Не хочу быть героем. Рождённые на заказ

Тоска развеялась, как только вернулись остальные члены стаи. Ни Велес, ни Чернобог не озаботились сделать волкодлакам пару, их немногочисленное братство тысячелетиями служило надёжной стражей и держало в страхе существ населявших Грань. Водкодлаки были настолько древними существами, что могли рассказывать историю Нави, как очевидцы. От них я узнал о времени, когда Велес создал сестёр Алконост и Сирин и исчез, позволив самозванцам впитывать подобие своего дара. Красотки далеко не сразу смогли выбраться из Тьмы и вообще не сохранили бы себя среди бесов, глодышей и нетопырей, если бы Сирин не приняли в стаю. По странным причинам волкодлаки до сих пор считали её своей.

Эти древние, тёмные стражи прижились в Яви, по моей просьбе прочёсывали пустыни в поисках признаков жизни. Эдакие волосатые егеря с табу на охоту, которое не распространялось только на существ и людей, посягнувших на занятые ими территории, а таких было не много. Люди не осваивали север, их краткосрочное присутствие объяснялось потребностью в ископаемых и воде, а начиная с ноября, температура здесь опускалась ниже восьмидесяти по Цельсию.

– Привет, брат. Как дела? – услышал я. Рахалахи, что означало «недообратился», не был похож на творение Чернобога, считался чересчур «не страшным» для навийского стража, и отличия проявлялись не только внешне.

Я кивнул в ответ, изображая взглядом: «Ничего, как всегда» и дружески хлопнул его по плечу, приглашая присесть. Его внешность не редко становилась объектом нападок в стае, хотя, скорее потому, что передав власть другому брату, младше себя, он это позволил.

Признанным вожаком стал Волк, второй по рождению, страшное как грех чудище. От волка ему достались разве только имя, жесткие серые волосы на большей части двуногого тела, да пожалуй, форма ушей. Всё остальное могло принадлежать только монстру: огромный торс, массивные плечи и шея, с туловище обычного человека в обхвате, заканчивающаяся лохматой головой с демонически страшным лицом. Такое впечатление, что Велес задумав волкодлаков, сделал Рахалахи, позыркал на него своими бегающими глазками и, понимая, что не добился требуемой оригинальности, вылепил пять воплощений своих худших кошмаров.

Рахалахи уселся на тот же уступ, что и я, его обычное место по правую сторону от вожака осталось свободным, когда последней, вслед за Волком, вошла Сирин.

– Рахи печётся о тебе как мамка, – Сирин поливала ядом, невзирая на радость встречи. В стае не придавали особого значения её речам, но яд, пропитывающий её слова, был мне знаком. Она, как и я, травила свою жизнь неразделённым чувством.

– Привет! – Обхватил языкастую вредину руками и притянул к себе, взглядом поймав улыбку до того как она сжала губы, вернув лицу привычную маску надменности.

– И тебе добрый вечер, сестра, – откликнулся Рахалахи и вернулся на своё место рядом с Волком, так как Сирин, усевшись со мной, оказалась непозволительно близко к нему. Созданные по волчьему подобию, волкодлаки чтили непреложными законы стаи. Женщины, сколько бы их ни было, принадлежали только вожаку.

– Айра нашшшёл шшшто-то, – Волк вовсе обходился без предисловий, подозвал Айру жестом и приготовился повелевать, привалившись к выступу в скале, лохматый и важный, как обезьяний падишах на каменном троне.

Айра был не намного словоохотливей Волка, вместо рассказа, вынул из сумки на торсе небольшой осколок и сунул его мне в руки. Сработал инстинкт: «Магия!», рука дрогнула до того, как я вернул самоконтроль.

– Что это? – спросил я. На ладони оказался гранитный осколок. Как и положено камню неоднородного цвета, без запаха и металлического блеска. Сдавил его, он остался прежним. Это не гранит. Вещество оказалось твёрже любого камня.

– Такой гадошшшти полшшно.

– Где?

– Вы, – заявил он, имея в виду людей, – беёёёте воду. Пыыыоххходы подо ввьдом… дальшшше. Гоыыыа, – он показал руками высокую гору, глядя на кусок в моей руке, – жжживая… Твёыыыжжже меня… нашшшеввв кусссок.

– Интересно, спасибо, – сказал я, пока он ещё продолжал пантомимой изображать, как трудно было найти отдельный образец. – Возьму с собой. – Я сунул осколок во внутренний карман куртки. – Да! – вспомнил я, – А вам приглашение на Юрия от Макоши.

– Где передадут Слезу? – Сирин изъявила желание посетить гуляние.

– В Туоджке, там совсем безлюдно.

– Ты не идёшь? – осведомился Рахалахи.

– Нет.

– Думаешь её угрозы пойти с Красавчиком, реальны? – Послышались жуткие тявкающие звуки – звериный смех. По правде сказать, надо мной они потешались ещё чаще, чем над старшим братом.

«Научил же вас на свою голову говорить по-человечески!»

Бесцеремонные вопросы, а они как назло задавали их довольно часто, ощутимо задевали незаживающие трещены, которые разрывали остатки моей человеческой души.

– Не хочу испытывать судьбу.

– И зачем заставлять себя страдать столько лет?! – Рахалахи искренне не мог понять. Освобождённый от подобных качеств, он был просто не уязвимы для большинства человеческих переживаний.

Я осторожно глянул на Сирин. Она вскинула голову, отправляя ледяной взгляд в сторону Рахалахи. Знал бы он, чего ей стоило это кажущееся равнодушие.

– Ты сам-то пойдёшь? – спросил я у Волка.

– Ссс-обираюсь прочессссать материк, отдохххнуть от всссеххх.

– Возьми карту, чтобы избежать видеоловушек… Такрин просит меня посетить одно место. Слышали что-нибудь о зелейнике Илиме?

Стая предложила помощь, моя идея идти к зелейнику в одиночку им не понравилась. Разумные доводы, которые они приводили, рыча и картавя слова длинными языками и острыми клыками, при желании можно было выдать за предостережения. Хотя никто из них не собирался меня останавливать, я сидел и удивлялся: «Почему я только сейчас так отчётливо понял, что они моя единственная семья уже сотни лет?» Принять заботу стаи из шести бесчувственных сердец и «ядовитой» бестии может показаться противоестественной, опасной затеей. По началу, я общался с ними исключительно из-за информации, которой они располагали, а они почитали меня, приняв за Велеса. Но постепенно всё поменялось. Я в полной мере всем доказал, что я балбес, а не Велес. Ничегошеньки не создав, с трудом управляясь с магией сидящей во мне, я был способен разве что вызвать огонёк и активировать начерченное плетение нескольких защитных рун. Но Велес-неудачник им нравился больше, чем кровожадное перерождение полководца, управлявшее Навью до меня. Мы вместе ушли из Нави, пережили гибель природы моего родного мира и приспосабливались к новому порядку. Я просчитывал каждый рейд, иначе чего доброго могли пострадать люди. Именно поэтому мы делились своими планами, и это сделало нас похожими на семью.

– Ты ждёшь подвоха? – Сирин продолжала разговор о моей встрече с зелейником, когда стая осталась далеко позади.

– Если дело касается бессмертных, я ни в чём не уверен.

– Странно, что Рахи о нём не знает.

– Это не странно, как раз наоборот, доказывает, что зелейник не навийское существо, а человек.

Мы давно не общались с глазу на глаз и у каждого поднакопилось, о чём подумать, находясь рядом с тем, кто тебя понимал.

– Поговори с ним? – я в очередной раз настаивал на откровенном разговоре с Рахалахи.

– Да пошёл ты! – она не терпела, когда я лез с советами.

– Уверенна, что он выберет стаю?

– Не хочу потерять единственную возможность его видеть.

– Волк в любом случае позволит тебе остаться.

– Ну да! Опозориться и остаться…

– Попытайся, может он поймёт. – Она упрямо покачала головой, не слушая меня. Тогда я решил действовать иначе. – Он не такой как другие. Видела бы ты его рожу, когда он вышел из Нави, он так рычал, деревья падали – выражал восторг, увидев солнечный свет. И раньше всех выучил русский, как раз потому, что в навийском отсутствуют прилагательные.

– Возможно, – последовал разочарованный вздох, – но я не солнце, мной он не восторгается, рычит только, когда прогоняет.

– Я могу настаивать…

– По какому праву?

– Помнишь на Ибице?

– Охота в отеле «Анкоридж»? – Мы неслышно засмеялись, вспоминая, азарт Сирин, взявшей след террористов и выследившей целую организацию, для того чтобы двенадцать мужиков поняли, что портить её любимое платьице с блёстками было вредной для их «здоровья» идеей. Находили злодеев не торопясь, несколько недель после взрыва в кафе, где мы опохмелялись, они исчезали один за одним, а после… Я разрешил ей пытки, и красотка глумилась над каждым, изобретая новые способы преподать им урок.

– Накануне, когда поспорили, испытывая на прочность наши вечные тела этиловым спиртом! Тебя ведь всё-таки вырвало. Ты мне торчишь желание.

– Ничего подобного! Меня не от алкоголя вырвало, а от тебя. Ты тогда водкой вспотел, Фу-у-у… Премерзкое зрелище!

– Мерзким оно стало после того, как ты чиркнула зажигалкой, – припомнил «зажигательную» шутку и, в упрёк, слегка двинул её плечом.

– Я просто тебя немного подсушила! – Она толкнула меня в ответ, не уступая в споре.

Я понимал, почему Макош пригласила Сирин. Несмотря на то, что она «шла в комплекте» со стаей, Сирин являлась синонимом слова праздник, нужна как воздух тем, кто разучился отрываться на полную катушку.

Первые несколько лет после освобождения, мы кутили с ней дни и ночи напролёт. Развязней друга у меня отродясь не было: море спиртного было не фигуральным выражением, целибат мы тоже не давали, болезней не боялись, и связей у нас было больше чем алкоголя. Экстремальные виды спорта перестали бодрить риском сломать шею, и только моя человеческая душа не позволяла веселиться в открытую. Но сильно-то мы тоже не скрывались. Интернет пестрил фотками и видео: «Двое на горных мотобайках», «Свободное падение с Эйфелевой башни», «Рекорд Гиннеса по дайвингу».

– Надо бы повторить, что-нибудь из «Сумасшедших в Гималаях».

– Снова столкнуть тебя со скалы и прыгнуть следом?

– Ладно. Можешь не прыгать…

– Не прикалывает, – Сирин отказалась от «фриджампинга» с горной вершины, – Мир уже не тот и мы тоже.

В своё время, мы искали способ забыть то, что не в силах были изменить и не нашли: ни в сексе, ни в дури любви не было. Мы поняли это лет через тридцать, а после кутили просто так.

– Приходи, как разберёшься с зелейником.

– Хорошо, – пообещал я на прощание, сгрёб её в охапку и крепко обнял. До того как она капризно надула губы и нарочито грубо меня оттолкнула, я мог бы поклясться, что сквозь подкладку лёгкой куртки почувствовал пульсацию, исходившую от твёрдого камня в нагрудном кармане.

Глава 4

– Привет!… О! Прости, знаю у вас как бы ночь, но дело срочное и интересное, – за сотни лет, я научился говорить по-английски чуть хуже Шекспира.

– Майкл? – Вулверин Дарк Линеус даже сонный не сомневался, что это мог быть только «безбашенный русский», как он любил обо мне отзываться.

– Угадал. Ну, так что?

– Когда ты приезжаешь?

– Уже. Я в лаборатории, оставил тебе подарок в вакуумном боксе.

– Shit! – он выругался от моей наглости. – Как ты туда попал? – Послышался щелчок активации режима «Утро», Дарк решил встретиться прямо сейчас, позабыв о сне. Его дангвей передавал слова с разных точек, пока хозяин перекочевывал из комнаты в комнату с пиджаком под мышкой по направлению к выходу, пропустив часть процедур, не прерывая беседу и застёгивая одежду на ходу.

– Будь осторожен с этим, – предупредил я его, скрывая оберегающую руну под столом за отводящим символом, – я позаботился, чтобы оставаться твоим единственным странным гостем. Об остальном позаботься сам. Позже свяжусь узнать, что ты выяснишь. Жду полного анализа.

– Чудно! Уже мчусь. – Он был готов землю рыть, если бы я попросил и дело не только в том, что я пару раз спасал его от правосудия. Фармо-генетически улучшенный мозг американца постоянно нуждался в свежей информации, которой я с ним щедро делился. К тому же он догадывался, что мои внезапные визиты не совпадали с расписанием рейсов межконтинентальных модулей и в значительной степени боялся мне не угодить.

Я же напротив, не стремился разрушать его традиционные представления об устройстве физического мира. Если бы он узнал, как я проник в лабораторию, он бы не успокоился, пока не докопался до сути, но ещё раньше он представился бы – скопытился, то есть умер, если так понятней.

Всеобъемлющая энергия эфира опровергала существование известных людям расстояний. Непосвященные могли видеть потоки света, лифт или ступени в небо, а нередко провал в адскую бездну. То, что идентифицировалось последним проблеском сознания умирающего, искажалось переходом за Грань. Эфир забирал сущности людей, когда в теле угасала последняя искра жизни.

Мне как переродку, уже однажды, заглянувшему за грань смерти, стали доступны знания о межмирье. Как бессмертному, наделённому способностями, это открывало большие перспективы. Но в виду «недоделанности» или «недобогости» (назовите как хотите, я уже не обижусь) и «убогости» в образовательном плане антиматерия дальше перемещений меня не пустила, и поделиться со мной своими неведомыми свойствами без диплома «Хогвартса» не спешила. То немногое, что я познал, включало переходы из одного места в другое и только.

Я закрыл глаза, сливаясь с невесомостью субпространства натянутым как стальной канат телом. За срок в четыре земных жизни переход через эфир стал обычным делом. Более того, постепенно я смог управлять тем, что переносил. Я шагнул, мысленно превращаясь в небытие. Было не страшно полностью раствориться, чтобы собраться в целое там, где находился зелейник. Миг и я ничто кроме открытого разума, последнее ощущение, будто меня выдернули из лаборатории Дарка, увлекая в глубины нематериального.

Я слышал, что для настоящего Велеса Грань (как называли переход из энергии в материю и обратно) открывала бескрайние возможности. Как настоящий демиург он был способен сотворить собственный мир, присоединить к нему любые территории, используя энергию эфира и существовать вне времени и пространства. Я не был тем, кем меня некоторые продолжали считать, и даже отдалённо не представлял, как в одной спичечной головке разместить целый мир.

Порой с того ни с сего появлялась уверенность, что я, признанный перевоплощением бога обладаю его способностями: верну воду Яви, спасу его обитателей. Шли годы, я заучивал схемы, перекладывал скрижали, перечерчивал таблички, но воды так и не «намагичил». Для появления более героической идеи – создание для явчан нового мира, я даже голову бы не подставил, если бы мне её кто-то перекинуть собрался. Я как всегда: удивлял друзей и разочаровывал врагов Велеса, хотел обратного – не знать, что магия существует на самом деле.

Переместившись к обиталищу зелейника, я ожидал найти пещеру со складом дыхательных баллонов и очень удивился, обнаружив за городскими развалинами, не хило оборудованное, подземное убежище.

Следы принадлежали трём, четырём людям. Кто-то нашел и оберегал подземный источник, вода – главное условие обустройства жилого бункера.

У гладкой стены, рядом с бронированной дверью я озадаченно уставился на деревянный столб с вывеской из свеженькой сосновой доски. Подобный предмет деревянного зодчества сам по себе невидаль в серой пустыне, коей стала некогда голубая поверхность планеты, однако меня заинтересовала не доска, а слова, коряво вырезанные на ней кириллицей: «Гомосекам и технократам вход воспрещён!» Они образовывали не то требование хозяев, не то их кредо. А меня обнадёживали и, в предвкушении знакомства с неординарной личностью, сделавшей надпись, я надавил на кнопку коммутатора.

То, что юный хозяин таблички оказался клоном с запущенной стадией рака, я понял с первого взгляда: восковый оттенок бледного лица подчеркивался тёмными кругами под глазами, с блеском любопытства, взирающими из-под длинной чёлки, переходящей в кудрявые патлы ниже плеч. Нездоровая худоба делала его длинноногим, не складным подростком. Отшельник сказал, что ему семнадцать, но на вид я бы дал не больше пятнадцати. Как он попал к дозорным? – Загадка не только на логику.

– Андрюшеку нужно к вашим медикам.

– Андрюшеку?

– Всё правильно. Имя мальчика – Неопалимый Ятрышник, а я его по старинке называю. Андрюшек мне больше нравиться.

«Ещё бы! Да, что б вам… взрослым из семейства Неопалимого Ятрышника пусто было!» – это хуже, чем анекдот, когда был у японского ёжика Йо сын —Бище. Кто? Кто у Йо? Бище?

– А что ко времени твоего рождения уже всех достойных представителей флоры и фауны разобрали?

– Мама…вроде как сама выбрала, – выпалил болезный и сник. Мальчик явно переживал из-за расставания с семьёй, а не из-за невезухи с именем.

«Мама? Выходит семья традиционная. Его родителям мозг не модифицировали», – я подумал, что люди, профилированные на благо науки, не назвали бы ребёнка растением, которое на древнем языке означало не больше, чем сходство формы клубней с мужскими яичками. В сочетании с фамилией – Неопалимый, это казалось просто верхом пост-апокалипсического абсурда.

Несмотря на болезненную бледность и худобу, как только Андрюшек понял, что Илим принимает меня за хорошего знакомого, взялся за привычные дела: метнулся за чаем, накрыл на стол, задал кучу вопросов о политике и обо мне самом. Мы пили дивий чай и слушали нескончаемые истории из маленькой жизни Андрюшека. Он говорил толково и о многом: виртуальных фишках, известных политиках, классической и современной литературе и, ловко избегая прямых ответов на мои вопросы, не дал и намёка на обстоятельства, приведшие его сюда.

Дядька Илим, как называл дивьего знахаря подопечный, так и не сказал мне, почему в Яви полгода чаи гонял с клоном моего любимого поэта. Он, с интересом кошака, завидевшего мышь, не отрывал взгляда от манипуляций подопечного с компьютером. Готов был нос засунуть следом, когда юный «Пушкин» досадуя на отсутствие личного дангвея, взял с полки дешевую модель оргпода, надел его на руку и стал нетерпеливо постукивать обвитыми тончайшей тканью проводов пальцами по поверхности деревянного стола, в ожидании пока процессор, «нагретый» телом, запустит файлы с его стихами.

– Мне вот это не плохим кажется, – он принялся декламировать длиннющую поэму «О счастливом идиоте», в конце доказывающую, что счастье – есть синоним прочного идиотизма. Я спокойно наблюдал как проекции текстов сменяются одна за одной, слушал негромкий голос, воодушевлённый искренним вниманием, слегка осипший от волнения, и удивлялся всё больше. Стихи отрока (более позднее слово в данной ситуации подходило хуже) били в самую цель, словно кто-то не просто держал его в курсе событий, а научил вникать в суть происходящего:

Так что же было там положено Юпитеру

На первозданных, олимпийских небесах?

Не хитро, просто, но предусмотрительно

Да всё, что он себе позволил сам.

Карать дугою миллионовольтовой,

Иметь богинь и скромных дев земных,

Дарить бессмертие элитарным скольким – то

И отнимать дыханье у иных.

Эпоха минула – языческие бредни

Не сгинули и всюду начеку;

Они опять явились к нам намедни

И стало всё позволено быку.

И красть у нас, и вывозить в Европу,

И лгать, и клясть, что завтра – благодать,

И конституцию задвинуть пиплу в попу,

И быковать, и быковать, и быковать.

Опохмелитесь, люди, посмотрите –

События растут как снежный ком;

У нас – что ни правитель – то Юпитер,

Ещё вчера родившийся быком.

(Примечание 1: стихотворение размещено с согласия автора)

Очевидно, что парнишка ни с одной «скромной» земной девой не был, а то написал бы подробней, а в остальном… претензии Европы, крах общества, нагромождения лжи… Как парнишка это понял?! Странным казалось всё.

– Откуда слово такое взял «опохмелитесь»? – я не мог поверить, что это его стихи.

– Сам удивляюсь. Андрюшек, а разве сейчас опохмеляются?

Мальчишка пожал плечами, а Илим пришел к заключению:

– Точно говорю, он и про медовуху-то слухом не слыхивал.

– Я когда думать начал, – признался Андрюшек, поборов налёт смущения, – слова сами всплывали. Записал, потом в памяти оргпода ксивонгил, чтобы проверить, правильно ли подобрал.

– Раньше знаешь, «гуглить» говорили, – непроизвольно поправил я, отмечая, что рядом с его непосредственностью, хотелось быть хотя бы честным в ответ.

– Да? А почему?

– Поисковик «Google» назывался.

– А в истории развития Гоутонга о таком поисковике ни слова. Когда же это было?

– Давно, ты ещё не родился. – Ни к чему мне было упоминать, что четыреста лет назад язык Интернета был не китайский. – Значит, слова ты просто слышишь?

– Не слышу, скорее чувствую, знаю что – ли? Они в голове. Как зуд, только одно напишешь, новое свербит.

– И давно так с тобой? – спросил я сочувственно, он же опять нас удивил, воскликнув:

– Если бы! По правде сказать, как назло совсем недавно… в детстве так не было. – И, едва справляясь с волнением, потупил взгляд, внутренне ругая себя за упоминание своей запретной темы «семейное прошлое» спросил: – А мы на чём отправляемся? – Отсутствие средства передвижения, доставившего меня к ним, озадачивало не только его одного. Но я не торопился рассказывать.

– Андрюшек, ты собери с собой кое-чего из вещичек, – велел Илим и выжидающе уставился на меня. Мальчишка скрылся за люком и, шаркая по бетонному полу, побрёл по коридору нижнего уровня. Сидя спиной к столу, я отвернулся от вопрошающего всем видом Илима и спросил, глядя в кажущуюся пустоту.

– Как дозор на него вышел?

– Ты о чём? – откликнулся Илим, вернув беззаботный тон. – Я его в пустыне нашел, в остывающем наземном модуле, без сознания.

– Не твоё это, зелейник, по пустыне шастать. Пацан сказал, ты появился – значит, был не сразу. Его кто-то из вас двоих сюда доставил.

Вздохнул, показывая, «извините, но сами вынуждаете», вытащил из кармана золотую пыль от перстня непринятого Есенией, поднял руку, согнутую в локте, высыпал пыль из мешочка на ладонь и, сделав бросок рукой, подул. Обсыпанные микроскопическими бликами передо мной застыли две недоумевающие рожи.

Невозможно было удержаться и не пошутить, если двое громил думая, что их не видно, жмутся по углам небольшой комнаты уже несколько часов. А здесь мой стёб ещё и делу помог. В продемонстрированном трюке присутствующие признали нечто им известное, уверились, что я обладаю артефактом ведающих, и расслабились, не подозревая о моих истинных возможностях. На самом деле, чтобы развеять морок невидимости мне артефакт под названием «Явственная пыль» был не нужен.

– Поговорим, пока парень не вернулся, – читая эмоции и получая полную вербальную информацию, я «попросил» рассказать, где они нашли парнишку. Эти двое мужчин были молоды, дозорными стали не так давно, фиксировали постоянство гибели природы Яви и пересылали отчёты своим бессмертным боссам. В конце зимы один из них проснулся от покашливания мальчишки с грамотой в руках. Почерком начальника в ней указывалось позаботиться о госте, а дальше ждать помощи. Рассказ Илима был похожим.

– Почему Род за клон поэта из Яви беспокоится?

– О том не ведаю, меня о мальце просил не бог, человек.

– А ты так уж в этом уверен?

– Я видящий! – произнёс он с гордостью. – Точно говорю, смертный велел спасти, в обмен на руну, которую я много лет ищу, он же Слезу Перерождённой принёс.

– Что даёт тебе уверенность, что приходил человек? Довелось бессмертного повстречать?

– Однажды, – замялся, но желание показать насколько он сведущ в упомянутом вопросе перевесила осторожность. – Меня позвали. Корчебок зацепил свидетеля, снял кожу с плеча. Возился до ночи. Храм опустел. У входа стояли двое наших и ОН. Ты говоришь, откуда знаю – светом он изнутри лучился. Это тебе не блик видимости сотворить. – Он упрекал меня за невежливость в ответ на его гостеприимство. – Говорю, тут человек хлопотал. Жаль, что я не смог Андрюшека вылечить, жаль не потому, что не видать мне той руны. – Он успел привязаться к мальчишке за время, что провёл с ним. – Вот ведь как! Мне хворь забрать враз, ведь я её вижу, а на него не влияю, как бессильный. Странный Андрюшек какой-то, вроде живой человек, а сам болванчик, совсем пустой внутри. Сути в нём нет, понимаешь. Мой дар такого не возьмёт. Вся надежда на ваши технологии. Бишь их! Он ведь какой-то особенный, так?

– Не то слово! Не думал, что до взрыва успели расшифровать геном Пушкина. Слышал о таком?

– Пушкин?… Ах, да! Почитай все в Чуди про ту старуху с корытом поминают. Не приведи Род, такая дома заведётся! А как ты нашего маленького сказителя перевозить будешь?

– Значит, не уточняли, кто должен за ним прийти?

– Сказали отшельник из Яви и ключ-слово, что ты назвал.

– Ну и не стоит больше беспокоиться, парнишка со мной.

Упомянутый влетел на всех парах.

– Всё, я готов! – Он собрался в длительную поездку: напялил прорезиненный костюм и тяжёлые бутсы, взял дыхательную маску в руки, поправил большущий баллон с воздухом в сумке через плечо и потопал к выходу.