В темноте

Амур и Психея

О. Э. Мандельштам, 1920 г.

Утренние мгновения близости, согревающие потом весь последующий длинный день. Он коснулся ее волос, щеки и осторожно поцеловал. Оставаясь в полусне, она мягко и послушно отзывалась телом на каждое его движение.

Теперь она с интересом смотрела на него…

– Почему ты всегда закрываешь глаза? Ну, сам знаешь, о чем я сейчас говорю…

– Это необъяснимо и приходит изнутри. Вроде продолжения минувшей ночи, темнота сближает и сужает пространство. Есть только мы, ты и я…

– Может, ты в это время думаешь о ком-то другом?

– Ни о ком другом я не думаю, и вообще в такие моменты у меня нет мыслей в голове.

– А мне всегда нужно видеть тебя и чувствовать. Я просыпаюсь среди ночи и ищу. Потом нахожу, прижимаюсь и успокаиваюсь. Это очень важно для меня, понимаешь? Знать, что ты рядом.

– Да, понимаю.

– Понимаешь? Но ты в это время крепко спишь.

– Может и так, но я никуда не исчезаю.

– Ты – моя жизнь, а ее у меня во сне каждый раз отнимают вместе с тобой…

– И все же самое лучшее время для любви – это темнота. Свет разрушает рожденную ночью легенду.

– Ты о чем?

– Я говорю про историю Амура и Психеи. Все самое прекрасное для них пришло из темноты.

– Любовь не может жить без настоящего доверия:

Забыла, кто это написал. Нужно будет еще раз покопаться в интернете.

– Уже светает, как тихо. Каждый раз так получается. Наши выстраданные ночные планы остаются нереализованными. Они не годятся для дневной жизни. Восходит солнце, и все разрушается. Стоит ли тогда мучиться и не спать?

– Наверное, у меня сейчас некрасивое лицо. Даже не хочется смотреть на себя в зеркало.

– Перестать, выглядишь очень мило. Ты сейчас похожа на пушистый одуванчик.

– Тебе не нравится моя новая прическа? Наверное, глупо с моей стороны стараться выглядеть моложе своих лет…

– Знаешь, жизнь научила меня ценить то, что есть сейчас. Так гораздо лучше. Между прочим, это «сейчас» – вся сегодняшняя жизнь. В ней есть вечные ценности – наша с тобой любовь тоже. Поэтому я считаю себя счастливым человеком.

Сколько помню, всегда увлекался античными мифами. Моей любимой книгой в детстве были «Легенды и мифы древней Греции» Н. А. Куна, которую читал запоем бессчетное количество раз. Потом в руки попало издание «Метаморфозы» Луция Апулея. Интерес к автору возник после пушкинских строк «Евгения Онегина»:

После такой рекомендации мне тоже захотелось с ним познакомиться. Из прочитанного больше запомнилась история Амура и Психеи. С Амуром, богом любви, все казалось более или менее ясным. С Психеей, греческое имя которой означало «душу», «дыхание», получалось сложнее. Она была простой земной женщиной, и ей еще только предстояло ради любви пройти путь испытаний, даже спуститься за живой водой в подземное царство мертвых. Психею в античном искусстве часто изображали в виде бабочки.

Когда спустя много лет оказался в Ленинграде, то сразу отправился в известный всем старый Летний сад. Дело было в октябре, и с вековых деревьев падали желтые листья. На этом ускользающем осеннем фоне обнаженные мраморные статуи одновременно очаровывали и вызывали тихую тоску. В этом мире все проходило, как в нашей собственной жизни, и даже такое прекрасное тоже не было вечным. Отыскал скульптурную композицию «Амур и Психея». Она даже показалось мне самой интересной. В это время из-за туч выглянуло солнце, и мраморные тела героев поэтической сказки засияли, словно на них надели волшебную золотую корону.

Получилось, что я добирался сюда больше двадцати лет. В изложении Апулея, Психея была так прекрасна, что вызвала ревность богини красоты Венеры, и та подослала к ней своего сына Амура, чтобы он нанес рану Психее. Но когда Амур увидел девушку, то не стал причинять вреда, а перенес ее тайком в свой чертог и посещал по ночам, в полной темноте, запретив видеть свое лицо. Коварные и завистливые сестры подучили Психею нарушить этот запрет, и она попыталась при помощи ночника рассмотреть своего возлюбленного. Вместо ожидаемого чудовища перед ней открылась божественная красота.

Теперь передо мной – этот замечательный миф, застывший в итальянском мраморе, его самый главный момент: восхищенная Психея наклоняется к своему таинственному супругу. Через мгновение капля горячего масла, падающая из светильника, разбудит Амура, и он исчезнет.

Что же будет дальше? Потом начнутся странствования человеческой души, за которыми последует вечное блаженство влюбленных. Вот и золото осеннего сада тоже кружило голову, напоминая о близости последнего порога, за которым открывался путь в вечность. Даже не заметил, как рядом оказалась немолодая пара – высокий худой старик, кативший перед собой инвалидную коляску со своей супругой, закутанной в теплый плед. Он бережно положил руки на ее плечи, оба молчали. Наверное, давно понимали друг друга без слов. Жизнь была пройдена, а любовь продолжалась, вечной ее делала душа. Потом старушка кивнула головой своему спутнику, они двинулись дальше и скоро скрылись, растворившись в туманной сырости и осенних запахах.

– Наверное, ими прожита хорошая долгая жизнь, если они сумели сохранить в ней самое главное.

– Я тогда загадал, что здесь со мной обязательно произойдет что-то необыкновенное. Достойные бессмертия истории любви остались не только в книгах и далеком прошлом. Просто мы мало знаем о них.

– Чужая жизнь – это же совершенно незнакомая реальность. Ты видел в ней только одно мгновение.

– Да, все это так. Меня тогда просто осветило увиденное. Наверное, где-то свыше нам назначаются такие встречи, чтобы мы о них помнили и чаще оглядывались на себя…

– Знаешь, а я никогда об этом не задумываюсь и просто живу, как бабочка. Главное, чтобы мы с тобой всегда были вместе…

У матушки Ксении

В то раннее утро я оказался на станции метро «Василеостровская». Случилось это двенадцать лет тому назад, популярного ныне памятника с вагоном на конной тяге там еще не было. Многое теперь забылось, а здесь все помнится…

Васильевский остров, или, как его любовно называют жители Петербурга, «Васька», – один из старейших районов города. За свою долгую историю старые дома его постепенно опустились в землю, и окна первых этажей оказались ниже уровня мостовой. Это наша Северная Венеция, где должны были проходить не улицы, а каналы. С того времени сохранились только их названия – линии, по номерам. Грандиозный проект тогда не состоялся из-за угрозы наводнений.

Отыскал нужную себе остановку маршрутки К-249а. Сюда уже образовалась длинная очередь. Почти все вокруг меня – женщины. Занимая очередь, поинтересовался у немолодой дамы в темной шали, отсюда ли едут на Смоленское кладбище? Она окинула меня оценивающим взглядом:

– К Ксении?

– Да, к ней, на Смоленское.

– Тогда правильно, сюда.

– В первый раз, что ли?

– Получается, что так…

– Что же так долго шли?

Отвечать ей мне было нечего. У людей как получается? Их беда, забота в святые места приводит, когда к другим веры не осталось. Потому люди здесь заметно отличались от всех прочих на улице – лица у них были другими. Вроде, и не здесь уже, мысленно готовили себя к важной встрече. Отстраненность от всего окружающего: у каждого свое горе, и только надежда у всех одна.

Вот и Смоленское православное кладбище, вход на него и церковь Смоленской Божией Матери. Справа на стене краской из баллончика нарисована нацистская свастика с надписью: «Христиане – рабы жидов». Это напоминание о тех, кто продолжает ждать своего часа, чтобы снова начать убивать. В тени старых деревьев открываются полуразрушенные склепы, надгробия и скульптурные памятники. Первые захоронения появились еще в начале XVIII века. Когда-то на этом месте хоронили работных людей, строителей города, умиравших многими тысячами. Теперь похороны рядом с могилами генералов от инфантерии, кавалеров и купцов 1-й гильдии стоят больших денег. За речкой Смоленкой с черной стоячей водой – остров Декабристов, зеленеют широкие газоны братских могил блокадного Ленинграда, армяно-григорианского и лютеранского кладбища. Последнее обрело большую известность после знаменитого фильма Алексея Балабанова «Брат». Настоящий город мертвых в центре города живых. Смерть уравняла и примирила в нем всех.

Подхожу к часовне Блаженной Ксении Петербургской. Кругом воркуют и шепчутся голуби. Они здесь везде, кружатся и степенно ходят вразвалку. Людской поток сюда не иссякает, ни в будни, ни в праздники. Такого я не видел в Петербурге нигде. Молодые и старые, студенты и военные идут вокруг часовни, стоят, прижавшись лицом к ее холодным стенам, передают записки и просят о помощи. Люди верят, и Ксения помогает им. Считается, что Ксения особенно благоволит женщинам, молящимся о взаимности в любви, замужестве и рождении ребенка. И так здесь будет всегда.

Кто же она, наша Небесная Покровительница? Ксения Петербургская – реальная историческая фигура, жившая в XVIII веке. Ей было 26 лет, когда умер ее муж, отставной полковник и певчий хора Ее Императорского Величества. Смерть любимого мужа сильно потрясла ее, но особенно тяжело ей было осознавать, что ее супруг перешел в вечную жизнь без христианского покаяния. Из жития Ксении Блаженной следует, что она отказалась от мирской жизни, достатка и имущества, своего имени. Приняла имя мужа своего и в одеждах его посвятила свою жизнь богослужению. Для этого она избрала самый тяжелый и тернистый путь юродства Христа ради. Ксения скиталась по городу, а принятую милостыню отдавала нуждающимся. Ночью выходила в поле и молилась. «Тронулась умом с горя, дурочка, не от мира сего», – говорили о ней. Общество и тогда, и сегодня не слишком жалует отличающихся от его стандартов жизни, часто подвергает их унижениям и презрению. Сами подумайте, что сегодня скажут, если иная женщина в одежды мужские станет рядиться, именем мужским будет называться? А Ксения сносила все это терпеливо.

Она не лишалась рассудка, ее безумие оказалось мнимым. Как верующий человек, она пояснила миру духовную суть таинства брака. «Оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одной плотью, так что они уже не двое, но одна плоть»…Ксения стремилась к достижению духовного совершенства через нищету во имя небесных благ. За любовь к людям и молитвы она обрела дар предвидения. Если верить легендам, Ксения предсказала кончину императрицы Елизаветы Петровны и менее известного нам императора всероссийского Иоанна VI (Иоанна Антоновича). Люди старались чаще попадаться ей на глаза, это приносило удачу. Тот редкий случай, когда духовный подвиг увидели и оценили еще при жизни подвижницы. После смерти Ксении на 71-м году жизни, земля на месте ее захоронения стала считаться чудодейственной. Началось массовое паломничество к ее могиле. Людская молва и вера сделали Ксению Святой Заступницей, способной защитить и оградить от бед.

Почти два века спустя, в 1988 году, блаженная Ксения Петербургская была канонизирована и причислена к лику святых, стала покровительницей города. С именем ее связано много легенд. По словам верующих, женщину призрака в образе Ксении видели и у очередей за хлебом в блокадном Ленинграде, и спасающей бойцов на полях сражений. Говорят, что она и сейчас бродит по городу, поддерживает людей и внушает утешение и надежду.

Ничего не просил у Ксении, стоял и думал о вере людской, о бесконечности человеческого горя и страданий. Веры тогда у меня было мало. Как не будет длинным твой путь – все равно к ней потом придешь. Дело только во времени. Конечно, лучше сюда не опоздать.

С тех пор, считал это святое место «своим». Притягивало оно меня и душевно располагало. Правило себе такое на Смоленском кладбище завел: сначала шел поклониться Ксенюшке, затем делал карандашные наброски возле часовни. Самые любопытные сцены из человеческой жизни можно было увидеть. Это занятие так увлекло, что потом написал здесь несколько этюдов маслом в разное время года.

С этим у меня был связан необычный случай. Один мой хороший знакомый, решил сделать подарок к приезду своей жены, заказал картину с часовней Ксении. А еще попросил, чтобы я непременно потом освятил ее в Смоленской церкви на кладбище. Это было пожелание его любимой супруги. С работой меня торопил, сказал, что она уже билет себе заказала на скоростной фирменный поезд «Невский экспресс». Как не спешил, а все равно не успел к сроку закончить. По этой причине из Москвы в Петербург его жена поехала только спустя двое суток.

Помню, как батюшка освящал мою картину в Смоленской церкви. Делать это он вначале категорически отказался: никогда к нему с такими просьбами прежде не обращались. В общем, едва уговорил тогда: все же часовня Ксении тоже не чужая, со Смоленского кладбища. Только вот беда, освятил он картину, а с рамы ее побежала неокрепшая «морилка», краска. Вышел батюшка ко мне немного растерянный: на картине с Ксенюшкой «струйки крови» пролились. В те дни вся страна говорила о крушении поезда «Невский экспресс», следовавшего из Москвы в Петербург. Оно произошло 27 ноября 2009 года в 21 час 30 минут по московскому времени на 285 км. С тех самых пор жена моего друга считает, что от беды ее тогда уберегла именно Ксения Петербургская.

После этого, сам того не желая, уверовал в ее особую силу. Только думаю, что напрасно матушку Ксению люди в часовне ждут. Она ходит незаметно рядом с нами и улыбается, смотрит, как все суетятся, свои круги вокруг часовни считают. Помню, как-то рисовал на Смоленском кладбище и неожиданно почувствовал на себе чей-то взгляд. Такое иногда даже спиной, кожей своей определить можно. Оглянулся и вижу, бродит неподалеку старушка в платочке, одетая легко, не по сезону. Кажется, только кофта на ней была, да простая линялая длинная юбка. Может и холода не чувствовала? По странному стечению обстоятельств в тот день тоже было 27 ноября. И почудилось мне, что слышу детские голоса где-то, плачет кто-то, жалуется. Женский голос в ответ начинает успокаивать, жалеть. Только речь получалась необычная. Ее, такую, по нынешним временам, можно в старых книгах встретить.

Между нами говоря, кладбище – место далеко не прогулочное. Не должно оно сильно затягивать живого человека. Там нужно дело какое-то исполнять, а завершив его, сразу уходить. Так и до греха недалеко: когда-нибудь может показаться, что тебе на кладбище лучше. Позднее у меня появились еще две картины с одним названием: «Свет Ксении». Представьте себе зимний вечер на кладбище, когда каждый могильный памятник вставшим мертвецом кажется. Из этой темноты, словно свет в окне перед идущим путником, вырывается освещенный силуэт часовни Ксении. Стоящие рядом фонарные столбы кажутся зажженными церковными свечами. От этого опускающаяся на землю темнота выглядит прозрачной и чистой, света добавляет выпавший снег. Одна из этих картин вскоре оказалась в частной коллекции, но с каждой тоже была связана какая-то любопытная история.

Вижу, что и вы мне уже не верите, сомневаетесь. Только теперь и я скажу, что это вопрос вашей веры, и пусть каждый сам решает, с чем ему дальше жить…

В Петергофе

Впервые посетил Петергоф зимой. Прежде я всегда находил для этого другое, удобное время. Замерший Финский залив и декорированные снегом роскошные дворцы… Большой каскад с обнаженными фигурами без своих привычных работающих фонтанов сейчас похож на заснеженный пляж. Золото на таком ослепительном белом фоне быстро тускнеет и уступает природе. Оно просто застывает в этом бесконечном зимнем коктейле. Падает мелкий снежок. Изысканные линии куполов придворной церкви Святых Апостолов Петра и Павла растворяются в нем и появляются снова как призраки. В створе замершего Морского канала незаживающей раной зияет длинная темная проталина.

В парках стоит неподвижная стеклянная тишина. От стужи у меня липнут ресницы, стынет дыхание. Вот она какая, настоящая Россия, сказочно богатая, волшебная страна. Образцово разбитый иностранными садовниками опрятный французский парк теперь утопает в сыпучих русских снегах.

Чудно, здесь все сегодня выглядит иначе, будто заехал в незнакомое место. Представил, как сейчас из-за коротко остриженных голых деревьев Нижнего парка навстречу мне выскочит эскорт лейб-гвардии гусар с пиками, сопровождающий золоченый санный возок государыни – императрицы с атрибутами государственной власти. Морды лошадей в пушистом серебре, иней покрывает и самих всадников. Рослые, румяные от мороза, они словно не замечают холода в своих легких доломанах и ментиках расшитых блестящими шнурами. Тяжело ухают в твердый наст копыта кавалерийского эскорта, двигающегося по бокам царского возка. Следом за ним вихрится снежная пыль. Гусары столь ловко сидят в своих седлах, что заставляют меня вспомнить легендарных скифов в описаниях древнегреческого историка Геродота. Все это так необычно, что кажется удачно разыгранным театральным действием. Весь этот торжественный поезд направляется сюда, к Большому Петергофскому дворцу. Где-то за пределами моей видимости стреляет пушка, следом раздается барабанная дробь. На мгновение карета равняется со мною, и я замечаю в ее окошке лицо императрицы, закутанное до самых глаз в соболиные меха. Она рассеяно смотрит вдаль, где посвистывает бесконечный сыпучий снег. Сгибаю спину в почтительном низком поклоне, но в последний момент весело подмигиваю ей и улыбаюсь, радуясь собственной фантазии. Что же в этом странного? Когда-то здесь была настоящая, а не придуманная жизнь. После этого на сердце сделалось удивительно легко, как редко случалось в моей жизни…

Можно сказать, что я заново открыл для себя хорошо знакомое прежде. Вроде ездил – ездил туда, а чего-то важного не разглядел. Так иногда происходит с известными нам ранее людьми, когда только спустя многие годы выясняем, что не знали их вовсе… Для этого понадобился всего один такой случай. Зимой у Петергофа исчезает его привычный парадный лоск, он становится проще, естественнее и доступней. Бывшая загородная императорская резиденция, как бы спускается к тебе с высоты своего пьедестала и доставляет немало тихой душевной радости.

Ночь в Михайловском замке

В тот день я засиделся в гостях допоздна, и метро оказалось закрытым. Следующее, что мне пришлось увидеть, это разводка крыльев Дворцового моста. Зрелище, конечно, впечатляющее. Только по тем временам это означало, что остаток ночи мне приходилось проводить здесь, в самом центре города. Такая история могла произойти только в одном известном мне городе, Ленинграде – Петербурге. Тогда это могло послужить веским оправданием одного из супругов, ночевавшего не дома, а в каком-нибудь другом неизвестном романтическом месте.

Возвращаться назад, обратно к друзьям мне уже не хотелось. Теплая летняя ночь в Петербурге не слишком утомительна. Посетив на набережной, стоявший у причала четырехмачтовый парусник «Седов», прибывший из своего первого кругосветного плаванья, я направился к Невскому проспекту. Дальнейшая неопределенность своего положения не слишком меня огорчила. Людей вокруг было уже немного. Подсветка исторических зданий, сверкающие неоновые огни придавали городу праздничный и беспечный вид. Петербург жил своей другой, малоизвестной мне ночной жизнью.

Правда, это время суток «ночью», в прямом смысле, назвать было нельзя. В Петербурге стояли белые ночи. Темнота лишь на мгновение коснулась городских переулков и тихонько отступила. Какое-то странное пограничное состояние между светом и темнотой за пределами реального мира. Край горизонта у Петропавловской крепости полыхал огнем, со стороны Невы подтягивался туман.

Свернул на Садовую. Улица впереди была совершенно пуста. Темные проемы окон, шаги мои эхом гулко слышались за квартал. Совершенно терялось ощущение времени. Нас в мире только двое – я и город, застывший одной серой каменной массой. Меня не покидало ощущение тревожного ожидания. Неожиданно в конце улицы медленно выплыл мрачный силуэт Михайловского замка. Его башня, отсвечивавшая кровавым светом, темневшие красные стены придавали ему зловещий вид. Над крышей с криком поднялась стая ворон…

Сегодня это единственное здание в России, воплотившее в себе черты средневекового рыцарского замка и роскошного дворца. Дворец – крепость на месте слияния рек Фонтанки и Мойки отделенный от остального города рвами с водой и крепостными стенами, пушками и многочисленными постами солдат. Такой была последняя резиденция императора Павла, боявшегося угрозы дворцового переворота. Как известно, все это не спасло императора, который позволил себе посягнуть на святые привилегии дворянского сословия. В ночь с 11 на 12 марта 1801 года, он был зверски убит заговорщиками. Многое изменилось в облике замка, но он и сейчас оставался самым загадочным местом Петербурга.

В окнах замка все еще горел свет. И тут я вспомнил, что сегодня в городе «Ночь музеев». Значит, туда можно было свободно войти. Мысль о том, чтобы провести эту ночь под крышей овеянного легендами места, страшно увлекла меня. Перейдя через мост, я оказался в восьмиугольном внутреннем дворе-колодце. По счастью, в эту ночь музей действительно работал. С трудом отворил тяжелые дубовые двери и вошел в замок.

Пройдя через милицейский пост, поднялся по узкой лестнице на второй этаж. Это была та самая лестница в 44 ступени, по которой в роковую ночь шли разгоряченные вином заговорщики. Не торопясь, переходил из одного зала в другой. Все помещения богато отделаны бархатом и золотом. В это время суток они были почти пустыми. Роскошный, в темно-красных тонах, тронный зал императрицы Марии Федоровны. Остановился у портрета императора Павла, кисти художника Феодосия Яненко. Император на картине был изображен в полный рост, в треуголке, с тростью, при знаке гроссмейстера Мальтийского ордена…

От прежнего дворца теперь осталось немного. Личные покои Павла давно перестроены. На их месте появились лабиринты служебных помещений. Большинство залов пустовали и предназначались для экспозиции живописных полотен Русского музея. Пришлось испытать легкое разочарование. Между тем, ноги давно уже налились свинцом от усталости. Взяв свободный стул, присел за колонной с античной кариатидой. Получилось слева от входа в бывшую спальню императора. Глаза мои закрылись против воли, даже не заметил, как погрузился в блаженную дремоту.

Сколько пребывал в этом состоянии, сказать трудно. Только все последующее, назвать продолжением моего безмятежного сна было бы очень трудно. Внезапно мне послышался тихий смех и шуршание платья. Вздрогнул и открыл глаза. Рядом никого, зала пуста. Постарался убедить себя, что это только игра моего воображения. Сон покрывалом наваливался на меня, снова слышался смех, чьи-то легкие шаги и скрип паркета. Все пошло против воли, и я, как пловец в реке, покорно отдался ее бурному стремительному течению. Терялось ощущение реальности происходящего, все закружилось и ожило, одна картина сменяла другую. Неожиданно увидел себя в центре строительной площадки, гигантского муравейника из каменщиков и плотников. Мимо возникших павильонов-кордегардий, конного экзерциргауза под звуки барабана к площади двигались шеренги солдат. Снова шел по залам удивительного дворца. Стиль антики сменялся лоджиями Рафаэля, малиновый бархат стен блистал золотом и вензелями с монограммами Павла. В большом овальном зале оказался в центре какого-то странного карнавала. Звучала музыка, мелькали маски страшные и уродливые. По узким лестницам стелился туман.

Потом была небольшая, скромная комната, обшитая светлым деревом. На стенах висели картины с морскими пейзажами, портрет рыцаря-знаменосца. Посередине ее большой письменный стол, узкая походная кровать за ширмой. Потом послышалась какая-то возня, хрипы и стон. Стало трудно дышать…

Очнулся от сильной боли, ныла затекшая спина и шея. Было уже совсем светло. Солнце чертило квадраты на мозаике старинного паркета. С портрета на меня с печальной улыбкой смотрел император Павел. Кто знает, может быть, этой ночью мне удалось приблизиться на шаг к разгадке его тайны. Здесь он прожил всего сорок дней и трагически ушел из жизни, преданный ближайшими соратниками и оболганный своими потомками.