Дом Неба и Дыхания

Брайс дорожила месяцами, проведенными с Хантом, как дорожила уроками танцев у госпожи Кайры. Только Хант по-настоящему понимал, через что она прошла, поскольку только он находился тогда возле ворот.

Она скользила взглядом по его прекрасному лицу, и ее губы вновь изгибались в улыбке. Сколько вечеров провели они, засиживаясь допоздна, говоря обо всем и ни о чем? Заказывали обеды, смотрели фильмы, реалити-шоу или матчи по солнечному мячу, играли в видеоигры или сидели на крыше дома, глядя на малакимов, ведьм и дракийцев, проносящихся мимо, словно метеоры.

Он много рассказывал ей о своем прошлом – грустном, ужасном и одновременно радостном. Брайс хотелось знать обо всем. И чем больше она узнавала, тем больше рассказывала о себе и тем больше…

Из звезды на ее груди хлынул свет.

– Не надо было надевать это идиотское платье, – пробормотала она, прикрывая свет ладонью.

Пальцы Брайс едва могли закрыть звезду. В затемненный зал струился яркий белый свет, освещая лица, которые поворачивались в ее сторону. Оркестр затих, ожидая появления дирижера.

Брайс не осмеливалась взглянуть в сторону фэйских лож. Ей не хотелось видеть презрение и отвращение на лицах знати.

Эмбер и Рандалл повернулись к ней. Вид у отца был встревоженный. В глазах Эмбер светился страх. Она не хуже дочери представляла выражение лиц в фэйских ложах. Всю свою жизнь она прятала Брайс от них, поскольку хорошо знала, как они отнесутся к магической силе, проявившейся у полукровки.

– Эй! Выключите свет! – крикнул из партера какой-то придурок.

Брайс густо покраснела. Несколько зрителей усмехнулись, но быстро замолчали.

Скорее всего, Фьюри сумела их утихомирить.

Брайс зажала звезду обеими руками. И угораздило же ту вспыхнуть в самое неподобающее время. Ее охватил страх.

– Я не знаю, как погасить свет, – пробормотала она и уже хотела встать и выбежать в коридор.

Но Хант прикрыл звезду своей широкой теплой ладонью, коснувшись пальцами грудей Брайс. Свет больше не вырывался наружу, но просвечивал сквозь ладонь, превращая его светло-коричневую кожу в розово-золотистую. Главное, свет больше не заливал зал.

– Признайся: ты ведь хотела, чтобы я тебя потрогал, – прошептал Хант.

Брайс было не удержаться от дурацкого довольного смешка. Она уткнулась лицом в плечо Ханта. Ткань его костюма приятно холодила ей щеки и лоб.

– Подержать так еще? – спросил он, хотя Брайс видела, как его глаза мечут молнии в зрителей, продолжавших пялиться в сторону их ложи.

Фэйская знать перешептывалась. Острый слух Брайс ловил слова «бесчестье» и «никаких приличий».

– Может, нам уйти? – спросила обеспокоенная Эмбер.

– Нет, – хрипло возразила Брайс, кладя ладонь поверх ладони Ханта. – Со мной все в порядке.

– Вы не можете сидеть… в такой позе, – возразила Эмбер.

– Мама, со мной все в порядке.

Хант и не думал убирать ладонь.

– Мы привыкли к чужим взглядам. Правда, Куинлан? – спросил он и улыбнулся Эмбер. – Скоро у них отпадет охота глазеть.

В его улыбке было что-то зловещее. Напоминание каждому любопытному, что его, Ханта Аталара, не зря прозвали Умбра Мортис – Тень Смерти.

Это имя он заслужил.

Эмбер одобрительно кивнула. Рандалл тоже кивнул, благодаря Ханта. К счастью, в этот момент появился дирижер, и зал наполнился аплодисментами.

Брайс глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Она совершенно не управляла звездой; та вспыхивала и гасла по собственному желанию. Брайс глотнула шампанского и нарочито небрежным тоном сказала Ханту:

– Завтра на сайтах светских сплетен появится заголовок «Сексуально озабоченный Умбра Мортис лапает Звезднорожденную принцессу прямо в театре».

– Отлично. Это упрочит мое положение в Тридцать третьем легионе.

Брайс невольно улыбнулась. Хант обладал многими дарованиями, среди которых было и умение ее рассмешить даже в те моменты, когда окружающий мир стремился поиздеваться над нею и унизить.

Пальцы Ханта у нее на груди потемнели. Брайс облегченно вздохнула.

– Спасибо, – прошептала она, глядя, как дирижер поднял палочку.

Хант очень медленно убрал руку с ее груди:

– Не стоит благодарности, Куинлан.

Она искоса взглянула на него, удивляясь перемене в интонации. Но оркестр уже заиграл увертюру, занавес стал раздвигаться, и Брайс подалась вперед, с замиранием сердца ожидая знаменательного выступления подруги.

Когда они поднимались по истертым ступенькам крыльца дома Рунна, Хант проехался крылом по ее спине. Брайс понадобилась вся сила воли, чтобы не вздрогнуть от удовольствия.

«Маленький междусобойчик» – так сказал Рунн, когда позвонил ей и пригласил зайти к нему после балета. Приглашение оказалось как нельзя кстати, иначе мать замучила бы Брайс новой чередой вопросов о работе, интимной жизни и статусе принцессы, отчего ей захотелось бы напиться вдрызг. И потому Брайс с Хантом проводили ее родителей до отеля, заскочили домой («Я должен вылезти из этого панциря», – заявил Хант) и полетели сюда.

На Старой Площади яблоку было негде упасть. Фэйцы, оборотни и люди из всех Домов выпивали, танцевали и просто разговаривали. На жалком клочке зелени, именуемом лужайкой, кучка зеленовласых речных нимф и фавнов обоего пола играли в «мешочки». Неподалеку собрались несколько фэйцев, судя по мускулам и характерной манере держаться – члены Вспомогательных сил. Эти увлеченно играли в шары.

Знойный день сменился прохладным вечером, впрочем достаточно теплым, и потому все бары, кафе и клубы вокруг Старой Площади были битком набиты. Особенно те, что располагались на улице Лучников. Из дома Рунна доносилась оглушительная музыка, но острый фэйский слух ловил все окрестные звуки, включая ухающие басы, низвергающиеся из окон других домов, музыку из ближайшего бара и шум проезжающих машин.

Все праздновали то, что остались живы после весеннего кошмара.

Так оно и должно быть.

Крыльцо дома Рунна было не только шатким, но вдобавок и залитым пивом.

– Фьюри и Юна уже здесь, – сообщила Брайс, перекрывая уличный шум. – Юна сказала, что они в гостиной.

Хант кивнул, хотя его внимание было сосредоточено на приглашенных. Даже здесь, на шумном сборище (других в доме Рунна не бывало), все сразу отметили появление Звезднорожденной принцессы и Умбры Мортиса. Гости расступились, а кое-кто даже попятился. Брайс несколько оторопела, но Хант непринужденно прошел дальше. Он привык к такому вниманию, и хотя официально уже не являлся Тенью Смерти, жители Города Полумесяца не забыли, кем он был когда-то. И кому служил – тоже.

Дверь в гостиную находилась в дальнем конце просторной передней, слева. Хант направился туда. Внушительные мышцы его плеч и рук шевелились на ходу. Поскольку он сменил ненавистный костюм на облегающую черную майку, их было трудно не заметить. Это Брайс еще выдержала бы, но от его бейсболки, надетой, как всегда, козырьком назад, все внутри ее исходило на желание.

Но уж лучше эта смешная шапочка, чем тот модный костюм.

К ее изумлению, Хант ничуть не возражал, когда какой-то шаловливый воздушный спрайт наградил его, а затем и ее светящимися ожерельями из первосвета. Брайс сняла пластиковый обруч и превратила в браслет, перевесив себе на руку. Хант оставил свой болтаться на груди, освещая и делая более рельефными его грудные мышцы и рисунок плеч. Да хранят ее боги.

Хант едва успел войти в гостиную, когда из фойе послышался громогласный голос Тристана Флинна:

– Рунн, Хел тебя подери!

Брайс усмехнулась. Сын провинциального фэйского правителя стоял возле стола для игры в пиво-понг, на котором он в свое время нарисовал огромную голову фэйца, заглатывающую ангела.

У другого конца стола стоял Рунн. Оба его средних пальца были направлены в сторону противников. В нижней губе болталось кольцо, поблескивая в неярком свете фойе.

– Платите, придурки, – требовал брат, покачивая сигаретой, зажатой между губами.

Брайс протянула руку к Ханту. Ее пальцы коснулись мягкого пушка его крыльев. Хант застыл, повернув голову к ней. Крылья у ангелов отличались повышенной чувствительностью. С таким же успехом она могла бы схватить его за яйца.

Покраснев, Брайс указала на брата.

– Передай Юне и Фьюри, что я скоро приду, – попросила она Ханта. – Я только поздороваюсь с Рунном.

Увидев ее, Флинн приветственно завопил. Чувствовалось, он уверенно движется к состоянию «напиться и отрубиться» – его обычному для вечера вторника. Брайс подумала, не послать ли фото оттопыренной задницы Флинна его родителям и сестрице. Возможно, тогда они перестали бы язвительно ухмыляться, косясь в ее сторону.

– Приветик, Би, – произнес стоявший рядом с Флинном Деклан Эммет, который был чуточку потрезвее.

Брайс помахала ему, не желая перекрикивать гул толпы в фойе. Странное название для бывшей столовой, превращенной в бильярдную и комнату для игры в дартс. Вполне подходящее место для наследного принца вальбарских фэйцев, каковым являлся Рунн. Эта мысль заставила Брайс усмехнуться.

– Привет, Марк, – поздоровалась она еще с одним гостем.

Это был оборотень-леопард. Высокий, поджарый. Под его темно-коричневой кожей слегка проступали мышцы. Выразительные глаза цвета топаза вспыхнули. Звали его Марк Росарэн. Деклан встречался с ним уже месяц, познакомившись с этим айтишником на вечеринке, устроенной одной из многочисленных инжиниринговых компаний Центрального делового района.

– Привет, принцесса, – отозвался Марк.

– С каких это пор ты позволяешь Марку называть тебя принцессой? – спросил Флинн.

– С тех самых, когда решила, что он мне нравится больше, чем ты, – не задумываясь, ответила Брайс, заработав от Марка одобрительное похлопывание по плечу, а от Рунна – улыбку. – И это называется «небольшой междусобойчик»? – ехидно спросила она брата.

Рунн пожал плечами, отчего колыхнулись татуировки на его руках:

– Флинн виноват. Вечно притащит толпу.

Флинн потряс банкой пива, подтверждая, что так оно и есть, затем залпом выпил содержимое.

– А где Аталар? – спросил Деклан.

– В гостиной, с Юной и Фьюри.

– И как тебе балет? – спросил у сестры Рунн, махнув кому-то из гостей.

– Потрясающе. Юна бесподобно солировала. Заставила весь театр аплодировать стоя.

От выступления подруги ее бросало то в жар, то в холод, а когда зрители встали и устроили Юнипере длительную овацию, Брайс не могла сдержать слез. Она не помнила, чтобы в театре кого-нибудь так приветствовали. Судя по раскрасневшемуся, сияющему лицу Юниперы, выходившей кланяться, подруга это тоже сознавала. Теперь наверняка Юну сделают солисткой, причем очень скоро.

– Билетов было не достать, – присвистнув, сообщил Марк. – Половина моего отдела продали бы душу, чтобы попасть на спектакль.

– Ты бы мне раньше сказал. У нас в ложе было несколько свободных мест.

– В следующий раз непременно учту, – заулыбался Марк.

Флинн вновь начал расставлять кружки для пиво-понга.

– Как твои мамочка с папочкой? – спросил он у Брайс.

– В лучшем виде. Перед тем как отпустить меня сюда, дали мне рожок с теплым молоком и прочитали сказочку на ночь.

Рунн хмыкнул. С недавних пор он восстановил дружеские отношения с Эмбер.

– Родительский допрос вчера был жестким?

– Шесть кругов. Потому-то я и собираюсь оттянуться с друзьями и подругами. – Брайс обвела рукой фойе и помахала в сторону гостиной.

– Бар к твоим услугам, – с величественным жестом сказал Деклан.

Брайс махнула ему тоже и отправилась в гостиную. Когда рядом не было внушительной фигуры Ханта, на нее заглядывались гораздо реже. А когда они шли рядом, вокруг разливалось молчание. Она пыталась не обращать на это внимания. Сейчас она облегченно вздохнула, заметив пару знакомых рожек, проглядывающих из-под шиньона – обычной прически Юниперы. Подруга сидела на замызганном секционном диване гостиной. Рядом сидела Фьюри. Их руки были сплетены.

Хант разговаривал с ними, стоя возле дивана, его крылья были небрежно сложены. При виде Брайс его черные глаза вспыхнули.

Сдерживая радость, Брайс подошла к дивану и села рядом с Юниперой.

– Привет, моя талантливая, блистательная и прекрасная подруга, – сказала она, ткнувшись носом в плечо балерины.

Юнипера засмеялась и мягко ущипнула Брайс за плечо:

– То же могу сказать и о тебе.

– Я переговорила с Фьюри, – усмехнулась Брайс.

Юнипера хлопнула Брайс по коленке. Фьюри засмеялась, заметив подруге:

– Ты уже ведешь себя как балетная прима.

Брайс театрально вздохнула:

– Жду не дождусь, когда Юна начнет закатывать скандалы из-за состояния ее гримерной.

– Какие же вы обе несносные, – сказала Юнипера, но тоже засмеялась. – Во-первых, у меня никогда не было своей гримерной. А во-вторых…

– Опять за старое, – буркнула Фьюри, а когда Юна попыталась возразить, лишь усмехнулась и чмокнула фавну в висок.

Непринужденная и нескрываемая интимность их отношений заставила Брайс оглянуться на Ханта. Тот улыбнулся. Вот бы им усесться куда-нибудь, прижаться друг к другу и целоваться. Она тут же подавила будоражащие мечты.

– Что тебе принести, Куинлан? – сипло спросил Хант и кивнул в сторону бара.

Бар находился в самом конце громадной гостиной. Двоих официантов окружала толпа гостей.

– Виски, имбирное пиво и лайм.

– Заказ принят.

Отдав шутовской салют, Хант двинулся к бару.

– И как твоя жизнь, начисто лишенная секса? – язвительно спросила Фьюри, подаваясь вперед и вглядываясь в лицо Брайс.

Брайс вжалась в подушки дивана и вполголоса выругалась. Смех Юны показался ей обжигающим. Фавна потрепала ее по бедру и спросила:

– Напомни, почему вы перестали трахаться?

Брайс удостоверилась, что Хант по-прежнему стоит в очереди к бару, и только тогда ответила:

– Потому что я – долбаная идиотка, и вы, две ехидины, это знаете.

Юнипера с Фьюри хмыкнули. Фьюри отхлебнула из своего бокала. Она пила водку, разведенную содовой.

– Скажи ему, что ты передумала, – предложила наемница, ставя бокал на колено, обтянутое черной кожаной штаниной.

Брайс не представляла, как Фьюри может носить кожаную одежду в такую жару. Сама она пришла в футболке, шортах и сандалиях – единственной одежде, терпимой в этот жаркий вечер.

– И нарушить наше соглашение, не дождавшись Дня зимнего солнцестояния? – прошипела Брайс. – Он мне потом всю плешь проест.

– Аталар и так знает, что ты не прочь нарушить соглашение, – процедила Фьюри.

– Наверняка знает, – подхватила Юнипера.

– Мы можем не говорить об этом? – не выдержала Брайс.

– И чего тебя вообще потянуло на это соглашение? – не унималась Фьюри.

Брайс лягнула кожаный сапог Фьюри и поморщилась, когда ее нога, обутая в золотистую сандалию, ударилась о жесткий металл.

– У твоих сапог стальные носки. Здесь-то зачем?

– Не доверяю я этим дружеским сборищам, – усмехнулась Фьюри. – А так найдется чем угостить придурков, которые вздумают клеиться к моей подружке.

Услышав слово «подружка», Юнипера вся засияла.

Брайс не знала, кем она является для Ханта. «Подружка» звучало как-то нелепо, когда дело касалось Ханта-долбаного-Аталара. Как будто Хант был способен на нормальные отношения, включающие ухаживание.

– Я спросила не из праздного любопытства. – Юнипера похлопала Брайс по руке. – Почему вам обоим нужно дожидаться Дня зимнего солнцестояния, чтобы заняться приятными делами?

Брайс ссутулила плечи и сползла на несколько дюймов по спинке дивана. Ногами она задела пустые пивные банки, и те с лязгом покатились под кофейный столик.

– Просто я…

За спиной появилось знакомое ощущение мужской силы, вызывающее легкий гул в ушах. Брайс закрыла рот. Через мгновение Хант протянул ей пластиковую чашку с янтарной жидкостью. К краю чашке был прикреплен клинышек лайма.

– Ваш заказ, принцесса, – вкрадчиво произнес Хант, и Брайс сдавило пальцы ног.

В его присутствии у нее почему-то всегда сводило пальцы ног.

– Вы оба привыкли к этому титулу? – обрадованно спросила Юна. – А то меня подмывало…

– Ни в коем случае. – Брайс сделала глоток и чуть не подавилась. – Аталар, сколько виски вкатил сюда официант?

Она закашлялась и стала ловить ртом воздух, успокаивая жжение в горле.

– Я думал, ты любишь виски, – пожал плечами Хант.

Фьюри фыркнула. Брайс встала с дивана, качнула чашкой в сторону Ханта, затем наклонилась к Юне:

– За новую прима-балерину городского театра оперы и балета.

Сказав это, она залпом выпила чашку, позволив виски обжечь не только горло, но и душу.

Хант всего на мгновение разрешил себе взглянуть на Брайс. Восхититься четким ритмом, который отбивала ее обутая в сандалию нога, следуя ритму музыки; полюбоваться ее длинными мускулистыми ногами, сверкающими в неоновых огнях первосвета, белыми шортами, подчеркивающими бронзовый загар. Все шрамы, полученные Брайс весной, давно исчезли, за исключением звезды на груди. А вот шрам двухлетней давности по-прежнему вился по ее бедру.

Его неукротимая, сильная, красивая Брайс. Хант изо всех сил старался не смотреть на ее круглые ягодицы под шортами, на длинные волосы, достигающие поясницы, и, конечно же, на покачивание ее роскошных бедер.

Рядом с нею он всегда ощущал себя тупым примитивным животным.

В театре он едва смотрел на выступление Юны, потому что Брайс выглядела такой… вкусной в этом голубом платье. Только присутствие ее родителей, сидящих в нескольких футах, удерживало его от желания скользнуть рукой под полупрозрачную ткань платья.

Но это нарушило бы их соглашение. Весною такая договоренность его вполне устраивала. Его и тогда снедало желание, однако он согласился с ее предложением получше узнать друг друга и только тогда вводить секс в уравнение их отношений. Увы, с каждым месяцем телесная тоска по Брайс только нарастала. Совместная жизнь в квартире была медленной пыткой для обоих.

Глаза Брайс цвета виски переместились на него. Она открыла рот и тут же закрыла, не сказав Ханту, чтó увидела в его взгляде.

Память о весенних событиях и гибели Микая и Сандриелы охладила нарастающее желание Ханта.

«Давай не будем никуда торопиться, – предложила ему тогда Брайс. – Нас швырнуло во все эти события, но теперь, когда жизнь возвращается в нормальную колею, я хочу, чтобы у нас с тобой все было по-настоящему. Хочу узнать тебя в спокойной обстановке, а не носясь по городу в поисках убийц».

Он согласился. Что ему оставалось? И пусть в тот вечер он вернулся из Комитиума с намерением соблазнить Брайс и утрахать до полусмерти… он не успел дойти до поцелуев, когда она объявила, что хочет нажать на тормоза.

Хант понимал: ею двигало не только желание познакомиться получше. Сюда же примешивалось чувство вины перед тысячами погибших, которых не удалось спасти. И позволить себе наслаждение с Хантом, позволить себе быть счастливой… Ей требовалось время, чтобы во всем разобраться. И Хант был готов дать ей время. Дать все, чего Брайс хотела и в чем нуждалась. Теперь, когда с его запястья исчезла татуировка раба, он был свободен это сделать.

Но в такие вечера, как сегодня, глядя на Брайс в этих белых шортах… сохранять договоренность было чертовски тяжело.

Фьюри торопливо загружала себе на телефон страницу электронной газеты «Вестник Города Полумесяца», где успела появиться рецензия на выступление Юниперы. Брайс встала с дивана и подошла к Ханту, оставив подруг разговаривать.

– Что ты хотела сказать? – спросил он, когда Брайс уселась рядом.

– Тебе действительно нравится ходить на эти сборища? – она указала на шумную толпу гостей. Браслет на ее запястье ярко светился. – Тебе не противно?

– Почему мне должно быть противно? – спросил он, складывая крылья.

– Потому что ты вдоволь навидался дерьма и дерьмового отношения к тебе со стороны таких, как они… – Она перекинула волосы через плечо. – Многие из них и понятия не имеют, чтó ты перенес. Или им попросту наплевать.

– Зачем мы тогда ходим на эти сборища, если они тебя раздражают? – спросил Хант, вглядываясь в напряженное лицо Брайс.

– Ну, сегодня мы пошли, чтобы выскользнуть из-под назойливого внимания моей мамочки. – Хант усмехнулся, но она продолжила: – И еще потому, что мне хотелось воздать должное таланту Юны. – Она улыбнулась, взглянув на подругу, воркующую с Фьюри. – Третья причина: Рунн нас пригласил. А вообще… не знаю. Мне хочется чувствовать себя нормальной, но потом появляется чувство вины. Его сменяет злость на всех этих тусовщиков, которым наплевать на вину. Наверное, таблетка, которую ты бросил мне в виски, имеет примесь безнадеги. Иначе не объяснить, почему я вдруг раздумываю обо всем этом.

– Примесь безнадеги? – со смехом переспросил Хант.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я! – вспыхнула Брайс. – Неужели сборища вроде этого тебя не коробят?

– Нет. – Хант обвел глазами беспорядочно развлекающихся гостей. – Мне даже приятно смотреть, как горожане наслаждаются жизнью. Их приход сюда еще не означает, что им на все наплевать. Среди них наверняка найдутся те, у кого весной погибли родные и друзья. Но и фэйцам, и людям иногда требуются встряски, чтобы вновь почувствовать себя живыми. Это сброс напряжения.

Неправильные слова. Уж он-то сбрасывал напряжение не иначе как собственной рукой. Он старался не думать о том, часто ли Брайс открывает ящик в левой тумбочке, где хранит свои игрушки, вернее, так же часто, как он дрочил, стоя под душем.

До Дня зимнего солнцестояния оставалось четыре месяца. Всего четыре.

Брайс кивнула, продолжая думать о предмете их разговора:

– Мне кажется… Иногда я ловлю себя на странном ощущении. Я радуюсь жизни, и вдруг меня охватывает беспокойство: а не слишком ли я радуюсь? Понимаешь? Как будто если я позволю себе быть слишком счастливой, если привыкну к счастью, кто-то придет и отнимет у меня все это.

– Знакомое чувство. – Хант наматывал ее волосы себе на пальцы. Удержаться от этого он не мог. – Со временем мы приспособимся.

Он до сих пор приспосабливался к своей новой жизни. Было непривычно ходить без грызущего чувства в животе и ожидания ужасов, которые принесет очередной день. Было непривычно распоряжаться собой, своим будущим… Если астерии пожелают, они могут все это отобрать. Они позволяли ему жить лишь потому, что он и Брайс приобрели необычайную известность. Убийство их наделало бы много шуму. Астерии выдвинули свое требование: живите, но не высовывайтесь. Никогда. А если высунутся… Ригелус, позвонивший Брайс вскоре после весеннего кошмара, высказался с предельной ясностью: он – Светлая Рука астериев – убьет всех, кто дорог Брайс и Ханту, если только они переступят черту. Значит, придется жить, не высовываясь.

Ханту такая жизнь даже нравилась. Ходить на балет, на сборища вроде этого и делать вид, будто он никогда не знал иной жизни. И что татуировка на спине Брайс не содержит измельченный в порошок Рог Луны.

Но каждое утро, надевая черную форму Тридцать третьего легиона, он вспоминал о своей прежней жизни. После смерти Микая Исайя попросил его помочь в руководстве легионом, и Хант охотно согласился. Он оставался неофициальным командиром Исайи; неофициальным лишь потому, что не хотел обременять себя писаниной и прочей бюрократией, которую влекло за собой официальное вступление в должность.

Все эти месяцы в городе было спокойно. Город Полумесяца залечивал весенние раны. У Ханта не было причин жаловаться.

В кармане черных джинсов Ханта завибрировал мобильник. Он достал телефон, прочел сообщение Исайи и застыл. Сердце ушло в пятки, затем вернулось на свое место.

– Что случилось? – Брайс заглянула ему через плечо.

Хант передал ей телефон. Его рука была на удивление твердой.

– На места Микая и Сандриелы назначены новые архангелы. Новые губернаторы.

– Кто? – У Брайс округлились глаза. – Насколько они отвратительны?

Хант кивком предложил ей прочитать электронное сообщение Исайи. Брайс, на запястье которой до сих пор болтался дурацкий светящийся браслет, согласилась.

«Расстилаем ковровую дорожку для торжественной встречи», – написал Исайя, сопроводив лаконичным комментарием пересланное письмо из имперской канцелярии астериев, извещающее о новых назначениях.

– Они совсем не отвратительны, – сказал Хант, отрешенно глядя на гостей; те сгрудились возле фэйца, выполнявшего стойку на пивной бочке. – И в этом-то вся проблема.

Брайс вчитывалась в каждое слово письма, отправленного имперским секретарем.

– Про Эфраима я знаю. Вроде бы вполне порядочный архангел. Он сейчас вместе с Жакопом управляет Родинией. Но его отправляют на северную Пангеру. А сюда… Слушай, кто эта Селистена?

Хант нахмурился:

– До сих пор она держалась в тени. Руководила Неной. Населения там – тысяч пятьдесят. Под ее командованием находился один легион. Всего один. У нее не было даже триариев. По сути, ее легион управлялся астериями и играл роль сторожевых псов Северного Разлома. Она просто марионетка.