Тартарары

– Обычный дачный домик с участком на шесть соток. – старательно припоминала Марья Антоновна. – Кажется, имелась небольшая теплица для помидор, впрочем, не думаю, чтоб в той местности помидоры давали хоть какой-то урожай: земля совершенно не плодоносная, если только не вбухивать в неё тоннами суперфосфат и сернокислый калий… Вы сами, Евпсихий Алексеевич, не дачник случаем?

– Должно быть я обрадую вас, если скажу, что я заядлый дачник, только пока без своей дачи, но очень хочу обзавестись.

– Вы действительно меня обрадовали, и в следующий раз, когда вы соизволите посетить меня – проведать, так сказать, глупую болтливую старуху – мы обязательно поговорим о ведении приусадебного хозяйства, в проблемах которого я разбираюсь лучше всего, и способна выдавать полезные советы один за другим. Да и в консервации продуктов я мастерица.

– Обязательно. Смею вас заверить, разговор о помидорах может затянуться у нас надолго, и даже найдётся о чём поспорить.

– Лучше всего у мамы получается крыжовенное варенье. – чуть ли не облизнувшись с головы до ног, заметил Яша. – Самое вкусное, что я ел за всю свою жизнь – это кусок белого хлеба, намазанный сливочным маслом и маменькиным крыжовенным вареньем!!

– Ты известный подхалим, Яша, но очень хорошо, что любишь свою мать, и мама в долгу не останется. – смущённо просияла Марья Антоновна.

Яша столь же смущённо кивнул в сторону гостя, намекая, что не все домашние нежности способен по достоинству оценить посторонний человек.

– Я верю в высокий профессионализм вашего супруга и оперативных сотрудников, проведших обыск на даче Шершеньева. – сказал Евпсихий Алексеевич, продвигая мыслительную работу старушки ближе к делу. – Журналисты в газетах сообщали, что никаких следов, указывающих на криминальную сторону события, на даче найдено не было, но мне кажется, что могли быть выявлены некоторые детальки – нелепые на первый взгляд, но тем не менее, запавшие в размышления следователя, и он мог поделиться с вами своими сомнениями, допустим, в такой же приятной обстановке за ужином; например, извлекая задумчиво макаронину из тарелки, произнести «что-то здесь не так, голубушка», имея в виду дачный антураж.

– Да он постоянно произносил это «что-то здесь не так голубушка», вы совершенно точно угадали его любимую присказку! – поведала Марья Антоновна. – Все две комнатки злополучной дачи и кухня были обысканы вплоть до тряпочек и проволочек, которыми в летнею пору родители Шершеньева подвязывали овощную рассаду, каждый мешок был вывернут наизнанку и вытряхнут, а служебная собака обнюхала даже выгребную яму. И всё-таки не обнаружилось ни малейшего следочка скандала или потехи, переросшей в потасовку и акт насилия, не нашлось никаких пятен крови; если девушка и была мертва – то была убита и спрятана не в домике. Да и на дачном участке её не могли закопать, поскольку не так просто выкопать зимой яму, чтоб не осталось на снегу следов. Нет, лично я уверена, что мёртвое тело девушки находилось ни на самой даче, ни вблизи её. А вот если смотреть дальше – по окрестностям – вот там и можно было бы поискать, но заняться этим было совершенно некому.

– И никаких посторонних очевидцев не нашлось?

– Все соседние дачи оказались на то время безлюдны; их хозяева, разумеется, отыскались и допросились, и все они в тот праздничный день сидели у себя по домам, а про молодёжные гулянки на территории садоводческого товарищества ведать не ведали.

– Что же интересного рассказывали подозреваемые парни на допросах?.. Частенько ли приходилось следователю выражаться на их счёт «что-то тут не так, голубушка»?..

– Право слово, вы меня можете в краску вогнать этими «голубушками». – сказала Марья Антоновна, прикрывая ладошкой рот, расплывающийся в нежной улыбке. – Так грустно, но и одновременно светло вспоминать прожитое…

– Маменьке решительно нужно заняться написанием мемуаров, но она почему-то робеет. – сообщил Яша, явно затрагивая больную струну Марьи Антоновны, и та предпочла не заметить речи про мемуары.

– Во время допросов подозреваемые вели себя не слишком напугано, могли запросто нести околесицу не относящуюся к делу, и постоянно извинялись за то, что были пьяны и мало чего помнят. Никто из парней не мог толком рассказать, когда заметил отсутствие девушки, и куда она могла бы отправиться. Разумеется, когда факт пропажи стал очевиден, то они бросились на поиски, и, кажется, Феофанов помчался в левую сторону от калитки, чтоб отыскать следы девушки, а Головакин помчался в правую сторону, куда дорога заводила в тупик, выбраться из которого помогла бы только лесная просека. А кто-то, кажется, Свиристелов отправился на станцию, чтоб расспросить тамошний народ о девушке несколько пьяненького состояния, но и на станции никто ничего не знал и не видел.

– А каковы ваши впечатления о личностях подозреваемых?.. Сложилось ли у вас достаточное представление об их способностях и душевных качествах?.. Кому, например, можно верить, а к кому можно было бы применить и допрос с пристрастием?..

– Каких только представлений у меня не сложилось об этой пьяной компании, но ничего хорошего сказать не могу ни про кого. Например, Головакин – неказистый тип и с задатками алкоголика: все его показания, помнится, сводились к тому, что он налил и выпил, а дальше, извините, плохо помнит. Даже про шашлыки, ради которых приятели собрались на даче, почти ничего не помнит. Говорил, что закуска градус крадёт, но уж если его приятель Феофанов взялся шашлыки жарить, то он их с удовольствием и ел, пока от этого чёртова мяса тошнить не начало. А вот сам Феофанов сообщал, что шашлыки жарил не он, а Шершеньев, поскольку был известный мастер на это дело, и его иногда в шутку дразнили «шашлыкшерневым», а тот обещал словоблудов зарезать, замариновать и зажарить. Больше ничего полезного Феофанов сообщить не мог, и все его монологи на допросах заканчивались обещаниями прекратить баловаться и закончить институт с красным дипломом. А вот Свиристелов, например, умудрился всю линию допроса склонить на обсуждение некоторых подружек Анечки Зарницкой, с которыми, как оказалось, он был прекрасно знаком: такая-то, дескать, ничего себе фифочка, только много из себя строит, а ещё, дескать, есть одна рыженькая Юлечка – с биологического факультета – вот с ней бы он замутил с удовольствием. На разумные претензии следователя, что нельзя так потребительски относиться к женщинам, Свиристелов отвечал, что если сучка не захочет – кобель не вскочит!..

– Мда, есть такой пошловатый тип неугомонных бабников. Но некоторые девушки в них что-то находят интересное – вот ведь в чём секрет. – заметил Евпсихий Алексеевич.

Марья Антоновна призналась, что в молодости за ней пытался ухаживать один такой кобель – так она его быстренько отшила.

– Маменька придерживается тех принципов во взаимоотношении полов, которые дозволяют постоянно подпитывать взаимную любовь. – с толковостью человека, получившего хорошее воспитание, проговорил Яша. – И маменька считает, что совсем не допустимо оскорблять женщину, ибо оскорбляя любую женщину – пускай и возмутительно легкомысленную – ты в значительной мере оскорбляешь и материнское лоно, что произвело тебя на свет.

Марья Антоновна взглянула на сына с благодарным родительским умилением, но, однако, и содержа во взгляде чуткую печаль, вызванную видимо простодушностью Яши, находящуюся едва ли не в полушаге от фееричного идиотства.

– А что вы думаете про Сердцеедского?.. – неумышленно барабаня пальцами по пустой рюмке, спросил Евпсихий Алексеевич. – Кажется, он заметно отличался из всей компании?

– Очень занятный тип. Я выпросила у муженька все до единого протоколы допросов Сердцеедского, и внимательно их изучила, как истинная мазохистка. – Марья Антоновна подмигнула Евпсихию Алексеевичу, чтоб и ему предался шутливый настрой, касающийся образа мыслей Сердцеедского. – Слог, обороты, лексика, логика, лаконичность, аргументы – всё кружилось вокруг идеи кризиса мироздания, в котором пропажа бедной девочки не является чем-то значимым, а потому и уйдёт в прошлое, которое вряд ли кому удастся растревожить. Иногда было ощущение, что это не у него, а у меня в голове морок – настолько гипнотическим свойством обладал образ его мышления, переданный даже не в личной беседе, а через бумагу, но меня пронять нелегко; думаю, вы сумели убедиться, что я женщина отчаянная и себе на уме!!

– Да уж. – согласился Евпсихий Алексеевич.

– Помню, на какой-то совершенно невинный вопрос, он ответил фразой, не имеющей прямого отношения к вопросу, но, судя по всему, очень важной для Сердцеедского именно в тот миг, когда невинный вопрос был задан, и фраза была следующая: только в доме, наполненном собственной скорбью, ты можешь счастливо умереть… Очень странная фраза, не правда ли?

– Очень странная. А как вы думаете, что Сердцеедский имел в виду?

– Возможно, только то, что он сказал, и ничего больше, и вряд ли этот его мыслительный порыв имел отношение к гибели девушки.

– Мне это напоминает своего рода когнитивно-ассоциативную линию мышления. Ту самую линию, которая придаёт ходу сюжета особый драматизм. Я не верю, что такие вещи можно говорить спроста.

– Я вообще мало чему привыкла верить, однако, касательно этого случая, я всегда думала на Шершеньева! – кажется Марья Антоновна решилась твёрдо высказать своё подозрение, и даже не подозрение, а убеждение в виновности Шершеньева, вызванное долгими раздумьями над протоколами допросов и беседами с супругом. – Скользкий тип, замученный неудовлетворённостью собственными качествами лидера, поскольку невольно сравнивал своё поведение с поведением Сердцеедского, и убеждался, что по всем параметрам проигрывает. Ну, разве что в физической силе и красоте он явно возвышался над другими парнями, но мы же с вами понимаем, что внешними достоинствами можно успешно обмануть окружающих, но своим внутренним содержанием не обманешь ни себя ни других. Да ещё этот его приятель Свиристелов – тоже тип не из простых, насколько я могу судить; они вдвоём запросто могли бы придумать как управиться с бедной девушкой, поглумиться и придушить, этакие бесстыдники!.. К тому же я слышала краем уха некоторое время назад, что этот Свиристелов повесился… Да, не смотрите на меня так удивлённо, я почти уверена, что получила верные сведения, и Свиристелов повесился!.. А разве захочет нормальный человек просто так взять и повеситься? Он повесится, если только его совесть грызёт.

– Ну надо же, Свиристелов повесился??

– Повесился!!

– А разве он не оставил предсмертной записки?.. Самоубийцы частенько прощаются с миром в письменной форме.

– Вроде бы не оставил, но поскольку я про всё это слышала краем уха, то не могу точно утверждать, что он ничего не оставил. Если и оставил, то явно что-то пустяковое, совсем не касающиеся пропавшей девушки, иначе бы в следственном комитете переполошились, принялись бы ворошить закрытое дело, и новые данные просочились бы наружу.

– Мог бы и как-нибудь уклончиво написать, типа: «Прошу прощения у всех, перед кем хоть в чём-то виноват, а в кое-чём я виноват обязательно».

– Мог бы и так уклончиво написать, а мог бы и этак: дескать, электричество горит – освещает здания! больше нечего писать – спасибо, до свидания!.. – отшутилась Марья Антоновна.

– «С моих слов записано верно, дата числом, подпись!..» – принял участие в недолгой потехе Яша.

– Вот-вот, захотел бы что-то написать – обязательно бы написал… – рассуждал Евпсихий Алексеевич, лишь для формальности улыбнувшись. – А были у него жена, дети?.. С ними что?

– Никакой жены с детьми за ним не значилось. Видать, молод ещё был, не нагулялся.

– Не нагулялся, не нагулялся… – машинально повторил Евпсихий Алексеевич. – А вот адреса всех этих парней вы никак не запомнили, уважаемая Марья Антоновна, хоть приблизительно? вот хотя бы этот Свиристелов где проживал?

– Ничего не запомнила, да и не стремилась особо запоминать, просто всё записывала в особую тетрадочку, у меня там всё было аккуратно разграфлено и запунктировано. («Как бы нам сейчас тетрадочка-то пригодилась!» – воскликнул Яша. «Очень бы пригодилась!» – вздохнул Евпсихий Алексеевич) Но я знаю, где находится дом Шершеньева, поскольку я просто случайно однажды прогуливалась мимо этого дома, и даже чуть-чуть наблюдала за самим Шершеньевым, надеясь, что он совершит что-нибудь подозрительное, что выведет меня на нужный след, и я оставлю своего муженька в дураках! а ещё однажды я у дома Свиристелова была – это здесь неподалёку, пойдёмте на балкон, я вам его покажу. – Марья Антоновна распахнула дверцу на балкон и пригласила гостя пройти с тем подковыристым прищуром, с которым разведчик поднимается на наблюдательный пункт.

– А за Свиристеловым вы не следили?

– Свиристелов сам кого хочешь выследит – очень подозрительный взгляд имел молодой человек, я бы не решилась красться за ним в темноте. Вот, посмотрите на его дом, очень крепенькая пятиэтажка, и ещё красненькими кирпичами выложено у крыши: «1971».

– Что бы это могли быть за цифры?

– Думаю, это тот год, когда построили здание. Иногда советские строители чудили на такие темы.

– Хорошо, а где же у нас дом Шершеньева? – зябко поёживался Евпсихий Алексеевич, всматриваясь в сыроватую муть апрельского снегопада.

– В другом районе, ближе к центру города, названия улицы не помню, но, кажется, поблизости находится конечная остановка третьего трамвая – там, где он делает кольцо…

– Догадываюсь, что это за место, но трамвай там больше не ходит, Марья Антоновна!

– Как не ходит? – с ребячливой обидой всплеснула руками старушка.

– Так не ходит, сняли рельсы и вместо трамвая запустили троллейбус. Оказывается, местные жители жаловались на шум от колёс трамвая.

– Ох уж эти местные жители! – несколько с наигранной и шумной досадой рассердилась Марья Антоновна, впрочем, вполне искренне переживая за исчезновение трамвая с улиц любимого города. – Не хочешь жить рядом с трамваем – ну так переезжай в другое место, куда-нибудь туда, где нет ни малейшего шума, хоть на кладбище переезжай жить – разве кто тебя туда не пускает??

– Ну… Вот так, вот так!.. – сочувственно покачал головой Евпсихий Алексеевич.

С игривой уютностью извиняясь, что мало чем могла помочь, Марья Антоновна выпроводила гостя с балкона, поплотней захлопнула дверь, поскольку в комнату уже изрядно набралось ознобистой весенней волглости и звуковых ошмётков. Евпсихий же Алексеевич в ответ заметил, что Марья Антоновна, напротив, помогла ему очень много, и помогла в самой сути характеристик участников тех событий, что он и не рассчитывал заполучить столь важные сведения из таинственного прошлого, и теперь он надеется в своих поисках правды на благоволение судьбы. Разговор тем и кончился. С кухни был принесён реактивно клокочущий чайник с целью напоить гостя напоследок забористым напитком с примесью разнообразных луговых трав. Евпсихий Алексеевич, галантно обжигаясь и прифыркивая слегка сморкающимся носом, выпил свою чашку до дна, похвалил напиток и поблагодарил хозяйку.

– Однако, мне пора и уходить!!

– Как?? Уже пора?? – нелепо опечалилась Марья Антоновна. – Вот вам уже и пора!..

– Что же делать, труба зовёт. – Евпсихий Алексеевич быстренько снимал, выданные ему на время гостевания, домашние тапочки, и возвращал на ноги любимые ботинки.

– Непременно жду вас снова в гости.

– Непременно зайду.

– Да и мы как-нибудь встретимся, поговорим о том о сём. – растроганно блистал выпитым удовольствием Яша.

– Буда рад. Очень буду рад.

– Прощайте, Евпсихий Алексеевич!..

Не без труда вырвавшись из дружеских объятий, Евпсихий Алексеевич вывалился за дверь гостеприимной квартиры, и помчался домой, кропотливо обдумывая всё услышанное. Гниловато-ухмыляющийся Сердцеедский, нагловатый Шершеньев, пьяненькие Головакин с Феофановым – все персонажи давней странной истории захватнически уместились в тесноватых лабиринтах мозга и даже устроили некоторую суматоху. И ещё самоубийственно зудел Свиристелов с опрятно-честным выражением лица и готовностью помочь следствию всеми фибрами плотоядной души.

– Ничего не ясно. – сказал Евпсихий Алексеевич самому себе, нервно тыкая ключом в собственную дверь. – Пора приступать к допросу непосредственных участников события.

Вошёл в дом и направился к гробу.