Честный вор

Скрепя сердце, Любовь Игнатьевна позвонила ему в институт. Легкомысленная свиристелка Светка беспечно ответила, что лекций Милкина сегодня в расписании нет, но его ждали с утра два заочника. Он обещал принять у них зачет, но не явился. Те, прождав его полтора часа, тоже ушли. Не знает ли Любовь Игнатьевна, появится ли он завтра?

– Не знаю, – буркнула Милкина и отключилась.

Она решила подождать до завтра, а тогда уже принимать более решительные меры. Не хотелось ей признаваться даже самой себе, но тревога нарастала.

Прежде чем обзванивать морги и больницы, Любовь Игнатьевна решила обзвонить Семиных друзей и знакомых. Особенно близких друзей у Семы не было, ибо был он скуповат, и она его в этом поощряла. Но все-таки было два-три человека, с кем он выпивал и вел задушевные беседы. Первый в этом списке был писатель Болдин, довольно известный в городе, дружбой с которым Сема очень гордился. Болдин ответил, что с Милкиным не виделся уже недели две, а по телефону тот упоминал про защиту аспирантки Ершовой и про грядущий банкет. Больше ничего существенного Болдин припомнить не смог.

Менее респектабельным другом был Колька Ветров, недоучившийся филолог, редактор небольшой ведомственной газетенки и горький пьяница. Тот был сердит на Милкина, который последнее время очень уж стал заноситься и чурался близких друзей. Он сердито пробурчал, что в гробу он видал этого Милкина, но когда до него дошло, что его приятель пропал, он почти трезвым голосом стал припоминать их общих знакомых, но сам же и отвел все кандидатуры за давностью происходящего.

Любовь Игнатьевне ничего не оставалось, как позвонить в милицию. Там ей сообщили справочные телефоны моргов и больниц. Что же касается заявления о пропаже, то его смогут принять только через три дня после исчезновения.

Если учесть, что последний раз Любовь Игнатьевна видела мужа четвертого октября, то с большой натяжкой можно будет подать заявление седьмого.

Проведя две ночи без сна, Милкина утром седьмого отправилась в свое отделение милиции. Ее направили к следователю Куликову. Им оказался немолодой мужчина с усталым и каким-то жеваным лицом в неновой и не очень опрятной одежде.

– Слушаю вас, – сказал он, доставая из стола какие-то бланки и начиная их заполнять.

Любовь Игнатьевна начала говорить со свойственным ей апломбом, но не выдержала (сказались бессонные ночи) и разрыдалась.

– Муж у меня пропал, – всхлипывая, проговорила она.

Куликов, тем временем, записал данные заявительницы, данные предполагаемой жертвы, приложил к делу принесенную Милкиной фотографию. Снимок был сделан несколько лет назад. Вид у Милкина на фото был задорный. Голова вскинута по-петушиному, в бородке еще не проглянула седина, шея трогательно тонкая. И таким милым и родным показался Любовь Игнатьевне ее собственный муж, что слезы сами собой вновь покатились из глаз.