Эволюция религиозных верований. Курс лекций (1927–1928)

Я пока этим ограничусь. Я привел это для того, чтобы показать вам антитез религии и науки, и их различный подход, и их вековую непримиримость, а также и то право на ощущение, которое имеет религиозный подход в области вопроса (не в области ответа), на который мы ответа не имеем и, быть может, и не сможем иметь.

Я хочу указать несколько обыкновенных подходов к религии, свойственных вообще человечеству, затем различным человеческим группам и затем различным научным школам. Причем должен сказать, что все выделения философских и метафизических школ религиозных я перед вами не собираюсь излагать, потому что их чрезвычайно много, и потом, они чрезвычайно непонятны и нам не нужны, по крайней мере в этой нашей области устремления.

В виде образца я приведу один анализ классификации религии, которую сделал Гегель. Подход Гегеля такой. Во-первых, это есть «естественная религия», которая делится на: а) на непосредственную религию и магию, после постепенного распадения которой создаются различные религии: а) религия меры, т. е. религия Китая; б) религия фантастики, т. е. браминизм[20] и с) религия внутреннего бытия, т. е. буддизм. Затем идет переход от естественной религии к свободе, борьбе личности: а) религия света, это религия персов; б) религия скорби, это религия Сирии; с) религия загадки, это enigma[21] Египта. Раздел второй – это религия духовной индивидуальности: а) религия возвышения, это религия евреев; б) религия красоты, это религия греков; в) религия целесообразности и разума, это религия римлян, и, наконец, г) религия абсолютная, т. е. христианство.

Если я раньше сомневался в том, насколько отчетливо вы понимаете мой анализ, который я даю вам, то теперь я нисколько не сомневаюсь, что то, что я читал, никому не понятно.

Во-первых, мы имеем здесь прежний христианский подход. Тут нет глубины философского объяснения. Он начинает с магии и кончает «высшей» духовной религией – христианством. Христианство, конечно, не является религией высшей и даже не является религией весьма совершенной. Я сказал бы, что и в христианстве есть шаманистический подход к религии.

Итак, мы имеем религию меры – Китай. В чем дело? Религия Китая является религией рассудочной. Конфуций построил какую-то практическую религию и старался построить совершенно без подхода мистического, вот что он хочет этим сказать.

Религия фантастики – браминизм. Это до известной степени понятно, потому что тут мифология наиболее чудовищная из всех групп религий. В этой группе – браминизме – про Шиву, Браму и их жен создаются такие истории, такие мифы, что если вы были в нашем музее[22] и видели браманистические построения, картины, иконы, например, у входа в наш музей, то, конечно, по существу, они языческие.

Религия буддизма – это религия внутреннего бытия. Вероятно, Гегель хочет сказать, что буддизм является отрицанием религии, он старается построить религию без религии, старается построить Нирвану, т. е. небытие, которое дает бытие, и кто в том бытии опять погружается в небытие по окончании мироздания. Если сопоставить буддизм с той картиной, которую имеем у Метерлинка, где души выходят из-за занавеса и уходят опять за занавес, то и в буддизме жизнь выходит из пустоты, и пустота переходит в жизнь, а потом она опять погружается в пустоту. Здесь только вместо занавеса – пустота.

Религия света – персы. Тут Гегель, очевидно, хочет вскрыть дуализм, потому что эта религия построена на дуалистическом принципе вечной борьбы добра и зла – Ормузда и Аримана. Фактически побеждает злая сторона, но мы повелеваем, чтобы добро победило.

Религия возвышения, это религия евреев. Этот элемент классификации я не буду анализировать, тут, конечно, подход традиционный, потому что если мы хотим представить христианство как высшую религию, то религию евреев мы должны представить как какой-то подход к этому.

Религия красоты – религия греков. Это самая понятная религия.

Религия целесообразности и разума – римляне. Тут он хочет сказать, что римская форма многобожия идет параллельно с греческой и даже в значительной степени совпадала с ней. Мы имеем Юпитера и Зевса. Представление было по одному плану с той только разницей, что греки строили чрезвычайно красиво, а римляне строи ли отвлеченно. У римлян были бог скромности, бог добродетели, богатства и т. д. Вот что хочет этим сказать Гегель в этом подходе, что римская религия есть религия целесообразности.

Я думаю, что сейчас этот анализ стал более понятен. Я хочу только указать, что всегда, когда мы начинаем рассматривать, то мы всегда попадаем в русло тех вопросов, которые я упоминал, то есть вопросов о жизни или о смерти, или о существующем мироздании, конечное оно или бесконечное, или о привлечении добра и зла к делу мироздания. У Гегеля иной принцип, но тем не менее должен отметить, и вы сами видите, что даже такую отвлеченную философскую формулу иначе как в пределах этих трех групп составлять нельзя.

Вслед за этим поведу свое рассмотрение несколько иначе. Я хочу вместо того, чтобы в дальнейшем ввести рассмотрение научных подходов, дать характеристику нескольких основных подходов человеческого познания к религии вообще. Мы можем здесь различать следующие подходы.

Первый подход, самый простой, не критический, дается жрецами и верующей паствой: религия – это общение с божеством, с нездешней силой. Обыкновенно религия – это продукт божества, подкрепляемый обрядами и мистериями, которые имеют чудесный и сверхъестественный характер. Эта характеристика подхода жрецов, подхода верующих к вселенной во всей совокупности. Но это представляет лишь форму религии, а никак не научный анализ, это есть лишь материал для изучения. Сущность религии состоит из представлений и ощущений. Точно так же как для психиатра переживания больных и для врача болезненные чувства пациентов, сумма разнообразных их симптомов является не медициной, а только материалом для медицины, так же и для исследователя религии религиозные переживания и сверхъестественное объяснение религии являются объектом изучения, теми самыми условными фактами, о которых я говорил раньше.

Между прочим, в дальнейшем развитии мы будем довольно подробно рассматривать развитие таких элементов, и надо сказать, что они объединяются общим законом стилизации, который я раскрою вам дальше. Они бесконечно усложняются, они возрастают в два-три этажа. Самый нижний – это догмат о беспорочном зачатии Христа, около которого вся христианская догматика в течение полутора тысячелетий уже связана. Это мы имеем с самого начала, около первых четырех веков. Затем начинается второй этаж: вместо беспорочного божественного и внеполового зачатия сына идет внепорочное и внеполовое зачатие матери-богородицы, около которого были споры целые тысячелетия и которое не особенно давно, наконец, в 63 году прошлого века, окончательно было утверждено папской буллой. Это уже второй этаж, который нарос, и можно привести целый ряд нарастаний этого чудесного подхода к истолкованию религиозных явлений. Этот элементарный подход – веры в чудесное – имеет несколько различных вариантов.

Вариант первый – это то, что возникает эвгемерическое толкование. Легенду о боге стараются превратить в легенду о героях, действительно существовавших, и божественный элемент заменяют силами природы. Такие описания изобилуют в религии, чем больше она приближается к нам, тем больше мы таких описаний встречаем.

Например, миф о Зевсе, который оплодотворил Данаю в форме золотого дождя, пролив над ней облако дождевое. Это описывается так, что герой, которого назвали Зевс, был просто человек, и он подкупил тюремщиков золотом и так проник к Данае. Вы видите, что чрезвычайно простое толкование относительно самого Зевса. Дальше даже Эвгемер рассказывает, что Зевса видели у берегов Аравии, и после смерти он был похоронен на острове Крите, и жители города Хиоса до сих пор показывают его могилу. Таким образом, бог обращен в героя и из бессмертного стал смертным. Конечно, это подход не научный и не соответствующий действительности.

Между прочим, вопрос о смертности богов – вопрос чрезвычайно интересный, и мы будем рассматривать его, когда будем рассматривать, как явилась смерть в мир. Сначала она победила человека, а потом стала обязательной для богов. Но смерть богов в мифологии появилась не как переделка из жизни настоящих героев, а в подходе к общему вопросу о появлении смерти в мир.

Возьмем легенду о волчице. «Лупа» – «волчица» по-латыни одновременно значит и «непотребная женщина». И вот объясняет легенду эту так, что была какая-то девка, и у нее была подруга Сильвия – весталка, которая пошла по дурному пути и которая имела незаконную связь с богом Марсом и родила ему двух детей. После того как она сбежала, эта девица, ее подруга, и воспитала двух близнецов.

Интересно также, что относительно Кира там есть тоже такое предание. По религиозному мифологическому преданию Кир был тоже вскормлен собакой, которая так же чудесно нашла его, как волчица Ромула и Рема.

Перейдем от мифологии к еврейству и христианству. Тут мы встречаем то же самое, этот эвгемерический подход. Переход евреев через Черемное море, которое перед ними расступилось. Библия состоит из двух элементов: из древнего и более позднего; и вот по более позднему мы читаем, что «гнал господь море сильным восточным ветром всю ночь, и стало море сушею». Это Исход, глава 14, стих 21. Здесь два подхода: с одной стороны, это есть чудо. Но если это чудо, то не нужно было ветра, бог приказал Моисею, он протянул бы свой жезл, и море расступилось бы, но если ветер гнал, то сделать еще шаг – и чуда не будет, потому что какое же чудо, раз ветер гнал. Это очевидно эвгемеризм, попытка объяснить чудо каким-то естественным явлением. И в богословии XIX века этот подход продолжается еще дальше. Мы даже имеем такое объяснение, что евреи будто перешли море потому, что они знали брод, когда во время северо-восточного ветра море осушалось.

Надо сказать, что эвгемеризм не исчез и до современности. Я указал уже, что и в современном богословии эта попытка объяснить чудесное каким-то естественным методом остается в полной силе. Я сошлюсь на тот симбиоз, который религия хочет сделать с пантеизмом и геологией, что мироздание совершилось в 6 дней, и как-нибудь эти 6 дней подогнать к геологии, предполагая, что эти 6 дней есть 6 геологических периодов, которые продолжались, каждый из них, много тысячелетий, десятки и сотни тысячелетий. И если это так, то нет никакого чуда, что бог сотворил мир.

Это есть попытка чудесные явления связать вместе с естественными явлениями. Это делает также и наука.

Сказания о Полифеме, гиганте, циклопе, который отрывал скалы, или о титанах-великанах, которые якобы могли нагромождать горы, обязаны своим происхождением несомненно чрезвычайно развитой вере в силу у великанов. В преданиях о великанах и гигантах эти образы получеловеческой, полубожественной сверхъестественной силы построены так, что люди наблюдали великанов, необыкновенных силачей, и воспоминания об этих силачах получили в мифологии подход, конечно, чисто естественный.

Есть еще попытка объяснить дарвинизм так, чтобы было и научно, и божественно. Вспомним современный знаменитый «обезьяний» процесс в Америке, где судили Джона Скоупса за то, что он объяснял, что человек произошел от обезьяны. Правда, этот процесс пошел ему на пользу, так как он сделался знаменитым в Америке и сделал на этом процессе деньги.

Итак, мы имеем два подхода: первый момент – это подход либеральный и момент второй – подход революционный.

Второй подход – это подход элементарного отрицания религиозных явлений и выставление в виде антитеза к предыдущему подходу безбожия. Корень безбожия имеет тоже чрезвычайно древний характер, оно восходит к отдаленной эпохе, к самому началу религии. Не только наука вечно воевала с религией, но и в религиозном анализе постоянно был момент отрицания, момент элементарного атеизма, не только деизма, но и атеизма. Это есть чрезвычайно древний подход к объяснению религии, и атеизм – это тоже есть религиозная система. Гностицизм еще можно исключить как религиозную систему, но атеизм, который говорит, что ничего нет, – это тоже религиозный подход.

Надо сказать, что среди первобытных народов, среди которых мне приходилось бывать, как, например, чукчи и эскимосы, наряду с шаманами, которые погрязли в гуще обрядов, мне приходилось встречать таких мыслителей, которые на основании здравого смысла и личного опыта говорили, что ничего такого нет.

Я имею в виду одного человека, который открыто показывал на свою открытую грудь (чукчи ведь всегда увешиваются амулетами, а у него их не было). Он говорил: как амулет может защитить меня, я – большой, а он – маленький, как же он может защитить меня?! Это выдумка. Вот вам подход отрицания.

Я укажу еще на Вольтера в XVIII веке, которого нельзя назвать атеистом, так как он все же был человек религиозный, но все же, в конце концов, он был атеист, так как у него к религии был подход именно такого элементарного отрицания. Его известная формула для религии: «Écrasez l’infâme» – «раздавите гадину». И это формулировал человек, который был одновременно атеистом[23] и тем не менее говорил о религии как о вредной гадине.

Нельзя отрицать, что элемент обмана испытывается верующими и играет в явлениях религии значительную роль. Мало того, я сказал бы, что обман сочетается с самообманом: толпа влияет на жреца и создает настроение, а жрец влияет на толпу и внушает то настроение, которое у него создалось, так что тут происходит взаимный своего рода психоз. Когда мне приходилось изучать шаманство, то я видел, что элементарный подход шамана такой, что шаман не идет шаманить без толпы, если толпа не дает отклика, то шаманское настроение не может развиться. Я вначале не знал, что такое чукотское шаманство, но я был хозяином, на мои средства все это устраивалось (видите, тут экономический подход), и я должен был предводительствовать, делать выкрики, а за мной лежали 10 чукчей, они давали сигналы и за мной выкрикивали. Я тогда еще не знал, как надо делать, и безнадежно срезался, так как делал выкрики не тогда, когда нужно, и процесс не удался. Если шаман воющую паству не подчинит своему настроению, то он не может создать у себя такого подъема. Так же каждый, кто присутствовал на молениях сектантов, знает на опыте массовую силу их возбуждения. Так, кружения скопцов, хлыстов, которые вызывают в них необычайный подъем.

Область религии тесно переплетена с истерией. Во всех этих кружениях и похожих обрядах участвующие являются прежде всего истериками и истеричками. Хотя мы истерию еще по-настоящему медицински не изучили, но тем не менее известно, что истерия всегда соединяется с обманом и ложью. У истериков и истеричек есть стремление к выдумке и переплетению фантастических и навязчивых мыслей, и это сочетание обмана и самообмана является для них нормальным, естественным состоянием. Между прочим, когда мне приходилось наблюдать шаманство, то я постоянно поражался той внутренней истерии, которая у них была и которая обнимает и себя, и других, и ты перестаешь различать, где обман и где самообман. Как типичный пример приведу такой: бывают шаманы женского типа, то есть мужчины, превращенные в женщину. Имеете вы представление о том, что такое превращенный мужчина? Дело в том, что в шаманстве есть половой момент, и мужчина становится женщиной, и наоборот. Даже имя берут, относя себя к женщине. И вот я знал такого шамана. Он должен был как-то в доме у меня шаманить, и должен был сидеть двое суток на каменном берегу, и не мог, и пришел в ужасающе нервное состояние, он не мог сидеть и все время ходил по дождю и ветру. Я спросил его: чтобы ты сделал, если бы перестал ходить? – «Вероятно, зарезался». И вероятно, что он это сделал бы. Между прочим, этот человек демонстрировал явление кровавого пота – может быть, то же явление, когда «Христос молился, и пот кровавый с чела потоками бежал». У шамана тоже есть такое явление. Один раз я был свидетелем, когда человек пришел в такое возбуждение, что, действительно, на висках у него выступила кровь, маленькая капелька, собственно, не крови, а сукровицы. Такое же явление, как стигматы, которые бывают у женщин, которые думают о страданиях Христа, о его язвах и у которых мысль о страдающем божестве вызывает это потение кровью. Второй раз я видел шамана, который тоже потел кровью, и у него кровь была и около висков, и около рта. Я до сих пор не знаю, откуда действительно шла кровь; есть основание [предполагать], что она шла из носа, но, с другой стороны, такая нервная организация может дойти до истечения кровавым потом у висков.

Так что ясно, что религия связана с элементами обмана и самообмана, но раз я говорю вместе и обмана, и самообмана, то это уже момент коллективный. Следовательно, я уже ввожу момент коллективный – взаимодействие жреца и паствы. Раз это так, то ясно, что просто отвергать религию как обман нельзя, это не есть анализ религии. Сказать, что есть религиозный обман, – это значит не сказать ничего. Это не обман, а это условные факты, которые подвержены научному анализу. Я могу здесь привести известное определение: «В настоящее время религия является не чем иным, как фантастическим отражением во вне людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни и которые принимают сверхъестественный характер» – это из «Анти-Дюринга» Энгельса.

Процитирую из «Капитала» Маркса: «Религиозный мир есть только рефлекс[24] реального мира».

Если вы вскроете сущность этого анализа, то вы найдете, что он совпадает с тем, что я вам раскрыл. Это его основная сторона, что религиозные явления есть отображение нашего ощущения реального бытия, которое мы отражаем в фантастике и сочетаем в какой-то воображаемый мир. Это есть совокупность тех же самых фактов, которые в том или ином ракурсе соответствуют фактам естественным. Это один из элементов научного подхода к религии, который вполне совпадает с тем подробным анализом, который я дал вам раньше.

Как пример приведу следующее. Вопрос о единобожии, это один из немногих примеров. Дело в том, что миссионеры и путешественники по ряду данных нашли, что у очень первобытных народов есть вера в какого-то единого, главного, центрального бога, и по этому поводу в течение трех веков идет ожесточенная полемика между первым и вторым подходом. Религиозные люди говорят, что это остаток единобожия, которое сохранилось у язычников через всю толщу их языческих заблуждений. Это подход христианский. Люди ученые, позитивисты, говорят, что это выдумка, что никакого понятия об едином боге у язычников нет, а что просто это миссионеры им это показали или они заимствовали у христиан. Но теперь в ХХ веке эти оба представления откинуты и доказано, что, действительно, у первобытных народов есть представление о главном боге и такое представление об едином боге. Тут дело не в количестве, а в подходе к ним. Еврейскую религию называют монолатрией, потому что это есть поклонение единому богу. А у первобытных людей мы видим поклонение, действительно, центральному богу, и это на самой первобытной стадии религии, это, может быть, подход даже дорелигиозный, тот, с которого начинается религия. Между прочим, скажу, что этот высший бог у первобытных людей всегда бог отставной, бог ушедший на десятое небо, бог от человека отошедший, бог прошлого. Я могу представить много доказательств из этнографии, что этот бог стоит сзади, а не спереди. Это не христианский бог, не еврейский бог, а совсем другой бог. Это есть противоположение между подходом религиозным, жреческим, и подходом отрицательным.

Третий подход к объяснению религии имеет более научный характер. Последнее поколение этнографов – Тейлор, Спенсер и другие – рассматривают религию как процесс мыслительный. Они представляют религию как разновидность науки и считают, что религия вытекает из сновидений. Человек засыпает и во вне видит различные странные образы, чудовища, покойников, попадает в различные места, небывалую фантастическую обстановку, а когда просыпается, то видит себя на том же самом месте и отсюда заключает, что его душа выходила из тела. Он пытается как-то объяснить сновидения и отсюда выводит религию. Ясно, что этот подход пытается подвести под религию научное основание. В тексте говорится: «Видимо, мысль людей, стоящих на низкой ступени культуры, более всего занимали две группы биологических вопросов: первое, что составляет разницу между живым и мертвым телом, и второе, что такое человеческий образ, представляющийся во снах и видениях»[25]. Человек спит, во сне видит различные видения, просыпается и, таким образом, в объяснение того, что он видел во сне, строит для этого религиозную систему в порядке прояснения этих явлений. Надо сказать, что логически такой подход к анализу религии является вполне устарелым.

Подход к анализу общественного строя такой. По школе Руссо, это есть договор с народом. А еще древнее, по школе Гоббса, государство, как и религия, возникло сознательно из договора народа с представителями власти. На самом деле у народа с государством не возникало такого договора. Между прочим, Фрезер отмечает, что, по его мнению, религия рассматривается как своеобразная первобытная наука и религия является суррогатом науки по отношению к тем проблемам, которые относятся к области недоказанной. Здесь мы имеем смешанную религию с наукой, которую я с самого начала категорически отбросил. Если объяснять религию снами, то надо сначала дать объяснение сну. Нельзя дать такое объяснение, что человек отдыхает во время этих снов и видит видения случайные и странные и из этих видений строит религию. Это не есть объяснение. Надо дать анализ сновидения, который до сих пор не сделан.

Современные этнографы-социологи рассматривают сны как явление социальной психологии, явление, вытекающее из комплекса человеческого бытия и распадающееся по определенным законам. Я имею в виду указать на анализ, произведенный школой Фрейда и его учениками, о том, что сон и миф есть явления между собой сопоставительные и что сон отдельного человека – это есть то же самое, что миф народа. Миф народа – это есть коллективный сон. Можно было бы сделать ряд сравнительных сопоставлений, отчасти из книги Абрагама «Сон и миф»[26], отчасти из науки. Собственно, как сны развиваются? Сон развивается так, что обыкновенно, прежде всего, все они активны, все сны, это драматическое представление. Гексли, великий физиолог XIX века, сказал, что сны до такой степени драматичны, что самый большой дурак во сне является лучшим драматургом, чем Шекспир наяву. Каждое деяние во сне развивается драматически и развивается в действие. Каждая первобытная религия драматична. Каждый шаман по существу актер. Мы знаем, что театр появился чрезвычайно рано и появился из таких религиозных представлений. Греческий театр восходит до бронзового века и даже, может быть, до палеолита.

С другой стороны, можно анализировать сон навязчивой идеей. Какое-то чудовище, какой-то враг все время подбирается к вам, вы от него скрываетесь в какую-то страну, а он все время пробирается, и, когда должен напасть, вы пробуждаетесь, а если опять засыпаете, то опять происходит такое нападение. Это чрезвычайно важная типология сна, эта навязчивая идея о враге. И в то же время это есть представление, разыгрывание, враг нападает, вы скрываетесь, и наконец – момент крушения. Вероятно, каждый из вас имел такие сны, и мы имеем ряд мифов такого же типа. Чрезвычайно распространен миф о магическом действии, о превращении юноши в дракона (рассказ о драконе-чудовище). Это та же самая навязчивая идея и искусное представление, что имеем и во сне. Я имею в виду легенду о епископе Гаттоне, которая состоит в том, что в Средние века во время голода какой-то епископ решил голодных уничтожить, собрал их вместе и сжег. Оказалось, что это были голодные мыши, которые уничтожали хлеб в округе, – таким образом, он их уничтожил. Очевидно, это было превращение людей в мышей. Затем мыши решили ему отомстить, он спрятался в башню, но мыши перегрызли каменную оболочку, добрались до него, и кончилось тем, что мыши его съели[27]. Тут опять враг преследует и мучает.

Приведу, между прочим, цитату из «Бориса Годунова»: сон Гришки Отрепьева, монаха, который видит во сне, как его возводят на башню, на высоту, и что его окружают люди и смеются над ним, и затем он падает с этой башни вниз, и каждый раз пробуждается, но засыпает, и опять ему этот сон снится.

Между прочим, я имел со Львом Яковлевичем [Штернбергом] диспут по этому поводу. Я говорил, что если сон и миф совпадают, то тут должен быть тройственный момент, так как число три во всех религиях играет огромное значение, вплоть до христианской троицы, так что во снах и мифах все повторяется три раза. Это повторение во сне я как раз усмотрел в «Борисе Годунове» у Пушкина – Гришка Отрепьев видел этот сон три раза. Это число три, мифологический подход ко сну, еще крепче связывает сон и миф вместе. Мифы, таким образом, являются снами коллективными. Хотя это и есть часть нашего религиозного материала, но объединение сна и религии делать нельзя. Правда, есть сны вещие, которые имеют большое значение в религии (и мы их потом введем в наш анализ религии), но все же считать сон источником религии – это объяснять причину последствиями.