Пятый угол

Майк

Я влюбилась в Майка, едва он первый раз переступил порог нашего дома. У мамы в ту пору был сложный период в жизни, она тяжело переживала развод с моим отцом и искала утешение в каждом встречном ухажёре, которые менялись у неё через два-три месяца. Одни уходили со скандалом, другие просто вдруг в один прекрасный миг переставали появляться в нашем доме.

Мне на тот момент было четырнадцать, пубертатный возраст в самом разгаре, и вот – появился Майк, герой моих грез… Нет, вы не подумайте, я не какая-нибудь нимфетка со страниц Набокова, которая тут же принялась строить взрослому мужчине свои юные глазки цвета ореха, носить маечки без лифчика и задирать ноги в коротенькой школьной юбке, чтоб засветить трусики. Я никоим образом не показывала своих чувств, просто запиралась в своей комнате и тихонько страдала, представляя всякие истории о нас с Майком.

Это был добрый задумчивый мужчина чуть за сорок, глядящий на мир сквозь затемнённые очки-капли взглядом человека, у которого есть всё. У него были крепкие жилистые руки, покрытые тёмно-русыми завитками волос, которые сводили меня с ума, немного грустная улыбка и завораживающий негромкий голос. От него всегда приятно пахло, и в те несколько месяцев, что он жил у нас, я забыла о запахе грязных мужских носков.

По утрам в выходные он молол кофейные зёрна на старой ручной мельнице, варил в медной турке кофе и жарил глазунью или омлет. Майк вообще был большой любитель готовки, и можно сказать, что многому по кухонной части я научилась у него – даже не целенаправленно, а просто наблюдая за его манипуляциями. Иногда я спрашивала, например, зачем перед заваркой нужно ополаскивать чайник кипятком или почему в зажарку вначале кладут лук, а потом морковь, ну или зачем вообще в блинное тесто одновременно добавлять сахар и соль. Спрашивала я нарочито рассеянно, пытаясь придать голосу побольше безразличия, а на самом деле не хотела показать дрожь волнения.

Его постоянно сопровождала музыка. Порой он слушал что-то старое вроде ранних Depeche Mode или Pink Floyd, порой – русский рок или какие-то странные музыкальные проекты. Но в целом меня не напрягало то, что он слушает, хотя, конечно же, вкусы у нас разнились.

Одевался он просто, часто носил потёртые джинсы и свитер с треугольным вырезом, в который я тайком мечтала запустить свои пальчики.

А ещё он относился ко мне не так, как все другие мамины ухажёры: какое-то человечное было отношение, будто на равных. Он не поучал, не стремился воспитывать и, самое главное, не облизывал меня слащаво-похотливым взглядом. Он принял меня такой, какая я есть, но никогда не стеснялся высказывать своё мнение. Благодаря ему я не проколола нижнюю губу, не обрила часть головы и не сделала тату между пальцев на левой руке. Но в то же время Майк порекомендовал мне кучу интересных книг и фильмов, рассказывал о современных художниках и писателях, о новых направлениях в музыке. Он делал это буднично, вскользь, ненавязчиво, и оттого это было интереснее и захватывающе вдвойне.

Майк был другой. Думаю, из него получился бы хороший отец, но своих детей у него почему-то не было. Думаю, он был интересный друг, но из-за разницы в возрасте нас сложно было назвать друзьями, да и общих интересов было не так много. Поэтому он меня привлекал просто как мужчина, но и тут у нас ничего не могло получиться. По крайне мере, пока… Но я не сдавалась, решив терпеливо ждать и надеяться, что однажды гадкий утёнок превратится в прекрасного лебедя!

А потом он уехал. Какой-то новый проект, что-то связанное с работой. Он звал маму и меня с собой, но та ссылалась, что не может покинуть насиженное гнёздышко, что я привыкла к школе и смена обстановки для меня стресс. Как будто нельзя было моего мнения спросить! Никакие уговоры не действовали. Сухо обнявшись, мы расстались – я тогда впервые прикоснулась щекой к его небритой щеке, пахнущей терпким лосьоном. Когда за его спиной закрылась дверь, мама как ни в чём не бывало ушла в зал досматривать любимый сериал. Для неё это был лишь очередной уход. А я бросилась к себе рыдать в подушку – для меня это была потеря всей жизни. По крайней мере, так мне тогда казалось.

Думаю, мама рада была избавиться от его общества. С Майком она всегда ощущала себя не в своей тарелке, какой-то самой обычной, посредственной что ли. Ах, мама, мама…

***

Мы встретились с Майком через десять лет – на крупной вечеринке, которую ежегодно устраивал наш концерн. Я к тому времени окончила университет с красным дипломом и вполне уверенно двигалась по карьерной лестнице, в свои неполные двадцать четыре занимая должность замруководителя отдела рекламы.

Майк же последние годы хорошо раскрутился и стал весомой фигурой в рекламном бизнесе. Его имя часто было на слуху

И вот – он, собственной персоной, почти ничуть не изменившийся за эти десять лет. Всё те же очки, та же простая одежда без пиджаков и галстуков, те же размеренные движения, та же грустная улыбка. В свои пятьдесят с хвостиком Майк был жутко привлекателен, и дамочки бросали в его сторону долгие красноречивые взгляды. У меня же душа ушла в пятки, едва я увидела его. Доселе холодная и неприступная в коллективе, я размякла, растаяла и… выпила лишнего, иначе бы я никак не смогла подойти к нему. Когда я, наконец, решилась, то веселье было в полном разгаре, заиграла медленная музыка, и одна за другой на танцполе начали появляться танцующие пары.

Я залпом допила не знаю какой по счёту фужер шампанского и, немного пошатываясь, развернулась, чтоб поставить его на стол. Именно в этот момент Майк сам подошёл ко мне.

– Здравствуй, Настя! – произнёс он, улыбаясь. – Потанцуем?

И я снова стала тем самым колючим подростком с нереализованными фантазиями, которые вот-вот, спустя так много лет, готовы были превратиться в долгожданную и всё-таки совершенно неожиданную реальность. Я, наверное, слишком тесно жалась к нему в танце, но мне было плевать, алкоголь раскрепощал и придавал смелости. Майк что-то рассказывал, о чём-то спрашивал, а я лишь поддакивала, кивала головой и не сводила влюблённого взгляда с моей Мечты! Я растворялась в нём всецело и полностью…

***

Не знаю, что напугало меня больше: яркий дневной свет, ударивший в глаза, незнакомая обстановка или моё состояние и полное отсутствие в памяти событий вчерашнего вечера. Я пошевелилась на диване, смутно догадываясь, у кого я нахожусь, и где-то глубоко в подсознании, совершенно не к месту, мелькнула мысль: «Интересно, между нами что-то было?».

– Проснулась? – услышала я кажущийся знакомым голос.

Я подскочила и, сев, повернула голову в сторону говорящего, но тут же об этом пожалела. Резкие движения вызвали острый приступ головной боли и тошноту. Закрыв глаза, я сползла по спинке дивана обратно на подушку, успев, однако, заметить, что вопрос задал молодой парень, прислонившийся к косяку и с улыбкой глядящий на меня.

– Вы кто? А где Майк? – просипела я, совершенно неузнаваемым голосом, борясь с тошнотой, ощущая неимоверную засуху во рту и разглядывая радужные круги, переливающиеся за моим смежёнными веками.

– Ну… Так, сейчас сколько? Полдень. Думаю, Майк уже где-то на подлёте к Парижу, у него посадка в аэропорту Шарля-де-Голля в полпервого, – голос доносился издалека, словно с другой планеты.

– Париж?.. Самолёт?..

– Да, он просил передать привет и извиниться, что так и не дождался твоего пробуждения.

Голос переместился, его источник находился теперь передо мной. Я приоткрыла глаза и попыталась разглядеть молодого человека, сидящего в кресле напротив.

– Думаю… – я облизала пересохшие губы, – думаю, лучше не стоит спрашивать, как я тут оказалась?

Парень находчиво протянул мне пол-литровую бутылку холодной воды без газа и, пока я жадно утоляла жажду, ответил:

– Ну, если любопытно, могу рассказать вкратце события вчерашнего вечера. Тем более, в целом всё было пристойно.

– О нет! – я снова закатила глаза и откинулась на подушку, сгорая от стыда перед незнакомым парнем.

– Да ты не волнуйся. Всё нормально. С кем не бывает. Просто Майк говорил, когда вы с ним после мероприятия сели в такси, он попросил сначала отвезти тебя домой. Но ты наотрез отказалась говорить адрес и всё твердила: «Сегодня ночью мы едем к тебе!». Вот и пришлось привезти тебя сюда и уложить спать. А я, кстати, Борис. Мы вообще-то вчера раза три знакомились, но боюсь, что ты не запомнила.

– Очень приятно, Борис. – промямлила я, глядя в сторону и продолжая полыхать от стыда. Да хотя, думаю, после такого СТЫДА от меня уже остались лишь одни головешки.

– Очень приятно, Анастасия!

– А почему он привёз меня к тебе? Или тут Майк живёт?

– Ну, это наша квартира.

– То есть как ваша? – я с испугом глянула на парня, заподозрив про Майка неладное. – Вы… вместе, что ли, живёте? Вдвоём?

– Ну, в основном я. Майк наскоками, несколько раз в год. Весь в делах, в заботах.

– И какие же вас связывают… отношения? – язвительно спросила я. – Партнёры по бизнесу? Или так?

– Родственные! Вообще, я его племянник, сын младшей сестры. Но когда родители погибли, он оформил опекунство, и с тех пор мы вместе. Тянет меня за собой, но и спуску не даёт. Он мне как отец, в общем, стал.

– Прости. Я тут наговорила всякого. Я, наверное, пойду, – я снова попыталась сесть, но от резкого движения опять закружилась голова, перед глазами потемнело, и мне пришлось буквально рухнуть обратно на диван.

– Всё нормально, не торопись, успеешь ещё. Полежи, отдохни, поспать можешь. А я пойду, мешать не буду, – Борис, уперев руки в колени, встал с кресла. – Если хочешь, можешь душ принять, желательно контрастный, мне обычно помогает. Полотенце я дам, а сам тебе поесть чего-нибудь приготовлю. А после уж и домой отвезу.

Только в этот миг я заметила поразительную схожесть Бориса и Майка. Тот же задумчивый взгляд с весёлыми искорками. Та же грустная улыбка. Такие же движения. И даже та же картавая буква «Л».

Мне в голову пришла сумасшедшая мысль: «Майк сравнял возраст, и теперь мы можем попробовать быть вместе, быть на равных». Мне казалось, что чем больше я гляжу на Бориса, тем больше я в него влюбляюсь, или это любовь к Майку таким образом трансформировалась, или…

Да уж, какие только глупости не приходят в голову двадцатичетырёхлетней девушке, проснувшейся наутро в чужой квартире после бурной вечеринки…

P.S. А на другой день Борис пригласил меня на свидание!..

Руководитель проекта

Бог вышел из лаборатории на звёздный балкон и, бесшумно прикрыв за собой дверь, бросил усталый взгляд на простирающуюся перед ним космическую даль. На карман мятого белого халата был небрежно прикреплён бейджик, на котором чёрным по белому – шрифт Arial, размер 32, полужирный – значилось: «РУКОВОДИТЕЛЬ ПРОЕКТА».

Прямо перед ним, переливаясь белыми, синими и зелёными красками, мерно следовала по своей орбите «Земля», как её ласково привыкли тут называть, или проект #0096572467659/83001, как значилось во всех официальных документах Небесной канцелярии. Этот проект Бог создал сравнительно недавно и руководил им на протяжении каких-то четырёх с половиной миллиардов земных лет.

Сейчас, глядя на своё детище, Бог надолго задумался, и корявая морщина прочертила лоб его немолодого лица. Рассеянно похлопав ладонями по карманам халата, он выудил мятую пачку Парламента, прикурил от дешёвой одноразовой зажигалки и выпустил из тонких губ струйку сизого дыма. Наслаждаясь редкой минутой покоя и терпким табаком, Бог размышлял о проекте, который всё чаще сдавал сбои – а говоря иными словами, просто выходил из-под контроля. Богу уже неоднократно выносила предупреждения Межгалактическая Комиссия, угрожая закрытием этого проекта, но он не сдавался. (Для информации: каждую звёздную систему курирует свой бог, если вы не совсем понимаете, о чём идёт речь).

Богу жаль было расставаться со своим детищем, но, если так пойдёт дальше, если люди не одумаются, ему придётся прикрыть проект, а именно: уничтожить на Земле всё живое и зачислить планету под номером #0096572467659—00Х в общегалактическую номенклатуру как макет для чьих-то будущих разработок.

Бог недоумевал, ведь первоначальные расчёты были верны, погрешности сведены к минимуму. Человечество зародилось и должно было просуществовать, совершенствуя себя в благих намерениях, не один триллион земных лет. Но сейчас человечество напоминало питона, пожирающего собственный хвост.

В чём он просчитался? Почему всё, что он дал людям, искажалось ими втройне? Может, ошибкой было дать им любовь? Для чего она им?

Еда – понятно, и то люди извратили первичное значение пищи. Одни ублажаются чревоугодием, тогда как других целенаправленно до смерти морят голодом. А третьи и вовсе превратили принятие пищи в культ, создавая кулинарные шедевры и обогащаясь за счёт того, что в конечном итоге будет переработано в шлак и предано тлену.

Людям была дана возможность размножаться, производя на свет себе подобных. Да, Бог приукрасил процесс зачатия, чтоб он выделялся из обыденных дел, стал чем-то ярким, незабываемым. Люди же переиначили всё на свой лад. Они теперь просто играют с этим, получая пустое удовольствие, превратив его в повседневность и отодвинув сам смысл процесса зачатия на дальний план.

Бог дал людям веру. Изначально он проявлял себя грозой или дождём, палящим солнцем или студёной зимой, и люди верили в проявление высших сил. Но, отчаявшись подчинить эти силы себе, самые хитрые из людей решили олицетворить Бога и создали религию. Придумали Богу имя, образ, лицо и даже легенду о нём. Вот только у каждого народа получилась своя религия, свой Бог. Не сходились во многом ни легенды, ни образы, ни имена одного-единственного Создателя, что и послужило поводом для нескончаемой вражды между людьми. Каждая религия утверждала, что именно её Бог является истинным, верным, правым… И пыталась склонить на свою сторону как можно больше людей! Почему глупые люди не задумывались, что солнце для всех светит одинаково, одинаково они мокнут под дождём, одинаково гремит для них гром, и все они одинаково, вне зависимости от их религий, умирают от наводнения, извержения вулкана, смерча или болезни…

Нужна ли была людям любовь? Ведь именно в этом и заключался эксперимент Проекта. Именно способность чувствовать любовь и дарить её окружающим должна была отличить людей от остальных примитивных существ, пусть порой и разумных. Но люди и этот божий дар сумели извратить, исковеркать. Самое чистое чувство они использовали для корысти, для манипуляций, для обмана, для наживы, ничем не отличаясь от других разумных ЖИВОТНЫХ.

У людей был ещё крохотный шанс сохранить себя и планету, но Бог уже практически не верил в него. Ему жаль было сворачивать этот проект, но, похоже, другого выхода не было…

Не заметив, как докурил почти до самого фильтра, Бог щелчком отправил окурок в небо и, ссутулившись, ушёл обратно в лабораторию.

Огонёк догорающей сигареты, описав широкую дугу, погас в космической синеве.

***

– Ты меня любишь?

– Люблю. А ты меня?

– Я тебя тоже. Очень!

Двое подростков, Машка и Алёшка, сидели на крыше старого заброшенного дома и, зябко прижимаясь друг к другу плечами, глядели в ночное небо, полное звёзд.

– Ой, смотри, Лёха, смотри, звезда падает! Загадывай скорее желание!

– Где?

– Да вон, дугу описала такую широкую и загасла. Видал? Желание успел загадать?

– Не-а.

– А я загадала!

Они снова ненадолго замолчали, ощущая тепло друг друга и вслушиваясь в редкие ночные звуки и шорохи.

– А о чём… желание-то загадала? – запоздало спросил Алёшка.

Но Маша лишь улыбнулась, глядя в ночное звёздное небо, и крепко сжала руками его ладонь.

Осенняя встреча в поезде

За окном поезда дождь лил как из ведра. Он прибивал листву к асфальту, наполнял ненасытные лужи, и тысячи искристых капель крохотными акробатами перескакивали с веточки на веточку, с листка на листок. Порывистый ветер не отставал от своего младшего брата: он срывал капюшоны с редких прохожих, выворачивал наизнанку хрупкие зонтики и раздавал пощёчины крупными дождевыми каплями.

За окном поезда бушевала стихия.

В купе же, напротив, было тепло и уютно. Вагон плавно покачивал редких пассажиров. Одни из них дремали, наслаждаясь теплом и вынужденной ленью, другие читали или разгадывали кроссворды. Кто-то в дальнем купе негромко разговаривал.

Она давно уже отложила книгу и задумчиво глядела в окно, в самую гущу бушующей осени. Приятно было ощущать комфорт, когда там ветер с дождём творили хаос. Но она не чувствовала покоя и умиротворения. Такой же хаос, такая же промозглая осень вот уже несколько месяцев царили в её душе. Она жила как в тумане: то выныривая из него, то вновь погружаясь с головой. Куда она теперь ехала? Сложно сказать. Убегала от Него. Или возвращалась к Нему. Бежала от Себя или искала Себя. Или просто ехала, чтоб хоть что-нибудь делать, хоть где-нибудь быть, хоть что-то менять. Просто чтоб не умереть от тоски, одиночества, обиды…

– Не помешаю? – мужской голос вывел её из водоворота мыслей.

– Н-нет, – глухо ответила она. – А вы кто?

Лицо его – волнистые волосы и голубые глаза – показалось ей смутно знакомым, но она никак не могла припомнить, где же видела этого молодого человека.

– А я – ваш сосед. Вот моё место. Тридцать семь, – он протянул ей билет.

Она машинально взяла его и невидящим взором, ещё не оправившись от своих мыслей, уставилась на небольшой прямоугольник казённого бланка.

– Наверное, я спала, когда вы вошли, – она равнодушно вернула билет.

– Да нет же, я еду с самого начала. Я уже несколько раз заходил к вам. Ну же, вспоминайте, – искристо улыбался парень и позвякивал чайной ложечкой в стакане с подстаканником.

Тут она смутно припомнила его в голубой рубашке с железнодорожным значком на кармане и тёмно-синих форменных брюках.

– Вы же наш проводник! – недоумённо воззрилась она на улыбающегося парня, вспоминая, что именно он помог затащить в вагон её неподъёмную сумку. – Но тогда я совсем ничего не понимаю! Почему вы едете в этом купе? Зачем вам билет?

– Ну, тут дело такое, долгая, в общем-то, история. А хотите чая?

– Очень хочу! С маленькой конфеткой или шоколадкой, – не узнала она свой голос и вообще удивилась своему ответу. Словно кто-то отстранил её от управления телом и разумом, самовольно усевшись за рычаги управления, и оставил хозяйку наблюдать за происходящим со стороны.

– Я мигом, а то мой чай тоже совсем остыл, – и проводник выскочил из купе.

Она снова глянула в окно, ощущая в душе какое-то новое – или давно позабытое – чувство. За окном смеркалось, в стекле она увидела своё отражение. Вздрогнула и ужаснулась. Она не могла припомнить, когда в последний раз смотрелась в зеркало! Быстро достав из-под подушки сумочку, она как могла наспех привела себя в порядок. Благо, в вагоне был полумрак, а она сидела, забившись в дальний угол, сокрытая тенью от верхней полки.

Проводник вернулся с двумя стаканам горячего чая, сахаром, печеньем и маленькими шоколадными батончиками.

– На самом деле, на железной дороге я больше не работаю. Взял отпуск с последующим увольнением и, пользуясь льготным проездом, решил махнуть на Дальний Восток. Специально подгадал, чтоб с нашей бригадой ехать. Жаль с ребятами расставаться, вот и решил – до последнего. А тут как раз в дороге бывшая напарница заболела. Предложил подменить на пару дней, чтоб отлежалась. Теперь она снова в строю, а я, наконец, простой пассажир, – он перевёл дух и отхлебнул чай из стакана. – Вот такая вот история! А вы куда едете, если не секрет?

– А, туда, – неопределённо махнула она рукой, – к сестре.

Она снова уткнулась в окно, разглядывая сквозь покрытое каплями дождя стекло проносящиеся мимо огни фонарных столбов. Но вдруг повернулась к нему и спросила:

– А вы куда едете? Домой? И почему вдруг проводник, что за профессия? Совсем не мужская!

Последней фразой ей вдруг захотелось уколоть парня, сделать так, чтоб не одной ей было хреново на душе. Но он совсем не смутился, будто и не заметил укола. Будто жало скорпиона уткнулось в толстый панцирь черепахи и соскользнуло с него, не причинив никакого вреда.

– Почему проводник? Захотелось страну посмотреть. Пусть хоть из окна поезда. До этого служил по контракту на флоте пять лет, но попал под сокращение. Вот и подался на железку. Вроде надо остепениться, семью, очаг создавать. А у меня всё ещё детство в душе играет, романтика, – говорил он искренне, с улыбкой, и в его глазах отражались огоньки проносящихся мимо фонарей.

Ей было интересно и легко слушать его, она сидела притихшая словно мышка и глядела на него большими глазами. В объятиях этого разговора она ощущала тепло и уют, холод ещё был в душе, но кончики пальцев уже начали оттаивать.

– Вот и решил, что вроде хватит по стране колесить. Хочется покоя и умиротворения. Хочется сбежать от шума, от людей, забыться где-то на краю земли, где нет кинотеатров, дорогих машин, шмоток, телефонов и прочей лабуды, которая травит жизнь! Да, бессонные часы в поезде во время ночных смен часто порождают такие мысли. А потом как снег на голову – письмо от сослуживца: «Приезжай в Приморье, есть работа, как раз для тебя, твоя тема». А он сейчас в гидрографической службе военно-морского флота работает…

– Что за тема? – она заёрзала от волнения. Все эти рассказы напоминали ей дежавю. Сон, который она видела много раз. Парень словно читал её мысли, имея доступ к самым сокровенным уголкам её души.

– В ста километрах от Владика… ну, от Владивостока, – пояснил он, – есть маяк Сысоевский. Вот, еду туда техником. А может, и сразу начальником. Не знаю пока, как уж сложится. Но дело не в должности, не в жаловании, просто маяк – это давняя моя мечта, с детства ещё. Я поэтому и на флоте служить остался. А теперь вот, стало быть, мечта детства и сбывается.

Всё это он так воодушевлённо рассказывал, что она сама не заметила, как калиточка её души незаметно отворилась на скрипучих петлях.

– Так а вы к сестре, значит? А в какой город? – сделал он ещё одну попытку разговорить молчаливую собеседницу.

Она сразу как-то вся сникла, отвернулась к окну, чтоб не показать выступивших на глазах слёз.

– Я…я…Вы простите! Нет у меня никакой сестры. Я просто еду.

– Просто? Куда?

– Туда, – пожала она плечами и улыбнулась вымученной улыбкой. – В никуда… Просто, по дороге. Я…

И тут её прорвало. Она говорила и не могла выговориться. Рассказывала всё, чем жила эти месяцы, о чём страдала, рассказывала даже о том, о чём поклялась больше никому и никогда не рассказывать. Тут были слёзы и боль, недоумение и смех, страх и жалость. Они проговорили почти всю ночь. А когда за окном стали брезжить серые предрассветные сумерки, она, выбившись из сил, уже вовсю клевала носом и не заметила, как прикорнула на плече у своего необычного попутчика. Он аккуратно уложил девушку на постель, снял с неё обувь и заботливо укутал одеялом.

Сам он долго ворочался, гонял разные мысли в голове – было уж тут о чём подумать, после всех этих ночных откровений, – но всё же, когда первые пассажиры начали свои утренние хождения по вагону, его сморил сон.

В обед они проснулись почти одновременно и уже смотрели друг на друга в свете дня как старые добрые друзья. Он подпитывал её своей неиссякаемой энергией, и она потихоньку оживала. Так, оставшиеся несколько дней в пути они провели просто замечательно – насколько замечательно и романтично их можно провести в купе поезда, мчащегося вдаль, сквозь осеннюю Россию.

Спустя неделю он обрёл душевный покой на своём маяке Сысоевский. Та ещё дыра: каменистый обрывистый берег, постоянный ветер, частые туманы и холод. Но всё это его не страшило. Потому что и её долгий путь «в никуда» тоже закончился на этом старом маяке. Рядом с ним!

Вот так сбылась его мечта. Сбылись её сны. Сложилась их жизнь.

***

Я был у них в начале прошлого лета. Выпала оказия поехать на маяк Сысоевский с инспекцией от гидрографической службы флота. Я вызвался, зная, что там заведует мой бывший сослуживец.

Она сама встретила меня с поезда. Лихо вела праворульный внедорожник по ухабистым дорогам среди сопок и, пока мы добирались до маяка, успела рассказать историю их необычного знакомства, которую я, как смог, пересказал Вам. А тогда, глядя на её улыбку, я всё думал, что никогда не встретил бы в городе такую красивую, пышущую здоровьем, жизнерадостную девушку как здесь – в этом суровом краю, на обрыве мира! Странно было видеть, что возле маяка, на каменистой бесплодной почве, она смогла вырастить первые пёстрые цветы!