Союз трёх императоров

Тем не менее, напряжение и нервозность в экипаже всё же нарастали. Жара и высокая влажность губительно влияли на здоровье, среди кочегаров начались обмороки. Питание стало хуже, так как часть провианта испортилась, и её пришлось выбросить. К тому же в неимоверном количестве развелись тараканы, что стало ещё одним раздражающим фактором. Как-то ночью наглое насекомое забралось мичману Аренсу в ухо; наутро корабельному доктору Кремеру пришлось извлекать непрошенного гостя пинцетом.

Едва ли не больше всех досталось командиру: он заболел тропической лихорадкой и слёг. Его обязанности временно взял на себя старший офицер старлей Кузьмин-Караваев. Тот тоже изменился: стал вспыльчивым и раздражительным. Вообще, примерно пятая часть команды была в той или иной степени нездорова. Несмотря на все старания Кремера, число больных не уменьшалось, а, наоборот, продолжало расти.

В довершение всех невзгод крейсер в первых числах ноября угодил в жесточайший 11-балльный шторм. Трое суток «Мур-Мур» был игрушкой в руках рассвирепевшей стихии. В один из моментов ситуация на корабле приблизилась к критической отметке: волны сорвали крышки с вентиляционных шахт, и во внутренние помещения хлынули потоки воды. К счастью, шахты удалось заглушить деревянными пробками, а воду, уровень которой в машинном отделении доходил до трёх футов, всё же откачали, пустив в ход все имевшиеся водоотливные средства, включая аварийные.

Между прочим, измотанный экипаж «Мур-Мура» не догадывался, что на самом деле тайфун был ниспослан ему провидением. Поскольку именно он разметал англо-японскую крейсерскую эскадру, уже сидевшую на хвосте русского рейдера и наверняка догнавшую бы свою жертву в ближайшие дни. А так развязка отложилась ещё на месяц…

Вспомогательный крейсер «Корморан» после долгого и не слишком успешного рейда в районе Филиппин и Формозы (удалось перехватить всего два транспорта с контрабандным грузом) направился на остров Паган, чтобы на тайной базе пополнить запас угля. Экипаж «Корморана» не знал, что угольный склад уже обнаружен японцами, и в бухте острова ждёт засада – отряд в составе линкора «Хидзен» (бывшего русского «Ретвизана») и двух крейсеров – броненосного «Адзума» и лёгкого «Хирадо». Командир немецкого рейдера корветтен-капитан Цукшвердт слишком поздно понял, что попал в ловушку. «Корморан» принял безнадёжный бой и через полчаса пошёл ко дну. Однако он, используя свою мощную радиостанцию, успел послать в эфир сообщение о засаде. Радиограмма была принята находившимся в ста милях крейсером «Нюрнберг», который позже ретранслировал информацию на флагманский «Шарнхорст». Адмирал Шпее сильно расстроился: усилия, затраченные на создание секретной угольной базы на Пагане, оказались тщетными.

А 21 октября произошло ещё одно крайне неприятное событие. Английский лёгкий крейсер «Ньюкасл» у острова Яп случайно наткнулся на немецкий угольщик «Клейст», и тот в виду безысходности был затоплен своим экипажем. Эта потеря оказалась крайне чувствительной и повлияла на судьбу эскадры адмирала фон Шпее самым роковым образом.

Рандеву немецкой эскадры с «Клейстом», назначенное у одного из Каролинских островов, разумеется, не состоялось.

#Шпее прибыл в точно назначенное время, но парохода со столь необходимым ему углём в бухте не было. Не пришёл он и на следующий день. Прождав трое суток, Максимилиан фон Шпее понял, что «Клейст» захвачен или потоплен противником. Это очень плохая новость. Теперь у немецкой эскадры оставался последний угольщик – «Хойзинг». Находившегося в его трюмах угля для обеспечения продолжительного крейсерства семи кораблей явно не хватало. А удастся ли пополнить запас топлива за счёт перехваченных неприятельских судов, неизвестно.

После совещания на флагманском «Шарнхорсте» адмирал принимает следующий план действий. Вспомогательные крейсера «Титания» и «Принц Эйтель Фридрих» окончательно отделяются от эскадры и остаются в южных водах. Крейсер «Нюрнберг» идёт к Гавайям и пытается перехватить суда с военными грузами, следующие в Японию из Америки и Канады. Пароход «Хойзинг» прячется в условном месте на Марианских островах. Оставшийся в его трюмах уголь будет представлять собой запас на самый крайний случай. Сам Шпее с четырьмя крейсерами идёт на север и патрулирует на подходах к Иокогаме и Нагасаки. Далее он направляется в Петропавловск-Камчатский, где принимает русский уголь, и опять следует на юг. По замыслу этот план должен был нанести сокрушительный удар по тихоокеанским коммуникациям противника.

Но надежды сбылись лишь частично: семь транспортов, перехваченных за две недели пятью крейсерами, вряд ли можно назвать выдающимся успехом. Конечно, определённый резонанс эти действия произвели, но реальный ущерб, нанесённый Японии и Англии, не намного превышал стоимость сожжённого в топках угля. К тому же пришлось отпустить несколько пароходов под нейтральными флагами, от которых врагу удалось получить информацию о месте нахождения рейдеров. Вице-адмирал Шпее не сомневался, что охотники следуют за ним по пятам, и очень надеялся, что о его намерениях идти не на юг, а на север, они не догадаются.

Однако он ошибался. Его главный оппонент адмирал Сёдзиро совершенно правильно предугадал маршрут эскадры Шпее и направился к берегам Камчатки. Японцы знали, что их противник остро нуждаются в угле, и его попытка произвести бункеровку в Петропавловске выглядит вполне логичной. В течение нескольких дней пять кораблей, в том числе три мощных броненосных крейсера (сами японцы называли их «дзуньё-

сенкан» – крейсера-линкоры) «Курама», «Ибуки» и «Цукуба», караулили неприятеля у входа в Авачинскую губу. Они патрулировали на отдалении пятнадцати-двадцати миль – так, чтобы их не было видно с берега. В итоге для Максимилиана фон Шпее встреча с неприятельской эскадрой оказалась полной неожиданностью.

Уклониться от боя немцы не могли: у «Шарнхорста» и «Гнейзенау» уголь был на исходе, и пытаться бежать в океан им не имело смысла. У Шпее оставался единственный шанс – прорваться в Петропавловск под прикрытие береговых батарей. Задача была архисложной. Но даже если бы её удалось осуществить, положение немцев всё равно оставалось критическим: пять установленных на берегу шестидюймовых пушек вряд ли смогли бы нанести заметный ущерб эскадре Сёдзиро. Скорее всего, русские батареи были бы просто сметены двенадцатидюймовыми снарядами, после чего японцам уже ничто не мешало войти в Авачинский залив и расстрелять укрывшиеся там корабли.

Впрочем, до этого не дошло. Артиллерийский бой между эскадрами продолжался четыре часа и проходил в открытом море. Чтобы максимально использовать своё превосходство в тяжёлой артиллерии, Сёдзиро старался вести дуэль на максимальной дистанции. Силы были неравными: бортовой залп трёх японских крейсеров в сумме состоял из двенадцати 305 мм и восьми 203-мм снарядов, в то время как залп «Шарнхорста» и «Гнейзенау» – всего из двенадцати 210-мм. Адмиралу Шпее приходилось уповать лишь на отличную выучку своих артиллеристов, надёжность техники и качество цейссовской оптики. Теоретически у него имелось ещё одно важное тактическое преимущество – скорость. Но это лишь теоретически. Шпее знал, что из-за давно не чищенной подводной части и посредственного угля его броненосные крейсера даже кратковременно вряд ли смогут выжать больше двадцати узлов. К тому же использовать быстроходность кораблей можно было лишь для маневрирования, поскольку пытаться убежать, как уже говорилось, не имело никакого смысла. Что делать в открытом океане с пустыми угольными бункерами?

На первых порах немцам удавалось вести бой почти на равных и нанести противнику несколько чувствительных ударов. На флагманской «Кураме» вспыхнул пожар, замолчала носовая двенадцатидюймовая башня, рухнула за борт грот-мачта…

#Но постепенно чаша весов стала склоняться в пользу адмирала Сёдзиро. Японские 305-мм снаряды весили без малого четыреста килограммов – в три с половиной раза больше, чем германские 210-мм. Их действие было поистине разрушительным: они кололи шестидюймовую броню как камень оконное стекло. С каждым попаданием немецкие корабли всё глубже зарывались в воду, их ответный огонь становился всё реже. Боевая мощь эскадры Шпее таяла на глазах.

Немецкие моряки удивили мир стойкостью и решимостью сражаться до последнего снаряда. Но всё же итог боя был предрешён. «Шарнхорст» и «Гнейзенау» пошли ко дну, унеся с собой около 1800 человек, в том числе и отважного командующего – вице-адмирала Максимилиана фон Шпее. В этом же бою погиб и «Лейпциг» – его настигли и расстреляли лёгкие крейсера «Яхаги» и «Тонэ». Уйти удалось лишь одному «Дрездену». С наступлением темноты он оторвался от преследования, а затем с приключениями, на последних килограммах угля добрался до Николаевска-на-Амуре. Позже он под эскортом миноносцев «Тревожный» и «Точный» перешёл во Владивосток, где и зазимовал во льду борт о борт с крейсером «Адмирал Невельской».

Героическая гибель эскадры Шпее стала провозвестником последующих драматических событий. Морякам-профессионалам обречённость тихоокеанских корсаров была очевидна, но общественность, с восхищением следившая за их подвигами, надеялась на чудо. Увы, чуда не произошло.

В конце ноября пришло известие о трагической гибели крейсера «Жемчуг». После завершения трёхнедельного рейда по Андаманскому морю на «Жемчуге» заканчивался уголь, и его командир капитан 2-го ранга барон Черкасов решился на крайне рискованный шаг: он ворвался в британский порт Пенанг на западном побережье полуострова Малакка и под угрозой обстрела города потребовал у местных властей обеспечить его топливом. Попутно – и для большей сговорчивости! – крейсер несколькими 120-мм снарядами потопил вышедший навстречу французский дозорный миноносец «Мускэ» («Мушкет»). Казалось бы, авантюра удалась: перепуганная портовая администрация согласилась выполнить все требования. К борту «Жемчуга» подошла угольная баржа, местные грузчики-кули начали подавать на борт корзины с кардифом. Но делали это они бестолково, команд не понимали, груз то и дело срывался с талей и падал обратно в трюм баржи… В суете внимание экипажа «Жемчуга» несколько притупилось, и на стремительно вошедший в гавань английский четырёхтрубный крейсер обратили внимание слишком поздно. Как выяснилось, колониальные власти немедленно сообщили по радиотелеграфу о нападении на Пенанг и специально подали угольную баржу так, чтобы наблюдать за бухтой с русского корабля было затруднительно.

Финал скоротечного боя для русских моряков оказался трагическим. Броненосный крейсер «Хэмпшир» в три с лишним раза превосходил своего оппонента и по водоизмещению, и по весу залпа. К тому же англичане открыли огонь внезапно. За каких-нибудь пятнадцать минут в «Жемчуг» попали как минимум два десятка снарядов калибром до 190 мм и одна торпеда. Последняя угодила в левый борт и вызвала детонацию боезапаса носовых погребов. Столб дыма и пара взметнулся на высоту более 150 метров, корпус крейсера разломился на две части и почти мгновенно ушёл на дно. Вместе с кораблём погибли 80 человек; ещё более сотни были ранены. Контуженного барона Черкасова взрывом выбросило за борт, но его спасли. Вместе с другими выжившими он оказался в английском плену.

Из дальневосточных рейдеров наибольший успех выпал небольшому и слабо вооружённому немецкому крейсеру «Эмден» под командованием фрегаттен-капитана Карла фон Мюллера. За три месяца действий на вражеских коммуникациях в Тихом и Индийском океанах он потопил 17 пароходов общим тоннажем 70 825 тонн, а также два боевых корабля – британский крейсер 3-го класса «Сайки» («Психея») и французскую канонерку «Сюрприз». Блестящая карьера «Эмдена» завершилась в ноябре 1915 года: он был настигнут и расстрелян австралийским крейсером «Сидней» близ Никобарских островов.

Ненамного пережил своего побратима и «Муравьёв-Амурский». Во второй половине ноября он действовал на коммуникациях в Южно-Китайском море и проливе Лусон, где потопил большой транспорт «Аделаиде Стар», следовавший из Мельбурна в Нагасаки с четырьмя тысячами тонн пшеницы, и две японские рыболовные шхуны. 2 декабря крейсер прибыл на атолл Эниветок для очередной бункеровки. Замаскированный пароход «Сити оф Окленд», к счастью, стоял на прежнем месте. Несмотря на страшную жару, исполняющий обязанности командира старший лейтенант Кузьмин-Караваев распорядился начать угольную погрузку немедленно. Не было никаких со-

мнений, что где-то рядом рыщут японские и английские крейсера – радиотелеграфисты «Муравьёва-Амурского» постоянно принимали обрывки чужих переговоров. Ждать спасительной вечерней прохлады было бы крайне рискованно, и крейсер, не теряя времени, пришвартовался к транспорту борт о борт.

Угля успели принять около трёхсот тонн, когда сигнальщик с салинга фок-мачты заметил на горизонте дым. Кузьмин-Караваев приказал прекратить работы и выходить в море. Архипелаг располагался вдали от торговых путей, и дым вряд ли мог принадлежать коммерческому пароходу. Поэтому необходимо было уйти как можно быстрее. Лейтенанту Порфирию Шрамме Кузьмин-Караваев приказал оставаться в лагуне, а в случае появления неприятеля пароход затопить.

О появлении врага доложили командиру, и тот, несмотря на слабость, поднялся на мостик. Измученный болезнью капитан 2-го ранга Щетинин был мертвенно бледен и едва держался на ногах. Тем не менее, он, повинуясь долгу, вступил в командование кораблём.

…Эх, кабы не эти несчастные котлы! Расстояние между противниками медленно, но верно сокращалось. Теперь в бинокль можно было чётко разглядеть силуэт двухтрубного военного корабля. Артиллерийский офицер лейтенант Угодников опознал преследователя:

– Это броненосный крейсер «Асама» или «Токива»! Водоизмещение – десять тысяч тонн, вооружение – четыре восьмидюймовых и четырнадцать шестидюймовых орудий; бортовая броня до семи дюймов.

– М-да, у врага подавляющее превосходство, – задумчиво произнёс командир крейсера. – Поэтому надо выжать из машин всё что возможно! Чтобы дотянуть до захода солнца и в темноте попытаться уйти.

Увы, дотянуть до ночи не удалось. Как ни старались кочегары, «Мур-Мур» так и не смог развить ход более семнадцати узлов. Расстояние между противниками сокращалось: 54, 52, 50 кабельтовых… На японском корабле вверх по мачтам поползли большие флаги с изображением восходящего солнца. Капитан 2-го ранга Щетинин немедленно скомандовал:

– Стеньговые флаги поднять!

Мичман Аренс посмотрел на часы: стрелки показывали четыре сорок пополудни по владивостокскому времени. И в этот момент на неприятельском крейсере замелькали вспышки вы-

стрелов, а через несколько секунд на ярко-бирюзовой глади океана возникли белые столбы взрывов. Недолёт.

Командир приказал Кузьмину-Караваеву и Угодникову спуститься в боевую рубку, а сам остался на мостике. После второго залпа, снаряды которого также легли недолётом, он распорядился открыть ответный огонь.

– Ну, с Богом! – перекрестился Аренс и скомандовал: – Пли!

Весьма символично, что противником русского рейдера был крейсер «Асама» – тот самый, что без малого двенадцать лет назад расстрелял в Чемульпо наш гордый «Варяг». И вот – новый неравный бой.

«Асама» была уже далеко не новым кораблём, но имела отличную броневую защиту, а по весу залпа превосходила «Мур-Мур» более чем в пять раз. Как уже говорилось, наш крейсер не создавался для артиллерийского боя. Даже пушки на нём располагались невыгодно – попарно, так, что из восьми 130-мм орудий в бортовом залпе участвовали только четыре. По злой иронии судьбы «Муравьёв-Амурский» обладал теми же недостатками, что и легендарный «Варяг», и исход его боя с «Асамой» был столь же предсказуем.

От первого попадания в «Муравьёв-Амурский» над палубой взвились густые клубы угольной пыли. До Аренса не сразу дошло, что это последствия прерванной бункеровки: приборку делали наспех, и забившаяся в щели пыль от сотрясения взмыла вверх. Вспотевшая прислуга орудий, да и сам мичман, сразу стали похожими на негров.

По боевому расписанию место мичмана Аренса было у принимающих циферблатов системы Гейслера второго плутонга 130-мм орудий. На эти приборы от старшего артиллерийского офицера поступали данные прицела и целика, и в соответствии с ними плутонговый командир должен был обеспечивать стрельбу вверенных ему орудий. Если по какой-то причине данные центральной наводки переставали поступать, то Аренсу предстояло управлять огнём самому – по таблицам стрельбы или прямой наводкой.

На семнадцатой минуте боя японский восьмидюймовый снаряд попал в правый борт под самый планширь. Корабль сильно качнуло, Аренса обдало горячим воздухом, над головой засвистели осколки. Двое комендоров соседнего орудия рухнули на палубу. Под шестнадцативёсельным барказом, стоявшим на рострах, можно было принимать душ: во избежание пожара все деревянные шлюпки перед боем были заполнены забортной водой, которая теперь лилась на палубу через пробитые осколками дыры. Когда ручеёк обогнул лежавших на палубе матросов и потёк к ногам Аренса, он увидел, что вода в нём розового цвета.

Прислуга орудий второго плутонга действовала хладнокровно и чётко: каждые двенадцать секунд два орудия отправляли в неприятеля по 37-килограммовому снаряду. Как минимум один из русских подарков попал точно в цель: Аренс видел в бинокль, как выпущенный его комендорами снаряд пробил дыру в каземате вражеского крейсера, и из неё потом долго валил дым и вырывались языки пламени.

Однако силы были неравными, и в каждом бортовом залпе в ответ на четыре наших снаряда противник выпускал одиннадцать, причём гораздо более тяжёлых. «Муравьёв-Амурский» всё чаще вздрагивал от вражеских попаданий. Из развороченного кожуха третьей трубы валил дым, мешая наводчикам орудий. Прекратили работу электрические элеваторы подачи 130 мм снарядов – вероятно, перебило силовой кабель. Боезапас пришлось поднимать по бронированным шахтам наверх при помощи ручных лебёдок. Темп стрельбы сразу снизился, поскольку подача каждого снаряда и заряда вместо пяти секунд теперь занимала не менее пятнадцати.

Вскоре в «Мур-Мур» один за другим попали сразу три крупнокалиберных снаряда. Крейсер окутали облака ядовитого дыма, по надстройкам, дымовым трубам и шлюпкам барабанной дробью застучали осколки. Наводчик кормового 130-мм орудия схватился за голову и сел на палубу. Он тщетно пытался пальцами зажать рану за ухом, из которой фонтаном била кровь.

Аренса взрывной волной сбило с ног. На какое-то время он оглох. Машинально ощупал себя – вроде, цел. Только от ядовитых газов пресловутой «шимозы» глаза страшно слезились, во рту пересохло, а грудь сдавило будто бы тисками.

К нему подбежал гардемарин Лер, заведовавший переноской раненых в лазарет. Он был перепачкан копотью, угольной пылью и чужой кровью.

– Жив?

– Что? Я ничего не слышу! – прокричал Аренс. В ушах у него стоял звон.

Лер, убедившись, что мичман отделался лёгкой контузией, кивнул и вместе с двумя матросами-вестовыми поспешил к истекающим кровью раненым из прислуги орудия номер три. Он не стал говорить Аренсу о том, что минуту назад командира убило прямым попаданием снаряда в мостик…

Поскольку огонь русского крейсера ослабел, японцы сократили дистанцию до тридцати кабельтовых. Попаданий стало ещё больше. Осколками, влетевшими в боевую рубку, был тяжело ранен старший лейтенант Кузьмин-Караваев, и в командование кораблём вступил лейтенант Угодников. Впрочем, уже все понимали, что конец близок.

Орудия второго плутонга одно за другим замолкли: первое было уничтожено прямым попаданием, второе заклинило попавшим в шаровой погон осколком. Крен на правый борт стремительно увеличивался; волны уже метались по верхней палубе, слизывая с неё лужи русской крови. Через открытые предохранительные клапаны из котлов стравливался пар с надрывным вибрирующим звуком – казалось, смертельно раненный крейсер хрипел от боли. Стало ясно: справиться с потоками воды, врывавшимися внутрь через многочисленные пробоины в бортах, экипаж уже не в силах. Лейтенант Угодников выбрался из боевой рубки на палубу и, ухватившись за поручень, отдал команду покинуть корабль. Впрочем, исполнить её мало кто смог: через минуту палуба на мгновенье встала вертикально, а затем рухнула вниз, накрыв всех не успевших отплыть на безопасное расстояние. Обросшее водорослями и ракушками днище корабля несколько минут держалось на поверхности, а затем навсегда исчезло в пучине.

Официально сообщение гласило:

«2 декабря 1915 года в неравном бою с японской эскадрой погиб лёгкий крейсер «Муравьёв-Амурский». Три с половиной месяца крейсер под командованием капитана 2-го ранга А.Н.Щетинина в одиночку действовал на вражеских коммуникациях в Тихом океане – в отрыве от баз, без возможности пополнить запасы и осуществить какой-либо доковый ремонт. За это время крейсер потопил или захватил 14 неприятельских судов с военными грузами и уничтожил один вражеский боевой корабль – французскую канонерскую лодку «Зелэ». Подвиги славного крейсера отныне будут вписаны золотыми буквами в книгу славы Российского флота»…

Весть о героической гибели «Муравьёва-Амурского» подействовала на Казанцева как удар обухом по голове. По опубли-

кованным данным, японцы подняли из воды всего девятнадцать человек. Ни одного офицера среди них не оказалось. Хотя в русском морском министерстве не спешили признать остальных членов экипажа крейсера погибшими, но всем было ясно: шансов, что кто-то из них смог выжить, практически нет.

«Эх, Рома, Рома!.. Ты был из нас самым способным, самым благородным, самым честным. Но как бы ни было горько твоим родителям, они могут тобой гордиться. Короткая, но яркая жизнь и геройская смерть».

Думая так, Казанцев не кривил душой. К тому времени он тоже уже заглядывал в глаза смерти. И догадывался, что не в последний раз…

Из «Летописи Великой войны», декабрь 1915 года:

«Утром 8 ноября после 2,5-месячной блокады комендант германской крепости Циндао отдал приказ прекратить сопротивление. Последними спустили флаг отважные защитники форта «Ильтис».

Оборона Циндао навсегда останется в памяти как одна из героических страниц в истории военного искусства. Против блокированного гарнизона крепости, насчитывавшего всего 5,5 тысяч человек (включая сошедших на берег моряков), действовал японский экспедиционный корпус численностью более 35 тысяч человек, а также полторы тысячи их британских союзников – батальон уэльских пограничников и полбатальона сикхов. Потери германских войск за время осады составили около 800 человек, а их противников – почти две тысячи. Кроме того, японский флот потерял крейсер «Такатихо», торпедированный немецким миноносцем «S-90».

Планы германского штаба предусматривали переброску в Циндао 10-тысячного корпуса сухопутным путём через Пекин, однако из-за противодействия китайского правительства осуществить это не удалось. В итоге в течение всей осады гарнизон крепости не получил никакой помощи извне, что и предрешило его судьбу. 202 немецких офицера и 4470 нижних чинов попали в плен. Трофеями японского экспедиционного корпуса также стали 30 пулемётов и 40 автомобилей».