Галерея людских слабостей
Нас он почему-то возненавидел. Стоило зазеваться или задуматься, петух вставал в бойцовскую позу, распушал перья на шее, тихонько подкрадывался сбоку или сзади и с яростью отчаянно кидался в бой. Неожиданно. Коварно. Он всегда выбирал момент, когда нападения не ожидают.
К концу второго дня у меня было два синяка на теле, у жены – один, но большой, во всю спину. В душе было еще больней: эта божья тварь растоптала веру в доброту наших меньших братьев. Я понял: мне грозит в лучшем случае заикание, в худшем – инфаркт.
– За что он обиделся на нас? Почему он кидается? Что ему не хватает? – твердила недоуменно жена, тоскливо и жалобно всхлипывая.
Собаки кусаются, лошади лягаются, коровы бодаются, гуси щипаются, кошки царапаются, петухи клюются… и каждому такое право дала Природа! Переделывать Природу то же самое, что перевоспитывать родителей. Невозможно. И человек обязан понимать это.
Следующий день был самым кошмарным в моей жизни.
Жена засела в спальной комнате, как в бомбоубежище, закутавшись в одеяло, как в броню, и боялась двинуться с места. Мне приходилось подолгу стоять у двери и просить ее открыть дверь.
– А петуха рядом нет? – боязливо допытывалась она.
– Нет, – отвечал я.
– Точно нет?!
– Да нет же! Он далеко.
– Ты не ошибся?!
– Нет.
– Не обманываешь?
Она выматывала меня своей недоверчивостью.
Эта пернатая скотина так застращала мою жену, что та перестала появляться в столовой, рискуя умереть от голода. И в кухне тоже не появлялась, обрекая и меня на голодную смерть.
Спасение от петуха я нашел, взяв в руки швабру. Это было единственное орудие, которого он боялся. Завидев в моих руках этот чудный прибор, он с ненавистью смотрел на него, но приближаться не смел. Я даже садясь за стол попить чаю, ставил швабру рядом с собой. Я не выпускал ее из рук ни на секунду, как солдат оружие на боевом посту. Петух воинственно ходил рядом, подленько ожидая, когда я забуду ее где-нибудь. Такое случалось, и я получал очередную порцию безжалостных атак. Количество синяков потихоньку росло. От наших стычек по дому мела метель из перьев. Пылесосить теперь было некому, и все комнаты превратились в единый курятник. Не удивительно, что петух чувствовал себя здесь, как у себя дома. Я, наоборот, в гостях у него.
– Неблагодарное существо, – разочарованно сказала жена на третий день заточения в спальне, жалобно вздыхая от тяжких дум. – Бесполезное. Весь в тебя. От него надо избавиться.
– Как?
– Выгони его из дома.
– Он же пропадет от голода, замерзнет зимой.
– Пусть замерзает, если не соображает ничего.
– Бесчеловечно. Тебе не кажется?
– Тогда отруби ему голову. Я сварю из него суп. В деревнях поступают просто: тюк и готово.
– Жестоко!
– Сам виноват, гад последний!
– А кто ощипывать будет?
– А ты не умеешь? Нет, ты ничего не умеешь, не головы рубить, не ощипывать. Не умеем мы, горожане, жить по-человечески, – горько вздохнула она.
Безысходность раздавила ее окончательно. Она впала в ступор. Сидела, не шевелясь, и смотрела в одну точку. Я не припомню, чтобы она когда-нибудь целый день не замечала меня и ничего не говорила. Вид у нее был такой, как будто на ее глазах рушится весь мир, будто она решилась убить не петуха, а саму себя.
Вечером к ней пришел, наконец, здравый смысл.
– Отвези его обратно бабушке, – сказала она обреченно.
– Этим бессердечным людям?
Мой друг, сидящий в кресле напротив меня, вдруг замер на полуслове, прерывая рассказ, увидев входящую в комнату жену. Замолчал, как опытный заговорщик, и посмотрел на нее, улыбаясь.
Жена у моего друга энергичная, в меру полная (кровь с молоком!) женщина, веселая и с юмором. Они всю жизнь друг про друга правдивые анекдоты сочиняют. Такое вот семейство. Их веселые и беззлобные россказни легко слушать. И каждый рассказывает одну и ту же историю по-своему и всякий раз по-новому.
– Опять обо мне байки рассказывает! Опять врет! – заулыбалась она в ответ мужу, присаживаясь на диван. – Вот так всегда, – обратилась она ко мне, – болтает обо мне всякую ерунду. А сам… Знаток петушиный! Забыл, как два года назад Тузика чуть не угробил?
Тузик – смешная, рослая, лохматая дворняжка, с размашистыми ушами. Сторож с добродушной мордой, на которой написано обращение ко всякому человеку: укради меня, я тебя люблю. Живет Тузик у них беззаботно третий год на заднем дворе и своим поведением показывает, что доволен жизнью. Про него услышать побасенку поинтересней, чем про петуха.
– Приспичило ему собаку завести, – начала жена и засмеялась лукаво, глядя на мужа. Тот улыбнулся добродушно:
– Сейчас наговорит!
– Помолчи. Не мне одной краснеть, – и продолжила: – Вынь да положь ему собаку! Двор, видите ли, некому охранять. Боится он чего-то. А я на что?! У меня видишь, какая рука? – она показала широкую, увесистую ладонь. – У меня вес в два раза больше, чем у любой собаки! И зубы есть! И рявкнуть я могу, что у любой овчарки ноги отнимутся. И кормить меня не надо – сама себя кормлю. Нет, собаку ему подавай! Хоть бы в секции собаководства купил с проверенной родословной, а то поперся на рынок. Вроде бы посмотреть. И привозит щенка. Очень он ему понравился. Прямо любовь у них с первого взгляда. Я, говорит, у хорошего собаковода купил. Фотографию мамы видел – статная кавказская овчарка! Выдающихся кровей. Еще и Цезарем хотел назвать. Еле отговорила. Какой охранник с таким именем? Вольеру ему сделал. Сам постарался, без моего вмешательства. Любимчиком его объявил. Ошейник купил собаке самый дорогущий. Для меня у него денег всегда не хватает, а тут, пожалуйста, расщедрился. Думает, если он ошейник дорогой собаке нацепил, из нее чемпион породы вырастет. Как же! Я сначала была против собаки, а потом привязалась к ней всей душой. Тузиком его назвала. Ласковый песик растет, добрый. Мордашка потешная, сам шкодный. Любит победокурить. Маленькие все хороши, пока в такого дылду, – шутя показала на мужа, – не вырастут. Сторожить он желания не проявлял, но хотя бы сам не крал. А то ничего во дворе положить нельзя – обязательно стащит и испоганит. Так вот. Проходит месяца два-три, наша собачка стала унылой. Даже пакостить перестала. Лежит, морда опухла. Вези его, говорю, к ветеринару. А этот, – она опять ткнула пальцем мужа, – одно твердит: само пройдет, само пройдет! Не хочется ему салон в машине марать. Черствые вы, мужики! Не чувствуете, когда помощь другу требуется. Выйду я вечером, присяду рядом с ним, поглажу, и вижу, что помощи он просит. Поскуливает жалобно. Проходит неделя. Я вся извелась. Тузику всё хуже и хуже. Есть перестал. Не вытерпела я, вызвала ветеринара на дом. Приехал он, собаку осмотрел, температуру померил и говорит:
– Что ж вы, душегубы, животинку мучаете? Собака-то растет, ошейник ослаблять надо.
Снял с Тузика дорогой ошейник, который этот недотепа нацепил, и зло процедил сквозь зубы: пускай хозяин сам его носит. «Вы, – обращается ко мне, – затяните ему потуже! Могла бы – я бы затянула! С тех пор мы Тузику ошейник не надеваем. На всякий случай. Не дай Бог еще чего-нибудь случится от этого ошейника. Я не переживу. С таким муженьком, городским в доску, надо ухо востро держать!»
– Сама с Тузиком обнималась и сюсюкала и не догадалась ошейник ослабить, а теперь на меня валит, – рассмеялся муж.
– А на кого мне валить? На него, что ли? – хлопнула меня по-приятельски по плечу. – На него неудобно. Еще обидится. Мы для того и замуж выходим, чтоб было на кого валить!
И рассмеялась от всей души.
– Правильно я говорю?
– Вот так и живем весело, – развел руками друг. – И уживаемся второй десяток лет.
Понятно, жить можно с тем, с кем можешь ужиться и свалить на него часть своих проблем. А если уживаться и валить еще и весело, так это и есть, наверное, счастье. Правильнее не бывает.
Урок бизнеса
Июльским солнечным днем захожу я в кафе в центре города пообедать и вижу справа, за крайним к выходу столом обтянутую бежевой футболкой спину, напоминающую округлившийся квадрат, пышную, как дрожжевое тесто. На вершине фигуры – знакомая лысина колесом: на приплюснутой, как тыква, голове идеальный глянцевый круг под цвет безжизненной пустыни, а в середине кружок оазиса с заботливо подстриженной растительностью.
«Коля Брагин!» – догадался я. Мой товарищ со студенческих лет. Большой оригинал и неутомимый неудачник.
В институте он слыл непобедимым спорщиком. Если стена была белая, он с несгибаемым упорством доказывал, что она черная. В общепризнанных теориях искал подвох и утверждал обратное. Грозился опровергнуть в математике число л. Наивно стремился внушить всем: ему известно то, что другим неведомо. Напуская на себя в спорах страшно серьезный вид, он так напряженно пыжился, что, казалось, вот-вот лопнет.
Несколько лет назад Брагин ушел с государственной службы и последнее время занимался малым бизнесом. Очень малым – незаметным ни в городе, не в личном бюджете.
Я сделал несколько шагов, обернулся: точно Брагин!
Он с жадностью торопливо поедал бифштекс с жареной картошкой, как будто подсел к чужой трапезе, когда хозяин отлучился на минутку.
«Раньше фастфуд на ходу проглатывал, – подумал я, – и вдруг за бифштексы принялся».
– Привет! – узнал меня Коля, вытаращив безумные от вкусовых ощущений глаза. – Какими судьбами?
– Привет! – махнул я рукой. – Я-то здесь часто бываю. А ты как сюда забрел? Забыл про булочки с котлетой?
– Фигуру берегу, – отшутился Коля.
– Поздно спохватился!
– Ничего! – как всегда, оптимистично ответил он. – Главное – начать!
Брагин всю жизнь постоянно что-нибудь начинал, занимался всем, чем смог заняться, на ходу придумывая самые невероятные проекты, которые способны были поглощать его энергию. И осуществив задуманное наполовину, он по злой воле судьбы опять встречал начало другого проекта. Вновь начинал. И вновь не заканчивал. По иронии всё той же судьбы каждый проект оказывался не совсем тем, что нужно людям, а Коле мог бы принести прибыль. Во всех делах у него возникали частоколы проблем, в которых он блуждал, пока окончательно не заходил в тупик. Но будучи неутомимым человеком, вновь находил новые занятия. И через некоторое время – новые проблемы. Начинать и бороться с проблемами было его естественным состоянием, в котором он чувствовал себя живым человеком.
– Как успехи? Как бизнес? – поинтересовался я, присаживаясь напротив.
– О! Планов – громадьё! – как всегда восхитился собой Коля.
И начал один за другим перечислять проекты, которые завтра принесут ему обеспеченное будущее, одновременно успевая проталкивать в рот большие куски бифштекса. Проектов было много. Жевать он не успевал.
Я испугался, что человек может подавиться.
– Наших видишь кого-нибудь? – перебил я его, надеясь, что от воспоминаний институтских товарищей он хоть немного успокоится, энергия его поутихнет, и он начнет нормально прожевывать пищу.
Уловка моя не удалась. Коля торопливо стал перечислять наших общих знакомых, не отрываясь от тарелки и не меняя частоту проглатываний.
Он видел всех и не раз, он обо всех всё знает, он звонит всем каждый день, через день, он постоянно со всеми поддерживает связь…
– Ты кого-нибудь недавно видел? – остановил я поток слов.
– Не помню. А какая разница?
Я понял, что Коля видит их также редко.
– А я с Сашкой Смирновым должен встретиться на днях, – торжественно похвастался я.
– Да? Какие-то проблемы? – Коля даже перестал жевать на секунду.
– Вопрос надо решить. Проект у меня серьезный намечается.
– Вопрос? Может, я помочь могу?
– Сможешь. Но надо подождать, пока ты станешь главой города! – пошутил я.
– Серьезный проект, – догадался он. И, наконец, вздохнул полной грудью, потому что жевать стало нечего.
– Слушай, а давай вместе его замутим! – вдруг выпалил он, видимо, оттого, что рот стал свободным.
– Ты даже не понимаешь, о чем идет речь! – улыбнулся я.
– Я по-любому могу пригодиться!
– Сомневаюсь! – осадил я его, продолжая улыбаться. Все, кого я знаю, почему-то разговаривали с ним, всегда чуть-чуть улыбаясь.
Коля посмотрел на меня недоуменно и обиженно, словно глядел в пустую тарелку, забыв, куда делся бифштекс.
Мне стало жалко его.
– Я подумаю, – смягчил я тон.
– А что тут думать? От таких предложений не отказываются! Кстати, о чем проект?
Я рассказал, хотя еще в детстве мама предупреждала меня, что быть безрассудно доверчивым опасно. Забыл я ее наставления. С тех пор и маюсь.
Коля выслушал меня с интересом, полуоткрыв рот и не прикасаясь к чаю, и со знанием дела авторитетно заявил:
– Сашка поможет. Но надо заранее обговорить. Такое с кондачка не решишь. Администрация – жуткое болото. Тут тебе без меня не обойтись. Я все лазейки там знаю. Там что-нибудь решить – на Луну легче слетать!
Коля вздохнул, двумя глотками выпил чашку чая, торопливо полез в карман джинсовых брюк, достал мятую купюру и положил ее на стол, придавив чашкой, чтоб не улетела.
– Рассчитаешься за меня. А я побежал. Дел выше крыши! – он махнул легкой кистью руки у себя над массивной головой, словно тряпочкой. Затем стыдливо почесал пальцем под носом. Видно, неловко нового компаньона сразу же об одолжении просить. Нос у него тоже бесформенный, картошкой. И, несмотря на проснувшуюся стыдливость, уже на бегу добавил:
– Если не хватит, добавишь!
Я не успел согласиться: Коля юркнул в рядом стоящую дверь.
На кого-нибудь другого я мог бы обидеться за хитроумную выходку, но на Колю Брагина мы привыкли не обижаться. Так было лучше и ему, и всем остальным. Его наглость не испортила мой аппетит и настроение. Я улыбнулся, словно услышал веселый анекдот, и с удовольствием продолжил обедать.
«Без хитрости ему не выжить! – порассуждал я о Брагине. – Проектов много, а денег мало. На один не хватает. Приходится на обедах и на друзьях экономить». Да и личная жизнь, судя по тому, как он употреблял бифштекс, явно оставалась неустроенной. Коля на четвертом десятке лет не был ни разу женат, жил со старенькой мамой в хрущевской двушке.
Я пообедал и через пару дней забыл о встрече.
И только я забыл, Коля тут же напомнил.
– Слушай, – позвонил он. – Я вчера случайно Смирнова видел. Поговорил с ним о нашем проекте, – Коля помялся. – Решить, говорит, можно. Но надо денег, – и назвал сумму.
– Добро! – ответил я.
Если там болото, в него можно и мешок с золотом обронить, и не заметишь. А тут сумма приемлемая.
– Завтра заеду, заберу деньги и, считай, вопрос решен, – обрадовался Коля, словно мое «добро» сделало его полноправным соучредителем.
– Хорошо, – ответил я.
Звонок почему-то взволновал меня. Не люблю, когда лезут вперед «батьки»… Любят у нас друг друга обгонять даже когда это бессмысленно. Олимпийский дух присутствует в каждом – главное быть первым. А зачем? Это не важно.
Потеплело у меня на душе от того, что вопрос можно решить. Я полез за заначкой, отсчитал нужную сумму, положил ее в конверт и задумался. Неудобно получится, если я передам деньги через Колю. Вдруг обидится Смирнов. Подумает: встретиться не захотел с другом детства. Некрасиво избегать встречи.
И решил позвонить Смирнову.
Дозвониться ему всегда было трудно. Он был занятым человеком, отвечал зачастую на ходу, второпях, ему постоянно не хватало времени поговорить по телефону, тем более встретиться.
Но сегодня Смирнов словно ждал моего звонка.
– Да. Я в курсе. Мне Брагин звонил. Подъезжай к 15–00, я буду на месте, – коротко сказал он.
Молодец Коля, не соврал, действительно поговорил! Я удивился: раньше он обязательностью не отличался.
Интересно встретить человека, которого долго не видел. Даже того, кого и видеть-то не очень хочется. Есть какой-то необъяснимый интерес в редких встречах. Столько времени прошло! Что стало с человеком, как изменился? Когда вид у него понурый, мы чуть-чуть жалеем его, если считаем хорошим человеком, и если, по нашему мнению, это плохой человек, восклицаем беззвучно: «докатился!». А если вид у него ухоженный, невзирая хороший он человек или плохой, завидуем и пытаемся теснее завязать дружбу. И то, и другое будит в нас чувства. И нам приятно, что чувства у нас еще остались.
Смирнов встретил меня радостными объятиями. «Этикет соблюдает, – подумал я. – Все стараются показаться лучше, чем они есть на самом деле, если это не требует больших усилий».
По этикету коротко поинтересовались друг у друга: как жизнь? После минутных, но бурных воспоминаний, он, ценя свое и мое время, деловито сказал:
– Я уже прикинул, как решить твой вопрос. Сам понимаешь, не от меня одного всё зависит. Но, думаю, всё будет хорошо.
– Что я должен? – в тон ему спросил я.
– Ты должен беречь нашу дружбу.
– И всё?
Смирнов сделал недоуменное лицо.
– Думаешь, этого мало?
– Я берегу.
– Молодец! А то есть такие – как-то берегут странно. А потом обижаются.
– И всё же… Что я должен в денежном выражении?
Смирнов поморщился.
– Иди отсюда! – махнул раздраженно рукой. – А то обижусь.
И снова с шутливо-сердитым видом махнул рукой по направлению к двери.
– Иди, у меня через две минуты совещание.
Я ушел. Конверт в боковом кармане словно разбух до невероятных размеров, потяжелел и стал оттягивать пиджак. Ощущение, что он сейчас порвет гнилую материю и вывалится наружу. И люди в вестибюле пронзят меня осуждающими взглядами. Я почувствовал себя преступником, который залез в чужую квартиру, но ничего не украл. И теперь жжет изнутри вопрос, не давая жить дальше: почему?
«Похоже на наш бизнес, – подумал я. – Деньги то пропадают в никуда, то вновь возрождаются из ниоткуда».
Я сегодня неожиданно стал богаче на определенную сумму.
Выйдя на улицу, окинув взглядом разомлевшую от послеобеденной жары улицу, я понял, что и душой стал тоже богаче. Всегда бы деньги приносили богатство душе! А то чаще – наоборот.
…К концу рабочего дня у меня в офисе показался Брагин. Он был подтянуто деловит и еле скрывал чуть проступающую суетливость.
– Приготовил деньги? Давай! Эх, люди! Помогаешь вам, помогаешь, и в ответ «спасибо» не услышишь. Еще и в проект брать не хотел! – затараторил он.
– Я и сейчас не хочу, – сказал я холодно. – Я видел Смирнова. Вопрос наполовину решен.
Я подумал, что мои слова приведут Брагина в замешательство. Но не тут-то было.
– Хорошо, – сказал он как ни в чем не бывало, – тогда давай половину.
– Не дам! – отрезал я.
– Ты не понимаешь, сколько голодных в администрации, – занервничал Коля, словно начал переживать за голодающих. – Всем надо. У чиновников такса, и ты никуда от нее не денешься. Не скупись. Давай. От тебя не убудет. А если возьмешь меня в проект, я тебе за полцены всё сделаю. Возьми, а?
Он смотрел на меня вопросительно и жалобно, как смотрит на пустую тарелку изголодавшийся человек.
– Я подумаю, – миролюбиво ответил я. – Позвони через неделю.
…Коля Брагин не позвонил мне ни через неделю, не через месяц. Я и забыл про него в суматохе дел.
Позвонил мне Смирнов. Из ряда вон выходящее событие. Просто так очень занятые люди не звонят.
– Друг родной, – сказал он грозно. Обращение «друг родной» не сулило ничего хорошего. – Ты зачем Брагина обидел? Он же у нас святой отрок, его грех обижать, – голос сердитый, недовольный и, самое страшное, недружелюбный, словно я нашего лучшего друга растоптал в грязи, надругался над ним и вычеркнул из жизни.
– Не обижал я его, – испуганно пролепетал я.
– Как же! Он проект придумал, а ты его кинул. И в напарники не берешь. Бизнес ему зарубил. Дружбу ни во что не ставишь. Нехорошо. Не ожидал от тебя такого.
Голос с каждым словом становился всё злей и раздраженней. Мне показалось, сейчас он бросит трубку или пошлет меня с моим проектом за пределы жизненного пространства.
– Хочешь тормознуть проект? – у меня почернело в глазах и сердце остановилось.
– Честно сказать, была такая мысль. Да и Брагин просил приостановить. Но раз обещал… Но ты подумай, как помочь Кольке. Возьми в проект, в конце концов, если это его проект.
– Если проект его, обязательно возьму! Обещаю! – твердо заверил я.
И сдержал свое слово. Я всегда твердо держу слово. Из последних сил. Слово мужчины должно быть твердым, как камень. Не подвластным изворотам судьбы и мелким хитростям интриганов. Если, конечно, головой думать.
Одно плохо: теряет богатство душа от трения с разного рода умниками, и постепенно становишься моральным банкротом.
Если бы проект был его, я бы его обязательно взял…
Ярость клокотала внутри меня целый день. Я хотел позвонить этому умнику Брагину и обозвать его «свиньей». Но глубоко поразмыслив и чуть успокоившись, раздумал. Если он «свинья», нет смысла напоминать ему об этом. А вдруг он хуже? Еще и обрадуется! Кто он есть на самом деле, пусть подскажет ему совесть. Если ее всё же не съели, как очередной бифштекс.
Сам виноват. Черт меня дернул пооткровенничать с Колей! Сколько раз говорил себе: не доверяй никому. Что, казалось бы, проще?
И продолжал доверять то одному, то другому, то третьему… Наверное, мы обречены верить, чтобы ошибаться, доверять, чтобы раскаиваться…
Доверять людям, конечно, легкомысленно, но, не доверяя никому, останешься в полном одиночестве. Верить в дружбу, конечно, наивно, но без веры пусто на сердце. Неблагоразумно, конечно, говорить правду, но без правды мы превращаемся в сборище мертвецов, где каждый утверждает, что он живее всех. Надеяться на справедливость глупо, а отрицать ее – душевная смерть. Совесть иметь чудно, но не иметь ее – гадко. Смешно дорожить честью, но без чести ты лишь недоразвитый организм. Искренне любить неразумно, а не любить – убого.
И как жить?
Мы, невезучие…
Когда я вечером иду домой после работы, меня частенько во дворе встречает Славик Мешков из соседнего дома, словно нарочно топчется у моего подъезда и караулит.
– С работы? – спрашивает он.
– С работы, – отвечаю я.
– Тебе хорошо…
Чего «хорошего»? Иду дряблый, как прошлогодний овощ, усталый вдребезги и нервы, как натянутые струны.
– Чего хорошего? – раздражаюсь я.
– Работаешь… А я никак не могу устроиться.
Так он говорит мне уже лет десять.
– А ты перемоги, – с иронией отвечаю я.
– Не получается.
– Почему?
– Работа не попадает подходящая.
Беда в том, что у Славика нет никакой профессии. Он свободная личность, которая не может найти самого себя. Он ждет своего ангела, когда тот спустится с небес и одарит его выгодной специальностью.
– Рабочие руки везде требуются. Ты бы научился чему-нибудь, – предлагаю я.
– Я всё могу!
– Например…
– Я всему могу быстро научиться, – гордо отвечает он.
– Так учись.
– А как я научусь, если учиться негде? Надо хорошую работу найти, тогда и учиться.
– Так ищи.
– Ищу. Не везет мне – ничего доброго не находится.
– Директором сразу хочешь стать? – шучу я.
– Думаешь, не смогу? – застенчиво потупив взгляд, вздыхает он. – Не боги горшки обжигают.
Точно, не боги. Есть люди, которые могут обжигать горшки, а некоторые способны только бить их, как и баклуши.
Я знаю Славика давно. В одном дворе росли, учились в одной школе. После восьмого класса он поступил в колледж. Говорил: в нем учиться легче и денег специалисту платят больше. Но продержался в колледже недолго. Специальность не понравилась или уроков задавали много – не знаю. С тех пор начались его хождения по жизни в поисках лучшей доли, прерванные ненадолго службой в армии. Был он в детстве худеньким, маленьким и мечтательным, а сейчас заматерел, стал упитанным. Не толстым, не обрюзгшим, именно упитанным, когда тело до отказа наполняется не мускулатурой, а мягким податливым веществом непонятного происхождения, распухает, но остается в своих границах. Походка с детства у него интересная, словно к ногам гири прицепили, ходит, шаркает подошвами, будто обувь на два размера больше, переваливается с ноги на ногу и кажется, что хромает сразу на обе ноги. Взгляд, будто он смотрит в кромешную темноту, силясь увидеть что-то впереди, и ничего, естественно, не видит. Поэтому на лице одна мысль, но ожесточенная: увидеть то, что увидеть невозможно.
В старину фамилии давали, как прозвища. Кузнецом был родитель – Кузнецов, мельника сын – Мельников, потомок разгильдяя – Разгильдяев. Мешочниками были предки – Мешков. Непонятно, то ли они добро по мешкам прятали, то ли мешки шили. Если присмотреться, в каждом потомке сохранились далекие черты, обозначенные фамилией.
Славика в детстве дразнили «Мешком». Он жутко обижался (хотя, если предки шили мешки, делали доброе дело, что тут обидного?) и придумывал в ответ мальчишкам гадкие прозвища. Искусственно придуманные со зла – не приживались.