Самоцветы: от легенд к истории
Тимур побеждает султана Дели Насир ад-Дина Махмуда зимой 1397—1398 гг.; миниатюра из Зафарнама Шараф ад-Дина Али Язди (время создания 1595—1600). Императорская библиотека шаха Акбара. Из собраний Института искусств Миннеаполиса, США. Общественное достояние. Источник заимствования – ресурсы мировой Сети.
Что же представляет собой это надгробие? На плите белого известняка лежит темно-зеленый, хорошо отшлифованный и покрытый арабской вязью нефритовый параллелепипед. Камень разбит на две почти равные части вертикальной трещиной. Размеры плиты – 192×37×30 сантиметров – считается, что это одно из крупнейших в мире изделий из нефрита. Откуда этот камень? Как он попал в Самарканд? Ведь месторождения этого минерала в пределах огромной территории империи Тимура не известны.
Нефритовое надгробие Тимура в мавзолее Гур-Эмир, Самарканд. Источник заимствования – фотобанк Depositphotos
Ноябрь 1404 года в Самарканде выдался на удивление теплым и ясным. Казалось, бирюзовые купола города растворяются в ярко-голубом небе. Сверкали золотом и лазурью, матово отсвечивали шелковистым мрамором недавние строения Тимура: огромная соборная мечеть, известная в народе под названием Биби-Ханым, и совсем новая усыпальница любимого внука правителя – Мухаммед-Султана.
В одном из садов, окружавших столицу, играла музыка, были расставлены дастарханы с плодами осени и дымящимися восточными яствами. Провожали посланников кастильского короля Генриха III: Рюи Гонзалеса де Клавихо, Алонсо Паэса, Гомеса де Саласара. Посольство торжественно покинуло Самарканд 21 ноября.
Через три с лишним месяца послов догнала весть – внезапно скончался Сахибкиран10. Клавихо отметил это событие в своем дневнике, но что примечательно: из его записей следует, что Тимур умер в Самарканде, упоминание о китайском походе в дневнике посланника отсутствует.
Свой последний поход Тимур готовил особенно тщательно. Его огромное войско покинуло город спустя всего шесть дней после отъезда посольства кастильского короля. Но подготовку к такому грандиозному военному предприятию удалось сохранить в тайне.
Тимур понимал, что его армии намного труднее преодолеть пески Джунгарии и солончаки Кашгара, чем торговому каравану: боевым коням и вьючным животным нужен обильный корм – это не медлительные и терпеливые верблюды. Выйдя из Самарканда в последние дни осени, Сахибкиран надеялся вывести армию в зону пустынь ранней весной – в краткую пору цветения.
Но запоздалая осень внезапно сменилась жестокой зимой. Поначалу воины были даже довольны: мороз сковал землю, пропала удушающая пыль – спутница всех походов. Цзинь, цзинь – весело звенели подковы по промерзшей земле, цзинь – отзывались уздечки, цзинь – звякало оружие. Удальцы улыбались, многие уже знали, что «цзинь» по-китайски – золото.
В степях севернее Ташкента задули жгучие ветры, такие, от которых не спасал ни жар походного костра, ни теплый войлок юрт. Начались бураны. Армия дошла до Отрара и встала. Дороги впереди не было: снега намело столько, что лошадь проваливалась по уши.
Здесь же в Отраре 18 февраля в доме местного правителя и скончался Тимур. Он умер, как и прожил большую часть своей жизни, в военном походе.
Хотя еще при жизни Амира Тимура для него был приготовлен склеп в родном Шахрисабзе, на совете военачальников было решено отправить его тело в столицу империи – Самарканд, где совсем недавно Сахибкиран распорядился похоронить своего любимого внука и наследника Мухаммад Султана.
Глухой ночью гроб с телом правителя был отправлен в столицу. По прибытии в Самарканд так же тайно было проведено и захоронение, правда, религиозные обряды были соблюдены.
Надгробный камень над могилой Сахибкирана был установлен уже в годы правления его внука – Улугбека. Среди окружающих надгробий он выделяется темно-зеленой, почти черной окраской. Камень с давних пор привлекал внимание многочисленных паломников, а позже и исследователей, но посетителям усыпальницы до конца XIX века разрешался только беглый осмотр внутреннего убранства мавзолея. В зале постоянно царил полумрак: свет падал только из высоко расположенных небольших окон, забранных узорными решетками.
Первое описание надгробного камня оставили европейские ученые. Г. Радлов, посетивший Туркестан в 1868 году, описывает плиту как «камень из черного мрамора». Венгерский путешественник Вамбери в 1873 году указывает, что это монолит темно-зеленого цвета. Через год профессор горного института из Санкт-Петербурга Н. П. Барбот де Марни ознакомился с камнем более внимательно и установил, что это нефрит. В 1879 году надгробие подробно изучал геолог И. В. Мушкетов. Он скопировал надписи и передал их в Академию наук, где впервые был сделан перевод на русский язык.
По утверждению И. В. Мушкетова, у местного населения считалось, что нефритовый монолит обладает магическими свойствами. Служители мавзолея потихоньку откалывали мелкие осколки от надгробия, толкли их в порошок и продавали населению как лекарства от различных болезней, а обильные сколы на гранях камня маскировали алебастром.
Посетители усыпальницы обращают внимание на трещину, которая делит нефритовый монолит на две почти равные части. Есть несколько версий ее появления. Одну из них, со слов служителя Гур-Эмира, приводит И. В. Мушкетов в своей монографии «Туркестан». Согласно ей, в древнем сочинении конца XVIII века «Тариха Самарканд» повествуется о том, как из Индии была доставлена громадная глыба темно-зеленого нефрита. Камень имел столь высокую цену, что когда его привезли в Самарканд, по городу пошли слухи, будто внутри он из золота. В одну из ночей монолит похитили разбойники, но при навьючивании на верблюда камень упал и раскололся. Злодеи, увидев, что внутри золота нет, – скрылись, а разбитый камень служители мавзолея положили на место.
Другое объяснение можно найти в «Описании Бухарского ханства» русского ориенталиста Н. Ханыкова. Описывая достопримечательности Бухары и Самарканда, он приводит следующую легенду. Захватив Самарканд в 1740 году, персы решили, что в надгробном камне Тимура спрятаны его несметные сокровища. По приказу Надир-шаха камень был разбит, но сокровищ внутри не оказалось.
Персам приписывает порчу камня и индийский историк Абд ал-Керим Кашмири. Он сопровождал племянника Надир-шаха – Луфт-Али-Хана в Самарканд, которому было поручено вывезти надгробный камень в Мешхед. По утверждению Абд ал-Керима, по дороге в Персию камень раскололся. Причем он раскололся на четыре части, и один небольшой кусок историк даже увез с собой на родину.
Те же события более подробно описал визирь города Мерва Мухаммед-Казим. Он утверждает, что Луфт-Али-Хану во главе отряда 20 тысяч человек было поручено привезти в Персию «камень гробницы эмира Тимура гурагана, состоявший из одного куска нефрита». Камень был погружен на пушечные лафеты и через Бухару, Мерв, Хауз-Хан и Серахс вывезен в Мешхед. Там, увидев нефритовый монолит, Надир-шах якобы сказал: «Ныне мир, подобно шару, вертится в моей руке. Он (то есть Тимур) сделал камень своей гробницы из нефрита; мы… сделаем из нефрита пол и облицовку нижней части стены куполообразного здания». Куполообразное здание – усыпальница, которую сооружал себе Надир-шах. Архитекторы намеревались сделать ее из черного камня, уже был завезен и мрамор из Азербайджана. Если верить Мухаммед-Казиму, то и нефритовый монолит из Самарканда был доставлен для украшения гробницы Надир-шаха. Вроде бы логично, но дальше Надир-шах ведет себя более чем странно. По словам того же Мухаммеда-Казима, «…он поручил правителям и начальникам областей увезти тот камень из священной земли и везти от станции до станции, до славного города Бухары, оттуда, согласно приказанию Абул-Фейз-Хана, привезти в столичный город Самарканд и поместить на своем месте так, как было раньше». На обратном пути, при транспортировке в Самарканд, монолит якобы упал и раскололся.
Бухарский историк Мухаммед-Вефа Керминеги, описывая деяния Надир-шаха, ни слова не упоминает о перевозке нефритового надгробия через Бухару ни в сторону Мешхеда, ни в сторону Самарканда. Однако на полях его рукописи кем-то была сделана более поздняя приписка, в которой также изложена версия о вывозе нефрита Тимура в Мешхед и о повреждении камня в дороге.
Казалось бы, неоднократное изложение этой версии у различных авторов-современников (правда, в различных вариантах) не оставляет места сомнению… Но не все так просто.
Впрочем, помимо письменных источников, есть еще один, более достоверный документ – сам камень. Его изучали не только ученые-востоковеды, но и геологи. Как известно, нефрит обладает весьма важной особенностью: его тончайшие каменные волокна переплетаются друг с другом как волоски в кошме. Это придает нефриту необыкновенную прочность. Академик А. Е. Ферсман описывает казусный случай, который произошел в конце XIX века. Европейская компания предложила паровой молот одному из заводов Забайкалья. В рекламных целях было решено провести публичные испытания изделия: начали дробить камни. Сначала без проблем была разбита глыба гранита. Следующим под молот попал валун нефрита. После первого удара он уцелел, после второго – тоже. Испытания продолжались до тех пор, пока не развалился молот. Валун остался практически целым, от него откололись лишь мелкие осколки.
Так что нефритовый надгробный памятник Тимура вряд ли мог расколоться при падении с верблюда или с пушечного лафета.
Происхождение трещины объяснил А. И. Рябинин. Изучая камень в 1897 году, он обратил внимание на систему мелких жилок, которые симметрично расположены в правой и левой его половинах. Если обе части совместить основаниями – жилки совпадают. Исследователь предположил, что для изготовления памятника глыба была распилена в длину на две примерно равные половины и сложена вдоль. Первоначальные размеры монолита при этом составляли около 1,2 метра в длину, 0,8 метра в ширину и около полуметра в поперечнике. Предположение А. И. Рябинина было подтверждено геологами, исследовавшими памятник в сороковых годах ХХ века. Следовательно, персидские воины никакого отношения к трещине не имеют. Тем не менее до сих пор в многочисленных справочниках, путеводителях и публикациях ее появление объясняется злодеяниями Надир-шаха или разбойников.
А как же быть со свидетельством Абд ал-Керима, который утверждал, что он вывез в Индию обломок нефрита от надгробия Тимура? По всей видимости, это было возможно. В конце XIX века администрация Туркестанского генерал-губернаторства решила благоустроить Самарканд. Во время планировки улиц неподалеку от мавзолея Гур-Эмир было обнаружено большое количество обломков нефрита, по цвету и строению аналогичного камню Тимура (отчет руководителя работ З. Э. Жижемского). По всей вероятности, на этом месте располагалась мастерская, в которой велось изготовление памятника. Не исключено, что Абд ал-Керим и подобрал здесь один из обломков.
Много неясностей и с вывозом надгробия в Мешхед. Было ли это в действительности?
Вернемся к походам Надир-шаха. В 1739 году его войско захватило казну делийских султанов и в руки завоевателя попала одна из реликвий, связанная с именем Амира Тимура – «Рубин Тимура». Многие владельцы этого самоцвета стремились запечатлеть на нем свое имя, и только Надир-шах увековечил на самоцвете не себя, а Амира Тимура, что говорит о его большом уважении. Если принять во внимание этот факт, то вывоз монолита в Мешхед никак нельзя связывать с желанием Надир-шаха украсить нефритом собственную гробницу. Нельзя исключать, что шах хотел ознакомиться с надгробием, но для этого совсем не обязательно было вывозить нефрит в Мешхед, он мог осмотреть его где-нибудь поближе к Самарканду, например, в Бухаре, где в 1740 году была его ставка. Словом, имеющиеся свидетельства не дают однозначного ответа о вывозе нефритового памятника в Персию.
На вопрос, откуда была доставлена глыба необработанного нефрита, есть указания в надгробной эпитафии, которая вырезана на памятнике. Сообщают о ее происхождении и историки – современники Тимура и Улугбека. Но еще до того, как эти материалы были переведены на русский язык, И. В. Мушкетов довольно точно определил ее происхождение. Он сравнил состав и особенности строения нефрита с минералогическими образцами из наиболее известных месторождений и установил, что монолит был добыт на одном из месторождений Хотана – на территории современного Северо-Западного Китая. Но во времена Тимура эти земли входили в состав государства Моголистан, которое образовалось в ходе распада осколков Золотой Орды.
Кочевые моголы (монголы) владели внушительным монолитом темно-зеленого нефрита, который был предметом зависти императоров Поднебесной. Не раз китайцы предлагали моголам золото в обмен на бесценную глыбу и готовы были заплатить столько золота, сколько весил огромный камень. Но кочевники не хотели продавать реликвию – он служил у них своеобразным троном, на который в ходе «коронации»11 торжественно усаживали правителя. Слава об этом «престоле» разнеслась далеко за пределы владения моголов, и сам Тимур в свое время безуспешно пытался им завладеть.
В 1425 году его внук Улугбек предпринял победоносный поход в Моголистан. Разгромив армию кочевников, победители завладели и огромным нефритом, на котором долгое время «венчались на царство» могольские ханы. Святыню моголов было решено доставить в Самарканд. Для этого была построена специальная повозка, которую попеременно тянули лошади и быки. Впоследствии из этой глыбы и была изготовлена надгробная плита Тимура.
Однако почему в упоминавшейся уже «Тариха Самарканд» указывается, что нефрит был привезен из Индии? Этому есть достаточно простое объяснение. В XV веке из Китая в Среднюю Азию было два основных пути: северный – через Кашгар – Ош – Ферганскую долину – Ташкент – Самарканд и южный, который проходил из Кашгара через Кашмир, Кабул, Гиндукуш в Термез, оттуда через тесное горное ущелье Железные ворота в Самарканд.
Улугбек рассудил, что тяжелая повозка будет замедлять движение армии. Поэтому в обратный путь в Самарканд основная часть войска возвращалась северным путем, а нефритовая глыба под охраной специального отряда в две тысячи человек была отправлена через Индию более длинной, но менее опасной дорогой.
По приказу Улугбека глыбе нефрита был придан современный вид. Она была распилена и отполирована, затем на ней вырезали эпитафию и бороздкой указали направление на Мекку. Готовый памятник установили над местом захоронения Тимура в мавзолее Гур-Эмир, где он и находится уже более пяти с половиной столетий.
Камень лал цветом ал
Это камень красный, прозрачный, чистый и походит на превосходный яхонт по цвету, а иногда и превосходит его по красоте и блеску, но уступает ему в твердости.
БируниВ Европе все драгоценные камни красного цвета называли карбункулами – от латинского слова carbunculus – уголек. К «уголькам» относили и рубин, и шпинель, и красные гранаты – пироп и альмандин. Разделение этих минералов произошло примерно в Х веке. Позже на Руси они получили собственные названия: рубин – яхонт червленый, шпинель – лал, а гранаты – бечеты да венисы. К нам название красного минерала – лал пришло с Востока по названию месторождения, где добывался этот самоцвет – Кух-и-лал (Гора лала).
Рубин и шпинель часто очень похожи по цвету, но имеют разную форму кристаллов, за счет чего «в свежем виде» их легко отличить: шпинель кристаллизуется в кубической сингонии и формирует кристаллы в виде октаэдров, а кристаллы рубина образуются в тригональной сингонии в форме шестигранных таблеток или бочонков. Сложнее дело обстоит, когда оба минерала представлены окатышами, которые добывают из россыпей – тут эти минералы отличить не глаз довольно сложно. Условия образования коренных месторождений рубина и шпинели и связанных с ними россыпей очень близки, поэтому рубин и шпинель часто встречаются и добываются совместно, что вносит дополнительную путаницу в их определении.
Главным поставщиком ювелирной шпинели во все века были россыпи, где кристаллы полностью окатаны и лишены «опознавательных» граней. Но добывали самоцветы и из коренных месторождений. Вот как этот процесс с юмором описывает Бируни: «Добывать лал в копях – все равно, что делать ставки в азартной игре, блуждать, не зная пути, по степям или безводным пустыням или безрассудно отправляться в плаванье по морю, когда предпринимающие эти дела не имеют никаких проводников, которые помогли бы достигнуть желаемого, кроме своей сообразительности. В таком же положении находятся те, которые приступают к такой работе и начинают долбить гору, как точат ее черви и термиты, вслепую, надеясь при этом только на авось и может быть. И если дело у них долго продолжается так, то они несут убытки и терпят разочарование».
Коренные месторождения шпинели очень редки и, как это обычно случается, открываются людям по воле случая. Про открытие одного из них известно следующее предание.
В незапамятные времена в верховьях Амударьи случилось разрушительное землетрясение. Со страшным гулом лопнула исполинская гора и обрушились скалы. В обломках горы женщины увидели красные камни, словно кто-то окропил утесы кровью. Женщины – народ практичный – решили приспособить растертые камни в качестве краски для тканей – ведь праздничная красная одежда всегда в цене. Увы, полученный порошок ничего не окрашивал, тогда женщины показали «бесполезный» камень мужчинам. Рассказ о чудесной скале с кровавыми самоцветам быстро распространился по окрестностям, узнали о ней и люди, промышляющие горным делом, и заложили здесь копи. Вскоре слава этих камней разнеслась по всей земле, а месторождение так и назвали Кух-и-лал – Гора лала.
Сходство лала с рубином породило ряд таких названий, как рубин-балэ или балас-рубин. Эти приставки к названию самоцвета произошли от названия местности Бадахшан (Балаша, Балашан), где и расположено месторождение, а на Руси камни отсюда были известны как балаши.
Бадахшанский лал был одним из самых почитаемых среди самоцветных камней в странах мусульманского Востока, служил синонимом прекрасного и совершенного. Начиная со средневековой лирической поэзии вплоть до наших дней выражение «лал-и-бадахшони» используется для обозначения искрящегося вина или губ возлюбленной.
Упоминает в своей книге о бадахшанских лалах и Марко Поло: «В той области водятся драгоценные камни балаши; красивые и дорогие камни; родятся они в горных скалах. Народ, скажу вам, вырывает большие пещеры и глубоко вниз спускается, так точно, как это делают, когда копают серебряную руду; роют пещеры в горе Шигхинан и добывают там балаши по царскому приказу, для самого царя; под страхом смерти никто не смел ходить к той горе и добывать камни для себя, а кто вывезет камни из царства, тот тоже поплатится за это и головою и добром. Посылает их царь со своими людьми другим царям, князьям и знатным людям, одним как дань, другим по дружбе; продает он их также на золото и серебро и делает так царь потому, что балаши очень дороги и ценны. Позволь он всем вырывать их и разносить по свету, добывалось бы их много, подешевели бы они и не были бы так ценны, поэтому-то царь и смотрит за тем, чтобы никто их не добывал без позволения».
Месторождение бадахшанских лалов во все времена представляло сказочный источник обогащения для его владельцев. Каждый очередной правитель, утвердивший свою власть даже на самый короткий срок, спешил нажиться за счет рудника, сгоняя местное население для работ в подземных копях. Часть окрестных кишлаков должна была поставлять продукты, другие – рабочих и инструменты. Люди работали под землей с раннего утра и до позднего вечера; часто рудокопы и спали здесь же, в забоях – времени и сил на возвращение домой после изнурительного труда просто не оставалось.
Слава рудника никому не давала покоя и представляла большой соблазн для соседей. Даже русские посланники времен императрицы Анны заглядывались на этот далекий и труднодоступный уголок Памира, сообщая, что «водокшанская (Бадахшанская) провинция нужна в российское владение для многова в ней имеющегося богатства», что «золота, лалов, ляпис-лазури в ней довольно».
К концу XIX века добыча шпинели в Бадахшане практически прекратилась. Казалось, что рудник, который отрабатывался тысячу с лишним лет, иссяк окончательно, однако на III Всесоюзном геологическом съезде в Ташкенте А. Е. Ферсман проницательно заметил: «Кто решится утверждать, что наши памирские месторождения исчерпаны? Мы глубоко верим в будущее недр Средней Азии, смело раскрываемые в наши дни. Мы убеждены, что новая техника позволит разработать новые месторождения, и снова шпинель и рубины Памира вольются красным потоком в промышленность самоцветов». И действительно, месторождение Кухилал было возвращено к жизни советскими геологами, а в 1986 году здесь была найдена гигантская ярко-розовая шпинель массой 29 425 карат (5885 г), вероятно, самая большая за всю многовековую историю рудника.
В 1935 году на рудник поступил срочный государственный заказ по добыче крупнокаратных самоцветов. Незадолго до этого, в августе 1935 года, выходит постановление Политбюро: «Совет народных комиссаров СССР, ЦК ВКП (б) решили к 7 ноября 1935 года снять четыре орла, находящиеся на Спасской, Никольской, Боровицкой, Троицкой башнях кремлевской стены, и два орла со здания Исторического музея. К этому же сроку решено установить на указанных четырех башнях Кремля пятиконечную звезду с серпом и молотом».
Звезды изготовили из листов красной меди и покрыли золотом. На каждой звезде с двух сторон укрепили эмблемы серпа и молота размером в 2 метра и весом в 240 килограммов. Эмблемы украсили уральскими самоцветами – горным хрусталем, аметистами, александритами, топазами, аквамаринами, а также «рубинами» (шпинелью) с месторождения Кухилал12. Для изготовления восьми эмблем потребовалось около семи тысяч камней величиной от 20 до 200 каратов.
К сожалению, скоро звезды потеряли первоначальную красоту. Копоть, пыль и грязь московского воздуха, смешиваясь с осадками, заставили самоцветы потускнеть, а золото потеряло блеск.
К двадцатилетию Октябрьской революции были изготовлены новые, светящиеся изнутри «рубиновые» звезды, которые украшают Кремль до сегодняшнего дня. Старые звезды, за исключением одной, были разобраны, а украшавшая Спасскую башню сохранилась и теперь венчает шпиль северного Речного вокзала Москвы.
Красный цвет всегда считался символом движения и жизни, энергии и борьбы, ну и власти, конечно. Недаром багряными рубинами были украшены короны царствующих особ в Англии и Франции, России и Персии. Но когда к царственным регалиям допустили геологов, оказалось, что рубины-то не настоящие! Вот так хваленые ювелиры, хороши, нечего сказать! Набивали себе цену у власть имущих, лизоблюды придворные!
Такой конфуз случился с Большой императорской короной Российской империи, которую венчает не рубин, а темно-красная шпинель; и исторический самоцвет – «Рубин Черного Принца», что в короне Британской империи, тоже оказался «самозванцем» – это тоже шпинель! Шпинелью оказался и другой коронный самоцвет – «Рубин Тимура».
Реплика Большой Императорской короны, изготовлена компанией «Смоленские бриллианты» в 2012 году. Здесь тоже использован не рубин и даже не шпинель. Авторы не ставили задачу точно повторить оригинал. Бриллианты российские. Их количество увеличено с 4 936 до 11 426. Вместо серебра использовано белое золото, жемчуг – морской австралийский. Общий вес драгоценных камней – 1928 карат, вес короны – 2,6 кг. Вместо шпинели в изделии закреплен огромный рубеллит (красный турмалин) массой 384 карата. Корона оценена в миллиард долларов. Современная реплика Большой Императорской короны. Фото: Википедия / Shakko (CC BY-SA 3.0)
Итак, «Рубин Тимура». Свыше шестисот лет он известен под этим именем, и столько же существует ошибка в названии. Чистый и прозрачный самоцвет неправильной формы, обладающий густой темно-красной окраской, не рубин – шпинель.
Неизвестно, как и откуда, из месторождений Индии ли, Бирмы, а может и из Афганистана или Таджикистана, «Рубин Тимура» попал в сокровищницу делийских султанов. История его прослеживается с конца XIV века. Время то для Делийского султаната было сложное: неудачные походы против Китая и Персии полностью опустошили казну. Пришлось увеличить поборы с крестьян – начались бунты черни по всей стране. Этим воспользовались и вечно недовольные вельможи, возжелавшие большей власти в своих землях. От султаната отпала Бенгалия, за ней Деккан. А осенью 1398 года пришла страшная весть: с северо-запада грозовой тучей движется армия Тимура. Еще летом войско эмира из Самарканда перешло Амударью, осадило и взяло штурмом Кабул, и вот теперь черной лентой двигается в сторону Индии. По пути Сахибкиран одерживал победы одну за другой и в декабре 1398 года подошел к Дели.