Кваздапил. История одной любви. Начало

Глава 3

Мадина поджидала меня у выхода.

– Ну как, созрел? – Она перехватила меня под руку. – Потанцуем?

Музыка сменилась на медленно-ритмичную, под нее можно делать что угодно, хоть эротично прижиматься, обтекая партнера и растворяясь в его теле, хоть прыгать и на голове ходить. Мадина нервно ждала, в глазах вспышками светодиодного табло пульсировал вариант номер один.

– Давай, – вздохнул я.

С другой стороны стола Гарун танцевал с Настей, повисшей на нем, как сброшенное платье на вешалке. Я повел навязавшуюся партнершу туда же. Точнее, она меня повела. Ладонь Мадины была горячей и очень сильной. Издали за нами наблюдала Хадя, что больше ощущалось сердцем, чем глазами. Как я заметил, младшая сестра упорно отворачивалась от того, что ее действительно интересовало. Постоянный вид затылка с тугой косой и периодические косые взгляды сообщали, что мы с Мадиной заслужили ее внимание.

Когда в меня втиснулись грудь и бедра огненноокой горянки, я невольно отшатнулся – из разных мест комнаты за мной следили несколько нехороших взоров. Неприятности начались бы давно, прояви я такое же рвение, как неуемная напарница. Пришлось именно мне стать в нашем тандеме сдерживающей силой.

– Давай вот так. – Мои сошедшиеся на тонкой талии ладони слегка отстранили Мадину.

Нет, только попытались. Словно штангу в сто килограмм выжали. Пришлось очень крепко взяться, чтобы сдвинуть по-настоящему. Чувственные змеи, уже обвившие мою шею, нехотя расцепились, донесся едва слышный вздох досады, зато зеленое платье снова облегало хозяйку, а не меня.

То, что носительница другого уклада была совершеннолетней и хотела развлечься по чужим традициям, роли не играло. По рождению Мадина – горянка, а еще она была сестрой моего друга. Этих двух причин более чем достаточно.

– Их, что ли, боишься? – прямо спросила провокаторша.

В сторону не оставлявших нас без внимания земляков взлетел мах точеного подбородка.

– Хочется увидеть драку? – По жилам разлилось внезапнее раздражение. – Хорошо. Если дама просит…

Я с силой потянул партнершу на себя.

Касание не состоялось, Мадина воспротивилась.

– Дама не хочет драки, – объявила она, поведя по моему корпусу вызывающе напряженными тугими конусами. Мадина умудрилась сделать это так, чтобы не заметили со стороны. Я оторопело замер, отчего инициатива в движениях вновь перешла к партнерше. – Дама хочет танцевать. И все.

Оставшись со мной, как говорится, на «пионерском» расстоянии, Мадина отдалась укачивавшим волнам. Настороженность в направленных в нашу сторону взглядах погасла одновременно, словно кто-то обесточил ее разом.

Толпа сдвоенных маятников между столом и стеной росла, вскоре нас просто затерли. На секунду оказавшийся рядом Гарун подмигнул мне, едва видный под куполом Настиной шевелюры. Перекрещенные кисти партнерши свисали у него позади шеи, живот терся о живот, коротенькое платье Насти позволяло наслаждаться видом впитывавшихся в кавалера аппетитных ножек, а чуть выше – утонувших в теплом меду мужских рук. Вскоре Гарун, обнимавший сдобное солнышко, исчез, сестрице на прощание погрозил его строгий прищур. Мадина скривилась, взгляд отследил местоположение рук братца, после чего моя партнерша покосилась на другие пары. Занятые тем же, соседи сгрудились вокруг нас в непробиваемую стену, отовсюду толкая и будто специально стискивая в нечто более близкое, чем мне хотелось. А Мадина была недовольна, что мы единственные на этой вечеринке соблюдаем дистанцию и приличия.

Не была бы она сестрой Гаруна…

– Ты мог бы украсть невесту? – раздалось у меня в ухе.

Занятый больше защитой от теснивших спин сзади, недопущением случайных касаний спереди и борьбой с собственными мыслями, в первые секунды я не понял вопроса.

– Зачем? Дикость.

– Для тебя дико украсть невесту, – прокомментировала Мадина, сладко плывшая в заданном мной ритме, – а для наших парней еще большая дикость – жениться не на девственнице. Чья дикость больше?

– Не знаю. Никогда не сравнивал дикости. Сравнивать их – тоже дикость.

– А ты взял бы в жены девушку, у которой кто-то был до тебя?

– Почему нет?

– Тебе не будет противно?

– Не знаю. Возможно, иногда появлялись бы мысли на эту тему, но если к свадьбе я пришел не мальчиком – как требовать от супруги противоположного?

Глаза собеседницы округлились:

– И все ваши парни думают так?

Под «вашими» она подразумевала русских, которых я здесь как бы представлял.

– У каждого свой взгляд, свое мнение, своя история. – Я не собирался отвечать за всех. – Есть люди верующие, у них свой подход. Есть однолюбы. Есть убежденные противники добрачных отношений, а есть такие, кто смотрит на это с другой позиции.

– Смотрит с разных позиций, – дерзко хихикнула Мадина. – Это я про тех, которых ты назвал в конце. С очень интересных позиций.

– Не надо пошлить, красивым девушкам это не идет.

– Ух ты, комплимента дождалась, спасибо. А насчет позиций… Мне о них даже поговорить не с кем. – Черные волосы колыхнулись в сторону лапавших податливых девиц соплеменников Мадины. – Наши не то что не расскажут, еще и побьют за вопрос, при этом все разрешают себе и ничего – нам, своим женщинам. Разве это честно и справедливо?

«Я украл – хорошо, у меня украли – плохо». Справедливость – штука относительная. Понятия о чести у каждого тоже свои.

– Не мне судить. – Я постарался уйти от извечного спора цивилизаций. – Каждый решает сам, как жить и что себе разрешать.

– А за меня решают другие. – Мадина топнула ногой, но сразу вернулась в едва не сбившийся ритм. – В конце концов, Кваздик, я же не напрашиваюсь на неприятности для себя или для тебя, а всего-то прошу сказать несколько слов по-приятельски. Мы же не чужие друг другу люди. Вспомни, в детстве я у тебя на глазах на горшке сидела!

Не знаю почему, но этот абсолютно нелогичный довод произвел впечатление. Действительно, были времена, когда мы не стеснялись друг друга. Не поручусь, что в самом деле доходило до горшков, но общая возня во время игр и полное игнорирование при срочном переодевании имели место. Дети есть дети, особенно когда заигрались и долгое время предоставлены сами себе.

Каким-то образом подруга детства заметила свой успех и ринулась развивать:

– Вот ты признался мне, что уже не мальчик. Как это было?

Случайный толчок сзади едва не опрокинул, он заставил прижаться друг к другу и вернул меня, загипнотизированного, в реальность. Мадина – сестра друга, он не одобрит таких разговоров. Не моих откровений, в тщетном ожидании которых отвердело в руках горячее тело, а касания подобных тем. Как не одобрил бы я, если бы кто-то из его земляков начал что-то похожее с моей сестрой Машенькой, пока еще учившейся в школе в городке неподалеку. Не просто не одобрил бы, а счел за оскорбление. Другое дело, когда она вырастет и поймет, что к чему в этой жизни, когда научится отвечать за свои поступки…

В глаза лезли чужие руки, хозяйничавшие на мягких местах других повзрослевших Машенек, которые уже сделали выбор. Мне это не нравилось. Но это был их выбор. Осознанный.

Я перевел взгляд на ожидавшую конца размышлений роскошную авантюристку.

Излом черных бровей. Перевозбужденные губы. Четко очерченные узкие скулы. Изящные руки. Хрупкая спинка. Странно длинные для горянки очень стройные ноги. Жмущиеся ко мне вкусные выпуклости. Можно долго перечислять, и все будет в пользу Мадины. Ей нравились внимание и поклонение, она мечтала о любви и стремилась к дозволенным (в нашей студенческой среде) отношениям, в которых смогла бы проявить себя с лучшей стороны. Природа одарила ее многим, снаружи и внутри, это видели глаза, и это виделось в глазах напротив.

Окружение считало иначе, и я, ставший для ее семьи почти своим, не мог пойти против традиций.

– Моя история не предназначена для таких симпатичных ушек, – произнес я с доброжелательнейшей из улыбок.

– Забудь, что я женщина. Расскажи, как другу.

Мадина даже отодвинулась после сблизившего нас толчка. Я хмыкнул:

– Ага, а ты потом растреплешь…

Карие очи почернели:

– Ты слышал когда-нибудь, чтобы я трепала языком?

Пришлось извиниться. Чужих тайн, насколько я мог знать, Мадина не выбалтывала. Весьма привлекательная черта для девушки подобного склада.

– Прости.

– Прощу, когда расскажешь.

– Придется ждать долго.

Казалось, тема закрыта. Я ошибся.

– Спасибо за обещание.

Меня поймали на слове.

Сбившееся с ритма бедро вновь легонько прижалось. Вздрогнув, я подался назад, толкнув сразу две слившиеся пары.

– Осторожно, да, – недовольно послышалось оттуда.

Руки Мадины проявили немалую силу, возвращая меня на место.

– Это чтобы ты не забыл про обещание, – шепнула она в ухо.

Объятия разорвались, и Мадина пихнула меня к скучавшей вдали сестренке:

– Пригласи Хадю, а то погляди, какими глазами на нас с тобой смотрит. Как щенок потерявшийся. Хочет танцевать, а боится. Сама никогда не решится. Сделай ей приятно.

Завершил речь вульгарный шлепок по заднице, направивший меня к забившийся в угол скромнице.

Оказавшись перед Хадей, я протянул руку:

– Пойдем?

– Прости, – донеслось в ответ едва слышное в оглушающем гаме. – Я не танцую.

– Я научу.

Старшая сестра была высокой и статной, а младшую природа одарила только всем самым нежным: наивным личиком, черной косой до пояса, покатыми мягкими плечами, маленькой спинкой, пухлыми бедрами и весьма симпатичными выпуклостями везде, где они полагаются женственным созданиям. Хадя жалась в спасительную воронку кресла, как затаившийся енот, когда, чувствуя опасность, пытается справиться с проблемой погружением в анабиоз отстраненности. Взгляд Хади менялся ежесекундно, в зависимости от преобладавших мыслей. На этот раз ее глаза грустно смягчились, уголки губ раздвинулись в конфузливой улыбке отказа:

– Не в этом дело. Я не танцую такие танцы.

Оговорка оставила брешь.

– А какие танцуешь?

– Увидишь, когда время придет.

– А оно должно прийти? – удивленно осведомился я.

– Думаю, да. Прости, я пойду, надо посмотреть чем помочь на кухне.

Она вспорхнула светлым мотыльком и исчезла с моего горизонта.

Наверное, это к лучшему, такие танцы на грани разумного меня напрягали. Оглядевшись, я увидел, что из круга вышла оставленная партнером Настя, ее сместила с пьедестала неугомонная Мадина, решившая потанцевать с братом. Тот обреченно вздохнул, принял на плечи руки сестры и погрузился в полившийся щебет.

– Можно? – Я перехватил не успевшую присесть блондинку, некоронованную королеву сегодняшнего бала.

Ее взор скользнул по сторонам в надежде на нечто более желанное и привлекательное, но тщетно. Последовал равнодушный кивок:

– Давай.

В туфлях на шпильках Настя казалась выше обычного, это подчеркивало идеальную форму ног и начинавшейся высоко над коленями облеченной в короткое платье фигуры. Бархат плоти обтек меня, словно сонный спрут, ловивший добычу не потому, что голоден, а по привычке, чтобы не терять хватки.

– Задам один вопрос, ты только не удивляйся. – Щекочущие губы утонули где-то в районе моей шеи.

Я пожал плечами. Роль жилетки, в которую плачутся, или подружки, с которой можно посоветоваться на разные темы, была единственной, светившей мне с такими, как бесподобная Настя.

– Что обо мне говорят? – спросила она.

Моим ладоням разрешили не стесняться, и сердце бешено заколотилось, когда мне с невиданной щедростью отдался ничего не стоивший партнерше подарок. Усилием воли я направил мысли в нужное направление.

Вообще-то, коварный интерес. Это как частенько обыгрываемый юмористами вопрос жены к мужу «Я толстая?», он приводит к ссоре при любом ответе.

– Ну, что говорят… Что умная, красивая, самодостаточная… Хорошо учишься…

Пышный обруч рук стиснул меня, вплавился в кожу, по телу растекся жар. Настя выглядела массивным перстнем на пальце, где я был тем самым несуразным пальцем, стержнем композиции, а расположившееся на мне чудо – ослепительным бриллиантом, по чьему-то недосмотру доставшемся мне на минутку.

Еще крепче прижав к себе, Настя чуточку поелозила по мне, вогнав сразу в краску, в дрожь и в ледяной озноб от случившегося в организме конфуза, затем золотая грива поднялась, и мне насмешливо вдунули в самое ухо:

– Я не про то.

– Ну… – снова протянул я, стараясь думать именно головой. – Еще, что у тебя есть парень, но ты позволяешь себе и ему намного больше, чем должно быть между парнем и девушкой, когда их что-то связывает.

– Это мнение общее или конкретно твое?

Я покраснел. Настя угадала стремление выдать желаемое за действительное.

– Мнение многих, – объявил я с упорством идущего на казнь.

– Что еще напрягает во мне окружающих?

– Насколько я в курсе – ничего.

– Что ж, – Настя еще больше размякла на мне, – приятно слышать.

– Тогда я тоже спрошу, можно?

– Валяй.

– Почему ты здесь?

– Как это? Празднуем.

– Понимаю, но почему ты именно здесь, в этой компании, куда пришли далеко не все? У тебя есть парень, с собой ты его не привела, при этом заигрываешь с Гаруном и флиртуешь с остальными. Ты видишь их взгляды и – без обид – понимаешь, что при первой возможности они поступят с тобой и прочими девчонками согласно своему мировоззрению – так, как с их точки зрения вы того заслуживаете.

– В переводе на нормальный язык – как с доступными телами для удовольствия? – с неприятной въедливостью уточнила Настя. – Тогда скажи: предоставься тебе возможность, ты поступишь с нами так же? Не уходи от ответа, ты понимаешь, о чем я. Ты бы отказался, сообщи тебе кто-то из девчонок или, допустим, я, что по невероятному стечению обстоятельств сейчас можно все? Абсолютно все?

Я промолчал. Настя вздохнула у меня на плече, в моих ладонях подвигались вверх-вниз сдобные дюны, предоставленные мне во временное пользование счастливо сложившимися обстоятельствами и, само собой, желанием их обладательницы. Или ее снисходительным безразличием к моей тусклой и бесполезной персоне.

– Не обижайся, но ты ханжа, – продолжила Настя скучным голосом диктора, которого обязали вести неинтересную передачу. – У тебя есть желания, с которыми ты борешься, но при этом ты имеешь что-то против других, которые тоже борются со своими желаниями, хотя при их менталитете сдерживаться труднее. Но между вами есть разница. Ты ждешь, что желанные обстоятельства свалятся на тебя манной небесной, а парни, о которых мы говорим, нужные обстоятельства создают сами. При этом ими ничего не берется в расчет. Потому им иногда улыбается удача.

«Удача». Фу.

– Всего лишь приятное вознаграждение за проявленное упорство? – Я скривил губы.

– С твоей точки зрения – всего лишь, а со всех других – заслуженная награда за рыцарство, которого, например, от тебя в жизни не дождешься.

На несколько томительных мгновений мы умолкли. Одну песню без паузы сменила следующая.

– Эй, друг, моя очередь. – Кто-то из ребят южного разлива оттеснил меня в сторону, оторвав текучие прелести и беспардонно перевесив их на себя.

– Здесь не очередь за пряниками. – Разговор с Настей вызвал множество мыслей и разбудил не самые лучшие эмоции. Я почувствовал, как сами собой сжались кулаки.

– Имеешь что-то против? Выйдем, поговорим?

Прямой мутноватый взгляд сообщил, что собеседник хорошенько принял на грудь. Ему хотелось приключений, все равно каких.

– Султан! – последовал окрик Гаруна.

Он продирался к нам сквозь расступавшиеся парочки. Сзади мелькнуло побелевшее лицо Мадины.

– Ничего, – вдруг сказала Настя, обнимая самоназначившегося кавалера, – все нормально, это поставит в нашей беседе нужную точку, правда?

Она повисла на другом, который проявил больше упорства и нахальства в достижении цели, а глаза все еще глядели на меня.

– Да. – Я отвернулся.

Делать нечего, дама сделала выбор, и возможный конфликт самцов умер на корню. Я вернулся к старой истине: с чем невозможно бороться, то нужно принять, и на душе, если постараться, станет спокойно. С чем или с кем я мог бороться здесь? Только с недотепистым собой, ханжой, как сказала Настя, который ничего не предпринимает, а лишь трусливо мечтает, чтобы мир танцевал под его дудку. Так не бывает. В результате мир выбирал чужие дудки.

В голове зазвучала песня, которую часто слушал папа: «Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть?»

Соперник с ухмылкой уносил в чувственный транс бывшее недавно моим достояние государства, его золотой запас, отданный теперь в чужие руки. Сам золотой запас нисколько не возражал. Как сказал бы в таком случае мой победивший противник – абыдна, да-а.

Да. Обидно. До чертиков. Но… чтобы изменить мир, начинать нужно с себя, и в следующий раз переходящее знамя красоты и соблазна попадет к кому надо. Впрочем… а надо ли такое оно конкретному кому надо?

Оставив вопрос нерешенным, я шагнул к дивану. Меня догнал Гарун:

– Все хорошо?

– Чудесно.

Когда с кем-то дружишь, внимания на национальность не обращаешь. Даже вопросом таким не задаешься, удивляясь, когда посторонний начинает выискивать проблему. Нет здесь проблемы. Будь человеком, живи по совести, и наплевать, что написано в анкете или какого цвета кожа. Мы с Гаруном доказывали это примером. К сожалению, кроме совести у людей имелись родственники, а в их присутствии однозначные понятия становились расплывчатыми.

– Не принимай близко к сердцу, – сказал Гарун. – Султану нравится Настя, а ты ему карты путаешь.

– Я?! Чем?

– Хотя бы тем, что тебя она не боится.

Я поглядел на танцующую парочку. Настя со смешками отбивалась от бесстыдно гулявших по ней волосатых щупалец, в глазах вместе с весельем мелькал легкий страх. Будто она укрощала необъезженного жеребца.

– А он пробовал меньше распускать руки? – буркнул я.

– Некоторым девчонкам это нравится.

– Мне казалось, что Настя интересует тебя.

– Интересовала, но сейчас на стороне роскошный вариант наклевывается, и сокурсницы лишь отвлекают. – Гарун огляделся. – Хочешь, еще с кем-нибудь познакомлю?

Неужели я выгляжу столь жалким, что всем хочется меня облагодетельствовать?

– Спасибо, я сам.

В кармане друга затрезвонило. При взгляде на телефон его лицо посерьезнело, он обернулся к землякам, вылетело несколько непонятных слов. Бросив партнерш и прочие занятия, все кавказцы ринулись в прихожую. Возникшая рядом Мадина не слышала начала фразы и переспросила брата по-русски:

– Что случилось?

– У Шамиля проблемы с…

Покосившись на меня, он не закончил фразу.

Шамилем звали неуемного родственника, он тоже был студентом, но почему-то не удосужился почтить присутствием сегодняшнее мероприятие. Впрочем, я был только рад. Из-за таких Шамилей нормальные ребята вроде Гаруна скопом зарабатывали репутацию подонков. В семье любого народа есть пена на волнах огромного моря, которую видно в первую очередь. За границей о россиянах судят по выходкам богатеньких мажоров и по пляжно-алкогольному быдлу, а у нас о кавказцах – по таким, как Шамиль. Он попал в очередной переплет, и требовалась помощь других, нормальных, чтобы вытащить из передряги, в которой, наверняка, он оказался по собственной воле. Тоже традиция – своих надо спасать потому, что они свои, какими бы ни были. «Наших бьют» – не кавказское изобретение, но на Кавказе возведено в абсолют.

Все присутствовавшие на вечеринке парни деловито одевались-обувались, а на меня старательно не обращали внимания.

– Могу чем-то помочь? – бросил я понесшемуся к выходу Гаруну.

– Не в этом случае. Ты же понимаешь.

Да, я понимал.

Глава 4

Дружба началась давно. В далеком южном городке наши семьи жили на одной лестничной площадке. Моих бабушку с дедушкой туда забросила судьба в лице ЦК КПСС, в перемешивании многонациональной страны создававшей единый советский народ. В расчеты вкралась ошибка, и началась такая «дружба народов», что всем поплохело. Когда последствия «дружбы» угрожали моей семье, соседи-дагестанцы предлагали провести ночь у них. В ответ на появившийся в первый раз вопрос «Почему?» они отводили глаза – на эти ночи планировались погромы по национальному признаку. Предупредить и защитить русских старались многие из местных. Впрочем, серьезных инцидентов в нашем городе не случилось, глобальные неприятности ушли в прошлое, а настоящая дружба осталась.

Сначала мы играли дома, а после прибавления в обеих семьях игры переместились во двор. Гарун нередко спасал меня от уличной шпаны, которая смотрела на форму носа, а не на внутренние качества. Бывало, и я вступался за приятеля, когда происходило наоборот, и чужих не устраивала именно высоко задранная планка его принципов, мешавших поступать с другими по-старобасенному «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Тогда нам доставалось обоим, а дружба с каждой передрягой крепла все больше.

После рождения сестренки мои родители стали искать работу в центральной или северо-западной России. Мы переехали в тихий городишко, откуда я вскоре отправился на учебу в областной центр. Переписка с другом продолжалась. Через некоторое время Гарун поступил в один институт со мной, мы вновь оказались вместе, и помогать другу выпутываться из ситуаций, когда местным не нравилась его форма носа, довелось уже мне. Ситуация перевернулась.

Мы были как братья. Без «как». Братья. Когда вдвоем. Если же Гарун оказывался в окружении земляков… Внешне ничего не менялось, но я отчетливо видел, как дань зову крови не дает ему быть собой. Сейчас он умчался защищать своих, путь даже неправых. Я остался. Это не моя война. А если моя, то сегодня я вряд ли выступил бы с другом плечом к плечу.

Музыкальный центр по-прежнему завлекал красивой мелодией, но настроение сломалось. Танцы, как развлечение, отпали – единственным представителем сильной половины человечества остался я, а своим кавалером ни одна из девиц меня не видела. За исключением Мадины. А ее своей дамой не видел я.

Предпочтя пассивное наблюдение ненужной активности, я опустился на одно из освободившихся мест. К этому времени большинство девиц было навеселе, некоторые настолько, что не заметили массового исхода кавалеров. Они с трудом водили глазами в поисках места, где бы свить временное гнездышко умученным танцами и алкоголем телам. «Продолжение банкета» требовалось считанным единицам, а главной пантерой в стае ненасытных хищниц оставалась Мадина.

– Предлагаю сыграть в твистер.

На месте недавних танцев немедленно расстелили простыню с рядами разноцветных кружков.

– Кваздапил, чего в стороне сидишь? Иди сюда, самое веселье начинается.

– Не любитель я таких развлечений.

– А кто тебя спрашивает, любитель ты или не любитель? – Мадина встала надо мной в грозной позе «руки в боки». – Ты кавалер и обязан развлекать девушек. А-а, ты предпочитаешь смотреть? Такое право нужно заслужить!