падают на закованных в броню рыцарей, не причиняя им вреда. Но один из “камней”, сделанный из пенопласта и весящий не более полукилограмма, абсолютно случайно прилетел в похмельную башку кровопийцы.

Красномордый Дубликат театрально рухнул и изобразил кратковременную потерю сознания. Его быстренько утащили в кулисы, окропили святой водой и вызвали скорую.

Как выяснилось позже, ушибленный солист, обожравшись накануне, просто не хотел напрягаться с похмелья. Приехавшая фельдшер погладила болезного по голове и вкатила влупидолу. Через полчаса прогон продолжился.

Декорации представляли из себя средневековый каменный замок, состоящий из трёх частей, – центральную, с воротами и лестницами, и две башни – правую и левую, соответственно. Я был назначен хранителем одной из башен.

Со мной работал Мишаилыч и два совсем молодых пацана, учащихся театрального колледжа. Моя эпилептоидность и занудство заметно их раздражали, особенно когда я принимался рассуждать о жизни и дисциплине после пары бутылок пива.

Сейчас я бы с удовольствием отпиздил того себя, пьяного мудака, живущего в страхе и душевной боли, заливаемой ежедневно огромными порциями алкоголя. Жалкое зрелище – цепляющийся за установленный порядок и мнимое превосходство неудачник, дорожащий кусочком власти, дающей псевдоуверенность в собственной значимости.

Тьфу, блять. Как известно – “слабого добей”, но студенты молчали, презирали, но побаивались огрызаться, а Мишаилычу было наплевать. Поэтому я был недобитым.

Лирик пристроился к пиротехнику и по совместительству выполнял функции бригадира, Славян и Зюзя распределились в соседнюю башню и трюм.

Из трюма на сцену выезжал, а точнее, поднимался импровизированный склеп – “спальня” невест Вурдалака – там был отдельный фронт работ, выполняемых группой партизан, в которую входил Зюзя и его друзья – ЖуЖу, Дуду и Келб.

Толстяк с тёмными волнистыми волосами а-ля “мелкий бес”, собранными в хвост, и бородой как у японского военачальника. По образованию – повар, а по призванию – распиздяй, как и все мы. На тот момент у него была девушка, которая постоянно тусовалась с нами, и, по-моему, звали её Женечка. Женя, Женечка и… вечная туса.

Пару лет назад судьба свела нас снова, и буквально через пять минут стало понятно – нам нечего друг другу сказать. Жу Жу прозябает и рефлексирует, отказываясь менять что-либо в своей жизни, а точнее, отношение к ней. Распиздяй навсегда, хороший, но абсолютно бестолковый человек.

Высокий худой блондин, всегда и везде ходивший в бордовом глухом рабочем комбинезоне. Периодически комбез украшался длинным вязаным жёлтым шарфом. Наряд носился слегка небрежно и очень стильно – подвёрнутые на нужную высоту штанины, яркие носки, дорогие кеды, подкатанные рукава и наглая интеллигентная белёсая морда.

Дуду регулярно дрался с Зюзей, естественно, по пьяни. Они абсолютно беззлобно, но довольно жёстко пытались избивать друг друга. Ключевым здесь является слово «ПЫТАЛИСЬ»! Обычно после пары ударов они сплетались как две ящерицы и просто катались по земле, сцепившись лапами и хвостами. Да, и ещё один момент, Зюзя в противовес Дуду ходил в зелёном комбинезоне без рукавов. Так что всё происходившее можно было назвать войной комбезов.

По началу, я пытался их разнимать, но быстро понял безсмысленность этой затеи. Иногда, устав смотреть на валяющихся и остервенело шипящих придурков, я просто брал их за шкирки и хорошенько встряхивал, тем самым помогая освободиться от взаимных захватов. Через пару минут после подобных баталий они как ни в чём не бывало общались друг с другом и пили пиво.

Дуду, кстати, сейчас известный журналист и довольно успешный человек.

Он же Коля. Странный тип, внешне чем-то похожий на гитариста Black Sabbath Тони Айомми образца 2018 года, если бы тот был славянином тёмно-русой масти. Кэлб любил носить длинное чёрное пальто и вязаный цветастый свитер с высоким горлом. Молчун, заполняющий любую свободную минуту игрой на тамтаме и варгане.

Помню как однажды пытался ему доказать крутость тяжёлой музыки на примере финского Stratovarius, тупыми аргументами стараясь победить собственную неуверенность и слабость позиции. Келб только молча улыбался.

Ходили слухи, что Коля уехал в Киев и занимается журналистикой. Мало того, теперь он – сыроед и йог.