Вкус жизни

– Обижаете. Глаз у вас ненаметанный. Не набрасывайтесь на меня как коршун. Вы слишком скептически относитесь к мужчинам. С чем это связано? Они вас часто обижали? Я никогда не позволяю себе таких вольностей. В хорошей компании это производит невыгодное впечатление. Я не поддаюсь соблазну грубо поострить. Предпочитаю другое – похвалы. Стараюсь о людях говорить только хорошее, чтобы не наживать врагов, или помалкиваю.

Не стоит упускать из виду следующее немаловажное обстоятельство: даже в не очень достойной компании иногда полезно своевременно и тактично вмешаться, увести разговор в положительное русло, чтобы предотвратить назревающий неприличный скандал и тем самым положить конец не начавшейся еще «войне», – строго, как учитель, но с обидой в голосе, отчеканил Николай Иванович.

Он сказал это с такой силой и выразительностью, что Лена на миг растерялась и, почувствовав, что сгоряча напрасно нагрубила порядочному человеку, попыталась оправдаться:

– Простите. К сожалению, не знаю, как бы мягче сформулировать, но досужие вымыслы о безнравственном поведении незамужних женщин часто людям кажутся правдоподобными, достоверными. В плохое люди легче верят. Добрым, открытым всегда больше подковырок достается. В глазах мужчин они выглядят гораздо хуже, чем можно предполагать. И начальство боится их выделять, продвигать по службе. Как бы чего не подумали! И всё у них в карьере часто незаслуженно идет вразнос. Вот и мои проекты не рекомендуют к производству. Воевать приходится. И часто неудачно.

Многие женщины злословят из боязни потерять своих мужей. Некоторые мужчины сплетничают по причине завистливого характера. Не следует списывать со счетов задетое мужское самолюбие и раздутое самомнение. Для таких мужчин оговоры – в порядке вещей. Меня подобные разговоры выводят из равновесия. Я боюсь совершать якобы «предосудительные» поступки. Это тем более опасно для меня, что в глазах обывателя особенно постыдным считается быть не просто не замужем, а еще и с ребенком.

Лена горько усмехнулась.

– Меньше обращайте внимание на сплетни, – посоветовал Николай Иванович уже мягче.

Своим ответом он не возбудил в Лене интереса. Но в его взгляде она заметила оттенки собственной печали, разочарования, неудовлетворенности. А Иван тут как тут со своими комментариями.

– Зря избегаешь мужчин.

– Не начинай! – зло оборвала его Лена.

– Случайностью невозможно управлять. Жизнь не предупреждает о предстоящих поворотах судьбы и можно не расслышать ее голоса, не понять ее зова или предупреждения. Может быть, скоро ждет тебя самый крутой и опасный вираж судьбы. Не стучит набатный колокол в твоей голове? А вдруг это не ложное впечатление? И тогда нужно рассчитать вероятность такого события и подсуетиться. Если суждена тебе роковая встреча, то все равно не избежишь ее.

Предвижу возражения, ироничную улыбку… но, понимаешь, для меня чем выше забор, тем больше желание его перепрыгнуть, – то сладко щурясь, то кривясь в ехидной улыбке, снова язвительно цепляется Иван, раздевая Лену глазами и явно намекая на свои завышенные сексуально-плотские возможности.

Тень неподдельного страдания скользнула по лицу Лены. Не было бы Николая Ивановича, она быстро и грубо отшила бы пошляка, но присутствие пожилого человека связывало ей руки, точнее, язык. Она только бросила на Ивана уничтожающий взгляд. Ее раздражало его необычайное самомнение. С чего бы это ему упиваться своим торжеством? Но она тут же предположила, что у него собственные неудачи выливаются в открытую грубость не только к тем, к кому он испытывает неприязнь, но даже по отношению к тем, с кем ему хотелось бы положительно общаться. А его намеки, разумеется, – не больше чем миф, созданный им же самим для внешнего и внутреннего самоутверждения. Поэтому она ответила сдержанно, очень даже сдержанно, до скрипа зубов.

– Удачная встреча? Это на твой взгляд. Что за нелепость? Я нацелено не стремлюсь к замужеству. Не хочу искать приключений, не хочу никому кружить голову преждевременными обещаниями. И вообще, я не готова к диалогу на эту тему. Зря ты определил себя в штат моих духа и тела хранителей или обожателей, – решительно прервала Лена ненужные ей излияния и отвернулась от Ивана с мыслью, что надо немедленно и жестко положить конец этому неприятному разговору.

– Травишь здорово и гладко, поэтому доставлю тебе удовольствие и выслушаю в сто первый раз твою байку о нежелании выйти замуж. Наверное, из головы не идет любовь. Ведь хочется урвать хотя бы от чужого счастья? Или, может, ждешь подходящего случая, чтобы еще раз всех удивить? – закончил он непристойным намеком.

Лена побледнела и пошла в атаку.

– Ты любишь рассказывать о том, что многих соблазнил. Я не верю в это. Может, хочешь услышать в ответ, перед сколькими обожателями я устояла? Не надейся…

Иван, не слушая выпада Лены, продолжил:

– Она, видите ли, не озабочена телесным дискомфортом. Нос воротит от мужчин! Посмотри правде в глаза: рада бы в рай, да грехи не пускают. Утверждаешь, что не коснулась тебя распутная фортуна?.. Не везет, пробуксовочка пока идет, а то бы давно уж… кордебалет… да вверх копытами… И хочется, и колется да мама не велит. Не подвернулся приличный шанс? – словно гордясь своим поступком, нимало не смутившись, снова гадко уколол Лену Иван, сопровождая свои слова радостно-пошлым смешком и поглядывая на нее с жутковатым интересом.

«Подобной бестактности, такого гнусного посягательства на Ленины чувства не позволяли себе даже самые наглые ребята из ее лаборатории. Это было самое гадкое из когда-либо ею услышанного в свой адрес, – молча кипела я, готовая взорваться и наговорить грубостей никчемному обожателю. – Нет, что ни говори, а замужняя женщина в большей степени защищена от нападок мужского внимания, и как к специалисту к ней меньше придираются, чем к свободной», – решила я.

Душевное равновесие Лены было окончательно поколеблено. Ее глаза загорелись возмущением и дикой злобой. Она рванулась на Ивана с кулаками. Уж на этот раз она не останется в долгу! Но Николай Иванович удержал ее, и больно сжал локоть Ивана.

– Ну и сказанул, как в воду плюнул, – отреагировал он удивленно. – Не ожидал.

Лена даже не представляла, что может быть настолько благодарной за маленькую поддержку этому, в общем-то, малознакомому человеку. И она смирилась, только жестким взглядом осадила грубияна.

– Вы меня на голос не берите, – насмешливо фыркнул Иван, продолжая жадными глазами исподтишка любоваться смущением и злостью Лены.

«Да он сексуально озабоченный», – поставила я неопровержимый диагноз.

Намеки Ивана были слишком грубыми и обидными, чтобы безропотно сносить их. Даже у Николая Ивановича был растерянный, недоумевающий вид. Но Лена и на этот раз выдержала «осаду», сделала вид, что остыла, пропустила издевку мимо ушей и только подумала: «Он оказался гораздо более опасным противником, чем я ожидала. Странно, при свидетелях ведет себя более нагло, чем один на один при встрече в коридоре. Что за этим кроется? Показное? На публику работает. Пожалуй, при случае стоит отбрить его, чтобы неповадно было цепляться». А вслух сказала:

– Странным образом клеишься. Честный. Не желаешь хранить под спудом свое хамство. Вживую его предъявляешь. У тебя извращенная страсть к грязи? Прекрати, «Карузо». Не ту песню поешь. Не от большого ума желание быть оригинальным доводит тебя до пошлости. Мнишь себя «ярким представителем темных сил»? Ожидаешь одобрения? Глупо. Надо заранее тщательно взвешивать шансы на успех, а не бросаться в омут с головой. Бредешь по жизни вслепую, на ощупь. Тебе совершенно неважно, что я о тебе подумаю? Что скажешь в свое оправдание? И к чему приведет тебя шутовское отношение к жизни? Герой-любовник!

«Не узнаю Лену. Как озлобилась… – ужаснулась я. – Мне проще. Муж, как охранная грамота».

– Чего пристал? Если перебрал малость, так пора завязывать. Или не умеешь радоваться жизни без горячительного? Крыть нечем? – хмуро намекнула Лена на «маленькое» пристрастие Ивана. – По мне: чем рядом плохой мужчина – лучше никакого. Зачем попусту мозолить глаза, отнимать время у себя и у другого? При виде таких экземпляров, как ты, меня в дрожь бросает уже от одной только мысли о замужестве.

От Николая Ивановича не скрылся усиленный интерес Ивана к Лене. Он даже смутился, настолько был уверен в правильности своей догадки. Постоянные настойчивые выпады Ивана в адрес Елены, его воззрения, разожгли любопытство и побудили Николая Ивановича продолжить разговор на эту тему.

– Немаловажное обстоятельство, Леночка: мало достойных мужчин, – подтвердил он ее мысль.

Лена искренне улыбнулась поддержке.

– Точно, мало. Казалось бы – какое время! – и вдруг такие «Ромео»… Все сто́ящие мужчины накрепко женаты.

– Отбриваешь всех мужиков. В этом я тоже вижу твою ущербность, но ордена за храбрость не получишь, – замогильным голосом сказал Иван, исподтишка посматривая на Лену. Его глаза алчно посверкивали из-под полуприкрытых век. – Ишь, цаца недоступная. Мужчины ей не такие! Боишься тонуть, заблуждаться, теряться. Тебе бы только, чтобы всё гладко, чтобы всё в ажуре. А кто нас, не великих, приветит?.. Ну, да. Я, конечно не Петр…

Иван побагровел. На висках налились вены. Он пытался сообразить, какому бы еще унижению подвергнуть строптивую девицу. Но обида уже захлестнула. Под презрительным взглядом Лены он чувствовал себя уязвленным. Конечно, ни квартиры, ни машины… видавший виды пиджак… Все равно он давно нацеливался на нее, хотя и понимал, что не у него одного возникает такое желание.

Лена стояла бледная. Глаза ее расширились, губы задрожали. Николай Иванович что-то тихо говорил ей. Я не могла расслышать. Потом он еще сильнее сжал локоть Ивана. Тот наконец понял намек и отступил на пару шагов в сторону.

А Лена словно забыла о существовании Ивана и, как бы оправдываясь перед Николаем Ивановичем, заговорила откровенно, с болью.

– Петр… Я не сильна во взаимоотношениях с мужчинами, но хороший урок общения получила еще в первый месяц работы. Судьба словно издевалась надо мной. Вроде не дура, а вот, поди ж ты, вляпалась. Тогда я дружила с компанией незамужних девчонок. К нам часто в перерыв присоединялся Петр. Он всегда был внимателен, предупредителен, расшаркивался приятными словами перед каждой из нас, никого не выделяя. Меня это устраивало, и я не прочь была поболтать с ним в свободную минуту. Он был достаточно эрудированным. Я не почувствовала опасной неуютности этого человека.

Одно меня в нем злило: вечно попрошайничал. То этот ему прибор дай на время, то другой. А начинал с того, что пел дифирамбы. Но я, выслушивая комплименты, не имею привычки млеть и расплываться от удовольствия в улыбке, поэтому сразу говорила: «Зачем пришел, какой прибор нужен?» А он возмущался и мгновенно обретал вид обиженной невинности, мол, зачем так грубо гасишь добрые чувства. А я ему: «Ты меня первый оскорбляешь. Сделаешь комплимент и тут же просишь что-нибудь, точно покупаешь меня за красивые слова. А просто так не можешь расщедриться? Неужели я не заслуживаю? Кумекать надо, а не шаблонами жить». Убивала я его своей прямолинейностью.

Случалось, в плохом настроении я и сама искала в перерыв с кем бы «покурить», то есть поболтать. И он всегда был «за». У него своих сигарет никогда не было, и я, желая развеяться, угощала собеседника заранее предусмотрительно купленным «ядовитым зельем».

«Чего это она с Николаем Ивановичем откровенничает? Давит на жалость?» – удивилась я.

– Вот как-то идем мы в его лабораторию, а тут шеф меня останавливает. Я сигарету из своей ладони в ладонь Петру переложила, и стою, беседую с начальником. Заметила, конечно, как он стрельнул в нашу сторону глазами, засекая передачу чего-то из рук в руки, но значения этому факту не придала.

После разговора зашла к заму за отчетом, выхожу, а шеф уже стоит у дверей Петра. Никак себя не проявил, не подал вида, что заметил меня, вроде бы график работы внимательно изучает. Я без задней мысли мимо него юркнула в лабораторию к Петру. Посидели, пожаловались друг другу на жизнь, и я побежала к себе. Смотрю, а шеф как стоял у двери, так и стоит, только теперь разговаривает с дипломником. Я удивилась: с чего это он околачивается возле чужой лаборатории? А он, похоже, еще больше. Как потом выяснилось, посчитал, что слишком быстро я вышла от мужчины. И по лицу моему ничего не смог прочесть. Оно было спокойным, даже безразличным.

А на другой день знакомый лаборант отвел меня в сторонку и говорит: «Я очень уважаю вас, но в кругу мужчин Петр хвалится связью с вами. Вот и вчера сказал вашему шефу, что «моя ко мне придет, не мешайте». А я знаю, что вы с ним только беседуете. И кофе с коньяком не ходите к нему пить в общежитие, как другие девчонки».

Я чуть не застонала от досады. Мне и в голову не приходило, чем могут закончиться минуты невинного общения. Меня затрясло. Когда, в какую злую минуту пришла ему в голову мысль обгадить меня, запятнать бесчестьем? За что? Как мне вернуть утраченную репутацию и усмирить задетую гордость? До глубины души обидели меня слова лжи. «Ну, – думаю, – покажу гаду, как плести против меня интриги! Он никогда не предполагал, что одураченные им люди точно так же могут поступить и с ним?.. Пользуется тем, что порядочных людей больше. Понимает, что не смогу, как он…», – кипела я и тут же бессильно сникала.

И вдруг страшно явственно представила себе все увеличивающиеся, волнами расходящиеся по цеху сплетни. И так потемнело в глазах, будто надо мной обрушилось небо… Вы же знаете, как это обычно бывает: при каждом пересказе слух постепенно обрастает все новыми дикими лживо-фантастическими подробностями. Еще Геббельс утверждал что-то вроде того: «Для того чтобы быть убедительной, ложь должна быть чудовищной».

Стала анализировать свое поведение. Дошло, зачем шеф стоял у двери – время посещения засекал! Поняла, почему Петр пытался меня задержать у себя в лаборатории, упрашивая посмотреть работу новой экспериментальной установки. Скомпрометировать хотел. Хорошо, что я торопилась закончить расчет и не могла позволить себе рассиживаться в чужой лаборатории.

Сигарета, перешедшая из рук в руки, явилась для шефа поводом поверить в сплетни. Она была той самой крупинкой истины, которая подтверждала горы лжи. Ведь вранье, приправленное капелькой правды, всегда звучит гораздо убедительнее. Петр все рассчитал правильно, полагая, что шеф знает обо мне достаточно много, чтобы поверить в россказни, и одновременно очень мало, чтобы поймать Петра на лжи. Но тут Петр просчитался, не учел мое рвение в работе, и тем самым ничего не смог доказать шефу. С тех пор разговариваю с мужчинами только прилюдно, вот как сегодня… Собственно, чего обижаться? Сама виновата.

Лена, исповедуясь перед Николаем Ивановичем, совсем было забыла об Иване, но он напомнил о себе.

– Дыма без огня не бывает. Ах, какие шекспировские страсти, какой сюжет! – со злорадным удовлетворением фыркнул он.

Лена с надменным выражением лица повернулась к Ивану спиной.

– Такое поведение неосмотрительно с вашей стороны. Надо всегда действовать с оглядкой. Не детсад, где вокруг вышколенные детишки. В среде скверной людской невоздержанности трудно оставаться безвинным. В вас должна обнажаться твердокаменная порода, тогда, может быть, побоятся трогать, – начал Николай Иванович привычным назидательным тоном, в который он, наверное, неизменно впадал во время своих разговоров с детьми и внуками. Сходство с добродушным человеком в нем будто стаяло. – И все же расслабьтесь. Не берите на себя то, что приписывают вам. Не переживайте, вы не первая и не последняя, споткнувшаяся о сплетни. С таким же успехом это могло случиться с любой даже замужней женщиной. Вы еще легко отделались. Отвергнутые мужчины часто не только словами негодующе презрительно мстят красивым женщинам. Бывает много хуже… Занесите этот постулат в анналы своей памяти. Вне всякого сомнения – скромность является одним из ваших главных достоинств. И в работе, я слышал, если уж беретесь за что-то, то доводите до конца и делаете все на совесть, – искренне, с уважением закончил Николай Иванович.

– С течением времени эта история, я полагаю – и это неизбежно, – подвергалась некоторым коррективам, но не забылась в коллективе. Я часто слышу за спиной гаденькие ехидные шепотки. Не удивлюсь, если еще кого-нибудь мне навесят и пристегнут эти искусные мастера наветов. Дорого начать… Мы побеждаем мощных внешних врагов государства, но справиться с мелкой гадкой подлостью в отдельно взятом человеке не удается…

А ведь в работе Петр человек увлеченный, потому-то и не ожидала я от него пакости. Он мне как-то на бегу выразил неудовольствие: «Почему «не дружишь» со мной? Какая теперь разница, все равно о тебе говорят». Думал, если оговорил меня, так уломает? А ведь он, как никто другой из наших девичьих разговоров, знал о моей порядочности. Бил по самому больному…

Долго еще при любом удобном случае он упорно и хитро, при свидетелях, продолжал демонстрировать свое отношение ко мне, разыгрывать влюбленного, намекать на наши будто бы ссоры, когда я резко реагировала на его приближение ко мне. Решил всерьез и надолго опорочить мое имя. Не мог простить отказа. Так я всех отшиваю. Зачем он поддерживал мнение, будто я его пассия, хотя имел постоянную любовницу? Это льстило его самолюбию? Вот так и создаются «биографии»… Этот случай привил мне стойкий иммунитет от мужского прилипчивого внимания… Бесперебойная череда неприятностей первого года работы до сих пор стоит перед глазами. Этот период жизни я отношу к самому тяжелому, унизительному.

И с первым начальником-мужчиной мне не повезло. У нас с ним сразу наметилась несовместимость.

– А я слышал, как он отзывался о вас с необычайной похвалой.

– Может, в тот момент он хотел свалить на меня подготовку квартального отчета. Без выгоды он не произносил доброго слова. Клинья ко мне подбивал… Ну, это уж вовсе бабьи разговоры… Я страшно обижалась, потому что не давала повода делать мне гадкие предложения.

«Ну, Ленка дает! кто же с мужчинами мужчин обсуждает!» – негодую я.

– Ты давала повод уже тем, что стремилась делать карьеру. Не мог же он упустить случая «взять свое»? Он знал, сколько сил ты прикладываешь для достижения своей цели, вот и решил сделать вид, что хочет «помочь», полагая, что не откажешься запрыгнуть к нему в постель хотя бы ради того, чтобы твои усилия в науке не пропали даром. А ты отказала ему, и тем самым нажила себе врага. Он, очевидно, воспринял твой отказ как оскорбление своего мужского достоинства. Ты пренебрегла им, унизила, – с усмешкой разъяснил Иван.

– А он не унизил меня скабрезным предложением?

– Что для женщин пошло, то для некоторых мужчин предмет гордости. Поэтому и нет между полами взаимопонимания, – сказал Иван.

– Представил бы на моем месте свою жену, так, наверное, сразу бы понял.

– А зачем ему надо тебя понимать? Ему, дай бог, в себе разобраться.

– Значит, ты считаешь, что в данной ситуации я была в безвыходном положении? Мне оставалась конфронтация и неприятности, связанные с ней?

– С твоим бывшим шефом – да. Или сидеть, не высовывая носа, и помалкивать в тряпочку. Повезло тебе, что «ушли» его.

– Я, кстати, проследила его дальнейшую судьбу – мать пристроила на только что отстроенный завод. Работает начальником цеха, командует «полком» женщин. Отдавать приказы, спущенные «сверху», у него хорошо получается. Науку от него не требуют. И в настоящее время я придерживаюсь о нем другого мнения. Каждому свое. Он нашел свое место под солнцем… Да ладно, чего уж там, проехали. Теперь мне много проще: у руля стоит женщина. Колесо фортуны повернулось в мою сторону.

Мужчины в моем «кружке» шумно заспорили, и я потеряла нить разговора подруги.

– …Своей ложью Петр далеко ушел за пределы допустимого флирта. Знаете, даже при самом буйном воображении я не могу себе представить его рядом с вами, – рассмеялся Николай Иванович и заверил: – Не переживайте. Умные поймут и не осудят, а на дураков надо плевать.

– Мужчины таращатся, взглядами унижают – это у них вне возрастных категорий – и к этому нельзя адаптироваться, – с обидой проговорила Лена.

– …Неужели ни разу не встретили достойного? – деликатно удивился Николай Иванович.

– Опасный вы человек! Мастер выпытывать секреты? – рассмеялась Лена. А сама привычно подумала: «Что кроется за этой попыткой выведать мои мысли? Неприязнь, враждебность, обычное любопытство, неужели желание помочь?»

– Вы находите, что я слишком…

Николай Иванович сделал паузу.

– Слишком прямолинеен? – спокойным обезоруживающим тоном закончил он.

– А вы сами-то любили? – неожиданно перевела Лена разговор на самого Николая Ивановича, в полглаза наблюдая за его реакцией.

Иван выпал из их общения, но почему-то вообразил, что спросили именно его, и ответил неожиданно резко:

– Много, жестоко, бессмысленно, зло, упрямо и распутно. Люблю гибельно сладкое. Сердце мужчины – бездонная пропасть.

– Или лохань для помоев – не утерпела съязвить Лена в ответ на его неожиданное откровенное «явление народу».

– Не женюсь из гуманных соображений: не хочу делать жену несчастной. Я по-своему порядочный человек. Каждой женщине я сразу раскрываю карты: я вот такой. Хочешь – принимай, а можешь сразу развернуться и уйти. Не держу. Мои отношения – сплошная импровизация.

– У тебя женщины, может, и разные, да ты со всеми одинаков. Думаешь, твое имя овеяно ореолом легенд и мифов?

– С моим желанием бурной жизни и разнообразия никакая женщина не может быть надолго. Я еще ни разу не отступил от своего незыблемого принципа. Свято ему следую. Напролом иду. Не выношу вязкой привязанности, когда все будто по обязанности…

«Может, они тебя не выносят? Ну и хвастун! Ну и заливает!» – поразилась Лена.

– Только однажды так случилось, что мне представилась возможность влюбиться до беспамятства… Была в юности девочка, совершенно незаметная, обыкновенная. Впервые проложила дорогу к моему сердцу, доставила много мучительно-счастливых минут. До сих пор с ней немой разговор продолжаю… От деревни веяло древностью, плотина отливала серебром. Мы сидели на одеяле из горящих кленовых листьев, невнятно бубнили струи воды, пугливо-радостно пощипывало сердце, упругий ветер теребил пряди ее волос. Я обнажил душу перед ней, а она рассмеялась… Это к нынешней жизни не имеет никакого отношения…

В его словах Лена услышала столько недоговоренного, щемяще-грустного.

Иван внезапно умолк, словно только что почуял подвох в вопросе Лены. Весь его глубокий душевный накал как рукой сняло.

Лена и Николай Иванович переглянулись: о ком он? Столь неожиданно откровенные слова застали Лену врасплох. Взгляд ее выражал открытое недоверие. И Николай Иванович пожал плечами, словно был не меньше ее поражен словами Ивана. Никто до этого за бесшабашностью и цинизмом не угадывал горьких тайных мук сердца Ивана.

«Да он поэт!.. Он поступил так, пусть даже опрометчиво, чтобы лишний раз продемонстрировать свое «я»? Это глупая бравада истеричного мужчины или он случайно, под каким-то толчком впечатлений обнажил душу? Это горькая, очевидная правда? Ранимый, а строит из себя Дон Жуана. И это при его-то внешних данных? Не то амплуа выбрал», – усмехнувшись, предположила Лена.

У нее не было желания посмеяться над ним, не было стремления раздавить жалкой мелочной местью. И вслух она искренне удивилась:

– Так мы с тобой друзья по несчастью! Ты тоже жертва. А я-то терялась в догадках относительно твоего поведения. Так вот откуда море желчи. Но я не вполне уверена, что правильно поняла тебя.

«У него хрупкое, может быть, даже болезненное самолюбие и все его грубые слова, сальности – поза, игра. Возможно, он и сам себе в этом не признается». Лене стало немного жаль Ивана. Но простить его пошлости она не могла и не хотела. И презрение к нему не уменьшилось, наверное, потому, что до конца не поверила ему. «Не выношу слабаков», – только и подумала.

– Не беспокойся на мой счет… Не тебе об этом судить, не хочу вдаваться в подробности. Никто не знает, какие шрамы в моей душе оставила та девочка. Не собираюсь развивать эту тему… Твоя ирония неуместна, – нервно прошипел Иван, явно раздосадованный своей неожиданно излишней откровенностью.

«Да он пьян! – догадалась я. – И когда успел?.. Раз обжегшись, Иван не верит в искренность намерений и чувств женщин и от этого очень страдает. Уязвленное самолюбие превратило его в пошляка», – подумала я. Но жалости к нему не испытала. Обида за Лену перекрыла все возможные положительные к нему чувства.

– Я сочувствую тебе, а иронизирую только по отношению к себе, – успокоила Ивана Лена. – Женись, может, тогда тебя меньше будут занимать чьи-то воображаемые счастливые интимные отношения.

Реакция Ивана была совершенно неожиданной.

– Мы, мужчины, ленивые, поэтому ищем партнершу где-то совсем рядом. И у меня практика поиска женщин на расстоянии вытянутой руки. А если нам с тобой попробовать? Может, это встреча жаждущих сердец сплетет нити наших судеб? Не могу устоять против твоей женской неотразимости. Ты же дьявольская, гремучая смесь из чувственности, темперамента, нежности и обаяния, ты же стихийная анархическая натура. Не прячь ее… Без тебя мне небо с копеечку. Дай надежду, цель в жизни, которая позволит мне собрать мозги, поможет достойно жить в нашем кривом, жестоком, несправедливом мире, в нашей черно-белой повседневности. Прошу, предоставь мне эту возможность. Что тебя удерживает? Только на высокие сентенции не надейся. Перегорел я. Не отказывай. Придавить к земле каблуком может каждый, – вдруг по-мальчишески азартно заговорил Иван, схватил Лену за локоть и с совершеннейшей наглостью многозначительно подмигнул.