Проблемы кодификации корпоративного и вещного права
Евгений Алексеевич Суханов
Проблемы кодификации корпоративного и вещного права
© Е.А. Суханов, 2018
© Издательство «Статут», редподготовка, оформление, 2018
* * *Предисловие
Период 2013–2017 гг. в российском правопорядке стал временем продолжения и завершения реформирования гражданского законодательства, начатого с принятием Концепции развития гражданского законодательства Российской Федерации в октябре 2009 г. и фактически закончившегося летом 2017 г. принятием новой редакции глав Гражданского кодекса РФ о так называемых «финансовых» (банковских) сделках: договорах займа, кредита, факторинга, банковского вклада, банковского счета и расчетных отношениях[1]. Иные (к сожалению, ставшие многочисленными и постоянными) изменения, вносимые законодателем в нормы ГК РФ, нельзя считать его сознательным реформированием. Они не опираются не только на положения Концепции развития гражданского законодательства РФ, но и вообще на какие-либо продуманные концептуальные положения и чаще всего возникают спонтанно, обычно под влиянием давления тех или иных лоббистских кругов (что, в частности, имело место при неожиданном «реформировании» норм наследственного права). В результате этого в действующем гражданском законодательстве начали появляться парадоксальные правила: например, увлечение законодателя постоянным созданием все новых «самостоятельных видов» юридических лиц (овладевшее им уже после введения в действие в 2014 г. новых правил гл. 4 ГК РФ) привело к объявлению благотворительного фонда публично-правовой компанией с сохранением его первоначальной организационно-правовой формы, но с одновременным наделением правом эмиссии облигаций[2]. Но, возможно, именно это последнее обстоятельство и стало поводом к принятию столь удивительного законодательного решения.
Однако гораздо хуже то, что положения названной Концепции и основанного на ней законопроекта о внесении изменений в ГК РФ остались нереализованными в своей наиболее важной части, относящейся к вещному праву, которое составляет фундаментальную основу гражданского оборота. Если сравнить современное отечественное гражданское право со зданием, то можно сказать, что в результате прошедшей реформы ГК РФ по существу остался неприкосновенным старый советский фундамент в виде явно устаревших норм земельного и градостроительного законодательства (к тому же нередко не согласующихся с нормами гражданского права). Зато теперь он снабжен «суперсовременной» английской крышей в виде широко разрекламированных некоторыми адвокатскими кругами отдельных новых норм договорного права, а также акционерных соглашений, позволяющих развивать договорную свободу в сфере корпоративного права (в том числе путем тайного привлечения к управлению коммерческими корпорациями третьих лиц, не участвовавших в формировании их уставного капитала). В какой мере такая «конструкция» сохранит устойчивость и тем более – будет способствовать развитию рыночного оборота, должно показать время.
Но уже сейчас можно констатировать неизбежность вызванного отмеченной ситуацией искажения многих традиционных гражданско-правовых конструкций и подходов. Очередным отечественным «козлотуром» в этой области стал «инвестиционный контракт», используемый для застройки находящихся в публичной собственности земельных участков на основе их «аренды». Последняя не только приобрела у нас «вещно-правовую природу», но и предполагает завершение отношений по использованию чужой недвижимой вещи не возвратом ее собственнику-арендодателю, а оставлением у арендатора путем приватизации (как следует из правил п. 1 ст. 39.20 Земельного кодекса РФ[3]). Разумеется, необходимо всячески содействовать объединению у одного лица права собственности на земельный участок и на находящееся на нем строение. Но тогда надо прямо сказать, что речь идет не о договоре аренды, а об особой форме приватизации публичного имущества, в основном проходящей за рамками гражданского права. В сфере гражданского права в таких ситуациях традиционно используется классическое вещное право застройки, на восстановление которого в отечественном правопорядке была направлена подготовленная реформа вещного права. Однако вместо этого наш законодатель использовал «открытую» отечественными экономистами во времена перестройки идею принудительной «аренды с выкупом», которая в условиях появления частной собственности на землю выглядит по меньшей мере странно (будучи абсурдной, во всяком случае, применительно к взаимоотношениям обычных частных собственников).
К числу таких же «козлотуров» можно отнести предусмотренные новой редакцией Федерального закона от 22 апреля 1996 г. № 39-ФЗ «О рынке ценных бумаг»[4] «специализированные общества» в форме специализированных финансовых обществ и специализированных обществ проектного финансирования. Их прообразом стали получившие определенное распространение на американском финансовом рынке Special Purpose Company (или Special Purpose Vehicle – SPV), специализирующиеся на покупке долговых требований, на которые ими выпускаются облигации, передаваемые затем в траст управляющим компаниям. В российской интерпретации в отсутствие траста получились такие коммерческие организации, которым запрещено создавать какие-либо коллегиальные органы, иметь штат работников и даже объявлять и выплачивать дивиденды (ст. 15.2 Закона о рынке ценных бумаг), что никак не соответствует традиционным представлениям о правовом статусе хозяйственных обществ.
Противодействие такого рода подходам, распространившимся в современной законотворческой и правоприменительной практике, определило научно-практическую и педагогическую деятельность автора в указанный выше период. В настоящем издании им собраны научные работы, опубликованные в 2013–2017 гг. по проблемам формирования и систематизации российского корпоративного права, реформирование (а во многом – воссоздание) которого в отечественном правопорядке последовало в 2014 г. путем принятия новой редакции гл. 4 Гражданского кодекса РФ о юридических лицах, а также вещного права, кардинальная реформа которого в соответствии с названной выше Концепцией была подготовлена Советом при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства и даже принята в первом чтении Государственной Думой РФ в апреле 2012 г. в составе тогда еще единого законопроекта о новой редакции Гражданского кодекса РФ, однако по разным причинам так и осталась нереализованной. В качестве заместителя председателя названного Совета автор принимал непосредственное участие в этой законопроектной работе, в частности, возглавляя рабочую группу по подготовке реформы законодательства о юридических лицах. Этим объясняется его особый интерес к указанной проблематике, а также преобладание в настоящем сборнике работ, касающихся статуса корпораций и других юридических лиц.
В противоположность этому анализ развития российского вещного права, проект реформирования которого, к сожалению, фактически заморожен, в обозримое время возможен лишь de lege ferenda. Кстати, новейшей истории отечественной кодификации гражданского законодательства известен пример подобной искусственной «заморозки», касавшийся именно комплекса норм вещного права, – такая судьба первоначально постигла принятую в 1994 г. в составе первой части ГК РФ его гл. 17, посвященную вещным правам на землю[5]. Ее неизбежная «разморозка» последовала лишь в 2001 г., незадолго до принятия нового Земельного кодекса РФ, соотношение с которым впоследствии составило предмет ряда дискуссий и разъяснений[6]. Не исключено, что аналогичная судьба уготована и проекту изменений вещного права в действующей части второй ГК РФ. В основе этой ситуации лежит очевидное опасение законодателя признать приоритет гражданско-правовых норм в определении правового режима земельных участков как объектов недвижимости (тем более что подавляющее большинство земельных ресурсов сохраняется в публичной собственности). Однако последовательное развитие рыночного хозяйства, как показала практика, все равно рано или поздно потребует использования в правовом оформлении земельных отношений всего гражданско-правового инструментария, и прежде всего – системы ограниченных вещных прав, а не только права собственности и «аренды».
Поэтому автор уверен, что в будущем отечественному законодателю, несомненно, предстоит так или иначе вернуться к рассмотрению проекта новой редакции Раздела II ГК РФ, посвященного вещному праву. Косвенным свидетельством этой необходимости можно считать появление в конце 2016 г. разработанной Министерством экономического развития РФ Концепции изменений федерального законодательства, направленных на создание правового режима единого объекта недвижимости. Данная Концепция (к сожалению, не подвергавшаяся публичному обсуждению и официально не опубликованная) предусматривает постепенный переход отечественного правопорядка от традиционной для него множественности видов недвижимых вещей к их принципиальному объединению в единый объект – земельный участок путем признания находящихся на нем зданий и строений не самостоятельными вещами, а составными частями земельного участка (при условии их принадлежности собственнику земельного участка), т. е. к традиционному пандектному пониманию недвижимости.
Правда, разработчики созданного на основе этой концепции законопроекта о внесении изменений в Гражданский кодекс РФ в части регулирования недвижимости (представленного на обсуждение Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства в феврале 2018 г.) кардинально изменили свой подход. В данном законопроекте было предложено закрепить в ст. 130 ГК РФ в качестве основного вида недвижимости «сооружения», которые «могут выступать в гражданском обороте обособленно от других вещей» (включая, по-видимому, и земельные участки, на которых они находятся). Более того, со ссылкой на английский (!) опыт, в пояснительной записке к этому законопроекту указывается на целесообразность перехода в будущем к «концепции трехмерной недвижимости» (разумеется, проигнорировав то обстоятельство, что в английском праве вообще отсутствует континентально-европейское понятие недвижимости, поскольку категория «real property» охватывает прежде всего не вещи, а разнообразные юридические титулы (estate) на них). Постоянный поиск светлых идей в генетически чужеродном для российского правопорядка англо-американском праве уже давно стал conditio sine qua non (необходимым условием) законотворческой деятельности Министерства экономического развития РФ. Поэтому он не вызывает удивления, но предвещает, как минимум, новые дискуссии относительно правового режима недвижимости, который, в свою очередь, во многом предопределяет законодательное оформление всей подотрасли вещного права.
В последние годы автору удалось обобщить свои взгляды по проблематике корпоративного и вещного права в монографических исследованиях[7]. Помещенные в настоящем издании публикации по общим и отдельным вопросам этих подотраслей гражданского права в ряде аспектов уточняют и детализируют высказанные им позиции и потому также заслуживают внимания. Кроме того, их основное содержание заключается в оценке итогов состоявшейся реформы гражданского законодательства в области корпоративного права и перспектив реформирования вещного права (подготовке и началу проведения указанной реформы был посвящен предшествующий сборник избранных трудов автора за 2008–2012 гг.[8]).
Поскольку непосредственным поводом для настоящего издания стал юбилей автора, представилось целесообразным включить в сборник краткие воспоминания о его Учителе – профессоре Московского университета, многолетнем заведующем кафедрой гражданского права юридического факультета Вениамине Петровиче Грибанове (1921–1990) (после необходимого редактирования и уточнения ранее опубликованного текста), а также полный список научных, учебных и иных опубликованных автором работ.
По завершении работы над настоящим сборником пришла печальная весть о скоропостижной кончине доцента кафедры гражданского права юридического факультета МГУ и фактического руководителя издательства «Статут» Владимира Саурсеевича Ема, с которым автор находился в многолетних тесных дружеских отношениях. В.С. Ем, будучи необычайно глубоким исследователем проблем частного права и талантливым университетским педагогом, внес неоценимый вклад в развитие отечественной цивилистической литературы, науки и преподавания гражданского права, в том числе в качестве основного издателя и редактора серии книг «Классика российской цивилистики» и журнала «Вестник гражданского права», а также неизменного соавтора учебников по гражданскому праву, подготовленных авторским коллективом кафедры гражданского права юридического факультета МГУ. По его инициативе и при его непосредственной поддержке в издательстве «Статут» были опубликованы многие научные работы автора, включая настоящий сборник. Неожиданный уход из жизни этого замечательного, светлого человека стал для его многочисленных друзей, коллег и учеников тяжелой, невосполнимой утратой, о которой они не забудут до конца своей жизни. Издание данного сборника статей следует рассматривать как реализацию одного из многочисленных издательских проектов незабвенного В.С. Ема.
Москва, январь – февраль 2018 г.
Е.А. Суханов,
доктор юридических наук, профессор,
заслуженный деятель науки РФ,
заведующий кафедрой гражданского права
юридического факультета МГУ
Часть I. Проблемы кодификации корпоративного права
1. Кодификация законодательства о юридических лицах
Проблемы корпоративных отношений в проекте новой редакции Гражданского кодекса Российской Федерации
1. В настоящее время в России идет активная законотворческая работа по подготовке новой редакции Гражданского кодекса (ГК РФ). После принятия в первом чтении законопроекта о внесении изменений и дополнений в ГК РФ, последовавшего 27 апреля 2012 г., в ноябре 2012 г. он по решению Государственной Думы РФ был «раскассирован» на девять отдельных частей – формально самостоятельных законопроектов.
30 декабря 2012 г. была принята и подписана Президентом РФ первая из этих частей – Федеральный закон от 30 декабря 2012 г. № 302-Ф3 «О внесении изменений в главы 1, 2, 3 и 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации»[9], а в апреле 2013 г. во втором и третьем чтениях была принята вторая часть изменений, касающихся норм гл. 9–12 части первой ГК (о сделках, представительстве и доверенности, исчислении сроков и исковой давности). На очереди − изменения в нормах гл. 6−8, касающиеся объектов гражданских прав (включая ценные бумаги и защиту нематериальных благ).
Из числа уже принятых изменений одним из наиболее принципиальных является вступившая в силу с 1 марта 2013 г. новая редакция ст. 2 ГК РФ, посвященной отношениям, регулируемым гражданским законодательством. Теперь в ней прямо сказано, что именно гражданское законодательство «регулирует отношения, связанные с участием в корпоративных организациях или с управлением ими (корпоративные отношения)». Иначе говоря, закон прямо закрепил корпоративные отношения в качестве предмета гражданского права.
Тем не менее вокруг конкретных правил об определенных изменениях гражданско-правового статуса корпораций, предлагаемых для внесения в гл. 4 ГК РФ «Юридические лица», до сих пор продолжаются многочисленные и весьма острые дискуссии. Новая редакция этой главы ГК в основном составляет предмет самостоятельного законопроекта, который планируется рассмотреть во втором чтении в июне 2013 г.
2. Следует отметить, что наибольшие споры как в правительственных кругах, так и в бизнес-сообществе вызвала именно предлагаемая законопроектом модернизация норм о юридических лицах − корпорациях. Главными оппонентами разработчиков законопроекта (рабочей группы Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства, представленной главным образом работниками Исследовательского центра частного права при Президенте РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ) выступили Министерство экономического развития РФ и влиятельная рабочая группа по созданию Международного финансового центра (МФЦ).
Предметом разногласий здесь были и остаются три основные проблемы: 1) необходимость уставного (твердого) капитала хозяйственных обществ (акционерных и с ограниченной ответственностью); 2) роль корпоративного (акционерного) соглашения; 3) виды корпораций. К ним можно также добавить и вопросы об упрощении регистрации (создания), а также реорганизации и ликвидации юридических лиц; о двух- или трехзвенной структуре управления хозяйственными обществами (иначе говоря, о необходимости выделения в числе органов таких обществ наблюдательных советов, которые действующим законодательством крайне неудачно отождествлены с советом директоров); о введении в Гражданский кодекс понятия «аффилированные лица» и замены им категорий «материнское» и «дочернее общество» и некоторые другие проблемы.
Достигнутые в этих вопросах компромиссы в действительности не устраивают ни одну из сторон, которые в ходе парламентского обсуждения законопроекта фактически стремятся к их возможному пересмотру. Основу разногласий составляет принципиально различный подход к содержанию и общей направленности гражданско-правового регулирования корпоративных отношений: разработчики законопроекта стремились к их упорядоченному и четкому оформлению, основанному на балансе интересов всех участников гражданского оборота, тогда как их оппоненты требуют максимальной свободы и расширения диспозитивного регулирования организации и функционирования корпораций (хозяйственных обществ) в интересах главным образом крупного бизнеса.
При этом одним из основных аргументов являются ссылки на англо-американское корпоративное право, якобы предоставляющее безграничную свободу предпринимательской деятельности, а также на необходимость повышения «инвестиционной привлекательности» российского правопорядка и занимаемого Россией места в различных международных рейтингах (что, строго говоря, вообще не имеет прямого отношения к гражданскому, в том числе к корпоративному праву).
3. Действующее российское законодательство, подобно законодательству большинства европейских континентальных государств (и праву Евросоюза), традиционно требует от хозяйственных обществ наличия минимального (твердого) уставного капитала. Вместе с тем данное требование носит символический характер не только с точки зрения его объема (10 тыс. руб., т. е. примерно 250 евро для обществ с ограниченной ответственностью), но и содержания, ибо в счет этой суммы фактически допускается внесение абсолютно любого имущества, вплоть до старой мебели, изношенной одежды и т. п.
Первоначальная редакция законопроекта предусматривала 10-кратное увеличение этой суммы и ее внесение в денежной форме, что вызвало резкий протест Минэкономразвития, потребовавшего полной отмены минимального капитала хозяйственных обществ как «избыточного требования», не имеющего никакого экономического смысла и являющегося «пережитком экономики XIX века». Любопытно, что этот довод явно почерпнут из американской литературы по корпоративному праву (являющейся главным, если не единственным источником идей и законодательных предложений большинства наших экономистов и ряда юристов).
Его необоснованность для российского правопорядка представляется очевидной, ибо его реализация ведет к закреплению господства в гражданском обороте юридических лиц – «пустышек», заведомо не способных платить по своим долгам (в настоящее время более 3/4 из примерно 4 млн всех российских юридических лиц выступают в форме обществ с ограниченной ответственностью). Вместе с тем в действительности он показывает свою полную несостоятельность и с позиций современного зарубежного опыта.
4. Относительно реального зарубежного опыта можно отметить, что даже в тех европейских континентальных правопорядках, где в середине 2000-х годов было формально разрешено создание «компаний одного евро» (сначала Франция, а затем – Германия), они не получили фактического распространения, в том числе из-за особенностей законодательства о несостоятельности (банкротстве).
Во Франции они наталкиваются на широкую возможность привлечения в ходе банкротства к личной имущественной ответственности директоров и учредителей/участников обществ с ограниченной ответственностью, созданных с «заведомой недокапитализацией», с помощью специального иска – action en comblement du passif (ст. L 652-1 и L 651-3 Торгового кодекса в редакции Закона от 26 июля 2005 г.). Это привело здесь к преимущественному созданию таких обществ со средним капиталом в 3 тыс. евро и практическому отсутствию «обществ одного евро»[10].
В Германии же «компании одного евро» автоматически попадают в состояние неплатежеспособности, и до формирования ими обычного уставного капитала в 25 тыс. евро их управляющие в соответствии с § 64 Закона об обществах с ограниченной ответственностью не только обязаны публично объявить об этом, но и несут неограниченную ответственность по их долгам личным имуществом[11].
В подавляющем большинстве случаев европейские правопорядки сохраняют требование твердого уставного капитала для всех хозяйственных обществ.
Что касается англо-американского права, то здесь обычное отсутствие требований к минимальному капиталу business corporation восполняется требованием обязательного проведения специальной «проверки на состоятельность» (Solvency test) при любом «распределении» (выплате, продаже и т. д.) принадлежащего компании имущества, которая призвана гарантировать удовлетворение иных (оставшихся после «распределения») требований ее кредиторов и фальсификация которой влечет серьезную уголовную и административную ответственность проводивших ее директоров компании. Известны и более жесткие требования: например, Корпоративный кодекс штата Калифорния требует от корпораций поддержания постоянного соотношения активов и пассивов как минимум 5 к 4[12].
Такой «последующий контроль» за имущественным положением корпораций опирается на относительно жесткие системы бухгалтерской отчетности, попытки обхода которых влекут еще большее ужесточение этого законодательства и уголовной ответственности за его нарушения. После известного скандала с компанией «Энрон», имевшего место в 2001 г., в США появился Закон о реформе отчетности публичных компаний и защите инвесторов (Public Company Accounting Reform and Investor Protection Act of 2002, известный по именам своих инициаторов – сенатора Пола С. Сарбейнеса и конгрессмена Майкла Оксли – как Sarbanes-Oxley Act), а в Великобритании в 2011 г. начал действовать почти аналогичный по содержанию и направленности Bribery Act. При этом компании, не готовые соблюдать жесткие и детально разработанные этими законами требования к отчетности и вынужденные уйти с Нью-Йоркской и Лондонской фондовых бирж, по мысли организаторов российского Международного финансового центра и должны составить основной круг его участников, о чем уже публично объявили его организаторы[13].
Американское корпоративное право в действительности не оставляет беззащитными и корпоративных миноритариев. Например, Федеральный закон 1970 г. о противодействии последствиям организованного обмана и коррупции (Federal Racketeer Influenced and Corrupt Organizations Act – знаменитый RICO) предоставляет им возможности предъявления коллективных исков в федеральных судах и устанавливает ответственность директоров корпораций перед акционерами в форме тройного возмещения всех убытков (triple damages) за весьма абстрактно описанные им правонарушения. Поэтому корпоративное право США в действительности никак нельзя считать особо «либеральным», как полагают его российские поклонники, обычно умалчивающие об указанных выше федеральных законах и практике их применения и сводящие его к «либеральному» законодательству нескольких восточных штатов (Делавэр, Нью-Джерси, Мэн, Нью-Йорк, Западная Вирджиния).
Стоит также отметить, что еще в 2004 г. руководство Евросоюза изучало настойчивые предложения «группы Рикфорда» (выражавшей позицию Великобритании и Ирландии) относительно возможности замены минимального уставного капитала европейских компаний «проверкой их имущественной состоятельности» (Solvency test). Оно пришло к выводу о нецелесообразности этого шага, требовавшего серьезных изменений не только корпоративного законодательства, но и законодательства о бухгалтерском учете и отчетности, административного и даже уголовного права[14]. На эту систему в 2012 г. перешло лишь корпоративное право Нидерландов[15].
5. Таким образом, все без исключения высокоразвитые системы корпоративного права устанавливают и поддерживают прямой («предварительный») или косвенный («последующий») контроль над имущественным положением компаний.