Демоны Египта
И тут что-то его насторожило. Он склонил голову набок, затем повел носом, и ноздри его затрепетали, и тут же он склонился к кровати, принюхиваясь. Сначала он брезгливо сморщился, но не прекратил осмотр и обнюхивание.
– О, боги. – прошептал он выпрямившись.
Вновь склонился к ложу и тут его внимание что-то привлекло. Он поднял с кровати двумя пальцами нечто невесомое и, посмотрев на свет, очень удивился. Глаза его блеснули как у крысы заметившей беззаботного цыпленка, он уже собирался подняться, как вдруг заметил еще кое-что и, так же, подняв это осторожно пальцами, удивился еще больше и пробормотал:
– Мать наша Асет!
Затем он вышел в зал и кликнул управляющего. Явившийся управляющий с некоторой нерешительностью уставился на чиновника. С одной стороны не велика, конечно, шишка, чтоб отдавать ему указанья, а с другой стороны… Сет его знает, что там у него с другой стороны, сразу так и не рассмотришь. Чиновник же на сомнения управляющего внимания не обратил и тихим голосом попросил позвать всех женщин, прислуживающих господину Раджедефу.
Окинув одним взглядом сбившихся в кучку и перепуганных до смерти женщин, зажимающих рты ладошками, он приказал собрать вообще всех женщин присутствующих в поместье, чем привел несчастных в неописуемый ужас. Все закрыли лица ладонями и, подвывая, упали на колени. Все прекрасно понимали, что значит смерть их хозяина и подозрение в убийстве. Это, по закону, означает смерть для всех рабов. Даже если из всех рабов виновен только один, – смерть всем!
Народ, конечно, может выйти перед Высокими Вратами и перед собранием Верховной Коллегии и просить о милости хотя бы для детей и женщин, ибо понимали, что все не должны отвечать за одного, но… но, свирепый древний закон обычно соблюдался неукоснительно. И еще не одно тысячелетие. На этом держалось государство – господин – и раб. Нельзя нарушить равновесие зависимости большинства от меньшиства. Иначе крах всего! Можно убить одного – можно убить и всех – рабов-то намного больше. А вот когда жизнь господина равна тысячам жизней… охо-хо-хо! Такой размен рабам не выгоден.
Однако, когда пригнали всех прочих женщин, он, маленький чиновник, только взглянув на воющую на разные голоса компанию и небрежно махнув рукой, тихо сказал:
– Все свободны.
Когда же чиновник спускался по лестнице со второго этажа, закусив палец и задумавшись, его окликнули:
– Господин… э-э-э, господин…
– Старший писец. – подсказал чиновник, не оборачиваясь.
– Господин старший писец, вы …вы, так добры к нам. Мы все обязаны вам жизнью.
Чиновник обернулся – у лестницы стоял карлик с печальными глазами.
– Пустое, братец, тем более, что пока еще и не обязаны. Ты за этим меня окликнул?
– Нет, конечно. То есть, да, и за этим тоже! Вы, наша жизнь… она была у вас в руках… Вам и вправду надо знать, что там, в спальне происходило? Не вашему господину, а именно вам?
– О, да! Именно мне.
– А… не принесет ли это нам вреда?
– Нет, мой дружочек, всем кто невиновен вреда не будет. Иначе…, сам понимаешь… дыба, плетка, кол по ребра. Так что? Ты можешь мне ничего не говорить. Потому что если было преступление, то я обязан довести расследование до конца, иначе, зачем нам нужно государство? Но если вы виновны, то можете не говорить против себя, пока я не добуду доказательств.
– Я скажу. Я… ну, в общем, я…
– Ты что-то видел? – мягко спросил старший писец.
– О, нет, мой добрый и справедливый господин!
– Так, ты что-то слышал, мой дружочек?
– Я слышал.
– Что же? Крики, стоны?
– Совсем и нет.
– А что?
– Песню.
– Песню? – улыбнулся чиновник.
– Да, песню.
– И кто же пел эту песню?
– Богиня. – карлик опустил глаза. – Ее пела сама богиня.
– Прямо-таки богиня? Какая же из них, ведь богинь немало и даже просто много. И многие из них поют – Асет, Маат, Хатхор, Нейт, не приведи, конечно, бог Хнум. Какая, из них, богинь, тебе песню спела?
– Смеетесь? А вы не смейтесь, мой господин. Это было вовсе не смешно. – карлик поднял глаза, и старший писец с удивлением увидел в них слезы. – Ее голос. – у маленького человечка прервалось дыхание, и он даже закусил губы. – Поверьте мне, это был удивительно дивный голос, такого быть не может у смертной и это хорошо, потому, что такое нельзя слушать смертному обычному. Я услыхал его во сне, понимаете, господин мой, я спал в эти мгновенья, и проснулся потому, что стал куда-то падать, а проснувшись, не смог пошевелиться и только слушал и слезы текли из моих глаз, а когда пение закончилось, я разрыдался и более уже не спал. Зачем я проснулся, зачем же я его услышал!
– И более ты ничего не слышал?
– Нет, мой господин, но я знал, что что-нибудь должно случиться. Что-то страшное должно случиться. Смертному нельзя такое слушать. Никогда и ни за что на свете. Нельзя смертному слушать голос богини. О, боги, зачем же я проснулся. Зачем же я тебя, земная богиня, услышал! Он же звучит из загробного Дуата.
Глава вторая. Экспозиция места действия
Огромная белая стена, выложенная из сияющего моккамского известняка, возвышалась на левом берегу священных вод Хапи. Древний архитектор построил стену с многочисленными бастионами и промежуток стены между ними равнялся ширине бастиона. Подобная конструкция делала штурм крепости практически невозможным, ибо нападавшие попадали под обстрел сразу с трех сторон. А с севера и запада крепость Инебу Хедж охватывало озеро Лотосов.
На бастионах реяли вымпелы, флаги и штандарты. Сокол Гор надменно взирал на долину с высоты стен. Гриф Нехебт раскинула в полете крылья.
От гранитной набережной Перу Нефер к стене тянулась мощеная дорога, охраняемая черными шакалами Упуатами – стражами загробного царства.
Упуаты лежали на постаментах глядя вдаль красными застывшими глазами и щерили клыкастые пасти.
Ряд их доходил до самых Красных ворот ведущих в Инебу Хедж иначе Белые Стены, ибо именно громадная белая стена дала название дворцовому комплексу, построенному еще, ставшим уже легендой, царем Скорпионов Мином.
Некоторые переносили название – Белые Стены и на весь великий город, но это было не совсем верно, ибо город имел собственное и очень древнее название – Дом души Птаха (Хет-ку-Птах), ибо здесь находился храм бога Птаха, создателя всего мира сущего – и мира явного и мира скрытого, чью сущность постигнуть невозможно и статуя его являла миру только закутанную в белые одежды фигуру с открытим лишь ликом и кистью правой руки державшей священный посох – Уас. Что символизировало невозможность полного проникновения в сущность бытия и в сущность создателя Миров Обоих.
Второе название огромного города появилось совсем недавно, после смерти его величества, жизнь, здравие и сила, который ушел за свой горизонт шесть лет назад, переселившись в свою сияющую высоту, от которой и пошло второе название великого города – Прекрасная Твердыня (Меннуфер), ну это название хоть и использовалось, но не особенно оно прижилось, хоть и ушедшего на запад в страну Аменти, владыку очень чтили.
А ну-ка без малого целый век правления и ни войн ни природных катаклизмов. Одним словом золотой век. Воистину земной бог Двух Земель.
Но вот по смерти земного бога, ой… тьфу на демонов сказавших слова такие – земной владыка бессмертен, он только переселился в свой горизонт и продолжает жизнь вечную среди звезд.
Но после его ухода началось форменное непотребство. Нефри ку Ра Пеопи (прекрасная душа Ра Пеопи), был щедрым владыкой, но как —то так получилось, что чересчур щедрым. Давал он дедам и отцам за услуги государству, а сынки и внуки, пальцем о палец не ударив, оказались владельцами несметного богатства. А казна государства опустела.
Молодой Мощный Бык Черной Земли, Великий Храм ее, владыка Двух Земель Амтиесаф – Меренра взялся наводить порядок в Черной, но очень скоро погиб при невыясненных обстоятельствах в какой-то стычке на границе.
Осталась его родная дочь двеннадцати годов от роду с титулом Священной Супруги Бога, поскольку Меренра – Амтиенсаф успел взять ее, официально, в жены.
Власть номинально перешла ей в руки, да только никто ее не собирался ей отдавать.
Однако, ввиду исключительности обстоятельств, пользуясь древним законом Ниучера, гласившего, что священная кровь Гора, властителей Черной Земли передается именно через женщину крови Гора, Священную Супругу решают короновать как властителя Двух Земль, если, конечно, она пройдет необходимый и законом утвержденный обряд Львиного Хвоста.
Священная Супруга, несмотря на весьма юный возраст, обряд с великим трудом, но прошла и стала первой в мире женщиной повелительницей страны.
Правда без материальных средств и без вооруженных сил, тем более окруженная в своем дворце охраной царских сановников. Так, на всякий случай.
Но огромная двойная корона, пшент, по праву увенчала ее голову.
На набережной Перу Нефе царила обычная сутолока. Все что-то продавали, все что-либо покупали. То-есть, строго говоря, никто ничего подобного не делал. Существовал только обмен, никакими особыми квотами не ограниченный. Денег то на сей момент в наличии не имелось, по той простой причине, что их еще вообще не существовало. Менялись, как кому в голову взбредет, ну, конечно, были определенные меры в зависимости от сезона. В период разлива, или в период сева, зерно, а уж тем более муку купить было сложновато. Тут уж за мешок не обойдешься тушкою газели или антилопы, а тем более рыбой, хоть самой увесистой. Баранина не сильно котировалась, свинина та вообще… вот за мясо крокодила можно бы, но… оглядываться надо, где там стража маджай – крокодил животное священное, хоть и большая сволочь, к слову сказать.
В период жатвы другая картина – рожь, овес, полба, пшеница, ну это необходимые в крестьянском хозяйстве вещи, но еще и лук, чеснок, тоже без них никак, затем инжир, огурцы и арбузы – этого навалом. Мясо, мясо и рыбу давайте! А ее-то как раз и не очень много. То есть и мясо и рыба есть, но ведь весна! Животные на сносях, рыба нерестится – будет нормальный охотник, животновод или рыбак на голову себе гадить? Не будет. А тех, кто этим занимается, могут поутру самих в сетях найти. И разбираться —то никто не будет. Так же как и раков, которых сразу по первой теплой воде выбивают, но это малышня, которую за это порют. Не за раков, Осирис с ними, а за наличие в священных водах крокодилов. Раков вам, Сет вас побери, шкетам безмозглым. Надергайте у ослов волос и ловите с набережной рыбу! Дистихисов там всяких, сомиков, плавающих кверху брюхом, на поденку, может на живца и тигровую рыбу измудритесь отловить. А за раками не сметь без взрослых!
Золото, жемчуга, кораллы? Ну, это на большого любителя. Кому из крестьян, ремесленников, охотников и рыбаков нужны эти цацки?
Нет, ну магических свойств обереги и амулеты, конечно, всегда в цене – сердолики, обсидианы, янтарь, змеевик, гепатит, лазурит, бирюза, конечно, но сейчас, честно говоря, не до оберегов и амулетов – пожрать бы и то славно.
Так же находились на набережной Перу Нефер еще и ремесленные мастерские и доки.
В доках собирали суда для плавания по священным водам, но некоторые были пригодны и для плавания по Великой Зелени
В основном их мастерили из снопов сухого папируса, обладающего прекрасной плавучестью. Судно можно было построить, практически любого размера, но все они имели одну и ту же структуру лебедя – высокий гнутый нос, защищающий от встречной волны и широкую, похожую на лебединый хвост корму, для размещения построек. Посредине укрепляли одну мачту с прямым парусом и корзиной впередсмотрящего наверху, и судно было построено. Самое странное, что такие суда прекрасно плавали по морям, прекрасно противостояли ударам волн благодаря своей связке и легкости. Правда плавали они не более двух лет, но материал был дешевый, вообще, дармовой и весьма обильный. Нет, строили барки и из дерева, но только для лиц царской династии и для их же погребения. Ну, во-первых, – очень дорого (дерево в благословенной богами земле было довольно редко), а во-вторых, – весьма не практично – по морю на такой далеко не уплывешь, да и зачем?
Тут же приходили суда и из дельты и из нижнего Египта со всякими товарами – с лазуритом, бирюзой с севера, со слоновой костью, с рогом носорога, золотом и с огромными черными рабами с Юга, которые выглядели в настоящий момет весьма серо, что соответствовало бледности у обычных людей.
Мускулистых рабов с Юга очень быстро раскупали управляющие царских сановников и вельмож. Вскоре эти рабы, обретя статус полицейских, стражников и сборщиков налогов начнут колотить местное египетское население на вполне законном основании. Серость – бледность у них пропадала очень быстро.
Ранним египетским утречком, когда юный Хепри только вышел из пучин Дуата и еще не набрал жгучую силу полуденного Ра, супружеская пара среднего возраста не торопясь проезжала по набережной Перу Нефер на двух ослах.
Мужчина ехал на великолепном здоровенном нубийском (кушитском) осле, а женщина на изящном синайском ослике, причем сидела она на нем по дамски – свесив полненькие аппетитные ножки на левую сторону.
Слегка раскосые ее лисьи глазки так и стреляли по рынку, указывая супругу на что ему следует обратить внимание.
Супруг тут же подъезжал к торговцу и начинал переговоры. Впрочем, переговоры везде заканчивались одинаково – супружеская пара ничего не отдавала взамен. Они просто брали товар, и торговцы с охотой его им отдавали иногда что-то шепча мужчине на ухо, и очень искренне улыбаясь его супруге и справляясь как у них обстоят дела в хозяйстве и как чувствуют себя дети, конечно же, не называя их по имени.
Над рядами летало – господин младший писец, господин писец, госпожа дома младшего писца, о, госпожа, такую малость, примите в знак уважения.
Госпожа строго мотала востроносенькой головкой, сверкая хищным лисьим взглядом, и указавала на младшего писца. Все переговоры вел сам господин младший писец.
За время путешествия по рынку в переметной суме младшего писца оказались: четыре лещеподобные дистихтина, пять сомиков, дюжина куриных яиц, пара жареных уток, полдюжины таких же перепелок, некто (не будем называть имени) сунул копченый крокодилий хвост, но господин младший писец так строго посмотрел на наглеца, что тот со скоростью фокусника заменил вывешивающийся из переметной сумы крокодилий хвост на крокодилью же ногу, но очень удобно расположившуюся в корзине. Младший писец погрозил шалуну пальцем, но ничего не сказал.
Наконец, супружеская пара, нагрузившись, поехала вдоль набережной, но к младшему писцу постоянно подходили люди и что-то шептали на ухо, предварительно улыбнувшись и поклонившись его супруге.
Некоторым писец, выслушав, кивал головой и произносил пару фраз, и человек отскакивал с улыбкой, иногда писец тер подбородок и показывал один или два или три пальца и проситель отходил кланяясь с надеждой, иногда писец тер подбородок дольше обычного, качал головой и разводил руками. Человек тогда отходил в большой задумчивости.
Супружеская пара направилась домой. Копытца ослов выбивали струйки пыли. Впереди шел пожилой лысый, а может бритый человек. Шел он тяжело, очень часто останавливаясь. За плечами он нес в сумке небольшую рыбу.
Младший писец с супругой проехали мимо, оживленно разговаривая о ценах мены на рынке Перу Нефер, супруга что-то шепнула младшему писцу. Тот обернулся и тут же спрыгнул с осла и подбежал к старому человеку.
– Учитель! – спросил он, болезненно прищурившись. – Но почему вы…
– Я не учитель. – ответил путник, перекладывая котомку с рыбой с одного плеча не другое.
– Учитель! Вы же Менкаугор, вы мой учитель обучивший меня грамоте и, вообще, всему! Вы почему в таком виде? Вы почему пешком?
– В каком виде? – остановился наконец Менкаугор.
– Извините. – стушевался писец.
– Так в каком я виде?
– Ну, неужели из средств храма Хнума вам не могли выделить осла? Вы почему пешком идете!
– У храма Хнума нет таких средств.
– Да что за чушь! Как это нет! Ведь вы жрец высшей категории, должный носить белые одежды и леопардовую шкуру поверху. Где? Где леопардовая шкура?
– Сын мой, я давно уже не высший жрец и давно уж не учитель.
– Но почему?!
– Я сложил сан.
– Вы? Вы, лучший учитель, слова которого я помню до сих пор.
– Не похоже.
– Почему же вы ушли. – вопрошал писец не услышав последней фразы жреца.
– Учить мне стало некого. Все нонешние, так сказать, ученики имеют по несколько тысяч голов скота. Я не имею даже коровы. Они хотели заставить меня учить их тому, чему они хотят учиться. И верховный жрец их поддерживал. Они изнасиловали танцовщицу, которая обучала их танцам и настоятель признал действия их правомочными. Я их избил, ибо, хоть они и молоды, но им было даже лень заниматься боевыми искусствами. Ведь у них есть охрана из негров. Они пожаловались неграм, но я навалял и неграм. Теперь меня выгнали из храма.
– Но почему же вам не дали хотя б осла, что бы вы не ходили пешком. Вы сорок лет воспитывали учеников!
– Кого интересует выкинутый вон учитель.
– Меня интересует. Я пожалуюсь своему господину и он наведет порядок.
– Твой господин наведет порядок там, где властвует своеволие и беспорядок? Которое он сам создал? Сегодня же вечером расскажу этом своей обезьяне. Вместе похохочем.
– Об этом мы поговорим потом, садитесь мой учитель на моего осла. Я довезу вас до вашего дома.
– Я не твой учтитель. И мне не нужен твой осел.
– Что вы такое говорите, учитель Менкаугор?!
– Я не учил тебя тому, чем ты занимаешься сейчас.
Менкаугор неторопливо пошел своей дорогой, а младший писец остался стоять, глядя ему вслед.
Затем он посмотрел на свою супругу, ища поддержки против несправедливых обвинений и увидел оскаленную ехидную мордочку, которая тут же стала очень сочувственной и кивнув вслед старому жрецу сказала пренебрежительно:
– Просто старый дурень.
– Он не дурень – писец укоризненно посмотрел на супругу. – Он мой учитель. С ним поступили очень несправедливо.
Глава третья. Грабители мертвых
В ночную пору, в предрассветный ее час, по священному полю Сокара, по городу мертвых деловито полз, иногда останавливаясь и вслушиваясь ногами в звуки ночи, здоровенный тарантул. Волоски на ногах его чутко улавливали вибрацию почвы и передавали информацию. Вот мерные упругие толчки почвы – бежит шакал, информация нужная, но бесполезная. Бесполезная потому, что шакал бесполезен как добыча, а нужная, потому что если он приблизится, то надо будет встать на дыбы и показать ему в раскрытых клыках две капли яда. Не было случая, чтобы сообразительный шакал не понял.
Совсем другое дело песчаная лисица, та придет в восторг от встречи. Для нее тарантул просто судьбы улыбка, она начнет вокруг прыгать и скакать и, закружив окончательно, примется бить лапами, пока не забьет окончательно. Так что если услышишь ее мелкие шажки, то тут уж, либо бери все восемь ног в ноги и беги, либо поджимай их под себя и лежи, как глины кусок, прикинувшись, что тебя нет совсем на свете, авось не найдет, подлая зверюга.
Вот волны прилетевшие по воздуху и через некоторый промежуток повторенные землей. Сверчок поет свою ночную песню. Разница между тактами песни совершенно точно подсказала тарантулу расстояние до добычи, а сверчок это добыча. Это полезная информация.
А вот земля посылает ему тяжелые удары и гул и ему известна их причина, странно только одно – все эти звуки обычны днем, когда он сидит в своей уютной, аккуратно оплетенной изнутри мягкой шелковистой паутиной, норке. Ночью в городе мертвых такие звуки редкость.
Тут на пути тарантула попалась странная глыба. С одной стороны обычное препятствие, но когда он коснулся его передней парой ног почувствовал, что странная глыба теплей слегка остывших за ночь камней и почвы Сокара. Это было странно, но не сказать чтобы неприятно, и тарантул взобрался на теплую глыбу, и на некоторое время замер, вбирая теплоту. Внутри ее что-то мерно гудело, а вот мерные удары доносились из-под земли.
Тут глыба шевельнулась и икоса посмотрела на тарантула огромными блеснувшими в лунных лучах глазами.
– Асет, помилуй меня грешного. – пробормотал Джер и осторожно дунул на усевшегося на спине тарантула.
Наглый паучара агрессивно приподнял передние лапы и многообещающе оскалился. Однако, не стал особенно чиниться и весьма споро скатился с теплой глыбы, начавшей мелко вибрировать.
– Слава Осирису. – прошептал человек, забыв как-то, что милости просил у его супруги.
Он прижал ко лбу глиняный кружок с изображением скарабея висевший у него на шее и, взглянув на небо, восточную его часть, пробормотал:
– Пора.
Он протиснулся боком в узкую щель, рассекающую древнюю гробницу, сложенную из мелкого камня. Через пару метров протискивания в полной темноте, ноги его повисли в пустоте. Джер нащупал веревку и начал спуск в глубь города мертвых, в душную тьму, облепившую его со всех сторон. Тело тут же покрылось потом, а грудь сдавило и легкие с трудом втягивали тысячелетний воздух гробницы. Время словно потеряло всякий смысл и Джеру казалось будто он уже спускается бесконечно и спускается в бездну, но тут его ноги коснулись каменой осыпи на дне шахты. Ползком, головой вперед Джер пополз по насыпи вниз, туда где виднелось тусклое пятно света. Протиснувшись в узкую щель под нависающий сверху бревенчатый накат, трещавший и сыпавший труху с мелкой каменной крошкой при каждом прикосновении, Джер, наконец, выпрямился и поднял стоявшую на полу маленькую, еле светившую лампадку.
И тут же шатнулся назад, ткнувшись спиной в стену. Перед ним стоял, предупреждающе вытянув вперед руку, Упуат, шакалоголовый бог подземного царства мертвых. Глаза его грозно поблескивали в свете лампады, а зубы злобно ощерились в дьявольской улыбке.
Джер провел запястьем по лбу, отирая пот и сжал скарабея на груди. Все нормально, это статуя подземного бога, охраняющая покой мертвеца. Он осторожно обошел сердитого Упуата и наткнулся на самого хозяина гробницы сидевшего на каменном постаменте.
Из бездны прошедших веков хозяин смотрел куда-то вдаль, сквозь Джера, надменно выпятив губу. Фигура его, вытесанная из красноватого песчаника еще и была выкрашена в красный цвет, имитирующий цвет кожи истинных сыновей Черной Земли. На груди изваяния висел такой же медальон-скарабей, как и у Джера, только из золота.
На стенах комнаты кипела жизнь – крестьяне сеяли и жали, ткачихи ткали-пряли, охотники натягивали луки, выцеливая птиц в тростниковых зарослях и антилоп в саванне, гребцы в длинных ладьях усиленно гребли, догоняя бегемотов, а копейщики уже замахнулись копьями, надсмотрщики присматривали, сборщики налогов тащили мешки, овец, коз, выводили коров, кого-то охаживали палками, кого-то секли плеткой, кого-то вообще подвесили за ноги… в общем все как в настоящей жизни. Во, во – еще гнали пленников, с неестественно вывернутыми над головами руками. Над всеми и всем возвышался великий господин, тот же, что и сидел перед Джедом.
Но Джеду было не до росписей стенных, спертый воздух, а точней почти полное отсутствие его, и, напротив, присутствие бога подземного царства и изваяния усопшего просто выдавливали из гробницы.
Однако Джер приполз сюда с определенной целью и дело не терпело отлагательств. За изваянием, в задней стене имелось узкое отверстие. Точнее пролом с неровными краями. По другую сторону пролома мерцал огонь. Именно там и находилось захоронение именно там и лежал несколько веков, а может и целое тысячелетие, покойник.
Джер просунул голову в погребальную комнату. Нервные языки пламени колыхались в густо замешанной духоте, по стенам метались и прыгали тени, словно демоны Дуата выскочили из преисподней, чтобы схватить и утащить с собой святотатца, посмевшего нарушить тысячелетний покой мертвеца.
– Пора уже. – сказал Джер обернувшимся к нему демонам. – Уже утренняя звезда покинула чертоги Дуата и вышла с полей Камыша.
– Сейч-а-ас! – промычал один из демонов облепивших саркофаг покойника.
Крышка с рокотом поползла, демоны поднатужились и она с гулом, рухнула на пол. Воздух в помещении колыхнулся, словно дух-Ку усопшего вылетел из саркфага.
Джер издал сдавленное мычание и дернулся было обратно, но один из грабителей схватил его за руку.
– Так часто бывает. – успокоил он приятеля. – Как там стража?
– И близко не видал.
Все сгрудились у саркофага поднеся к нему светильники.
Юный лик глянул на них живыми, блестящими глазами. Однако тело покойника оказалось высушенным, со сморщенной кожей на выступающих костях. Грудь прикрывал тонкой работы перисталь в виде грифа Небхет раскинувшего крылья от плеча до плеча мертвеца. Запястья украшали многочисленные браслеты из золотых тускло и жирно светившихся колец, из пластин малахита, яшмы, черного гематита и масляно блестевшей бирюзы. Пальцы унизаны огромными перстнями по два-три на каждом пальце. В перстнях внутренним светом сияли розовые сердолики и агаты, переливающиеся извивистыми полосами, небесной синевой, как небо Двух Земель, сиял лазурит, в халцедонах при малейшем движении лампад, двигалась зеленая полоска, словно кошка, «смотрящая в Дуат», пристально смотрела на грабителей из мира мертвых, огромный редкий радужный обсидиан был похож на зрачок в загробный мир и в нем вспыхивали и гасли всех цветов радуги искры.