Зори Соловецкие

Почто же вдруг за всех нас тут же сразу,

Своею прихотью и волею решил?

Мне рано, бать, семьёй обзаводиться,

К тому же я в монахи ухожу…

Прости, отец! Мирского отрешиться

Давно желаю. Богу я служу».

Кирилл опешил, встретив твёрдость сына,

С досады был готов обматерить.

«Взять вожжи – поздно, вымахал детина,

Посмел бы разве раньше возразить!

Пенять себе за чадо плоть от плоти?

В меня пошёл упрямством и умом,

А кротостью и лаской в мать напротив,

Не думал я ни духом и ни сном»….

Шептались на деревне меж собою:

«Зосимка-то, слыхали, учудил?

А было бы в семье их, братьев, двое,

Спокойно бы почил себе Кирилл.

Теперь он, чай, в гробу перевернулся –

По ветру всё добро пустил сынок.

Отец его был правильного курса,

По крохам собирал, как только мог.

Варвара36, мать, кудахтала наседкой,

Учила счёту, буквам и письму,

Облизывала, словно он конфетка,

Учить-то надо было не тому….

Теперь-то что судачить здесь об этом?

Варвара  век в монашках докоптит,

А сын, Зосим, ещё запрошлым летом

Хотел уйти куда-то в дальний скит.

С мальства стремился парень к книгам Божьим,

К ребячьим играм редко выбегал.

Отцовским делом ум свой не тревожил,

Тем более монахом нынче стал…».

«Ну, хватит, что ли, воду толочь в ступе,-

Одёрнет, устыдившись, кто из баб,-

Ещё незнамо кто из нас и как поступит,

Таких забот37  у каждой здесь изба».

Простился с матушкой, оставил землю,

Склонил пример Корнилия к тому,

«Иного аще сердце не приемлет,

Побыть сынок не бранно одному.

Храни Господь тебя во всех скитаньях

От зверя лютого, людей лихих,

Пребудет пусть с тобой Он в испытаньях,

Что промыслом Своим тебя подвиг».

Дороги вывели на Беломорье,

На Сум-реку, где Герман пребывал,

С потерей подруга, в великом горе,

Как дальше быть, пока не представлял.

Сумской Посад – поморское селенье,

Считай, по меркам времени, село,

Народ от века к веку в поколеньях

Рыбацким занимался ремеслом.

Стояли избы вольным строем ломким,

Большие, тёмные, бревно к бревну в обло38,

За ними бани у реки, по кромке.

Вечерний час, но солнце не зашло…

Сплошных заборов не было в помине,

Все люди друг у друга на виду.

Жердины редкие – преграда животине,

Помнут все грядки, если забредут.

У первой же Зосим остановился,

Залаял пёс, учуяв чужака.

Открылась дверь, хозяин появился,

Унял собаку, пнув её слегка.

«Христос средь нас! Хозяин, мне б водицы,

Сегодня в путь отправился с зарёй,

Пришлось ногам в дороге потрудиться,

К кому, не скажешь, можно на постой?»

«И ты будь здравым также, странник Божий!

Почто к кому? Здесь каждый гостю рад.

Входи, входи, накормим, спать уложим,

Словами сыт не будешь, говорят».

Чужого на селе всегда заметят,

(а тут явился новью всей чернец),

Как принято, по-божески приветят,

Потом уже расспросят, наконец.

Суровый быт, на грани выживания,

Ничуть не очерствил сердца помор,

Но выручка в нужде и состраданье

ЖилО всегда, живёт в них до сих пор.

На первый взгляд покажется неспешным,

И без огня, с ленцой мужик-помор,

Он слово тянет, окая потешно,

Но как всегда обманчив этот взор!

Не вымолвят здесь слова, не подумав,

А любят, как солома не горят,

Но дО смерти, неистово, без шума…

И старших, помня, уваженьем чтят.

Узнав, откуда и зачем здесь инок,

Хозяин, не от праздности, спросил:

«Почто стремишься так к местам пустынным

На жизнь без дома и родных могил?

Какая сила манит на лишенья,

Что вы готовы жертвовать собой?

Во имя душ своих и их спасенья?

Зосим, скажи мне: движет что тобой?

По мне, дак39 это блажь ума большого,

Ходи, вон, в церковь, кайся за грехи,

Христова заповедь для всех основа,

И ею искони так жили старики.

И мы живём, и дети наши будут,

В грехе рождались, грешными помрём.

Но в чём же грех? Что сыты и обуты?

Что меньше вашего псалмы поём?

Примечания