Польский этюд. Книга вторая

Аня рассмеялась и захлопала в ладоши.

– А ещё он сказал, что непременно будет приходить в Летний сад и впредь в надежде, что мы увидимся! Да! И, всякий раз, когда его попытка окажется тщетной, он будет присылать мне цветы!!

Юлия равнодушно пожала плечами:

– Что ж, так и быть, дадим ему эту возможность.

– Ах, до чего ты жестокая, Юлия! – принцесса легонько хлестнула её веером, – Если б ты только знала, чего мне стоило делать холодный вид во время танца!! В то время, как хотелось его просто обнять!!!

– Анна…

Она умоляющим жестом сложила ладони перед грудью:

– Но он так прекрасен! И так беззащитен в образе несчастного кавалера!!

– Отчего же несчастного? – всплеснула руками Юлия.

– Ну как же!! Я так и вижу, как он бродит унылый по пустым дорожкам сада, ищет меня и страдает… Юленька! Мне так его жаль!!

Но Юлия в ответ лишь осудительно покачала головой:

– Я бы не стала безоговорочно верить всему, что говорит мужчина.

– Ты несносна!! – обиделась Анна, – Почему я не должна ему верить?! Знаешь, сколько комплиментов он мне наговорил!! И про лицо, и про глаза… Я даже высказала ему порицание, что он переступает дозволенную грань.

– Вот тут ты – молодец! – похвалила её подруга.

Аня без сил опустилась на гобеленовую кушетку:

– Всё это ужасно.

– Что?

– Притворство! Этикет и прочая чепуха! Зачем всё это?!

Юлия присела рядом и нежно обняла принцессу обеими руками:

– Напротив! Это прекрасно! Когда между вами ещё столько несказанного – лишь намёки и взгляды. Лишь смутные догадки и терзания! То разочарование, то надежда, – она вздохнула и посмотрела вдаль.

В глазах её вдруг блеснула грустинка. Анна отстранилась и с удивлением посмотрела на фрейлину. А та продолжала вдохновенно:

– Пока вы ещё сходите с ума от вынужденной разлуки. И счастливы одним прикосновением руки во время короткого танца! Поверь мне, когда всё будет позади, ты станешь вспоминать об этом времени, как о самых счастливых днях в своей жизни!!

– Юлия! Как это понимать? – Аня пребывала в потрясении от услышанного, – У тебя это всё уже было?!

Та в ответ потупила взор.

– Почему ты молчишь? Кто он?! – настойчиво потребовала Анна.

Юлия вздохнула и подняла на принцессу грустный взгляд:

– Его звали Христиан.

– Да? И кто он такой?

– Он был молодым офицером из полка, что квартировался в деревне позапрошлым летом недалеко от нашего поместья в Лифляндии.

– Расскажи мне. Пожалуйста!

– Я сразу его заприметила. Он был самым красивым из всех: золотистые кудри, синие глаза…, – стала смущённо рассказывать Юлия, – Первые две недели мы лишь украдкой поглядывали друг на друга и не решались даже заговорить. Потом на одном из ужинов, что устраивали местные помещики, приглашая туда военных, он пригласил меня на танец. Мы познакомились и разговорились.

– Та-ак…

– Он стал присылать мне записки. Назначал встречи. Я сбегала из дома, тайком от родителей, чтоб встретиться с ним и погулять у озера.

Аня лукаво прищурилась:

– Сдаётся мне, это были не просто прогулки? – и наклонилась ближе, – Скажи, он признавался тебе в любви?

Юлия, не хотя, кивнула. Принцесса разволновалась:

– И вы целовались?

– О, да.

– Господи!! Как романтично! И что было потом?

– Потом… Младший брат проболтался отцу, что я бегаю на свидания с офицером. Отец очень рассердился и запер меня в комнате. Строго-настрого запретил выходить из дома одной.

– А ты?

– Я плакала, пыталась бежать. Меня ловили и снова запирали.

– Бедняжка! А что было потом?

Юлия помрачнела:

– Мне не хочется дальше рассказывать…

– Ну, пожалуйста! Пожалуйста!! – взмолилась Анна.

– Хорошо, – покорилась она, – А потом мы как-то всей семьёй пришли на ужин к соседу, и я увидела, что Христиан танцует с их дочерью – белобрысой Мартой.

– Да что ты?!

– Да. Он был так весел, будто ничего и не случилось. А, увидев меня, лишь кивнул издалека, как старой знакомой. И даже не подошёл.

– Не может быть!! – поразилась Аня, взволнованная рассказом подруги, – И что сделала ты?!

– Что я могла сделать? Убежала домой и проревела всю ночь.

– Как это грустно… А дальше?

– Мой старший брат Карл, поступив на службу при дворе Анны Иоанновны, узнал, что та набирает штат фрейлин для племянницы и порекомендовал ей меня. Императрица согласилась. И родители спешно отправили меня в Петербург, в надежде, что здесь я скорей позабуду о своих сердечных несчастьях. Вот так я и оказалась здесь.

Принцесса смотрела на неё огромными глазами:

– Значит, ты с тех пор его не видела?

– Нет.

– Бедная моя Юлия! – расчувствовалась она, – Бедная, бедная…, – и крепко обняла подругу.

– Знаешь, я уже стала его забывать.

– Правда?

– А этот кадет Голицын…

– Та-а-ак….

Юлия тихо улыбнулась:

– Он очень-очень похож на него.

– Да ладно?

– Да. Как увидела его – чуть сердце не остановилось. Так же невероятно красив! Волосы… Глаза… Я просто пропала!

Она закрыла ладонями лицо. Аня ласково погладила её по волосам:

– Хочешь, я познакомлю вас поближе?

– Нет! – отрицательно замотала головой Юлия, – Он же такой красавчик! Должно быть, девицы стаями вьются вокруг него! Нет-нет! Я не хочу повторять прошлых ошибок.

– Ты уверена?

Она кивнула:

– Да.

– Ну, как хочешь.

– Анна, извини, если я последнее время ворчу на тебя и поучаю, – покаялась вдруг Юлия, – Поверь, я просто не хочу, чтоб ты оказалась в такой же ситуации, как я! Не хочу, чтоб ты страдала!!

– Я не сержусь, – заверила её принцесса, – Это так хорошо, что ты у меня есть. Ты – самая лучшая подруга! Не оставляй меня никогда, пожалуйста!!

Польша

В первых числах марта Миних приехал под Данциг с канцелярией, небольшой свитой и тринадцатью тысячами червонцев. Тут же созвал войсковой совет, где объявил повеление императрицы немедленно начать боевые действия против Данцига. Быстро изучил карты, осмотрелся на местности и предложил овладеть господствующими высотами. Некоторые генералы были против начала атакующих действий, и считали, что надо ждать подхода осадной артиллерии.

Но Миних не мог сидеть без дела! Он приказал строить траншеи и редут на самой высокой точке – горной возвышенности Циганкенберг. Отсюда лучше всего просматривалась вся западная стена города.

– Если для осады нам нужны пушки, то мы добудем их в бою!! – заявил Миних.

И отдал приказ – атаковать укрепление Ора, располагавшееся у южных стен Данцига, в котором находилось четыреста человек гарнизона. Атака прошла успешно, и после двухчасового сопротивления укрепление сдалось. В распоряжение осадной армии поступило двенадцать пушек и две мортиры.

Из них и начали обстреливать город.

Узнав, что неподалёку в небольших городах Эльбинг и Мариенбург располагаются полки конфедератов, Миних направил туда отряды драгун и пехотинцев. Оба города сдались без сопротивления, а найденные там орудия и припасы также были переправлены в лагерь.

К началу апреля из Саксонии через недружественную Пруссию удалось провести в Данциг четыре мортиры. При этом мортиры везли раздельно со станками, спрятав под всяким барахлом на больших телегах, выдавая их за багаж герцога Вейсенфельского.

Из этих добытых с горем пополам орудий Миних ежедневно обстреливал город, призывая коменданта Данцига сдаться и выдать им Станислава Лещинского. Иначе грозился никого не пощадить.

Впрочем, его угрозы, как и выстрелы, были не страшней комариных укусов. Данциг был надёжно укреплён, обеспечен припасами и орудиями. И из-за высокой стены летели ядра и бомбы, нанося урон осаждающей армии куда больший, нежели та могла причинить городу.

Армии Миниха не хватало не только пушек, но и боеприпасов. Русскими солдатами было замечено, что некоторые ядра или мортирные бомбы, которыми стреляют поляки, имеют особенность не разрываться. Солдаты подбирали их и извлекали из них порох, который вполне годился для употребления.

Миних за каждое такое ядро (или бомбу) велел выдавать солдатам по три копейки. Желающие поживиться бросались к падающим снарядам так стремительно, что некоторые погибали от бомб, разорвавшихся прямо у них в руках.

Микуров с Лопухиным, радуясь, что оказались в гуще настоящих военных действий, сновали между солдат и тоже подбирали неразорвавшиеся ядра. За что и были в первый же день строго наказаны фельдмаршалом.

Миних приволок обоих кадетов за воротники с линии огня в штабную палатку и отругал последними словами, пригрозившись отправить обоих в Петербург.

– Для чего, по-вашему, родители определили вас в Рыцарскую Академию?! Для чего я создал в ней программу четырёхклассного обучения?! Чтоб выпускать из стен Академии пушечное мясо?!! – негодовал Миних, сотрясая воздух кулаками, – Страна нуждается в хорошо обученных офицерах! В талантливых генералах! А вы что творите?!

– Простите, Ваше высок…

– Молча-а-ать!! Разве я взял вас с собой в Польшу для того, чтоб вы бомбы с поля подбирали?!! – взревел Миних, стегнув обоих шарфом, – Остолопы! Ведёте себя, как рекруты, набранные из глухой деревни!!

Василий с Иваном стояли понурые и виноватые, боясь поднять головы.

– Ладно бы ещё Лопухин! Но от тебя, Микуров, я никак не ожидал!! А, ну, сядьте оба!!

Они покорно опустились на скамейку. Миних, наконец-то, выпустил пар и заговорил строго, но спокойно:

– Геройствовать на поле боя и без вас смельчаки найдутся! Отдать жизнь за Отечество – дело не хитрое! Тут голова не нужна. А вот как одержать победу над врагом в наикратчайшие сроки и с наименьшими потерями – это задачка сложная для умных голов. Вот тут-то вы мне и нужны, голубчики!

– Так точно, Ваше высокоблагородие.

– А задачка будет такая: необходимо пробраться в Данциг и произвести разведку. Узнать, сколько в нём орудий, сколько воинов, где располагаются военные склады, где находится Лещинский, и где самое слабое место обороны. Понятно?

– Понятно…

– Так что сидите и думайте! Завтра утром изложите свои соображения.

Они дружно кивнули и воспрянули духом. Задача показалась им интересной. И, оставшись в палатке одни, друзья наперебой стали делиться друг с другом идеями.

Нутро они рассказали фельдмаршалу о придуманных вариантах. Но ни один из них Миниху не пришёлся по душе. Прежде всего, он решительно возражал против того, чтоб оба приятеля проникали за стены Данцига:

– Нет. Нет! И нет!! Внедриться к осаждённым должен только один Микуров! – категорично заявил Миних.

– Но почему? – надулся Лопухин.

– Он знает языки. Он осторожен, наблюдателен. И, в отличие от тебя, Лопухин, всегда принимает взвешенные решения, а не действует наобум!

– А…

– Даже не пытайся мне возразить! – пресёк он намерение Ивана вставить слово в свою защиту.

Ванька погрустнел и тихо засопел в знак протеста.

– Поэтому, – продолжал фельдмаршал, – Вы должны сосредоточиться на разработке плана проникновения в Данциг одного Василия! Кроме того, я предполагаю, что быстро выбраться назад ему вряд ли удастся. Поэтому внедрение в стан врага должно быть основательным, с хорошей легендой, позволяющее безопасно оставаться в городе продолжительное время.

– А мне что делать? – буркнул Иван.

– Василию будет нужна система передачи сведений. Вот тут и пригодишься ты, Лопухин! Твоя задача – быть на связи!

Тот встрепенулся:

– Ага!

– И при этом, Лопухин, не прозевать ни одного сообщения! – строго наставил на него палец фельдмаршал, – Не выдать разведчика! Не стать самому мишенью для неприятеля!! Тебе ясно?!

– Ясно, – вздохнул Ванька.

– Чтоб создать такой подробный план действий, требуется время. Я вас не тороплю. Обсудите всё хорошенько. Разрешаю пользоваться картами для детального изучения местности.

– Хорошо!

– Чтоб добыть недостающие сведения для разработки плана, позволяю Вам ходить в ближайшие деревни. В лес. К реке. Вступать в разговоры с местными жителями ближайших деревень.

Друзья радостно переглянулись.

– Но на линию огня не соваться! – тут же пресёк их задорный настрой фельдмаршал, – И перед неприятелем не мелькать! Враг не должен знать разведчика в лицо. Разведчик – это фигура инкогнито. Уяснили?!

– Так точно!

– Приступайте!

Пруссия

План Бюрена сработал! Ставка на Ягужинского оказалась точным попаданием в яблочко. Своё назначение посланником в Берлин Павел Иванович Ягужинский считал опалой, в которую его ввергли коварные козни завистника Остермана.

В нахождении при дворе короля Фридриха-Вильгельма Ягужинский не видел ни пользы, ни личного интереса. Его натура жаждала бурной деятельности, развития, продвижения проектов, общения с передовыми мыслителями и вдохновителями идей. А здесь в Берлине он был вынужден изнывать от скуки.

Кайзер прусский в глазах Ягужинского был чудаковатым монархом, который, из-за чрезмерной озабоченности внутреннего переустройства страны, целыми днями разъезжал по владениям, поучал крестьян, как им пасти скот или растить брюкву. Видимо, мнил себя в этих вопросах большим знатоком. Кроме того, был невероятный сквалыга и скопидом. Не терпел бездельничества и мог, завидев на своём пути праздно шатающегося горожанина, приказать поймать бездельника и отлупить. Поэтому, издали завидев короля, горожане разбегались от него в рассыпную и прятались по домам.

То же касалось и придворных особ, которые, по его мнению, должны постоянно быть при делах, а не слоняться по дворцовым залам. Отсюда легко догадаться, что придворная жизнь в Берлине кардинально отличалась от Петербургской, изобилующей ассамблеями, балами, маскарадами и прогулками.

В вопросах внешней политики Фридриха-Вильгельма интересовали лишь отношения с соседствующей Австрией, в правителе которой он видел своего ближайшего соратника и друга. Поэтому предложения, поступающие от посланников австрийского цесаря, рассматривались им в первую очередь и, чаще всего, имели положительную резолюцию.

Все же остальные проекты подвергались сомнениям и тщательной проработке в поисках подвоха! Король имел особенность подозревать, что все вокруг имеют намерение обмануть его. И когда его маниакальная подозрительность вдруг находила своё подтверждение, король впадал в огорчения, обижался, как ребёнок, и глубоко страдал, уходя в длительную депрессию, отменяя визиты и целые рауты.

Учитывая, что Фридрих-Вильгельм уже считал себя обиженным и обманутым русским двором, посеять в его уме сомнение в очередных обещаниях русской императрицы не составляло никакого труда. Король изначально был настроен недоверчиво ко всему, что станет излагать ему посланник Анны Иоанновны. К тому же импульсивность и упрямство, с которыми Левенвольд взялся за дело, ещё больше настроили Фридриха-Вильгельма на сопротивление.

И Ягужинскому достаточно было лишь не вмешиваться и не пытаться ни в чём разубедить короля, чтоб оправдать доверие Бюрена и полученную от него сумму денег.

Впрочем, деньги тут были ни причём. Главной мотивацией для Ягужинского послужило обещание фаворита походатайствовать об его возвращении к петербургскому двору! Павлу Ивановичу осточертела скука прусского дома, где он, страшно признаться, от отсутствия развлечений, стал уже находить удовольствие в семейном кругу, нянькая новорожденную дочь и слушая глупую болтовню супруги Анны Гавриловны.

Таким образом, Левенвольд-старший убрался восвояси ни с чем. Прусский король оставил за собой право хранить нейтралитет в отношении дележа полькой короны. Артиллерийские русские полки продолжали двигаться к Данцигу в обход прусских территорий. Миних оставался под стенами осадного города без достаточного количества людей и орудий.

Зато Бюрен вернул себе надежду, что к его скромному имени однажды добавится герцогский титул! А заодно вкусил удовольствие от того, что «надрал уши» Остерману.

А Ягужинский набрался терпения в ожидании обещанного приглашения в Петербург.

Польша

Миних, совместно с генералом Ласси, равномерно распределил имеющиеся полки по западному берегу Вислы от Данцига до Балтийского моря. Определил выгодные позиции для траншей и редутов. И в течение месяца осадная армия создала обширные военные укрепления около стен города.

Вот только жители Данцига до сих пор не видели в русских серьёзной угрозы. В городе располагался постоянный гарнизон численностью более двадцати четырёх тысяч солдат. И со смотровых башен города полякам было видно, что противник не превосходит их, ни числом воинов, ни количеством орудий. Да и съестных запасов на складах было более, чем достаточно.

К тому же, несмотря на осаду, у них сохранился выход к Балтийскому морю. С северной стороны Данциг сообщался по реке с крупным фортом Вайхзельмюнде. Оттуда по реке регулярно приходили мелкие суда, обеспечивая связь и доставляя припасы.

Русские, заняв высоты на левом берегу, старались расстреливать корабли, идущие в Данциг. Но, поскольку пушек у них было не много, полностью потопить корабль удавалось редко. Поэтому, хоть и с ущербом, но судна всё же прорывались сквозь линию обстрела и поставляли в осаждённый город порох, гранаты, муку и прочие необходимые предметы.

Наблюдая из укрытия, как солдаты обстреливают очередное судно, движущееся к городу, Микуров радостно хлопнул Ваньку по плечу:

– Лопух! Я знаю, как пробраться в Данциг!!!

Миних привёл друзей в штабную палатку:

– Ну? Рассказывайте, что надумали?

– План таков, – начал Микуров, – Необходимо сосредоточить все имеющиеся мортиры ближе к береговой линии в одном месте.

– Зачем?

– Для того, чтоб в следующий раз, когда разведка донесёт о том, что очередной корабль вышел из форта в направлении Данцига, атаковать его огнём и обязательно захватить вместе с командой!

– Так.

– Думаю, лучше всего, это сделать вот здесь, – и Василий указал место на карте как раз напротив острова Хольм.

Миних внимательно посмотрел на указанное место и, подумав, кивнул:

– Допустим. А дальше?

– В самый разгар боя, я в одежде польского крестьянина, незаметно зайду в реку, – продолжал Василий, – Проплыву под водой и вынырну возле борта корабля. Сделаю вид, что я – член корабельной команды и вплавь брошусь к польскому редуту на остров Хольм. Уверен, польские солдаты должны будут подобрать «своего», видя, как тот чудом спасся при захвате корабля противником!

– Та-ак, – удовлетворённо потёр подбородок фельдмаршал.

– Ну, а спасшим меня солдатам скажу, что я – помощник мукомола с мельницы из деревни Лангфурт. Зовут меня Вацлав. И будто я приставлен хозяином в сопровождение груза из десяти мешков муки, что были на корабле. Уверен, мне поверят; никто не знает этих мальчишек, работающих на деревенских мельницах. На острове меня, конечно, не оставят и переправят в Данциг. И вот я – у цели!

– Неплохо придумано! – похвалил Миних, – Очень неплохо!!

– Только непременно нужно проследить, чтоб с атакуемого корабля никто не сбежал. Иначе моя легенда рассыплется в прах.

– Уж об этом я позабочусь! – пообещал фельдмаршал и обернулся к Лопухину, – Ну, а как быть со связью?

– Всё продумано, Христофор Антонович, – заверил его тот, – В ходе тщательных разведывательных маневров, выявлено, что наилучший способ для сообщения – восточная стена города.

– Это почему?

– Там меньше всего польских охранников. Это оттого, что там местность болотистая и непригодна к атакам противника и размещению орудий, – пояснил Иван.

– Молодцы, – подивился Миних, – Отличные наблюдения.

– Мы выяснили, что ночью вся охрана восточной стены располагается только в сторожевых башнях. И, зная тропинку на болоте, в одиночку можно пробраться к стене незамеченным! – и на вопросительный взгляд фельдмаршала Ванька добавил, – Для убедительности мы уже проделали это несколько раз.

– Каков план передачи сведений?

– По ночам я буду из укрытия в лесу следить за стеной, – продолжал Лопухин, – Перед тем, как сбросить послание, Микуров подаст мне сигнал светом зажженной свечи через отверстие смотровой щели. Именно к месту, откуда будет сигнал, я и стану прокладывать путь в поисках сброшенного сообщения.

– Во избежание опасности, послания будут зашифрованы, – пояснил Василий, – Шифр знаем только мы оба.

Миних задумчиво посмотрел на кадетов, постучал пальцами по крышке стола и, в качестве вердикта, произнёс одно-единственное слово:

– Хорошо!

О том, что из форта Вайхзельмюнде готовится к отплытию в город очередное судно с припасами, стало известно спустя неделю.

Миних объявил по лагерю всеобщую готовность к его захвату. Ночью, чтоб не заметили осаждённые, он отдал приказ: стянуть все имеющиеся мортиры ближе к берегу и расположить в одном месте напротив острова Хольм, маскируя их ветками и волокнами сухой травы.

И, когда рано утром, в предрассветном тумане тихо возник польский корабль, намереваясь бесшумно проскользнуть мимо острова в канал, сообщающийся с водяными воротами города, осадная армия внезапно обнаружила свои позиции и открыла огонь со всего побережья!

Наудачу одним из первых снарядов перебило мачту. А следующее ядро проделало изрядную пробоину в борту. Корабль накренился. Люди попрыгали с палубы в воду.

– В атаку!! – скомандовал Миних.

И с берега стремительно посыпались отряды для захвата в плен членов команды.

– Пора! – подтолкнул фельдмаршал Микурова.

Василий в создавшемся ажиотаже быстро сиганул в реку и проплыл с пару десяток саженей под водой, никем не замеченным. Вынырнул, отплёвываясь, огляделся. Кругом царил невероятный хаос. Трещали доски. С корабля летели в воду мешки, барахтались и кричали люди. Рядом визжали пули и падали бомбы. К тому же вода оказалась ледяная (всё же была лишь середина апреля) и безжалостно обжигала кожу и сводила судорогой пальцы.

Оценив положение, как критическое, от острова Хольм отчалил прам и двинулся на помощь утопающим. Василий оттолкнулся от борта и размашистыми гребками бросился к нему, голося о помощи по-польски, стараясь изо всех сил перекричать гром выстрелов:

– Помуж!! Помуж ми!

Ласси, заметив, что вражеский прам движется к кораблю, скомандовал переключить всю артиллерию на него. Миних, в ужасе сознавая, что снарядом могут неловко зацепить Микурова, прильнув к подзорной трубе, напряжённо следил за плывущим мальчишкой, шепча про себя молитвы.

Василий, не на шутку перепуганный грохотом взрывающихся вблизи бомб, принялся так отчаянно работать руками и ногами, что, когда его подхватили польские солдаты и затащили волоком на прам, беднягу по-настоящему трясло от страха и холода, что он долго не мог и слова вымолвить.

Миних, увидев, что мальчишка достиг цели, оживился и со всей мочи заорал генералу Ласси:

– Все в воду!! Живо! Брать пленных!! Хоть одного упустите – лично пойдёте под суд!!!

Спустя полчаса всё было кончено. Корабль с пробоиной русские пришвартовали к берегу. Все живые и раненые члены команды выловлены и взяты в плен. Польский прам, ради устрашения, ещё какое-то время постоял на середине реки, совершая единичные выстрелы, и вернулся на остров.

– Повезло тебе. В рубашке родился! – сказал польский офицер, склоняясь над Василием.

Он в ответ лишь плотней закутался в парусину, что дали ему матросы, и продолжал молчать и стучать зубами от холода.

– Эко тебя, беднягу скрутило, – пожалел его рулевой матрос и протянул кружку с ромом, – На-ка, хлебни для согрева.

Микуров глотнул и выпучил глаза. Закашлялся до слёз. Офицеры засмеялись:

– Ничего, ничего! Сейчас твою лихорадку вмиг снимет!!

Причалили в городскую гавань. У пристани их встретил сам комендант Данцига генерал Фитингоф. Выслушав доклад старшего из офицеров о нападении на судно и понесённых потерях, строго взглянул на Микурова:

– Кто таков будешь?

– В-вацлав… сирота, – выдавил он, с трудом унимая дрожь.

– Что на судне делал?

– С хозяином муку в город везли.

– Откуда?

– С Ланкфурта.

– Пан генерал, мальчишка страху натерпелся, – вставил офицер слово в его защиту, – Виданное ли дело, в ледяной воде столько проплыть под пулями! Единственный из всех, кто уцелел. Герой! Под счастливой звездой родился!

– Едем со мной, – кивнул комендант, – Отведу тебя на кухню. Там обсохнешь и отогреешься. Герой!

в крепости Данциг

Кухарка забрала у Василия его промокшую одежду, а взамен дала длинную суконную рубаху и усадила на лавку ближе к печи.

Помощница повара, юная девица с тяжёлой русой косой, принесла ему глиняную миску горячей похлёбки. И уселась рядом, подперев ладошкой щёку, рассматривала Василия, пока тот работал ложкой.

– А ты, правда, прямо под пулями плыл с разбитого корабля? – спросила она, не сводя с него восхищённых глаз.