Одна вторая

Как Багира из «Маугли» царственно и молчаливо располагалась на теплом камне и наблюдала за происходящим или просто смотрела в небо. К ней страшно было подойти, она соорудила вокруг себя невидимую стену, за которую не мог проникнуть никто. Собственно, никто даже и не пытался. Все, видимо, привыкли к тому, что эта одиночка всегда сама по себе. Я видел как она, не торопясь наливает себе бокал, и пьет одна. Кем – кем, а ханжой она точно не была. Куталась в одеяло и смотрела в Карелию. В такие моменты ее сложно было заметить, ведь она становилась частью травы или камня, на котором сидела. Она была частью Карелии. И я понял это.

Стас теперь всегда садился рядом с ней, старался прикоснуться, позаботиться как-то. А Вера натягивала рукава на кончики пальцев и погружалась по самый нос в глубины безразмерной толстовки. Она принимала его ухаживания так, будто это было вполне естественно, даже немного обременительно для нее. Как если бы она была звездой, а он – немного докучающим ей поклонником. Она снисходительно улыбалась и старалась держаться на расстоянии, при этом пытаясь не обидеть его. Видимо, в своем мире это был привычный для нее сценарий. Я чувствовал, что она была притягательной для мужчин. Ребята из их группы не делали ей авансы только лишь потому, что знали, что ответа от нее не получат.

А вот Стас даже не думал капитулировать. Для него группа стала состоять лишь из одной Веры. Он делал все, чтобы сблизиться с ней, понравиться и переключить ее внимание на себя. Остальной же состав каким-то образом, не сговариваясь, оказался под моей опекой. Я был не против этого, всегда старался им рассказать что-нибудь интересное о наших краях. Ребята же были настолько самодостаточные, что мы просто гуляли по сказочным местам как друзья, а не как гид и туристы. Глядя на Стаса, я думал, что он будет делать послезавтра, когда эта группа уедет на сплав, а потом домой. Он спускал колеса для езды по насыпи. Я подошел к нему, первый раз попробовав заговорить о ней.

– Стас, она ведь уедет послезавтра.

– Нет, – отрезал он, продолжая сосредоточенно делать свое дело.

– Ты говорил с ней?

– Нет, – нахмурился он.

– Стас, ты чего? – я не понимал, почему он так себя ведет.

– Я не пущу ее просто.

Это было сказано так уверенно, я подумал, что он немного увлекся. Он знает ее четыре дня и хочет взять на себя такую ответственность. Я попытался понять его. Ну что в ней такого особенного по сравнению с толпами других туристок? Внешность – абсолютно обычная, она не была той красоткой, от которой рвет крышу, хотя она обладала набором черт, которые можно назвать стандартно-красивыми: длинные черные волосы, большие карие глаза, широкая улыбка. Фигура ее тоже не вызывала желания наброситься на нее. Внутренний мир Веры оставался для меня загадкой, хотя думаю для него тоже. Она была немного застенчивой, скромной, юмором не блистала. Когда все собирались вечером за одним столом, она приходила последней, а иногда и вовсе не приходила. При этом ее нельзя было назвать грустной или замкнутой. Она с удовольствием общалась, рассказывала о прочитанном или услышанном, спрашивала наше мнение, была хорошим слушателем. Но при всей этой простоте и неприметности, было в ней что-то необычное, неосязаемое и непередаваемое словами, то, от чего взгляд сразу не остановившийся на ней, непроизвольно к ней возвращался. Она жила в своей вселенной, в которую очень хотелось попасть каждому, кто оказывался в ее поле. Вера грела и освещала пространство вокруг себя. Она несла в себе какое-то безмятежное спокойствие и ощущение счастья и гармонии. Будто бы рядом с ней все естественные и простые вещи приобретали свою первородную значимость: запах свежесобранных грибов, который мы давно перестали ощущать, а она подносила их к носу, нюхала и сразу же хотелось сделать то же самое, ведь этот аромат когда-то был таким вкусным, кружка утреннего кофе, которую она пила медленно, наслаждаясь им и прохладой воздуха, и в эти моменты хотелось остановить хлопоты, сесть рядом и ощутить себя причастным к этому простому утреннему ритуалу. Даже сейчас перед глазами стоит картина как Вера смотрит на солнце через сорванную веточку вереска. В детстве мы часто подолгу так делали и вокруг каждого изгиба стебелька и соцветия будто свечение появлялось – волшебство, да и только! «Перо Жар-птицы», – говорили мы тогда. В один из дней, остановившись на очередной привал, мы напали на целую поляну ягод, Вера встала на коленки и собирала их как ребенок – двумя руками, радовалась тем, которые покрупнее и послаще – и я вспоминал свое детство: как ходил за ними с бабушкой и как ненавидел все, когда возвращаясь домой, меня заставляли их перебирать вместо того, чтобы отпустить во двор к друзьям.

Видимо Стас тогда попал в зону Вериного притяжения, она, сама того не желая, затянула его в свое бесконечное теплое уютное одеяло детских воспоминаний и грез о космическом будущем. Он был уже очень взрослый мальчик, чтобы принимать такие решения. Но когда Стас развернулся ко мне лицом, я заметил, что выглядел он не очень – осунувшийся какой-то, больше несчастный, чем счастливый влюбленный.

Он нашел ее глазами и стал на нее смотреть. Вера сидела на камне, подставив лицо мягкому солнышку. Глаза закрыты, на лице полуулыбка. То ли притворяется, зная, что на нее смотрят, то ли кайфует реально. Вот змея!

Мой взгляд невольно вернулся к ней. Волосы искрились, спина прямая как струна, ноги длинные…

– Не смей даже. Она моя, – Стас смотрел на меня как на врага.

– Да ты прикалываешься? Мне это надо? – я потушил сигарету.

Он взбесил меня своей необоснованной ревностью. Подумаешь, засмотрелся на девчонку, с кем не бывает.

– Мне тоже не надо. Но сделать ничего не могу.

– Она хоть как-то себя проявляет? – я не знаю, зачем это спросил, но ответ мне знать не хотелось.

– Да, – он посмотрел на меня как-то с вызовом и вздернул подбородок.

В этот момент мне как будто тысячу иголок в голову загнали. Постарался вида не подать:

– Как?

– Она смотрит так, словно знает меня всю жизнь. Мы говорим глазами.

– Эээ…Стас, а посущественнее?

– Ты ждешь, что я расскажу, как она пришла ко мне в номер голая?

– Понятно, – мы оба усмехнулись, меня отпустило тогда, только тревожный внутренний голос мне прошептал: «Попался?». Кому – кому, а себе я не врал никогда. Вера мне нравилась. Но давать ходу этому безумству я не собирался. Пусть Стас сам с ней разбирается, а через четыре дня меня ждет новая группа туристов в Петрозаводске, и мы едем в Хибины.

Наши туристы тем временем ловили рыбу, но так ржали, что вряд ли можно было рассчитывать на успех. Девочки раскуривали кальян, Стас пошел им помогать. Все. Не понятно почему, но я тогда разозлился на него и отправился собирать вещи. Однако все было как-то не так, все валилось из рук. Надо было бежать оттуда. Он наклонился перевернуть угли, свободную руку положил ей на плечо, а его голова приблизилась на опасное расстояние к ней. А эта коза позволяла ему это. На ее лице была такая ехидная усмешка! Он смотрел на нее, она на него. Потом она все-таки отстранилась.

– Все, закрой теперь их. Через минуту можно раскуривать, – сказала Вера, у которой был открыт только один глаз. Второй она хулигански зажмурила, от чего стала похожа на озорного мальчишку.

– Вера, откуда ты столько знаешь о кальянах? Откуда ты вообще столько всего знаешь?– Стас смотрел на нее с нескрываемым восхищением.

– У Веруськи просто стаж курильщика 20 лет. За это время и не такое узнаешь, – засмеялась девочка Алена, тоже, судя по всему, Верина подружка.

– И помереть от рака легких можно, – присоединилась Катя.

– Ага, или просто ядом захлебнуться, – парировала Вера, подмигнула Стасу и пошла в палатку.

Ну вот зачем мне это все, а? Я тогда начал уже и на себя злиться. Но ничего, на следующий день все должно было закончиться. Я точно с ними распрощаюсь, а Стас уж как хочет. Но в душе я понимал, что вру. Я знал, что завтра уже ничего не закончится. Такое бывает на сплаве – ты в какой-то момент теряешь контроль над рафтом, его подхватывает течение и несет, и как бы ты не работал рулем, как бы не трудилась команда, мощное течение одерживает верх и несет тебя, куда ему одному вздумается. Это тогда со мной и произошло.

Я очнулся от своих мыслей, услышав, что ребята зовут меня. Они пили за то, что все рыбы остались живы. Я присоединился. Надо было отпустить это все.

День был такой погожий, ехать до гостиницы было не долго, и мы решили еще побыть на природе. Мягкой заботливой рукой накрыла меня самогоночка, я растянулся прямо на траве, перед глазами было небо, похожее на мороженное, которое продавец круглой ложкой набрал в рожок – рябое и воздушное. Мысли сами собой закружились и выстроились вокруг Веры. Что я о ней знал? Да ничего! Ей было 35 лет, она была свободна, всем сердцем любила природу, и еще она была очень несчастна. Перед глазами на фоне прекрасного безмятежного неба всплывали одна за одной сцены, где были я, Стас и она: вот он наливает ей вино и зудит, что пить за завтраком – это алкоголизм, а она пьет залпом, подмигивая мне, вот она несет грибы в ладонях, а я выкидываю половину, потому что она набрала несъедобных, мы смеемся, вот ребята собирают палатки, матерятся, потому что не умеют, а Вера уже несет свою, аккуратно упакованную, и еще раскладной стул. Она похожа на навьюченного осла и смеется уже весь лагерь.

– Детка, и мою палатку собери тоже, пожалуйста! – прокричал один из мужиков.

– Предлагаю и тебя упаковать, чтоб места лишнего не занимал.

Вера. Я не знал о ней больше ничего, ничего и не хотел знать. Она была как деревце, одно стоящее в поле, сгибающееся от сильного ветра. Хрупка и одинока.

Я встал и пошел собирать всех, чтобы ехать в Медвежку. Это была последняя наша общая ночь, на следующий день мы должны были передать группу на сплав. Стас около машины убирал с лица Веры невидимый волос и сказал, чтобы все слышали, что у нее будет дальше индивидуальный тур:

– Нас с тобой дальше ждет другая программа, Вера.

– Ты веришь в судьбу? – спросила она его.

– Нет, я верю только в себя. А ты?

– Иногда мне кажется, что судьба играет с человеком как кошка с мышкой. Сначала немного придушит, а потом дает шанс убежать и ценить свою жизнь еще больше. Или просто может дать реванш, а вот воспользоваться бонусом или нет, решать только человеку.

– Вера опять в своих философствованиях. Ей мужик романтику предлагает, а она ему вместо согласия Достоевского включает, – прокомментировала Катя. На Стаса все, не сговариваясь, посмотрели сочувственно.

Она общалась с ним с нежностью вроде, но как-то отстраненно, будто мысли ее были очень далеко от Стаса и его планов. Вера была не тем человеком, которого можно было бы подчинить своей воле.

5.

Дом у нас был прекрасный, как из сказки – бревенчатый, двухэтажный, с живописным видом на Онежское озеро. Две комнаты наверху заняли девочки, остальные разместились на первом этаже. Решили попариться в баньке сначала, а потом пожарить шашлыков на прощание. Первыми в баню пошли девочки, а парни стали ждать своей очереди, растапливали мангал, пили и обсуждали перспективы Стаса и Веры. Для всех уже стала очевидной симпатия Стаса к ней. Они спрашивали Стаса о его чувствах, он же по крупицам старался собрать сведения о Вере. Но ребята говорили про ее жизни мало, отделываясь общими фразами:

– Красотка, но злючка!

– Она очень избалованная, Стас.

– Готовься к геморрою, к ней просто так не подкатишь.

– Я понял уже, – засмеялся Стас, – я не отпущу ее с вами обратно. Ее вообще там ждут? Он явно пытался разузнать, есть ли у нее отношения в ее родном Нижнем Новгороде.

На этих словах я встал и ушел, точнее убежал. Ну вот, стали понятны некоторые вещи: мне она тоже нравилась, я ревновал ее к Стасу, и симпатию она не проявляла ни к кому. Было ощущение, что она осознанно контролирует любое мужское внимание к себе, что отстраняется при малейшей попытке приблизиться к ней. Ящерица готова была сбросить свой хвост, лишь бы не быть пойманной. Это значило лишь одно – Вера боялась отношений. Вопрос почему?

Девочки вернулись из бани, пьяненькие, раскрасневшиеся, голодные. Мы со Стасом остались жарить мясо, вернее я остался, а Стас пошел помогать девочкам обустраиваться, смеясь и поддерживая Ольгу за талию. Я разбесился, шашлык был уже не в радость, я оставил все, и, как верный пес, побежал за ними. Идиот.

Я слышал голоса на втором этаже, поднялся и попал в фильм с замедленной съемкой. Выбраться из него я уже не мог. Меня будто парализовало, я не мог спуститься вниз или просто закрыть дверь, я просто смотрел. Мягкий теплый свет от спотов, под ногами разноцветные вязаные коврики, играет песня Эми Вайнхаус, я слышал ее раньше, но названия не знал, так по-домашнему уютно. Вот она спиной к нему снимает полотенце с сырых волос, говорит: «Спасибо, сейчас спустимся», вот он зовет ее: «Верааа», берет за плечи, она поворачивается, огромные черные глаза. Она не ожидала этого, да и вряд ли хотела. Вот он приближает свое лицо к ней, она отстраняется, выгибая спину, он берет ее за талию и целует.

Если она ответит на его поцелуй, я уйду, я забью, я пошлю все подальше, ведь завтра последний день. Хибины меня ждут. Если не ответит – Хибины ждут НАС. Она ответила.

Вера залепила ему такую оплеуху, что треск стоял на весь дом. Увидела меня и позвала, как могла одна она – без слов. Красные – красные щеки от бани, от обиды, от испуга похоже тоже. Стас попросил прощения, пулей пронесся мимо меня вниз. Я же остался стоять в дверном проеме, не понимая, что делать дальше.

– Любите вы своих туристов, – Вера пыталась шутить, чтобы сгладить момент.

– Вер, не надо, – меня трясло от злости.

– Я домой хочу, – она не смотрела на меня, она никуда не смотрела, стоял просто чужой человек. В тот момент я, и правда, подумал, что все.

– Хорошо, – я готов был ее отвезти прямо в Нижний Новгород.

Я спустился вниз. Парни уже вернулись, пытались реанимировать шашлык, который я бросил в порыве ревности. Сложно было спрогнозировать поведение Веры теперь. Стас уже ушел в номер и больше не вышел. Зато ребята не намерены были расходиться рано, начались традиционные вечерние посиделки.

Кошка вышла на запах жареного мяса. Села с холодной картинной улыбочкой, как ни в чем не бывало, положила себе мясо, налила вина и приступила к ужину. Никто за столом ничего не узнал. Стало прохладно, и я вынес девчонкам по пледу из машины. Вечер был плавный, тягучий как дым из кальяна, который мы курили. Обычно я курил сигареты, но тут присоединился ко всем, уступив заманчивому объединяющему настроению кальяна. Мне было очень хорошо, я сидел, вытянув ноги, напротив меня угнездилась в пледе Вера, меня отпускало. Я уже знал, что будет дальше.

Сколько времени нужно человеку, чтобы влюбиться? Я не задумывался над этим никогда раньше. Я вообще много чего раньше не делал. Так вот, чтобы влюбиться достаточно одного мгновения. Я теперь это точно знаю. Душа древняя, она знает, кто ей нужен, даже если ты сам этого еще не понял, и узнает искомого неизвестного за мгновение, а ты начинаешь осознавать, что к чему гораздо позднее.

Вера дожевала мясо, попрощалась и пошла в дом. Я окрикнул ее, не знаю зачем, я этого не планировал, просто инстинкт сработал. Зато она сто очков этого ждала.

– Ты очень спать хочешь? Можем поговорить? – я не понимал, что я вообще творю.

– Давай. Только пойдем ко мне, я замерзла, – она повернулась и прошла к себе. Прямая как струна спина не требовала ответа, она знала, что я попался, что приду, даже если мир под ногами рухнет.

На удивление, ребята на нас внимания не обратили, и я смиренно проследовал за ней.

Ха! Вот бывает же такое! Безликая комната была, когда я вносил сюда ее вещи, зато сейчас она просто наполнилась Верой – запахи косметики, разбросанные вещи, в ноутбуке радио играет, все задышало, забилась жизнь, такая же трепетная, как и сама временная хозяйка комнаты. Я стоял, нюхая и наблюдая, ведь я первый раз был в логове зверя, но сразу стало понятно, что я именно там. Даже спрашивать не стал разрешения, сразу закурил и, осторожно ступая среди ее сумок, прошел на балкон. Там стояла пара пластиковых стульев и маленький столик. Я сел. Передо мной простиралась бескрайняя гладь Онежского озера. Черный воздух, огромная ущербная луна, мелкая рябь на зеркальной глади воды. Через пару минут появилась она, с головой ушедшая в одеяло, из которого торчала рука, протягивающая мне бутылку вина. Штопора не прилагалось. Я улыбнулся. Начался наш молчаливый диалог.

– Проверяешь меня, да? – я протянул свою руку, и, забирая бутылку, легко коснулся своими пальцами ее ледышек.

– А ты как думаешь? – она улыбалась мне, понимая, что я принял ее игру.

Я открыл вино складным ножом. Стоит ли говорить, что бокала тоже не было. Она глотнула из горлышка, протянула бутылку мне и уселась на соседний стул. Я сделал глоток и спросил:

– Тебе хорошо здесь?

– Да,– помолчав, добавила, – очень.

Я понимал, что кормил с руки дикую кошку, и одно мое неловкое движение – и я либо лишусь руки, либо лишусь ее.

– Зачем ты приехала сюда?

– Скоро пойму. Она неотрывно смотрела на озеро и говорила больше с ним, а не со мной. Я даже стал сомневаться, что она вообще понимает, что я тут.

– Завтра твоя группа сплавляется по Шуе и едет домой. Я еду в Хибины. Поедешь со мной?

Блин, что я творю то!!! Я сказал это, даже не намереваясь этого делать. Но я не жалел, просто ждал ее ответа. Вера долго молчала, потом глотнула вина и заговорила:

– Я влюбилась в Карелию со второго взгляда. Холод, дождь – оказалось, что это – ерунда. Край бесконечных озер, теплых камней, разноцветного мха – это все – мое, я люблю все это, понимаешь? – первый раз она на меня посмотрела. Я заметил, что она держит в ладони камень, маленький, простой камушек, на привале, видимо, подобрала и сейчас играется с ним.

Потом она решила, что слов много уже сказала и опять перешла в молчаливый диалог. Мы смотрели друг на друга, и все было понятно без слов:

– Я испугалась Стаса, мне было неприятно.

– Я так не поступлю.

– А как ты поступишь?

– Буду ждать, пока ты сама ко мне придешь.

– А приду?

– Да.

Она нахмурилась. Произнесла вслух, будто продолжая мысль:

– Если бы тебя не увидела, закричала бы, наверное, – она поежилась.

– Я не совершу его ошибки, – в голове было пусто, полный штиль как на Онеге.

– Знаю, – она встала и подошла к перилам балкона, встала ко мне спиной.

– На вопрос ответишь?

Молчание бесконечное, словно брошенный в пропасть камушек.

– Да.

Я тоже встал, взял со стола зажигалку и сигареты, пожелал ей спокойной ночи и пошел вниз. Так я выиграл бой у дикой кошки. А я его выиграл, это уж точно!!!

6.

Во дворе ребята еще сидели, но было видно, что все уже устали и хотели спать. Я сел рядом с ними, решил, что все уберу, когда все разойдутся. Мне совсем не хотелось идти в нашу со Стасом комнату. Хотелось побыть еще на свежем воздухе. Еще минут десять все прощались, а потом разбрелись по спальням. Я остался один. На душе было очень противоречиво. Мысленно отодвинул разговор с Верой в дальний угол своего сознания, а сейчас пришло время понять и обдумать, как быть дальше. Она сказала мне «Да». Это односложное слово значило сразу все: она едет со мной, а самое главное, она будет моей. Я не думал в тот момент о Стасе, о том, как сложатся наши с ним отношения после этого.

Я механически убирал остатки со стола, чистил мангал, а моя голова в это время улыбалась сама по себе. В доме было тихо, все спали. Я представил тогда, что мы спим с ней вместе и почти физически ощутил ее в своих руках. Сердце мое затрепетало. В глубине души уверенность была стопроцентной: она будет моей, даже больше – она уже моя.

Причины нашего поведения часто остаются непонятными для других. Вот почему человек поступил как дурак, а не иначе, как было бы разумнее? Иногда мы даем волю своему сердцу, а оно, никому ничего не докладывая, ведет нас туда, куда оно чувствует, мы должны попасть. Тогда мне самому были не понятны мотивы моего поведения, почему так – я уводил Веру у Стаса. Это не было чувством соперничества, я не хотел сделать ему плохо. Мне даже было понятно, что переступив тогда через себя, я мог бы уехать один, тогда я еще смог бы ее забыть. Но сердце сказало иначе. Выбор был сделан, мой путь уходил с колеи размеренного ритма прямиком в Веру. А она, сама того не понимая, шла ко мне.

Она прекрасно видела, что Стас ей увлекся, понимала, что ему будет очень неприятно от ее решения поехать со мной, но ей было настолько все равно на его чувства, что она ответила мне согласием, не колеблясь, будто даже желая причинить ему боль. Зачем ей было это тогда? Пути Веры неисповедимы… она просто как зверь шла за своим инстинктом, она как никто верила в судьбу и полагалась на нее мудро и наивно одновременно.

Вера была очень сильной, но такой слабой и беззащитной, что хотелось ее взять на руки как ребенка, прижать к себе и убаюкать на плече. Имидж отстраненной снежной королевы оказался фантиком. И я его начинал разворачивать. И мне только еще предстояло увидеть то, что было под ним скрыто.

В нашей комнате было темно и тихо. Стас спал. Рухнув на кровать прямо в одежде, мое тело уснуло моментально, а мозг все никак не мог выключиться. Я смотрел в темноту и пытался сложить мозаику под названием «Вера». «ВЕрнувшая РАдость» – для начала я так расшифровал ее имя для себя. Я прекрасно понимал, что рационально разложить на части Верину сущность не получится. Однако попытаться сложить из обрывков общую картину своего видения ее можно попробовать. Самый верхний слой – оболочка был неприступным. Она не открывалась первому попавшемуся человеку, оставляя на обозрение лишь свою внешнюю спорную красоту. Но если получалось прогрызть эту твердую скорлупу – можно было увидеть и прикоснуться к поистине прекрасной сердцевине. Тут было все просто – ни лжи, ни двуличия, только светлая Верина душа, излучавшая добро и радость жизни. Так она раскрывалась передо мной словно цветок лотоса, слой за слоем распускающий свои лепестки.

Мне снилось небо, пик Эльбруса. Я стоял на самой вершине, раскинув руки, дул сильный ветер, он не давал мне спокойно дышать, я захлебывался глотками воздуха, задыхался, в ушах звенело прозрачное «Ты познал счастье». Я мог смотреть сразу везде: вверх, вниз, в стороны, и всюду была бело-голубая бездна. Я мог прыгнуть также в любом направлении: вверх, вбок, вниз, я летел. Если бы какой-нибудь психотерапевт на групповом тренинге неудачников, алкоголиков или неврастеников попросил меня графически изобразить счастье, мой рисунок был бы закрашен сине-белыми красками, и это было бы небо.

Стас разбудил меня рано утром, чтобы подготовиться к последнему дню, собрать документы на группу и без проблем передать ребят на сплав.

Я сел в кровати, не стал придумывать никаких слов или оттягивать момент:

– Вера едет со мной в Хибины.

Стас сел на свою кровать и закрыл руками голову. Ему было больно:

– Она не любит тебя.

Спорить с ним мне не хотелось, доказывать ему и себе, что это не так смысла не было. Я и сам понимал, что она пока меня не любит. Ну не из тех она, кто влюбляется десять раз на дню. Эта, если полюбит, то раз и навсегда, как я! хотя откуда я мог знать, какая она? Я начинал понимать ее, совсем не зная, просто прислушиваясь к ней, наблюдая, будто вошел в заброшенный дом и не торопясь оглядывал его изнутри.

Стас же страдал от действий друга, фактически предавшего его, а он не способен был даже защититься. Он больше не смотрел мне в глаза.

Мы молча пошли на завтрак. Наши туристы вышли очень оживленные, балагурили, ели блины с морошковым вареньем, пили чай. Мы разложили карту Карелии и пальцами показывали посещенные нами места. Она сидела, лениво потягивая кофе, и смотрела в телефон. Стас наклонился к ней близко- близко, в какой-то момент она подняла на него глаза. Я не мог слышать, что они говорили, потому что над ухом у меня гоготали парни. Но через минуту я весь превратился в слух, ребята тоже немного поутихли, наблюдая за развернувшимся действием. Вера привстала и обняла Стаса за шею, дружески похлопывая его по спине как верного коня, а потом зашептала, касаясь его уха губами: «Мне очень жаль, прости меня, благодарю тебя, люблю тебя».

– Ой, она же медитирует с ним. Это «Хоопонопоно» – практика примирения и прощения, – пояснила для всех безграмотных приземленных существ Оля.

Она все повторяла и повторяла эти слова. Он замер. Над ними словно энергетический кокон создался, не подпускающий никого. Были только они двое. В этот момент мне хотелось убивать. Она села потом и, как ни в чем не бывало, стала доедать свой завтрак. Кто-то из ребят отметил:

– Ну вот, с одним попрощалась.

– Верусь, ты не баба, ты – угроза нации! Мы тебя здесь оставим!