Дом у воды
– Я водку не пью, – искренне повинилась она, про себя подумав, что и при детях не комильфо.
– Это точно твоя жена? – усмехнулся участковый.
– Нет, – скривился Гаранин. – Прибилась тут одна.
Все засмеялись шутке, а Света почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. От обиды, от злости, от беспомощности.
«Не дергайся, Светланка, – словно услышала она родной голос. – Все против твоего возвращения. Неспокойно сейчас. Пусть Сеня мелет что вздумается. Главное пока не высовываться. Пользуйся ситуацией».
– К тебе же все время кто-то прибивается, милый, – невинно вставила она, огладив Арсения по плечу. – Баб прям магнитом тянет. Вот и пришлось приехать, порядок навести.
– Да-а, обломался ты, Дергайкин! – загоготал Павка.
– Все! Послабление режима закончилось, – захихикал Назаров. – Как вы его вообще одного в наши края отпустили?
– Сенечка просился в тишине пожить, – развела руками Светлана. – Подумать! Кто же знал, что он тут так хорошо устроится?
Назаров захохотал, а Арсений, еле сдерживаясь, глянул на него пристально и осведомился ехидно:
– А ты уже все деревни объехал, Аркадий Васильевич? А то гляди, в своей избушке и заночуешь в Назарово. А там небось даже дров нету.
– Пора, пора, – спохватился участковый и, наскоро засунув в рот разлапистый кусок груздя, заторопился к стоявшему поблизости квадроциклу, оседлал его и умчался прочь.
Павка задумчиво глянул ему вслед и пробормотал недовольно:
– И так понятно, зачем турист этот на Кобыльем ошивался. Зачем по деревням мотаться? Пустая трата времени.
– Такой регламент, – пожал плечами Гаранин. – Все версии отрабатывают.
– Версия на самом деле одна, – насупился Павка. – Аркашка важничает и хочет показать, что не зря штаны в кабинете просиживает. Потом отчитаются, что предотвратили попытку взлома и что-нибудь про доблестного Бабая, установившего крепкие замки.
Гаранин ничего не ответил, лишь скривился.
– Вот я и говорю, что пока губернатор меры не примет, можем все потерять…
– Ты еще Министерство культуры всуе припомни, – хмыкнул Арсений и серьезно добавил: – Коли болтать меньше да добросовестно работать, то и сами справимся. И чужаков близко не подпускать…
Свете очень хотелось узнать про тайны Приозерного края, и она уже открыла рот, чтобы осведомиться у Гаранина. Но после такой отповеди передумала. И высвободившись из кольца Гаранинских рук, шагнула к Олеське, пытавшейся бросить снежок за шиворот одному из мальчишек.
– А давайте сделаем снежную бабу, – предложила детям. И попробовала слепить снежный шар. Но снег, рыхлый и пушистый от мороза, рассыпался в руках.
– Тогда ангелы! – провозгласила Света и, упав в снег, принялась энергично водить руками, а потом протянула ладонь Гаранину. Он потянул ее, помогая подняться, и с удивлением уставился на фигуру с крыльями, отпечатавшуюся на снегу. Дети тотчас последовали примеру его «жены». И даже Люба не удержалась и, пропустив для здоровья три мензурочки и тем самым выйдя из образа суровой барыни, плюхнулась в снег. Павка с Гараниным помогли ей встать. А потом принялись рассматривать образовавшиеся фигуры: три маленьких и две взрослых.
Света вполуха слушала разговоры мужчин и, сняв варежки, сжимала в руках комочек снега. Потом, дождавшись, когда он подтает, добавляла еще и еще, пока не набрался небольшой шар. Затем еще два. Она составила их один на другой рядом с деревом и выложила на миниатюрном белом личике черными мелкими веточками ротик, нос и глаза.
– Как думаешь, кукленок, – на ухо Свете пробасил Гаранин, когда она отошла в сторону и, словно скульптор, залюбовалась своей работой. – Как думаешь, – повторил он, прижимаясь к ней сзади, – баба тоже человек?
Строптивая лялька вывернулась из его объятий и бросила свирепый взгляд.
– Конечно! – фыркнула она, отталкивая его. – Женоненавистник!
– Тогда я отправлю в передачу «Очевидное-невероятное» письмо, что неподалеку от Курыгино обитает снежный человек, – заржал Гаранин.
Света, поняв, что ее разыграли, звонко расхохоталась. Ее смех, такой заразительный и чарующий, передался детям и Любе, а затем и Пашке.
– Хорошая женщина, – отсмеявшись, признал тот. – Я тебя заклинаю, Сеня, не упусти ее.
Гаранин из упрямства сморщил нос и, стукнув друга по плечу, бросил небрежно:
– Я тебе, Павлентий, не долбаный лебедь-однолюб.
Он собрался добавить еще пару гадких эпитетов про женский пол и тяжкую мужскую долю, когда, повернувшись вполоборота, заметил, что, воспользовавшись неразберихой, Олеська сама залезла в санки и пытается столкнуть их с горы. Она, усевшись на самый край, упрямо перебирала тоненькими ножками, обутыми в розовые сапоги. Но тщетно!
Девочке пришлось бы просидеть на горе еще долго, но в этот момент от поляны, где поселилась снежная баба, рванул Витька, а за ним Данька. И добежав одновременно до края горки, резко толкнули вниз массивную крашеную спинку. Тяжелые деревянные сани с железными полозьями, разгоняясь, заскользили вниз, напугав Олеську. Она закричала от страха, повернулась, ища помощи у взрослых, одновременно пытаясь тормозить ногами. Гаранин, увидев, как Света стремительно бросилась догонять злосчастные санки, рванул следом, надеясь лишь в самом конце горки поймать и санки, и Олеську. Он прекрасно понимал, что ничего страшного произойти просто не может. Сани заедут в сугроб, и, вероятно, сама Олеська окажется по горло в снегу. Подумаешь!
Но девчонка почему-то продолжала голосить и тормозить ногами. Испугалась высокой горки? Гаранин понятия не имел, что на нее нашло. А раздумывать было некогда. Сани на бугорке вильнули в сторону и, перевернувшись, боком заехали в снежную стену наста.
«Ну и хорошо», – про себя хмыкнул Арсений, втайне радуясь, что не придется бежать до конца горки. Он замешкался на половине пути, раздумывая, повернуть обратно или все-таки помочь Свете вытащить Олеську из сугроба, когда услышал плач, неутешный и надрывный.
«Наверное, нога под полозья попала, – испугался Гаранин, проклиная в душе дурацкую затею с санками. – И что теперь делать? Куда бежать с перебитой ногой? В Зарецк мчаться?»
Он даже рассердился на свою неуемную подругу, пригласившую Олеську на горку.
– Вечно все не слава богу», – пробормотал он себе под нос, вспоминая, как Марина постоянно попадала в какие-то нелепые ситуации. А подбежав и склонившись над девочкой рядом со Светой, увидел покореженный полозьями сапог.
– Что с ногой? – рявкнул испугавшись.
– Цела. Крови нет, – пробормотала Света, доставая из испорченной обувки Олеськину ступню и деловито ее ощупывая.
– Где болит, малыш? – попыталась отвлечь Олеську от плача.
– Нигд-е-е, – затянула та. – Сапожки жалко! Меня теперь Сеня поругает! Это его сапоги-и-и!
– Ты теперь в розовом фигуряешь? – хмыкнул сзади подошедший Павка и расхохотался.
– Не стану я тебя ругать, – пробормотал Гаранин. – Вот только новые купить не получится. В Крушинино забрали последнюю пару.
Девочка всхлипнула горько. Арсений, потянув ее за руку, одним движением закинул Олеську себе на спину.
– Держись, – приказал он. – Погуляли и хватит. Теперь придется тебе в ободранных сапогах ходить. Ну хоть одна радость, испорченную обувку Надька не пропьет.
Олеся горестно вздохнула, словно всем печальным видом говоря: «Плавали, знаем!», а потом завоображала, оказавшись за спиной Гаранина, и показала мальчишкам язык.
Уже попивая чай у Надежды и слушая ее причитания по поводу сапог, Арсению вдруг пришло в голову, что, если бы не лялька, фиг бы он отправился кататься на волокуше, да еще и с Олеськой. И про сапоги даже поинтересоваться не додумался бы, справедливо полагая, что прошлой осенью купил новые. Гаранин перевел взгляд на Свету, рассматривающую испорченную обувку вместе с Олеськой. Он уже собрался осведомиться, что они затевают, когда в избу ввалились жившие по соседству Генка с Петькой и потребовали налить по чарочке. За компанию пригубил и сам Гаранин. Надежда предложила Свете, показывая на бутылку:
– Будешь?
– Нет, – отмахнулась та.
– Значит, повезешь нас домой, – принял решение Гаранин.
– Тут нет ГАИ, милый, – деланно улыбнулась она.
– Зато у тебя есть инстинкт самосохранения, – хмыкнул Арсений и добавил едко: – Ты ж вроде долго со стритрейсером жила. Неужели нет желания погонять?
Света почувствовала, что еще минута – и она его ударит. Но пришлось сдержаться. Из-за заплаканной Олеськи и трех пар сальных глаз, наблюдающих за ней с любопытством.
– У меня-то он есть, – процедила Светлана, – а у тебя, похоже, совсем отсутствует!
Гаранин подскочил к ней и при всех впился в губы поцелуем, а потом, усевшись на деревянную лавку около стола, принялся обсуждать с мужиками, как правильно строить ледовые ловушки для рыбы. Света немного поиграла с Олеськой в куклы, а потом задремала, сомлев от выпитого чая с травами и жарко натопленной печи.
Она проснулась от хриплого шепота Гаранина, водившего по ее лицу кончиком ее собственной косы.
– Просыпайся, маленькая. Домой пора.
– Вон как его проняло, – хмыкнул Генка, кивая лысой башкой на входную дверь, за которой только что скрылись Гаранин и Света.
– Ну говорят же, что жена, – кивнул Петька и потер заросшую щеку. – Он даже когда с Маринкой гулеванил, таким веселым не был.
– И в церквушке не целовался, – скривился Генка. – Вот тут его слабое место. Баба эта!
– Ну и что? – отмахнулся Петька. – Может, добрее станет, а?
– Сомневаюсь, – пробурчал Генка и покосился на окно, из которого прекрасно просматривался двор, Надежда в накинутом на плечи тулупчике и Олеська, прыгающая вокруг Светланы, в старых латаных валенках.
– Украсть ее надо, – яростно прошептал Генка, махнув рукой в сторону окна. – И потребовать выкуп.
– Кого украсть? – пьяненько изумился Петька и на всякий случай уточнил: – Олеську?
– Околеську, твою мать, – ругнулся Генка в нетерпении. – Светлану эту. Арсений тогда точно шелковым станет.
Глава 9
– А сапоги Олеськины зачем прихватила? – удивился Гаранин, показывая на кулек с детской обувкой. – Они теперь никуда не денутся. Драные Надька точно не пропьет.
– Даже и не подумала об этом, – отрезала Света, разуваясь, и сразу прошла на кухню, а оттуда в зал. Гаранин, как привязанный, поплелся следом. Помог снять комбинезон, заодно и облапив его обладательницу.
– Пойдем спать, маленькая, – прохрипел над ухом. – Я тебя согрею.
– Мне не холодно, – пробормотала Света, отодвигаясь. – Другую приблуду найди и грей. А я завтра уеду. Надоело!
– И как же ты до Крушинина доберешься? – осклабился он. – Я уже про Зарецк молчу.
– Пешком, а там на автобусе до Зарецка, – отмахнулась она. – Подумаешь!
– Ты и дорогу-то не знаешь, – попытался вразумить ее Арсений. – В лесу заблудишься.
– А я по прямой через озеро, – деланно улыбнулась Света. – И в лесу тропинку найду. Мне Лена с Вадимом кроку нарисовали.
– Кроку! – важно протянул Гаранин. – Даже не думал, что ты такие слова знаешь…
– Ты вообще много чего не знаешь, – мотнула головой она.
– Расскажи, – миролюбиво предложил Арсений и полез целоваться. Но тут же напоролся на острый локоток, выставленный вперед.
– Нет, – яростно прошептала Света и глянула на него в упор.
– Уверена? – прорычал он, нависая.
– Представь себе, – процедила она и кивнула великосветски. – Спокойной ночи.
Этот тон и высокомерный взгляд взбесили Гаранина, но он, сдержавшись, отступил в сторону.
– Ты только ночью не срывайся в Зарецк, ладно? – попросил примирительно. – Если к утру не передумаешь, я отвезу. Никого насильно держать не собираюсь.
– Спасибо, – пробормотала Света и отвернулась, чтобы скрыть слезы.
– Я спать, – пробубнил Арсений и затопал на выход, но около самой двери задержался и предложил – Хочешь, массаж сделаю?
– Нет, спасибо, – бросила она и достала с полки картонную коробку с рукоделием. – Мне есть чем заняться.
– Как пожелаешь, – развел руками он и, костеря себя за гадкий язык, направился в зимовку.
Света воочию представила, как Гаранин заваливается в постель и храпит до утра. И как только шаги стихли, вытащила на массивный квадратный стол содержимое ящика. Нашла лоскут штапеля: серого с розовыми цветами. Неизведанные науке растения как нельзя лучше подходили по цвету. И Света, вспомнив основы декупажа, принялась за работу. Она метнулась на кухню и, порывшись в ящике с инструментами, выудила на свет божий большой тюбик клея «Момент», банку матового лака и кисточку.
Все что угодно, только бы не думать о Гаранине. Рукоделие – кропотливая работа – всегда придавало ей уверенности и позволяло сдержать эмоции. Света вспомнила, как основам ее обучала сначала бабушка Рая, находившая время, чтобы связать шапочку или носки, или вышить по канве крестиком или гладью картину. Потом в лицее мадам Рекомье учила составлять воедино немыслимые фактуры ткани. Ну и конечно же, хоть кончиком носа удалось заглянуть на кухню к самому Ральфу-я вас умоляю-Лорену. А это такая школа!
Она вздохнула тяжело, в который раз оглядывая незамысловатую обстановку «залы». Старый телевизор «Рекорд», рядом новый «Панасоник», стол посредине комнаты, диван около окна и сервант у стены. Словно на машине времени в прошлое попала. Назад в СССР. Ни тебе диплома дизайнера, ни карьеры модели. Будто все в другой жизни осталось. Лишь любовь мастерить что-то своими руками никуда не делась.
«Лобачевский говорил, – вспомнила Света слова бабушки, – что математика ум в порядок приводит. А как по мне, так лучше рукоделия и нет ничего. Руки заняты, голова свободная. Любую проблему решить можно! Как же, – вздохнула она про себя. – Это целый ковер расшить надо, чтобы с моими трудностями разобраться!»
Вырезанными цветами она обклеила носки сапог, а потомпокрыла их тонким слоем лака. Получились красивые новые сапожки. Таких уж точно ни у кого нет. Похожие она видела когда-то в коллекции «Armani Baby».
Света подошла к окну и, открыв форточку, задумалась о показной грубости хозяина дома.
«Что на него нашло? – поинтересовалась она у самой себя. – Может, загостилась и пора на выход? А сказать прямо стесняется. – И сама тихонечко рассмеялась собственным думкам. – Гаранин! Стесняется! Ну-ну».
Она поймала себя на мысли, что уехать к родственникам проще простого. Стоит только добраться до Зарецка и сесть на поезд. А еще лучше позвонить крестному, пусть пришлет охрану. А там… двое суток – и дома. Можно и на Пахомовской даче схорониться, туда все равно врядли кто-то сунется. Придирчиво осмотрев Олеськины сапожки, Света бросила взгляд на часы и быстро набрала Виктора Николаевича Пахомова.
– Да, спиногрыз, – устало вздохнул Пахом, как только раздался первый гудок. – Как поживаешь, родная?
От этого «родная» с ударением на первый слог в глазах защипало, и она снова увидела квартиру в Плотниковом переулке. Живого веселого отца, обнимающего мать, и смеющегося Витю Пахомова.
– Удалось что-нибудь выяснить, крестный? – жалобно осведомилась она.
– Не по телефону, – отрывисто бросил тот. – Все гораздо серьезнее, чем я предполагал. И как разобрать эту кучу навоза, пока не решил.
– Забери меня отсюда. Пришли за мной охрану, а? – заныла она, надеясь, что Пахомов ей уступит.
– Нет, – отрезал Виктор Николаевич. – Не выдумывай. Не добавляй своему старому крестному проблем. Заляг на дно. Ферштейн, спиногрыз?
– Яволь, мой генерал, – пролепетала Света и всхлипнула.
– Ну если уж совсем невмоготу, – раздобрился Пахом, – но лучше пока не рыпаться. Поняла?
– Да, – неохотно заверила она и тут же перевела тему. – Ты к папе когда пойдешь?
– Вернусь в Бордовый и сразу к нему. Посоветоваться хочу.
– А сейчас ты где?
– В нерезиновой, – глухо пробурчал Пахомов. – Дела закончу и хоть на пару дней домой смотаюсь.
– Бабушку от меня поцелуй, – попросила Света.
– Меня бы самого кто поцеловал, – недовольно процедил Витька.
– А как же Хлоя, крестный? – насторожилась она.
– А что с ней? – хмыкнул Пахомов. – Хлошечка с дочками дома. Я к ним хочу. А вместо этого стою в навозе по колено и машу, как дурак, совковой лопатой. Разгребаю.
Света не стала уточнять, где в центре Москвы он умудрился вляпаться в гуано, и сочла за благо попрощаться.
– Все прошло, все умчалося в невозвратную даль, ничего не осталося, лишь тоска да печаль, – пропела она себе под нос и, осмотревшись, решила устроиться на ночлег в кровати за занавеской. Но посредине цветастого покрывала валялся Жиробас и нахально пялился на незваную гостью недобрым взглядом.
– Иди к Арсению, – безмолвно предложил он ей. – Тут мое место.
– Не очень-то и хотелось, – пробормотала Света и отправилась обратно в зал. Достала из шкафа подушку и плед. Но потом задумалась на минуту, понимая, как сильно соскучилась по Эжену.
Она быстро метнулась в зимовку. Сняла с вешалки болтавшийся там рюкзак и вернулась обратно в зал. А там, уже укрывшись теплым пледом, достала сотовый и, открыв фотографии сына, тихо заскулила от безысходной тоски. Тотчас откуда ни возьмись на диван запрыгнул Жиробас и, устроившись в ногах, замурчал утробно, успокаивая душу. Света долго смотрела фотографии, скачанные еще в Москве из облачного хранилища, любовалась самым красивым мальчиком в мире, а затем, спрятав телефон обратно в рюкзак, свернулась калачиком и заснула.
Гаранин пробудился словно от тычка в бок и сразу же принялся шарить по другой стороне кровати. Светы не было. Он даже крякнул от досады, но тут же вспомнил, что виноват сам.
«Покуражился днем, значит, ночью спи в холодной постели», – сам себе наказал Арсений. Он поднялся, натужно вздыхаяи кряхтя как старый дед, поплелся в неотапливаемую часть дома по сильной нужде, а проходя мимо вешалки, прибитой к стене у самой двери в зимовку, опешил. Светкин рюкзак пропал. Не отражались в лунном свете неоновые вставки, да и старый махровый халат не топорщился, а висел ровно.
– Уехала, – проскрежетал зубами Гаранин и рванул в кухню. Влетел, чуть не сорвав дверь с петель, вбежал в зал, да так и остановился пораженный увиденной красотой.
Света крепко спала, раскидав русые кудри по старой огромной подушке. В лунном свете ее лик казался величественным и спокойным одновременно, а черты лица – идеальными. В ногах красавицы дрых Жиробас. Гаранин на негнущихся ногах подошел к дивану и замер от охватившего восторга. Наверное, такие благородные лица вдохновляли Тициана и да Винчи. Именно с них они писали своих Мадонн. На краткий миг Арсению даже почудился щекастый младенец, примостившийся около Светкиной груди. Пришлось одернуть себя.
«С дуба рухнул, Сеня, – хмыкнул он мысленно. – Бабам верить нельзя. Забыл? Ты уже один раз выставил себя полным идиотом. Достаточно!»
Гаранин отступил в сторону, собираясь дойти до сортира, а потом вернуться в постель, но тут заметил прислоненный к ножке стола рюкзак и чуть не поперхнулся от возмущения.
– Твою мать, – чуть слышно возмутился он. – Вот же зараза строптивая! Не шутила!
Он прошел по дощатому полу в дальний угол избы и, выскочив в сарай, поежился от холода. Теплый ватерклозет явно не помешал бы.
«Только теперь меня в город и калачом не заманишь», – хмыкнул про себя Арсений, задумчиво глядя в пустоту чернеющей дыры.
«Когда ты присматриваешься к бездне, бездна начинает присматриваться к тебе», – пришла на ум Гаранину цитата из Ницше.
Он уже намеревался вернуться в зимовку, но по дороге безотчетно завернул на кухню. Тихо ступая, прошелв комнату и, повинуясь первобытному инстинкту, молча подхватил Свету на руки. Она пробормотала что-то неразборчиво и сонно уткнулась лицом ему в грудь. Арсений аккуратно переложил на кровать свою непокорную ляльку и сам примостился рядом. По-хозяйски провел ладонью по спине и, прижимая к себе спящую красавицу, нежно чмокнул еев макушку. Гаранин подавил натужный вздох, боясь разбудить Свету, и сам впал в полудрему, иногда вздрагивая от тревожных мыслей. Он не желал отпускать от себя строптивую ляльку, но и как удержать, не знал.
Запах жареного хлеба, дразнящий и манящий, щекотал ноздри и подавлял волю. Хотелось подскочить и опрометью бежать на кухню. Света потянулась в кровати, силясь понять, как умудрилась заснуть в зале, а проснуться в зимовке. Потом увидела рюкзак на вешалкеи тихонько выругалась:
– Гаранин, твою мать!
Накинув халат, она вышла на кухню, где Арсений как ни в чем не бывало жарил гренки и колдовал над джезвой с кофе.
– Все мечтаю выписать кофемашину, – заявил он, радостно улыбаясь.
– Хозяин – барин, – хмыкнула она, не желая идти ему навстречу.
– Я думал, может, посоветуешь что-нибудь дельное. У тебя домакакая модель?
– Ну ты спросил! – расхохоталась она и, чуть сдержавшись, бросила небрежно – Понятия не имею.
Света помолчала, переводя дух, а потом попросила тихо:
– Отвези меня в Зарецк, – и добавила решительно: – Ты обещал.
Арсений мысленно укорил себя за бестактность.
«Сам знаешь, что она из бедноты, какого лешего ты, Сеня, со своей кофеваркой встрял?»
А вслух заметил спокойно:
– Хорошо. Завтра отвезу. Сегодня погода классная. На тетерева охотиться самое время. Хочешь, вместе пойдем?
– Нет, – фыркнула она и, опустив голову, принялась накрывать на стол.
Завтракали молча.
Гаранину не хотелось влезать в дрязги и портить себе день выяснением отношений.
«Может, действительно, на тетерева пойти?» – уточнил он у самого себя и, получив утвердительный ответ, пробурчал угрюмо:
– Я на целый день ухожу. А ты пока вещи собери. Завтра рано утром поедем.
Света кивнула и не говоря ни слова ушла в зимовку. А Арсений, помыв посуду и кляня почем зря характерную девицу, оделся потеплее, напялил сверху маскхалат и, захватив ружье, направился в лес, где в эту пору на полянах в преддверии холодов тетерева зарываются в снег. Достаточно подойти бесшумно и выждать момент, когда птицы выберутся на поверхность в поисках еды. Гаранин поднимался на пригорок, раздумывая, откуда лучше начать охоту. Он мысленно перебирал всевозможные полянки с высокими деревьями, откуда тетерева ныряют в глубокий снег, и решил выйти к Назарово, а оттуда двинуться подальше от протоптанных троп. Все что угодно, только бы не думать о глупой ляльке, не сожалеть.
«И что ей в голову пришло? – пробурчал про себя Арсений. – Все так хорошо было. Вот вздумала к словам вязаться!»
Он рассерженно крякнул и инстинктивно повернулся, чтобы бросить взгляд на свою избушку. И тут заметил, как на всех парах к дому спешит знакомый вездеход.
– Михеич, твою мать, – пробормотал себе под нос Гаранин и, решив, что Света дверь ни за что не откроет, остановился на пригорке, наблюдая.
Но глупая девица распахнула дверь и пропустила незваного гостя внутрь.
– Хоть кол на голове теши, – ругнулся Арсений и сразу вспомнил хвастливые речи Михеича, умудрявшегося при живой жене иметь любовницу в Зарецке.
– Твою мать, – проскрежетал Гаранин и что было сил устремился вниз, больше всего опасаясь, что взбалмошная Светлана уговорит охочего до денег и женской ласки Михеича отвезти ее в Зарецк. А чем расплатится, одному богу известно!
Перед взором Арсения мигом пронеслись две гостиницы около вокзала. Обычно там все занято, но на пару часов Михеич сможет договориться. Света – девка красивая.
Гаранин аж зарычал от догадки и, круто развернувшись, бросился бежать вниз, кое-где пробираясь напролом сквозь заиндевелый кустарник. Он скатился с пригорка и быстрым шагом направился к дому, заставляя себя отдышаться и идти спокойно, ни в коем случае не переходя на бег.
«Так быстро они не успеют сговориться», – мысленно решил Арсений, прекрасно понимая тех бедолаг, что, внезапно вломившись в дом с оружием в руках, застали своих жен в объятиях другого.
Внезапно на ум пришла сцена пятилетней давности, когда, открыв дверь своим ключом, наивный Сеня Гаранин оказался невольным свидетелем жаркой встречи. Любимая жена и младший брат. Как говорится, картина маслом.
«Что-то тогда тебе палить из двустволки в голову не пришло», – сам себя подначил Гаранин, стягивая снегоступы на крыльце, и, шумно топоча в сенях, ввалился в дом.
Он чинно вошел на кухню, мигом оценив обстановку. Света около обеденного стола наливала кипяток в заварочный чайник, а Михеич в зале крутил в руках новомодные сапожки.
– Это ж какой талант! – изумленно повторял он.
– Осторожно, лак еще не высох, – предупредил Гаранин, буднично наклоняясь к «жене» с поцелуем. Света привычно чмокнула его, и Арсений почувствовал, как душа запела.
«Вот же», – досадливо подумал он и весело осведомился:
– Чем обязаны, Дмитрий Николаевич?
– Да вот мимо ехал, дай, думаю, загляну! – рассмеялся Михеич и добавил серьезно: – Посылку везу людям другой расы.
– А что заказывали? – хмыкнул Гаранин, пытаясь казаться гостеприимным.