Взрослея с детьми

Посвящается

Елене Гусевой,

без чьей веры в меня

не было бы этой книги.

Вступление

Я работала и работаю инженером, и никогда не думала, что сяду писать книгу. Впрочем, в моей жизни часто случалось так, что если я думала или говорила, что что-либо со мной уж точно не случится, то, в конце концов, именно это и происходило.

Например, в 18 лет я думала, что никогда не уеду из родного города, а в 24 года уже переехала в Петербург. Потом я вышла замуж и почему-то была совершенно уверена, что никогда не разведусь, и вот – я развелась. И через полтора года самостоятельной жизни с детьми у меня возникла мысль написать книгу, книгу о моих отношениях с детьми, а вернее, о переменах в них.

Почему «переменах»? Потому что в какой-то момент моя иллюзия «идеального материнства» разрушилась. Сколько бы я ни старалась и не пыталась быть «хорошей» матерью, ничего не получалось. Жизнь отразила все мои мечты, как негатив фотопленки: от материнства я ожидала любви, гармонии и взаимопонимания, а в реальности были детские истерики и капризы и мое огромное чувство вины за «неидеальность» как матери.

Часто, когда дети плакали или кричали, требуя свое, я словно сама становилась маленькой девочкой: эмоции захлестывали, очень быстро я погружалась в пучину отчаяния и беспомощности и еле сдерживалась, чтобы самой не сорваться на крик.

Чтобы как-то помочь себе, пила успокоительные таблетки. Но действие таблеток заканчивалось, а отчаяние и раздражение оставались. Дошло до того, что я начала бояться своих детей. Стало понятно – это тупик, но что делать, я совсем не знала.

И тогда пришло время для еще одного «никогда»: я была уверена, что никогда не займусь психологией и тем более не обращусь к психологу. В итоге именно изучение психологии, групповые и индивидуальные занятия помогли мне посмотреть на общение с детьми по-новому.

Я начала потихоньку отводить корабль наших с ними отношений от скал страхов, постоянной тревоги, усталости и раздражения в сторону морской глади спокойствия, внутренней уверенности, любви и взаимопонимания. Каждый день я училась понимать и разбираться в своих чувствах и эмоциях. Постепенно я стала замечать, что уже не чувствую себя потерявшейся маленькой девочкой, зато чаще ощущаю себя взрослой женщиной, способной понять проблему и справиться с напором детских эмоций.

Конечно, это случилось не сразу. В этой книге я описываю наш путь длиною в два года. Каждая глава книги – это случай из нашей с детьми жизни. Многое я брала из своих дневниковых записей, которые делала по пути на работу в заметках телефона, это помогало мне хоть как-то справиться с эмоциями, зачастую переполнявшими меня, например, после утренних сборов с детьми.

И сейчас я делюсь своим опытом с вами – своими радостями и горестями, успехами и ошибками. Одно я поняла точно: я никогда не стану «идеальной» матерью. Я приняла этот факт и нашла в нем опору, которая теперь, после очередного «неуспеха», помогает мне продолжать идти по своему пути дальше: радоваться и горевать, взлетать и падать. Одним словом – жить.

Кто виноват, и что делать?

Ночной крик

13 августа 2018

Громкий Верин крик навзрыд вырвал меня из сна: «Папа, нет, пожалуйста, я хочу к маме ночевать!» Я лежу, жду, проснется ли сама, позовет ли меня. Нет, молчание. Лишь Боря с шумом посасывает пальчики, успокаивая и убаюкивая себя. Мелькает мысль в голове: встать, посмотреть на Веру, погладить и поцеловать ее. Но нет, чувствую, что нет сил, и понимаю, что снова весь день буду не выспавшаяся на работе. Впрочем, уже привыкла: как бы рано ни ложилась, редко когда досыпаю до будильника, и от этого днем всегда сонная.

Дети продолжают спать. На улице темно, значит, еще нет и 4-х часов утра. Тяжелая выдалась у Веры неделька, как это обычно бывает после выходных, проведенных с бабушкой. И снова меня начинают мучать мысли: «Зачем я отдаю детей бабушке, если каждый раз потом у Веры кошмары и страхи?» С другой стороны: «Они же сами к ней просятся. И как мне еще организовать время, чтобы им побыть с собой? Чтобы спокойно позаниматься тем, чем мне хочется?»

Эта неделя началась у Веры с отравления: рвота, диарея и сильная боль в животе. В детстве у меня тоже бывало: поешь немытых ягод и весь день мучаешься страшными болями в животе, лежишь – не болит, только встанешь – пронзает острая боль, пока снова не ляжешь. Одно утешение – я точно знала, что на следующий день все пройдет. Так и у Веры: на следующий день ничего не болело.

Когда я спрашивала Веру, что она ела, дочка отвечала: «Это все бабушка виновата, она меня заставляла есть все, хотя я говорила, что не хочу». Да, бабушка в своем стиле: кормить всем подряд, потому что полезно, даже если ребенок сопротивляется.

После этого вихря мыслей мне все же удается заснуть, правда, ненадолго. В 6:45 я проснулась и разбудила Веру и Борю, мы начали собираться в садик. И снова у Веры началась «ломка», так я называю ее тягучее плаксивое состояние с нытьем и капризами, которое обычно заканчивается истерикой – громким плачем, криком, валянием по полу.

Что делать? Я решаюсь прямо сказать о том, что на душе: «Вера, у меня чувство, что тебе плохо, от этого капризы и нытье». Она, как обычно, отрицает: «Нет, мне не плохо». Так всегда: если она в плохом настроении, и я пытаюсь помочь ей проговорить и понять свои эмоции, у Веры начинается дикий протест: «Нет, мама, ты не права, ты ошибаешься!» Или: «Тебе самой плохо, мама!»

Так и в этот раз: протест за протестом. Предлагаю остаться дома, но этот вариант Вере тоже не нравится: «Нет, я пойду в садик, хочу, чтобы мне купили вкусняшку после садика». Говорю: «Хорошо, давай собираться», – и слышу в ответ: «Я не хочу в садик!»

Вижу, что Веру изнутри буквально разрывает на части. Скорее всего, она ужасно не хочет идти в этот новый летний садик, куда нам осталось отходить всего три недели, пока наш родной садик закрыт. Там, в нынешнем садике, воспитательница, которая железным безапелляционным тоном командует: «Доедай все!», «Мой руки!», «Спи, давай!», будто это не дошкольники, а малолетние преступники, отбывающие срок за тяжкие преступления. А с другой стороны, Вера хочет, чтобы после садика ей купили вкусняшку, наклеили одну из трех наклеек на календаре, дающих право на покупку новой игрушки. Я, видя это ее состояние, пытаюсь смягчить ситуацию и помочь ей, обещаю купить вкусняшку, даже если опоздаем и даже если она не пойдет в садик. Но успокоиться она уже не может.

Тем не менее мы все же как-то собрались и вышли из дома. Идем к остановке. Вера рыдает и говорит, что не хочет идти в садик. Тогда я веду всех назад. Заходим в квартиру, Вера прижимается ко мне: «Мама, останься, не ходи на работу». Я чувствую, что просто не могу ее сейчас оставить в таком состоянии. Снимаю кофту и туфли, и мы ложимся с ней на диван. Глажу ее по спине и говорю, что люблю ее, что она моя самая любимая, самая хорошая дочка, и я всегда ее буду любить, несмотря ни на что. Она потихоньку успокаивается, мы начинаем разговаривать.

– Мне очень досадно, что после выходных у бабушки у тебя часто случаются такие истерики. Я не знаю, что мне делать. Вы сами проситесь к ней, а потом ты плачешь.

– Это бабушка во всем виновата, она меня заставляет кушать.

– А что же тогда ты просишься к ней? Зачем ездишь?

– Бабушка нас водит в цирк и на аттракционы, покупает игрушки.

Я, почувствовав укол вины, что плохая мать, раз мои дети вынуждены ездить за всем этим к бабушке, спрашиваю Веру:

– Почему вы мне не говорите, что хотите в цирк или на аттракционы? Я бы по возможности тоже вас водила. Можно сходить в цирк на этих выходных, я куплю билеты, потом пойдем на аттракционы.

– Давай! – обрадовалась Вера.

– Давайте договоримся, что вы с Борей мне будете говорить, куда вы хотите сходить, а я по возможности буду стараться это организовать.

Вера соглашается, настроение стало явно лучше. Боря предлагает пособирать вместе пазлы, мы собираем один пазл, потом второй, третий. Я обещаю купить еще несколько пазлов на выходных, чтобы пособирать их всем вместе.

Вера спрашивает:

– Мама, почему ты так мало с нами времени проводишь?

– Вы мне не говорите и не просите, чтобы я проводила с вами время. Когда вы смотрите мультики, я не хочу вам мешать. Если хотите, чтобы я поиграла с вами, то почему не просите?

– Я забываю, – откликается Вера.

Мы закончили собирать пазл. Я чувствую, что настроение у детей поднялось, и понимаю, что в принципе мое присутствие им сейчас не обязательно, в таком настроении они обычно находят себе интересные занятия, и тут главное им не мешать. Договорились с ними, что схожу на работу, а вечером куплю билеты в цирк. Дети спокойно соглашаются остаться дома, и я ухожу.

По пути к метро понимаю, что очень опоздала на работу, но успокаиваю себя тем, что побыла с детьми, помогла Вере успокоиться. Иду и хвалю себя: «Ты справилась, ты умница и молодец!»

Придя домой после работы, вижу, что настроение у детей такое же веселое, они наперебой хвастаются мне, кто и что сделал и нарисовал. Но как только завожу разговор, что завтра утром пойдем в садик, иначе нас не пустят без справки от терапевта, Верино настроение резко ухудшается. Снова появляется хнычущая, вялая Вера, которая жалобным тихим голосом говорит, что не хочет в садик. Я снова объясняю, что мне не хочется идти в поликлинику за справкой, и Вера нехотя, но соглашается. Следующее утро проходит спокойно.

Продолжение «веселой» недели.

16 августа 2018

В четверг та же песня, что и днем раньше. На вопрос, хочет ли Вера пойти в садик, слышу ее любимое: «Не знаю». Я уверенным, спокойным голосом говорю: «Тогда я принимаю решение не вести тебя в садик». В ответ протест: «Я хочу пойти в садик!» Понимаю, что сейчас снова все начнется по давно знакомому кругу, внутри все сжимается, но беру себя в руки и так же уверенно продолжаю: «Если хочешь идти, то давай собираться, не хочешь идти – оставайся дома, если не знаешь – я оставляю тебя дома». В итоге Вера признается, что на самом деле хочет, чтобы я осталась с ней дома. Но в этих словах уже нет того отчаяния, что было в прошлый раз.

«Вот оно что! – думаю я про себя. – Похоже, что ей понравилось». И отвечаю на этот маневр аргументом, что на этой неделе я уже много раз опаздывала на работу, а на билеты в цирк я уже потратилась, и мне нужно заработать еще денег. В этот раз чувствую, что Вера в нормальном состоянии и справится одна дома. В конце концов, она остается дома, мы мирно прощаемся с ней и уходим с Борей в садик.

А на следующее утро Боря заявил, что не хочет в садик. После первой мысли «Да, блин, что за неделя такая выдалась!» успокаиваю себя: «Пусть вдвоем остаются, зато я на работу не опоздаю». И тут Вера говорит: «Мама, мне скучно, я хочу пойти в садик!» Меня снова захлестывает волна возмущения, но вида не подаю, а спокойно отвечаю: «Вера, у меня сегодня нет возможности отвезти тебя в садик: не могу опоздать на работу, ведь я уже очень много раз на этой неделе опаздывала. Сегодня посидите дома, а в понедельник все пойдем в садик, хорошо?» Вера соглашается, по ее лицу я вижу, что возразить ей нечего, и, спокойная, ухожу.

Актерское мастерство.

19 августа 2018

После обещанного цирка в субботу, на котором Боря сначала заснул, а потом, проснувшись, играл с Верой, не обращая внимания на сцену, и воскресной прогулки с папой, настал вечер воскресенья. Я уже по опыту знаю, что нужно вечером со всеми договориться о завтрашнем походе в садик, это обычно помогает избежать утренних истерик процентов на 80.

И тут Вера продемонстрировала все свое актерское мастерство в сцене «умирания на диване». Она лежала с таким несчастным и мученическим видом, что неискушенному зрителю могло и правда показаться, что ребенок чем-то смертельно болен и сильно мучается. Я, подойдя к ней, спросила: «Веруня, что случилось? У тебя что-то болит?» Вера простонала:

– Я не хочу в садик.

– Да, Веруня, я понимаю, – спокойно ответила я и отошла.

Я занялась своими делами, не обращая внимания на «умирающую в муках» дочь. Через 15 минут сцена закончилась, и следующую неделю Вера отходила в садик все дни – без истерик, без утренних капризов, без «умирательных» сцен.

В четверг вечером Вера как бы между делом сказала: «А я уже почти целую неделю в садик хожу. А знаешь почему? Мне было скучно дома, да и вкусняшки быстро кончаются». Я, улыбнувшись, сказала: «Да, вкусняшки быстро кончаются, когда дома сидишь весь день».

И в этот момент у меня будто гора с плеч упала, я не верила, что все так легко и просто: стоит лишь оставить ребенка в покое, разрешить ему делать, что он хочет (конечно, без угрозы для жизни), и все наладится. И снова я похвалила себя, что я молодец, что я справилась.

Позже этим же вечером Вера подошла ко мне: «Мама, я чувствую что-то плохое. А у тебя бывает, что ты чувствуешь себя как будто ненужной? У меня в садике такое чувство бывает». Я удивилась и обрадовалась, что Вера пришла поговорить по душам, и рассказала, что когда у меня такое случается, то говорю себе, что люблю себя, и это помогает. Вера слушала, прижавшись ко мне, а я думала: «Как здорово, что она, наконец, начала понемногу понимать свои чувства и самое главное – рассказывать мне о них».

А ведь это началось только после двух месяцев активных занятий с детским психологом, к которому я пошла, когда в садике невропатолог поставил Вере диагноз «неврозоподобное состояние». Детсадовский врач тогда сказала, что с таким диагнозом ставят третью группу здоровья, а значит, будут постоянные проблемы в школе. Я тогда подумала, что это происки наших воспитательниц, которые утверждали, что Вера совсем не готова к школе, и активно отговаривали меня от идеи отправить дочку учиться уже в этом году. Конечно, скорее всего, никакого влияния воспитательниц в этой ситуации не было, но я расстроилась и готова была обвинить кого угодно.

Невропатолог прописал Вере таблетки. Я прочитала инструкции к препаратам и сильно засомневалась: для моей ли они дочери? К тому же я понимала, что таблетками тут дело не поправить – они лишь подавят симптомы, но не вылечат причину. Поэтому мы с Верой отправились по рекомендации на занятия к детскому психологу. И вот, спустя два месяца занятий, это первые очень радостные для меня результаты.

Истерики.

Надо сказать, что своими истериками и капризами Вера давала нам «прикурить» с полутора лет – с тех пор, как она пошла в садик и родился Боря. Первые полгода после рождения сына мы с бывшим мужем Алексеем были на грани нервного срыва от постоянных Вериных истерик по каждому поводу. Мы уговаривали себя, что надо чуток подождать и все нормализуется. Но за одним тяжелым днем наступал другой, не менее «веселый», и мы, наконец, поняли, что оно так и будет – надеяться не на что.

Затишье наступило, когда на третьем году «хождения в садик» у Веры были хорошие отзывчивые воспитательницы, которые действительно любили детей. К ним Вера отходила два года и перешла в старшую группу, где через полгода ей и поставили «неврозоподобное состояние».

Конечно, и наш развод повлиял на нее. Психолог Оксана подтвердила Верин диагноз, объясняя причину и разводом, и строгими воспитательницами, которые, при Вериной чувствительности и гиперответственности за совершенные ошибки, добавляли масла в огонь строгими замечаниями и требованиями.

Боже мой! Я помню Веру, которая в свой годик с лишним ездила в сидячей коляске, развалившись по-королевски, всегда знала, что хочет, была уверенной и боевой девчонкой. А теперь, в 6 лет, Вера всего боится, не знает, чего хочет, что чувствует, ведет себя тише воды, ниже травы.

На первом занятии у психолога на все вопросы у Веры был один ответ: «Не знаю». Лишь про садик сказала, что не хочет в него ходить. Я такого не ожидала, ведь раньше она об этом не говорила, только однажды утром заплакала и призналась, что боится, что ее будет ругать воспитательница, ведь Вера должна была вчера принести задание. Я удивилась тогда, успокоила ее, но это был единственный случай.

Но вот, по мере занятий с психологом, на которые Вера тоже не хотела ходить, говоря, что они слишком сложные, она начала потихоньку раскрываться и рассказывать, что происходит у них в садике, у бабушки и у папы. Я слушала ее, затаив дыхание, боясь неосторожным словом или жестом спугнуть эти первые признаки ее доверия мне.

На занятиях с психологом она рисовала, лепила, сочиняла сказки. Но любой вопрос относительно ее чувств и эмоций ставил Веру в тупик. «Не знаю», – неизменный ответ на вопрос «Что ты чувствуешь?». Хотя книгу «Азбука эмоций», в которой подробно описана и объяснена каждая эмоция, мы с ней прочитали, и она слушала ее с интересом, переспрашивала, просила еще раз почитать.

И тут я узнала себя маленькую: «Боже мой! Какие эмоции? Какие чувства? Что это за слова вообще такие? Откуда ты это придумала?» – так сказала бы моя мама, если бы я заикнулась о чем-то подобном в детстве. Нельзя было сказать, что что-то не нравится и не получить ответ из серии: «И что? Мало ли что не нравится! Потерпишь!» Терпение, молчание и трудолюбие – девиз нашей семьи.

Моя бабушка была такой, моя мама и я. И Вера успела перенять то же самое.

Успела до своих пяти лет, до нашего развода. Бывший муж был тоже молчаливым, терпеливым и трудолюбивым. Только мне надоело терпеть в какой-то момент, и я развелась – по-тихому, без скандалов, просто договорились сначала пожить отдельно, а потом сказала, что хочу развестись. Дети так и не поняли, что и почему произошло, почему у папы вдруг появился свой дом, отдельный от нас, и почему он вдруг перестал жить с нами. Правда, Вера задавала мне вопрос, почему папа живет отдельно. А я отвечала: «Мы так решили». Потом как-то услышала от нее фразу: «Мама папу разлюбила, больше не любит, поэтому папа с нами не живет». Я тогда подумала: «Устами младенца глаголет истина».

Теперь я учусь жить с детьми самостоятельно, сама справляться со всем. Хотя в первое время было очень страшно. Но когда услышала от бывшего мужа: «Да ты просто боишься остаться одна с детьми», – внутри возмутилась, захотелось доказать обратное.

И доказала. Вначале было сложно даже отводить и приводить детей в садик каждый день. Первая неделя таких проводов показалась мне очень длинной и тяжелой, но в пятницу, придя домой, я почувствовала, что могу справиться сама, надо только не бояться и делать.

Поначалу часто обращалась за помощью к Алексею: то забрать детей, то посидеть с ними, пока я хожу по делам, то срочно прибежать успокоить Борю, который обжег пальчики о плиту. Потом уже потихоньку начала сама со всем справляться, каждый раз чувствуя все больше и больше сил и желания справляться самой.

Спрашиваю сама себя: почему я сделала такой выбор? Наверное, потому что надоело зависеть от кого-то, в моем случае от бывшего мужа. Ждать, что он сделает, что он организует, что он купит, привезет, отвезет. Часто мои ожидания заканчивались разочарованиями, сколько сил, нервов и энергии было потрачено впустую на обиды. Захотелось попробовать научиться жить по-другому, самостоятельно. Конечно, абсолютно со всем я сама справиться не смогу, помощь все равно нужна, но со многим у меня справиться получается.

Моя ошибка.

23 августа 2018

После работы мне пришлось бежать в садик, чтобы успеть до его закрытия, то есть до 19 часов. Прибежала ровно.

Вера, увидев меня, тихим голосом сказала, что хочет еще погулять на площадке. Она часто еще пока говорит о том, что хочет, таким тихим голосом, как будто заранее ожидая отказа. К сожалению, уже сформировался «рефлекс», что ее желания редко слышат и тем более исполняют. Я поняла это только тогда, когда сама потихоньку начала слышать свои желания и осознала, что этот «рефлекс» у меня тоже сформирован с детства. От этого частые истерики лет до пяти, потом адаптация: «лучше молчать и не высовываться, иначе навлечешь на себя гнев». Меня так воспитывали, и я тоже неосознанно воспитывала так своих детей, буквально не ведая, что творю.

Я, понимая, что в этом случае поможет только обратное мое действие – слышать желания, спокойным твердым голосом отвечаю Вере: «Хорошо, давай погуляем». И хоть Боря начинает возражать, потому что ему хочется быстрее в магазин за вкусняшками, мне удается с ним договориться поиграть немного на площадке. Удивительно, днем в садике они гуляли на этой же площадке, но сейчас, когда воспитатели ушли и на площадке осталось только два-три местных ребенка, им намного интереснее лазать и бегать.

Я сажусь на скамейку и чувствую, насколько устала бежать, чувствую, как тело с благодарностью отзывается на эту возможность передохнуть. С ужасом представляю, что, если бы не Вера с ее желанием задержаться на площадке, мне бы сейчас еще пришлось идти до остановки, ждать автобус… И я сижу на скамейке, наслаждаясь ощущением приятной неги в теле, видом играющих детей, теплом и тишиной наступившего летнего вечера.

Вначале Вера и Боря вместе лазают по сооруженному на площадке «кораблю». Но как только Вера находит себе подружку и они начинают играть вместе, Боря приходит ко мне на скамейку и предлагает вдвоем поиграть в «камень, ножницы, бумага». Я соглашаюсь, потому что это новая вариация этой игры – в моем детстве была устаревшая более простая версия, состоявшая из трех фигур: бумага, ножницы, колодец. Нынешняя версия намного интереснее и звучит так: «Камень, ножницы, бумага и бутылка лимонада, карандаш, огонь, вода и железная рука». И тут надо включить воображение, чтобы изобразить нужную фигуру и понять, кто кого победил. Наигравшись с Борей, я решаю, что пора идти домой, и предупреждаю Веру, что через пять минут мы пойдем домой. Эту привычку – предупреждать детей заранее – мне долго приходилось вырабатывать, но зато теперь она помогает избежать слез.

В оговоренное время мы собираемся и идем на остановку. Вскоре подъезжает желтый автобус №10, и я, помня, что в прошлый раз такой же желтый автобус вроде бы с тем же номером довез нас почти до дома, даю детям команду садиться – благо свободных мест много. Мы садимся и слушаем, как объявляют остановки. И вот перед тем, как автобус должен был завернуть в сторону нашего дома, он вдруг едет прямо. Голос из динамика объявляет остановку, которая мне не знакома. Я понимаю, что перепутала номер автобуса, и говорю детям спокойно: «Я перепутала автобус, сейчас мы выйдем и пересядем на другой».

Внутри спокойно, и хотя дети говорят: «Ну вот, из-за тебя, мама, нам придется ждать еще другой автобус», – даже эти слова не вызывают во мне чувства вины. Я лишь внутренне улыбаюсь своей оплошности и думаю: «Значит, так надо было». Когда мы выходим из автобуса, Боря начинает канючить, что устал идти, но я спокойно показываю ему: «Вот наша остановка, нам надо лишь перейти дорогу».

Тем не менее нужный автобус не спешит приезжать, и дети через какое-то время начинают ныть, что хотят кушать. Я надеюсь, что мы скоро уже уедем, но автобуса все нет. Вскоре чувствую, что детское терпение на исходе, и решаю зайти в магазин, который прямо за спиной, чтобы купить каких-нибудь булочек с соком.

Магазин не из дешевых, ведь он в одном из самых фешенебельных районов города, и мне часто на просьбы детей приходится повторять фразу: «Нет, это не купим, слишком дорого». Повторяю и чувствую какое-то неудобство: «Хожу как нищеброд и сетую, как все дорого». И тут же злюсь на себя: «Оля, чего стыдиться? Это нормально, что тебе что-то дорого и ты не хочешь это покупать».

Тут же вспомнилось, как я решилась однажды отправиться в один из дорогих магазинов одежды и померить платья. Даже просто зайти туда для меня было большим испытанием, я осмелилась только со второй попытки. Внутри была куча эмоций: «Какого хрена, Оля, ты прешься в этот магазин? Тебя же туда не пустят! Ты же нищеброд, тебя с позором выгонят, потому что твоей зарплаты хватит в лучшем случае на ремешок от платья!»

Но тогда я переборола себя, зашла, попросила продавца подобрать мне платья и померила их. Самое дорогое из них стоило как три моих зарплаты. Уходя, я поняла простую вещь: богатый человек отличается лишь количеством денег, но шмотки, дорогие аксессуары не прибавляют ценности человеку, они так же остаются шмотками и аксессуарами, а человек – человеком. В итоге стала проще относиться и к обеспеченным людям, и к дорогим магазинам.

После этого воспоминания меня отпустило это дурацкое чувство «нищебродства». Мы купили, что хотели, вышли на остановку, и вскоре автобус приехал. Дети были радостные. Мы ехали домой, и по пути Боря без остановки что-то рассказывал из своей жизни в садике, что было признаком его хорошего настроения. Выйдя из автобуса, я шла и наслаждалась этим теплым летним вечером, потихоньку темнеющим небом и видом деревьев, застывших, словно в ожидании наступающей ночи.