Краткая история Зимбабве с доколониальных времен до 1980 года
Религия шона повествовала о едином творце – Мвари, однако существовало большое количество племенных и родовых духов, которые нуждались в почитании, обрядах и жертвах, вплоть до человеческих[48].
Н. А. Ксенофонтова придерживалась мнения, что Мвари представляет собой прежде всего олицетворение сил природы, нечто недостижимое, далекое и всесильное, творец мира и человека. Он не имеет отношения к частным, мелким, обыденным проблемам человеческой жизни и не воздействует на них. Под его влиянием находятся природные стихии (дождь, молнии, гром) и бедствия (наводнения, эпидемии и пр.)[49].
В стране, как и в любом развитом обществе, присутствовало расслоение по социальному и имущественному статусу. Португальцы в своих записях и отчетах выделяли знать – фумос, людей, которые «владеют землями и вассалами», т. е. прямая аналогия с феодалами, которым подчинялись вожди племен. Хронист А. Бокарро перечисляет среди вассалов Мономотапы правителей: Инаморера, владевшего землями Монгас; Макобе, возглавлявшего Барве; Чиканга, вершившего власть в Маника, и других. Кроме этих наследственных правителей, источники упоминают о должностных лицах, имевших специальные титулы и тоже входивших в верховную знать страны. Наиболее важными из них были нингомоаша – канцлер, мокомоаша – губернатор и амбуйя – министр двора. Все они являлись крупными феодалами, владели землей, имели вассалов. В то время как у рядовых жителей Мономотапы было, как правило, по одной жене, среди феодальной знати существовало многоженство. По сообщениям хрониста Д. де Гоиша, «они имеют столько жен, сколько могут прокормить, но первая считается как бы сеньорой над другими, и дети от нее являются наследниками»[50]. Здесь речь идет не об особой привилегии знати в многоженстве, а о экономической возможности, содержать более одной жены, что было затруднительно для простого человека.
Т. Бюттнер пишет – в государствах Гана, Мали, Сонгай, Канем-Борну, Конго, Мономотапа подавляющая часть губернаторов, высших придворных сановников и военачальников выходила из среды «знати по крови», т. е. находилась в родственных отношениях с верховным правителем. Напротив, часть «служилой знати», а именно чиновники двора – казначей, управляющий царскими имениями или рыболовством, сборщик налогов, – а также чиновники и вожди среднего масштаба очень часто назначались из числа членов царской дружины или бывших рабов. Процесс формирования государства во многих случаях сопровождался созданием аристократами собственных дружин, что во всей мировой истории, бесспорно, является важным показателем превращения родового общества в феодальное. Дружины состояли в основном из свободных бедняков или даже выходцев из несвободных слоев населения. Впоследствии многие из них получали земельные пожалования, и таким образом система кровного родства перекрывалась иным организационным принципом. И все же дружины не могли полностью вытеснить старую родоплеменную знать, и чаще всего она продолжала пользоваться влиянием наряду с новой служилой верхушкой. От степени могущества государства и правящей династии зависело, насколько ей удавалось замещать должности губернаторов и вождей своими ставленниками – членами дружины, придворными, приближенными лицами – и оттеснять родовую знать, в том числе даже членов царской фамилии[51].
На вершине социальной и политической пирамиды стоял верховный правитель – «Мвене Мутапа». Португальские авторы изображали его как всесильного монарха, имевшего право жизни и смерти в отношении подданных[52].
Мвене Мутапа являлся не только военачальником, но и верховным жрецом. Подданные считали его посредником между ними и верховным божеством Мвари[53]. Д. де Гоиш сообщал, что жители страны «имеют, согласно религии, несколько священных дней, в число которых входит день, когда родился их король».
Мвене Мутапа. Португальское изображение.
По сведениям того же автора, «когда Мономотапа пьет, кашляет или чихает, все, кто находится в доме, громким голосом желают ему многих лет, и то же делают те, кто находится вне дома…, и это пожелание переходит от одного к другому по всей местности, так что все знают, когда король пьет, кашляет или чихает»[54]. Подданные свято верили, что после смерти ему, подобно всем его предкам, было уготовано место в сонме богов.
Правитель и его двор строго блюли сложный церемониал. Мвене Мутапа обычно восседал на богато украшенном троне за занавесом; чиновникам, знатным вельможам, вассалам и прочим лицам разрешалось приближаться к нему только на коленях. Предметом особого почитания, имевшего глубокий символический смысл, был царский огонь. Его возжигали на священных местах во дворе правителя и поддерживали жрецы и кузнецы. Вассалы в знак верноподданнических чувств и признания верховной власти Мутапы заимствовали «священный огонь» для своих резиденций в провинциях. Вожди подвластных племен ежегодно платили Мутапе дань слоновой костью, золотом, рабами и скотом. В главных провинциях, где правили сыновья и племянники Мутапы, близкие к нему вельможи и придворные, система дани и подношений получила еще большее развитие[55]. Как видно Мвене Мутапа в своем правлении опирался на военную аристократию, священнослужителей и чиновничий аппарат. Британский историк Р. Блейк считает, что монархия Мономотапы была в некоторой степени сходна с европейскими монархиями Средневековья, хотя и уступала им в развитии технологий[56].
Вот как описывал государственное устройство Мономотапы Дуарте Барбоза (1480–1521), португальский офицер, мореплаватель и писатель в своей книге «Отчёт о странах, граничащих с Индийским океаном, и их жителях»:
«Царю Бенаметапы подчинено много царей. Он является правителем большой страны, которая идёт далеко внутрь континента, а также простирается до самого мыса Доброй Надежды и Мозамбика. Ежедневно кладут перед ним богатые подарки, которые другие цари и правители ему шлют…, каждый в соответствии со своими возможностями. Этот царь всегда берёт с собой в поход офицера, которого называют соно, с большим отрядом воинов и 5 или 6 тысяч женщин, которые также носят оружие и сражаются. С этой армией он обходит подчиненных царей, которые восстали или хотят восстать против своего государя. Царь Бенаметапы каждый год посылает людей высокого ранга из своего царства во все подвластные ему области дать им новый огонь, чтобы он мог узнать, покорны ли они ему. Это делается следующим образом: когда каждый из этих людей прибывает в какой-либо город, все огни гасятся, и когда все огни убраны, правители приходят получить огонь из его рук в знак величайшей дружбы и повиновения; место же или город, которые не желают делать так, обвиняются в мятеже»[57]. Другой португалец Сантуш утверждал, что ни один человек не говорит с королем или с его женой, не предложив подарка. «Если же он настолько беден, что не имеет ничего, чтобы предложить ему, то несет мешок земли в знак признания своего вассалитета или пучок соломы, которой кроют дома». Здесь, несомненно, речь идет о налоге, взымавшегося правителем со своих подданных в виде натуральных податей. Эти поборы можно рассматривать как типичное для всякого феодального общества присвоение на основе внеэкономического принуждения, имевшее форму ренты-налога[58].
Любопытны приводимые Д. де Гоишем данные о символах власти, которые носил при себе Мвене Мутапа: «Этот король использует два знака отличия, из которых один – очень маленькая мотыга с наконечником из слоновой кости, которую он всегда носит за поясом, давая понять своим подданным, что они должны работать и возделывать землю и зарабатывать, чтобы жить в мире, не отбирая чужое, и другой знак отличия – два дротика, показывающих, что с помощью одного он творит правосудие, а с помощью другого защищает свой народ»[59].
В годы правления Матопы границы Мономотапы определялись р. Замбези на севере, р. Саби – на юге и Индийским океаном – на востоке. В самой стране выделялись три региона по принципу доминирующей вассальной династии. В Западном регионе Гуруусва/Бутва доминировала династия Тогва. В северном регионе в долине реки Замбези Тавара/Тонга. На Востоке – Барве и Манйика. На юге, после захвата Утеве, удалось поставит прямых наместников. В первые годы существования Королевство Мутапа было раздираемо внутригосударственными конфликтами. Около 1490 года правитель Торва по имени Чангамире (не путать с Домбо 1680-х годов) успешно узурпировал трон Мутапы после убийства, действующего Мутапы Мукомберо. Он правил в течение четырех лет, прежде чем был свергнут одним из сыновей Мукомберо, Чикуйо Чисамаренгу.
Назначенный Мутапой правитель Утеве, известный как Ньямунда, воспользовавшись смутой объявил о своей независимости и начал борьбу с Мутапой за нагорье Маньики. Эта борьба вылилась в серию войн, которые фактически блокировали любые прямые контакты между государством Мутапа и побережьем в направлении Софалы.
Примерно к 1515 году Мутапа сражался с мятежниками на нескольких фронтах, некоторые из них, как в случае с Сачитеве Ньямундой и Торва Чангамире, сумели сформировать мощную коалицию[60].
Арабские купцы, наблюдая за междоусобицей не прекращали торговлю, выгода от нее перевешивала все риски. Хлопчатобумажные ткани из Индии и изделия из стекла они обменивали на золото, прибыль от таких сделок как свидетельствовал в 1518 г. один из португальцев могла достигать 100 к 1.[61] Это не осталось без внимания.
В 1505 году португальцы послали большой флот под предводительством Франсиско д'Альмейду с целью обосноваться в Индийском океане. Узнав из путешествия Васко да Гамы о торговле золотом Мономотапы с арабами, д’Альмейду было поручено закрепится на восточном побережье Южной Африки, с целью перенаправить поток золота в Европу, а точнее в Португалию. Португальцы обосновались в Софале, в нескольких милях к югу от современной Бейры вытеснив арабских купцов. Затем они направляют к правителю Мономотапы своего эмиссара, в расчете наладить торговые отношения[62]. Учитывая всю опасность мероприятия, послом назначают осужденного на ссылку в отдаленные колонии «Degredado»[63] Антонио Фернандеса. Ему удалось выполнить свою миссию. Ориентировочно в 1511 г.[64] он вступил на территорию современного Зимбабве. Фернандес установил торговые отношения, как с Мономотапой, так и с Королевством Бутуа.[65], о котором речь пойдет ниже. Однако официальные отношения Португалия с Королевством Мутапа установила только в 1560 г.[66] В том же году Гонкала да Силвейра, португальский иезуит аристократического происхождения обратил молодого Мутапу Ногомо в христианство.
Как верно отмечает А. М. Хазанов: «Вслед за солдатами и купцами, продвигавшимися вверх по Замбези, шел «второй эшелон» – представители различных религиозных орденов»[67].
Гонкала да Силвейра
Гонкала да Силвейра был одним из первых священнослужителей, вступивших на землю Мономотапы. В 1556 г. он покинул Лиссабон, где имел репутацию весьма красноречивого проповедника. Во время путешествия на Восток Сильвейра услышал об «империи Мономотапа» и, будучи в Индии, стал добиваться разрешения возглавить миссионерскую экспедицию в эту, по его словам, «духовно пустынную землю». Силвейра прибыл на остров Мозамбик, а затем перебрался на материк и провел семь недель в краале одного африканского вождя в районе нынешнего Келимане, где уговорил его вместе с 500 подданными принять христианство. Оставив там двух своих спутников-иезуитов, он поднялся вверх по Замбези и направился в столицу Мономотапы. Здесь проповедник рьяно взялся за работу, проявив истинно иезуитскую изобретательность. В докладе о путешествии отца Гонсалу, составленном иезуитской коллегией в Гоа (1561 г.), говорится: «Мономотапа послал Гонсалу Силвейре большую сумму в золоте, много коров и людей служить ему, так как португальцы сказали ему, что этот падре очень знатен и является одним из главных лиц в Индии. Но падре с великой скромностью и благодарностью за такую щедрость вернул королю его подарки». Дальше в этом документе идет многозначительная фраза, которая показывает, что Мутапа имел уже порядочный опыт общения с португальцами и хорошо изучил их нравы: «Король был изумлен, увидев среди португальцев человека, не пожелавшего золота, провизии или людей, которые бы ему служили».
Завоевав таким образом расположение правителя, хитрый иезуит с находчивостью опытного авантюриста тотчас же придумал еще более эффектный трюк, рассчитанный на то, чтобы окончательно сделать верховного правителя Мономотапы своим «духовным пленником»: «Однажды, когда он служил мессу, несколько знатных лиц королевства проходили мимо дверей и увидели на алтаре очень красивое изображение нашей мадонны, которое падре привез с собой. Они пошли к королю и рассказали, что падре имеет музинга, то есть очень красивую женщину, в своем доме и что его следует спросить об этом. Король направил ему письмо, в котором написал…, чтобы тот привел ее к нему, так как он очень хочет ее видеть. Падре завернул картину в роскошные ткани и принес королю. Но прежде, чем показать ее, сообщил ему через переводчика, что эта дама – божья матерь и что все короли и императоры мира – ее слуги. Мономотапа и его мать были в восторге от картины, которую Силвейра им подарил. Действуя столь ловко, оборотистый монах быстро продвигался к намеченной цели: примерно через 25 дней после его прибытия в страну ему удалось обратить в христианство главу государства, его мать и знатнейших людей»[68].
Мусульманское влияние, однако, вскоре заставило Мутапу вернуться к язычеству, а Сильвейра был задушен. Это события совпали с последующими стихийными бедствиями – саранча, наводнения, болезни, голод. Мутапа счел это наказанием за предательство своей новой веры, и казнил уже подстрекателей – своих мусульманских советников, и после отправил сообщение португальцам с раскаянием. Новый король Португалии, Себастьян, не принял эту оливковую ветвь и настоял на отправке в 1569 году экспедиции, чтобы отомстить за смерть пастора и подчинить африканское государство силой[69].
Не смотря на желание мести, безусловно, главной причиной португальского военного похода стала уверенность португальцев в обширных запасах золота в Мономотапе. Экспедицию возглавил бывший генерал-губернатор Индии генерал Франциско Баррето.
Баррету отплыл из Лиссабона в апреле 1569 г. на трех судах и, прибыв в Восточную Африку в ноябре, разбил лагерь в Сена. С началом сезона дождей многие члены экспедиции заболели лихорадкой. Португальцы заподозрили живших неподалеку арабов в отравлении продуктов. Тогда Баррету приказал окружить арабскую деревню и убить всех, кто попадется на пути. В это же время Баррету послал своего эмиссара к Мутапе, чтобы получить разрешение пройти в район рудников в Маника. Посланец, добравшись до резиденции короля, стал разговаривать с ним с «позиции силы». Как сообщает современник в день аудиенции эмиссар «направил какого-то португальца со стулом и ковром, которые были помещены напротив трона Мономотапы, после чего посол вошел со всеми португальцами, которые были (вопреки принятому в Мономотапе этикету) одеты, обуты и с оружием… Мономотапа встал со своего трона и любезно приветствовал его».
Вскоре эмиссар вернулся в Сена, сообщив, что правитель Мономотапы согласился удовлетворить требования португальцев. Получив столь ободряющее известие, Баррету с 500 оставшимися в живых мушкетерами направился на юг. Ему предстояло пройти через земли Китеве, владыка которого был в полувассальной зависимости от Мутапы. По свидетельству Сантуша, Баррету пришлось вести «великие и жестокие войны с Китеве, королем земель между Софалой и Маника, ибо тот постоянно старался помешать ему пройти к упомянутым рудникам, расположенным в королевстве одного из его соседей по имени Чиканга, а губернатор не мог достигнуть рудников, не пройдя через все королевство Китеве… Причиной его отказа было отчасти нежелание, чтобы португальцы имели дело и торговлю с его врагом Чиканга и доставляли в его страну много тканей и бус для обмена их на золото из его рудников, благодаря чему тот мог стать богатым и могущественным…, а отчасти нежелание, чтобы португальцы получили сведения о его стране, пересекая все его королевство». Правитель Китеве призвал своих подданных оказать упорное сопротивление португальцам. По свидетельству Сантуша, он дал незваным пришельцам «много сражений, сражаясь против португальцев очень храбро и доставляя Баррету много трудностей…». Вооруженные лишь стрелами и дротиками, африканцы воочию убеждались в превосходстве огнестрельного оружия европейцев. Будучи не в состоянии противостоять этому оружию в открытом бою, они прибегли к тактике пассивного сопротивления: прятали на пути следования португальцев продовольствие, уходили из деревень в леса, затрудняя тем самым продвижение европейцев в глубь страны. Однако португальцам удалось добраться до столицы Китеве, который вынужден был бежать в горы со своими женами и большинством горожан. Баррету предал город огню и с оставшимся войском направился в район золотых рудников. Правитель княжества Чиканга послал встретить Баррету на пути с множеством провизии и коров, взамен чего получил ткани и бусы. Воспользовавшись излишней доверчивостью этого вождя, Баррету сумел навязать ему соглашение, по которому португальцы впредь приобрели право беспрепятственного въезда в Маника и свободного обмена своих товаров на золото. Заключив столь выгодный договор, пришельцы обрели уверенность, что сумеют быстро прибрать к рукам золотые рудники. Но их ждало горькое разочарование. «Когда португальцы оказались в стране золота, – писал Сантуш, – они думали, что тотчас же смогут наполнить им мешки и унести столько, сколько найдут. Но, когда они провели несколько дней около рудников и увидели, с каким трудом и риском для жизни кафры (африканцы) извлекают его из недр земли и скал, их надежды были развеяны». После этого Баррету решил вернуться в Софалу, пройдя тем же путем, каким пришел в Маника, и готовясь к новым сражениям с владыкой Китеве. Но последний не рискнул оказать сопротивление европейцам и послал Баррету предложения о мире, «которые тот принял с большой радостью, желая обеспечить этот путь для торговцев из Софалы». Согласно договору, португальцы должны были выдавать Китеве ежегодно 200 кусков ткани, а взамен он обязывался разрешать им свободный проход через свои земли.
После похода в Маника войско Баррету направилось в Чикова, где, по слухам, находились серебряные рудники. Для этого ему предстояло пройти через земли монгас – вассалов Мономотапы, которые, по словам Сантуша, были «расположены на южном берегу реки (Замбези), как и Сена, и Тете». Сантуш характеризует монгас как «черных язычников, очень храбрых и самых воинственных из всех племен, которые жили тогда на этих реках, и поэтому они доставили великие трудности нашим завоевателям, с которыми у них было множество битв». В боях с португальцами монгас проявляли исключительное упорство и мужество. Так, перед одним из сражений вперед вышла старая женщина, которая, бросив горсть пыли в сторону португальцев, заявила, что ослепит их всех, после чего их легко будет разбить и взять в плен. Африканцы двинулись на пришельцев, настолько уверенные в победе, что взяли с собой веревки, чтобы связать португальцев, как овец. Выстрелом была убита предрекавшая гибель врагу женщина. «Кафры были крайне удивлены неожиданным событием и опечалены смертью своей колдуньи, на которую очень надеялись. Однако они были не так напуганы, чтобы оставить битву, а, наоборот, начали ее и сражались весьма храбро».
Баррету приказал подпустить наступавших плотными рядами монгас поближе, а затем с близкого расстояния открыть по ним огонь из фальконетов и ружей. По словам де Коуту, «этим залпом было убито столько людей, что поле покрылось трупами, а когда дым рассеялся, кавалерия и пехота атаковали приведенную в замешательство толпу кафров. Их рубили до тех пор, пока они не отступили, оставив на поле боя более шести тысяч трупов, не считая многих, умерших в пути». Два дня спустя произошло еще более яростное сражение. Монгас использовали боевой порядок в виде полумесяца, который позже применили зулусы в борьбе с англичанами. В третьем бою португальцы были вынуждены защищаться за частоколом, а затем отступить в Сена. Отряд Баррету уменьшился до 180 человек. Это были уже не прежние блиставшие выправкой и верившие в легкий успех самонадеянные солдаты, а истощенные и больные люди, думавшие только о том, как бы поскорее выбраться из «проклятого африканского ада». Через две недели после возвращения в Сена, в мае 1573 г., Баррету умер от лихорадки. Его преемник В. Ф. Омем погрузил остатки разбитого войска на корабли и отплыл в Европу. Первый этап войны Португалии против Мономотапы закончился для португальцев бесславно[70].
В 1571 г. португальцами была совершена повторная попытка проникновения на территорию Мономотапы в поисках золота под предводительством Гомера Фернандеса, но и она не завершилась успехом[71]. Небольшим достижением экспедиции стало основание укрепленных постов в Маникаленде[72] (восточная провинция современного Зимбабве).
В 1574 г. Омем, собрав новую армию, отплыл в Софалу. Прибыв в этот порт, он направился к золотоносным землям Маника, путь к которым снова лежал через земли вождя Китеве. На этот раз Китеве решительно отказался пропустить европейцев. Наученный опытом горького поражения, он отказался от открытого противостояния, прибегнув к уже испытанной тактике. Китеве приказал спрятать все продовольствие и засыпать колодцы. Относившийся к африканцам со свойственным португальцам презрением, де Коуту в данном случае не мог не отдать должное их стратегии. «Это показывает, – писал он, – что кафры уж не такие варвары, чтобы не суметь использовать ту же стратегию, которую применяли короли Персии…, когда в их королевство вторглись турки». После ряда стычек с аборигенами Омем достиг заветной цели и разбил свой лагерь недалеко от места, где находится современный Умтали. Осмотрев рудники, португальцы еще раз убедились, что без применения механизированного труда добыча руды будет малоэффективной. Вернувшись в Софалу, Омем решил повторить попытку завоевать Чикова, серебряные рудники которого, как он надеялся, могли бы с лихвой вознаградить его за неудачу. В Чикова португальцы предприняли интенсивные поиски серебряных рудников. Сантуш с досадой сообщал: «Ни один кафр не осмеливался указать точное местонахождение рудников, ибо они очень боялись, что португальцы после открытия этих рудников отнимут у них земли и выгонят их, и потому теперь все бежали, оставив страну португальцам, а также и для того, чтобы кто-нибудь из них не мог быть схвачен и принужден силой или пытками раскрыть тайну». Тогда Омем покинул стоянку и спустился вниз по реке к Сена, оставив в лагере 200 солдат. Укрывшись за частоколом в Чикова, они оказались в необычайно трудном положении, будучи со всех сторон окружены враждебным населением, стремившимся во что бы то ни стало избавиться от чужеземцев. «Солдаты оставались в этом месте несколько месяцев, но не нашли никого, кто бы показал им то, что они желали знать, никого, кто бы продал им за деньги провизию, которую они просили, и потому они были вынуждены отнимать ее силой у кафров». Понимая, что штурм укрепленного португальского форта – дело рискованное, африканцы покончили с врагами с помощью хитрости. Они послали в португальский лагерь представителей, которые обещали показать, где находятся серебряные рудники. Оставив 40 человек для охраны форта, солдаты двинулись вслед за проводниками. Но, как только португальцы вступили в густые заросли, три тысячи вооруженных африканцев набросились на них из засады. Колонизаторы, атакованные со всех сторон, были почти полностью уничтожены. После этого удалось преодолеть и сопротивление гарнизона в форте[73].
Хотя португальцы технологически превосходили африканцев, эта существенная разница еще не стала критической, как в войне с британцами конца XIX века, когда пулеметы косили матабеле. Для победы португальцам требовался куда большой воинский контингент, чем они себе могли позволить в Южной Африке, с учетом всех затрат на логистику и содержание войск. А вскоре Португалия – великая колониальная держава, по Иберийской унии (1580 г.) на 60 лет потеряла свою независимость в пользу Испании. Это не могло не сказаться на планах португальцев.
Не достигнув своей цели военным путем, португальцы стали активно принимать участие во внутримономотапских конфликтах, поддерживая то одного, то другого претендента на трон.
Мутапа Гаци Русере, унаследовавший трон в 1586 году, потерпел ряд неудач, среди которых были вторжения Марави во главе с Капамбо и Чикандой.
Мутапа Гаци Русере. Изображение на зимбабвийской марке
Поражения привели к восстанию в армии Мутапы, которое поддержали некоторые представители знати. Это восстание ознаменовало поворотный момент в отношениях Мутапы и Португалии, вынудив Гаци Русере, оказавшегося в изгнании, запросить помощи у европейцев. Диего Симоес Мадейра поддержал его, и в трехлетней кампании между 1606 и 1609 годами помог отвоевать трон у Матузианхе. В благодарность Гаци не только смягчил условия въезда португальцев в свою страну, но и передал в пользование Мадейре золотые, серебряные и медные рудники. Более того, португальцем было разрешено строить церкви и заниматься миссионерством, а при Мутапе для его защиты прикомандировали отряд из 30 португальских солдат с огнестрельным оружием, который просуществовал вплоть до 1759 г.[74] Казалось бы, Португалия добилась цели, однако достигнутая стабильность быстро исчезла после смерти Гаци, когда началась борьба между двумя претендентами на престол, Мавхурой Мханде и Ньямбо Капараризе. Португальцы поддержали Мавхуру[75] и с их помощью Мавхура Мханде Фелипе в 1629 г. занял трон[76]. Взамен на оказанную помощь португальцы потребовали принять вассалитет. Разоренная, уставшая от войн страна не была готова к очередному столкновению. Мавхура согласился, открыв португальцам практически беспрепятственный доступ к ресурсам своей страны.