Двойник. Путешествие Юлиуса Пингвина. Повесть о Диком Человеке (сборник)

Мы можем заменить кого угодно, верьте мне. Только, чтобы достичь хороших результатов, нужно много профессиональных усилий и денег. Но я всегда достигал вершин в своем деле, и ни одна неудача не омрачила моей репутации. У некоторых из моих старых клиентов есть собственные двойники, которые работают только на них, и так удачно, что я и сам не могу отличить первенца от его копии. Я достиг поразительных результатов, уверяю вас.

Теперь вы представляете себе всю грандиозность нашего предприятия. Вы видите, что мы можем удовлетворить все требования. Уверяю вас: наши агенты – исключительные люди. Подумайте только, мы имеем честь обслуживать коронованных особ, глав государств… Да, конечно!.. Глав государств… Но оставим!.. Это касается уже дипломатических тайн. Знайте только, дорогой мой, что мы – поставщики своей продукции на весь мир, что никто никогда не знает наверное, с кем он говорит…»

Статья продолжалась и далее в таком же юмористическо-фантастическом тоне, но Меркер не стал читать дальше и бросил на стол пожелтевший листок, который сейчас же опять сложился по старым сгибам.

– И вы меня затем побеспокоили, чтобы я прочитал это? – спросил резким тоном Меркер.

– Да, я вас побеспокоил для этого, – отвечал хозяин тем же тоном.

И теперь, когда он говорил своим естественным голосом, этот голос оказался настолько похожим на голос Меркера, что тот мог принять его за эхо, повторявшее его фразу. И этот властный голос, который был, действительно, его голосом и которому, как он привык, все окружающие его повиновались без колебания, выходя из уст этого странного двойника, заставлял его самого подчиняться своему авторитету. Он, как бы против воли, не мог допустить мысли о тщательно подготовленной мистификации, не мог рассердиться и сразу уйти. Он молча, долго и пристально смотрел на незнакомца. Затем сказал:

– Но все-таки, не это же вы мне предлагаете?

Тот кивнул.

– Я не предполагаю злой шутки с вашей стороны, – спокойно продолжал Меркер, – и вы мне кажетесь разумным человеком. Кроме того, как бы я ни боролся, наше поразительное сходство мешает мне считать вас совсем чужим мне. Это не логично, но это так и есть на самом деле… Скажите мне откровенно, к чему, собственно, вы стремитесь? Ведь не можете же вы, на самом деле, надеяться провести в жизнь более или менее смешную юмористическую небылицу, которую вы заставили меня прочесть. Ведь это только фантастическая выдумка… Очень остроумная, если хотите…

– В самой легкомысленной фантазии кроется иногда зерно полезной мысли, – сказал хладнокровно незнакомец. – Я понимаю ваше изумление… Но… Ну да! Да, я к этому стремлюсь, только к этому, уверяю вас… Подумайте!.. Конечно, раньше всего возникает один вопрос, даже раньше обсуждения того, осуществимо ли то, что я вам предлагаю, или нет… Это вопрос: будет ли для вас это полезно, понимаете… полезно. Облегчит ли это вашу работу, вашу карьеру, всю вашу жизнь. Я думаю, что да, и по тому, что я мог узнать о вас из газетных статей, из сплетен, из анекдотов, которые создают среди широкой публики, вроде меня, понятие о выдающихся людях, я думаю, что не ошибаюсь и что вы, больше чем я, того же мнения… Подумайте об этом. Ответьте, если хотите, потом. А сейчас позвольте мне сказать вам, с кем вы имеете дело. Говорю вам прежде всего, что сам я не представляю какого-нибудь потрясающего интереса, но я приличный человек, и если мы с вами столкуемся, то лучше, чтобы вы знали, кто я. Мне тридцать девять лет; на год меньше, чем вам, не так ли? Меня зовут Рауль Бержан. Это вполне приемлемая фамилия, как вы думаете? Мой отец был дорожным агентом в Дофирэ, но наша семья бретонского происхождения, из окрестностей Бреста.

– У меня тоже предки бретонцы, – сказал Меркер. Он закурил папиросу и внимательно слушал.

– Да, знаю, и, может быть, наше сходство объясняется очень дальним родством, которого мы с вами, конечно, не знаем. Впрочем, это не имеет никакого значения. Есть достаточно много случаев сходства между людьми, совершенно чужими друг другу, чтобы не надо было искать объяснений. В какой-то старой легенде говорится, что у каждого человека на земле есть свой двойник. Я ваш двойник, вот и все! Но… буду продолжать мою биографию. Я хорошо учился в Гренобле, затем окончил юридический факультет. И так как у меня не было средств – отец оставил мне в наследство только около десять тысяч франков, все свои сбережения, – я поступил юрисконсультом в одну из местных больших акционерных компаний. Вот и все! Добавлю еще, что я не женат. Вы ясно можете себе представить мою жизнь: провинциальную, тусклую, спокойную жизнь. Но так как меня не тянуло ни играть в карты в кафе, ни к департаментским интригам, то я стал для развлечения читать все: журналы, романы, историю – все. Когда в журнале или газете мне попадалось что-нибудь забавное, я делал вырезки. Таким образом у меня сохранилась статья, которую я дал вам прочитать, она была напечатана лет пятнадцать назад в каком-то юмористическом журнале. Она меня поразила. У меня определенный вкус к романтике и к выдумке – если она правдоподобна. Меня тогда увлекал вопрос о сходстве, и я немного изучал его, по крайней мере настолько, насколько это было возможно с теми немногими данными, которые я находил там в библиотеках… Недавно я этим опять занялся… Это было в прошлом году, летом, месяцев пятнадцать тому назад. Раз утром, открывая газету, я с изумлением увидел на первой странице свой портрет. То есть у меня было бессознательное впечатление, продолжавшееся всего одну секунду, что это мой собственный портрет. На самом деле это был ваш портрет; ваша фамилия стояла внизу. За три дня до этого вы были назначены министром, и вся пресса занималась вами. Но все-таки такое абсолютное физическое сходство, которое я увидел между вами и мной, произвело на меня сильное впечатление. Должен вам сказать, что окружающие этого не заметили. У меня в то время была острая бородка, коротко остриженные волосы, и я носил, из-за переутомления зрения, желтое пенсне. Но сам-то я хорошо знал себя, и я сравнил вашу фотографию, помещенную в газете, со своей старой карточкой, сделанной четыре-пять лет тому назад, когда я был бритым. Между нами было полное сходство, и я в этом еще более убедился, когда достал лучшую вашу фотографию. Должен вам сказать, что вы уже давно меня заинтересовали вашей исключительно блестящей карьерой и всем тем, что рассказывали о вашей энергии, о вашей работоспособности, о ваших замечательных качествах как государственного деятеля. Откровенно признаюсь вам: я был сначала наивно и глупо горд тем, что был похож на такого выдающегося человека; а потом мной овладела жестокая тоска; мне стало стыдно, что я только скромный служащий, не имеющий впереди ничего, кроме скучного продолжения такого же серенького и банального существования. Я говорил себе, что при других условиях я тоже, может быть, стал бы выдающимся человеком. Затем, из-за какого-то странного раздвоения, мне начало казаться, что я отчасти разделяю ваши триумфы, за которыми я страстно следил по газетам… Как я вам уже говорил – у меня богатое воображение, и я мог свободно предаваться ему, окончив мою скромную ежедневную работу… Вот тут я и вспомнил об этом фантастическом рассказе, который уже раньше так поразил меня, что я вырезал его и спрятал… И наконец, я сказал себе: а почему бы нет? Да, почему бы мне, в некоторых случаях, не заменять Клода Меркера, чтобы он мог в это время спокойно работать, отдыхать… или веселиться…

Он умолк. Меркер, держа в пальцах папиросу, с любопытством смотрел на него.

– Продолжайте, – сказал он наконец.

– Первое, что мне захотелось сделать, – это увидеть вас собственными глазами. Я поехал в Лион, куда вы официально прибыли на открытие памятника… не помню уж, какому великому человеку. Я вас видел; я слышал вашу речь. Я убедился в полном нашем внешнем сходстве и в том, что у нас одинаковый голос. Но тогда я был немного худее вас; несколько месяцев усиленного питания, и я сравнялся с вами. В то же время я совершенствовался в английском языке, так как узнал, что вы блестяще владеете им. Слава богу, я сам очень хорошо знал его; моя мать воспитывалась в Лондоне и с детства научила меня говорить по-английски. Я также тщательно стал изучать политическую жизнь за последние годы и старался приобрести познания по японскому искусству, потому что вы, кажется, знаете его в совершенстве?

– Это неправда, – сказал Меркер. – Мне создали такую репутацию, но это преувеличено. Мне оно нравится, но у меня нет времени заняться им, и я ничего толком не знаю.

– Тем лучше, потому что это очень трудно, – сказал Бержан. – Короче говоря, я старался изо всех сил и, заметьте, без всякой уверенности в том, что когда-нибудь решусь поехать повидать вас и предложить вам такое невероятное сотрудничество. Иногда я говорил себе, что я просто сумасшедший, и не думал об этом целыми днями… по крайней мере, старался больше не думать. Но это постоянно возвращалось и владело мной. Я становился честолюбив… за вас. Моя жизнь казалась мне все более и более серой, пресной и скучной. Мне представлялось, что, не предлагая вам своей помощи, я предаю наше общее с вами дело… Все, что я говорю вам, очень запутанно и странно… но и мои мысли были такими же… Что делать? Наше с вами положение такое необычайное… И наконец, месяц тому назад, я вдруг решился. Я взял отпуск по болезни и уехал. Приехав в Париж, я остановился здесь. Я знал этот квартал, так как жил здесь во время своих кратких наездов в Париж. В последний раз это было четыре года назад. Теперь я приехал ночью и, решив свидеться с вами как можно скорей, сбрил бороду, чтобы вы с первого же взгляда были поражены нашим сходством; затем выкрасил брови и усы, чтобы это сходство не бросалось в глаза всем, и для этого же увеличил свой рост высокими каблуками. После всего этого я написал вам мое первое письмо и только тогда сразу понял, что мне очень трудно будет встретиться с вами. Я не мог ни пойти к вам, ни попросить вас принять меня, ни объяснить в письме, в чем дело. Если бы кто-нибудь, кроме нас, узнал бы нашу тайну – тогда еще это была только моя тайна, – ничего нельзя было осуществить; то, что я просил у вас, было очень необычайным. Я это знал и мучился. Мои первые ожидания у решетки церкви мне показались бесконечными. И все-таки какое-то странное чувство давало мне надежду. Хотите знать какое? Я говорил себе: «На его месте я бы непременно пришел». И в конце концов я оказался прав, так как вы пришли. С минуту они оба молчали.

– Итак, – медленно сказал Меркер, – вы мне предлагаете действительно это? И вы могли хоть секунду подумать, что я соглашусь потерять всеобщее уважение, стать смешным, разбить карьеру из-за проведения в жизнь какой-то нелепой фантазии, которая, если бы я имел безумие поддаться ей, была бы изобличена в первую же минуту!.. Это фарс, дорогой мой, мелодрама… Все, что хотите… но только что-то неосуществимое… к несчастью… – прибавил он точно против воли.

– Вы говорите, к несчастью? – спросил Бержан.

– Я говорю, к несчастью… Да! Конечно, я говорю – к несчастью. Если бы ваше предложение было приемлемым – конечно, я принял бы его. Это само собой очевидно. И это была бы самая большая услуга, которую кто-либо мог оказать мне. Несмотря на все мои усилия, несмотря на то, что я очень быстро работаю и никогда не отдыхаю больше, чем это строго необходимо, мне никогда не удается сделать самому все то, что хотелось бы сделать. Поглощенный без передышки бешеной работой, я не живу. У меня нет ни минуты для личной жизни. Единственно, что стоит запомнить из того, что вы заставили меня прочесть, – это рабство знаменитого человека, никогда не принадлежащего себе. Конечно, было бы прекрасно, неоцененно – иметь двойника, который бы перевоплотился в вас, когда вам нужно только где-нибудь присутствовать и представительствовать. Я часто мечтал освободиться от этой официальной чепухи, которая просто приводит меня в отчаяние, поглощая бесполезно большую часть моего времени.

Бержан улыбнулся:

– Вот я и предлагаю вам способ…

– Вы мне предлагаете какую-то безумную шутку, которую вы придумали от безделья и одиночества. Вы сами себя уверили в осуществимости этой химеры. У вас есть оправдание в нашем необычайном сходстве… Я чувствую, что вы честный и искренний человек, иначе я мог бы подумать, что кто-нибудь из моих соперников или врагов, желающих занять мое место, устроил эту фантастическую историю, в надежде, что я попадусь на эту удочку и погибну…

– Это было бы слишком хитроумно, – спокойно заметил Бержан. – Я думаю, вы хорошо оцениваете положение…

– Не настаивайте! – прервал его Меркер, вставая.

– Нет, буду настаивать. Если вы слушали до сих пор меня, послушайте еще. Я слишком хотел иметь с вами это свидание, чтобы оно могло так окончиться… Вы принуждены будете согласиться, потому что то, что я вам предлагаю, вполне осуществимо… Мне кажется, вы себе все это не так представляете, как это есть на самом деле. Конечно, если бы я был агентом вашего врага и предал вас, выдав нашу тайну, в то время когда я вас бы заменял… это навредило бы вам. Но на самом деле ведь это не так! Вы оказываете мне честь не считать меня таким… и в этом вы совершенно правы. Вы знаете, что я не провокатор… А кроме того, легко проверить все то, что я рассказывал… Единственно, что вам мешает принять мое сотрудничество, которое для вас было бы неоценимым, – это боязнь, что нас могут открыть. Так это невозможно. Подумайте хорошенько: во-первых, явная несообразность такого предположения – никто не рискнет заподозрить истину, до того она будет смела; а во-вторых, я, хотя бы для начала, буду заменять вас только в официальных торжествах. И вы сами будете появляться на другой день или даже через несколько часов… Если бы даже возникло подозрение, хотя оно, клянусь вам, невероятно, вы его сейчас же рассеете.

– Но как вы хотите, чтобы вас, несмотря на наше исключительное сходство, сразу же не разоблачили, не установили вашу личность?.. Повторяю: это, может быть, очень удачный литературный прием, но…

– Простите! Как я уже сказал – я изучал этот вопрос. Конечно, это неоднократно использованный литературный прием, но это не только литературный прием. В истории можно найти много совершенно поразительных примеров такого необычайного сходства. У Плиния, книга вторая, глава двадцать третья, и Валерия Максима, книга вторая, глава пятнадцатая, сказано, что Сура, бывший проконсулом Сицилии, встретился раз с бедным рыбаком, изумительно похожим на него. У них были одинаковые черты лица, одинаковое сложение, те же движения, такой же голос, смех, и, наконец, они оба заикались. По свидетельству того же Плиния, книга седьмая, глава тринадцатая, у Страбона, отца великого Помпея, был повар – вылитый его портрет, которого он мог выдавать за себя. Можно привести множество подобных примеров. Наиболее типичный – это случай, произошедший в шестнадцатом веке с Мартином Гэром. Вы знаете?

– Не очень хорошо, – сказал Меркер.

– Вот в двух словах в чем дело: Мартин Гэр женился очень молодым на Бертранде де Рольс и жил с ней в деревне, на юге Франции. Когда ему минуло двадцать два года, он совершил какую-то мелкую кражу и бежал, не сказав даже жене куда. Восемь лет не было никаких вестей от него. Затем появился человек, называвший себя Мартином Гэром и до того похожий на него, что все признали его без всяких колебаний, начиная с его четырех сестер и его жены – Бертранды де Рольс, которая опять стала жить с ним, как с мужем. Прошло несколько лет; у Мартина Гэра произошла с одним из его дядей ссора на денежной почве. Дядя стал утверждать, что этот вернувшийся человек не настоящий его племянник, и хотел заставить Бертранду признать, что человек, с которым она жила, не ее муж. Но она ответила, что ей-то лучше знать, чем кому-либо другому, и что «это был либо ее муж, либо черт в его коже». И все-таки это был не он! В один прекрасный день в деревне появился человек с деревянной ногой и заявил, что он настоящий Мартин Гэр, что он возвращается из армии и потерял ногу при осаде Сен-Лорана. Он потребовал восстановления в правах. Обоим Мартинам Гэрам сделали очную ставку. Они были поразительно похожи между собой и обзывали друг друга самозванцами. Тогда привели четырех сестер Гэра и Бертранду де Рольс. Они, как и в первый раз, без малейшего колебания признали в вернувшемся человеке Мартина Гэра, сознались в своей ошибке и заявили, что второй-то и был настоящим Мартином Гэром, их братом и мужем. Тогда ложный Мартин Гэр, тот, который вернулся первым, признался, что он солгал и что на самом деле он был Арнольдом де Тилем. Его повесили.

Вам же, Клод Меркер, не придется возвращаться и требовать восстановления в правах, ведь если я буду действовать, то только с вашего согласия… Хотите еще другие примеры?.. Целый ряд исторических загадок и знаменитых судебных процессов основаны на сходстве. Не стоит перечислять все случаи. Был же Лжедмитрий. Было дело об ожерелье из-за сходства Марии-Антуанетты с девицей Николь Легэ. В Англии было необычайное дело Тайшборна, где одному хитрому мяснику удалось выдать себя за потонувшего в море наследника старинной семьи. До самой последней минуты, даже когда судьи признали его виновным, мать утонувшего продолжала утверждать, что самозванец был ее сыном. В Англии же вскрылась недавно страшная тайна Друса Портланда, основанная на сходстве между высокопоставленным лицом и торговцем мебелью. Это была настоящая сенсация, со всеми аксессуарами захватывающего романа: двойная жизнь – то купец, то герцог, подземелья, фальшивые бороды, парики, мнимые похороны, гроб, наполненный свинцом, тайный брак, и все это поддерживалось чьими-то взносами.

Видите: я хорошо изучил этот вопрос. Все эти примеры доказывают, что мое предложение вполне осуществимо. Я сам вначале колебался: не безумие ли то, что я задумал?..

– Но, – прервал его Меркер, – я понимаю совершенно ясно – если допустить, что ваш план осуществим, – всю выгоду его для меня; но вам-то что в этом?

– Видно, что вы совсем не знаете, что значит скучать в маленьком провинциальном городке, – сказал с легкой горечью Бержан. – С тех пор как я начал думать об этом, моя жизнь стала совершенно невыносимой. Меня пожирало это нелепое честолюбие «за вас», о котором я вам только что говорил. Сам по себе я ничто; но, принимая участие в вашей жизни, в вашей славе, я таким образом становлюсь чем-то… дублером знаменитого человека!.. правда, только дублером, но в течение нескольких часов мое самолюбие будет удовлетворено, чего я сам по себе никогда не смогу добиться, так как у меня нет ни имени, ни состояния, ни способностей, ни энергии… Я средний человек, я это знаю… но этот средний человек внешне похож на вас. Моя единственная удача, мое единственное достоинство – это то, что я похож на вас и что я вообразил себе, что могу что-нибудь извлечь из этого… Заметьте, я считаю себя достаточно умным, чтобы не наделать оплошностей, которые могли бы все выдать.

– Вы ничего не говорите о деньгах, – сказал Меркер, прямо глядя ему в глаза.

– Не стоит! Я знаю, что вы сделаете все, что надо. Вы будете оплачивать мое существование здесь, ведь оно будет и вашим. А кроме того – но уверяю вас, это совсем второстепенный вопрос, так как я в этом отношении совершенно спокоен, – вы богаты, и я буду пользоваться вашим богатством. И если все пойдет так, как нам хочется, а иначе и быть не может, вы мне обеспечите спокойную старость…

– Итак, – продолжал он, и голос его задрожал от легкого волнения, – вы согласны! Клянусь вам, нам это удастся… Я в этом уверен, повторяю вам! И думаю, что это и позволяет мне с такой уверенностью говорить с вами… Мне кажется, что я говорю сам с собой… Я не стесняюсь, не конфужусь… вы меня за это простите… Итак, решено: вы согласны!

– Я… я не знаю… – сказал Меркер. – Откровенно говоря, меня это очень соблазняет… Уже одна необычайная смелость вашего проекта могла бы соблазнить меня. Я люблю риск, если есть за что рисковать… Я очень точен, ясен и уравновешен. Но это вовсе не значит, что я отказываюсь от романтизма в жизни или в замыслах. Вы, конечно, обдумали и отделали все детали осуществления вашего предложения. Можете вы их изложить мне?

– Конечно: прежде всего, мы должны с вами в течение некоторого времени – двух, а может быть, и трех недель – «репетировать», чтобы я мог вполне усвоить ваши манеры и ваши обычные жесты. Для этого вы будете жертвовать часом или двумя, когда у вас будет свободное время. Вы должны рассказать мне с точностью, как вы держите себя в публике, ваше отношение к людям, находящимся рядом с вами на официальных торжествах, и те фразы, которые вы обычно говорите… Думаю, что я мог бы начать с какого-нибудь банкета, конечно, не представляющего особого значения. На таких официальных трапезах всегда бывает целый ряд людей, которые вас совсем или почти совсем не знают.

– Да. По-моему, нет более отвратительного способа терять время. Это входит в круг тех деяний – для меня совершенно не нужных, – которые налагаются на человека, стоящего у власти, тем, что я называю представительственным заблуждением. В таких случаях вы являетесь центром, к которому сходятся пятьдесят, шестьдесят или сто мелких честолюбий, откровенно принимающих личину преданности. В каждом возражении, в каждой красноречивой формуле о бескорыстии трепещет та же подразумеваемая фразочка, которая в конце концов и обнаруживается, иногда грубо, а иногда ловко замаскированная, в зависимости от темперамента собеседника: «Я этого хочу!».

– Ну и скептик же вы! – произнес слегка смущенный Бержан.

– Да, я скептик по отношению к идеям, когда они этого стоят… Но вы видите, что я с вами просто думаю вслух… Это нелепо, но, повторяю, я не могу заставить себя не относиться к вам с интимной бесцеремонностью. Наше исключительное сходство мешает мне видеть в вас совершенно чужого человека. Насколько вам оно дает уверенность, настолько меня оно делает доверчивым. Я не могу удержаться, чтобы не говорить с вами как с самим собой… Хотя мне не свойственна такая доверчивость… До сих пор я высказывал ее только одному человеку… единственному моему другу, к которому я отношусь без всякого скептицизма… Вы говорили, что начнете с банкета? Хорошо!

– Я тоже, видите, хочу привыкнуть… Я не очень застенчив… но все-таки гораздо меньше буду стесняться, если будет сто человек, чем перед одним или двумя, в каком-нибудь частном деле. Я выучу то, что надо будет говорить… Вы много говорите?

– Нет, – сказал Меркер. – Я молчалив. – Он засмеялся и добавил: – Не забывайте, что я очень мало ем и пью только воду.

– У меня обыкновенный аппетит, – заметил Бержан, – и я пью вино… не много, но с удовольствием… Но я обойдусь без него, будьте спокойны… Вижу, мне придется начать курить. Мне врач когда-то запретил курение из-за сердца, но я снова легко привыкну… Итак, буду продолжать: не думаю, чтобы мы могли и дальше жить в этом отеле; здесь недостаточно комфортабельно для вас, и потом, это могло бы представить ряд практических неудобств. Я сниму квартиру, лучше всего на первом этаже, и скажу, что у меня есть брат, который много путешествует и иногда навещает меня. Братом будет другой из нас. В первое время я буду вам не очень полезен, но когда я совсем привыкну, то буду в состоянии заменять вас каждый раз, когда вам не нужно будет «морально» присутствовать где-нибудь. Я скоро разучу мою роль, вы можете положиться на мое прилежание, а если представится неожиданное затруднение – я сумею его обойти… Техника замены одного другим не сложна. Вы ведь не живете в министерстве?

– Нет, я живу один и очень скромно, вот уже пятнадцать лет, в одной и той же квартире, на улице Лилль… У меня всего один лакей.

– Прекрасно! Когда я вам буду нужен, вы выйдете от себя и на некотором расстоянии возьмете экипаж, чтобы добраться до нашей общей квартиры. Я вас жду. Я одет так же, как вы – Клод Меркер, – такое же черное пальто, такой же котелок и строгий галстук. Я ухожу и занимаю ваше место. Вы остаетесь дома, вы свободны, вы становитесь мной, и, если это надолго и вы тоже хотите выйти, вы подкрашиваете усы и брови, изменяете прическу, делаете прямой пробор вместо зачесанных назад волос, надеваете ботинки с высокими каблуками, желтое пенсне, клетчатое пальто, фетровую шляпу, галстук лавальер. Это будет мой обычный костюм. И пока я Меркер, вы Бержан. Я надеюсь, что скоро буду иметь возможность давать вам несколько дней свободы подряд – для спокойной работы. Но как только мы начнем нашу работу – нужно будет сейчас же отослать вашего лакея. Он хорошо знает ваши привычки. Его могут поразить какие-нибудь детали, когда мне придется заменять вас на вашей квартире. Новый лакей, который будет по очереди видеть нас, примет наши привычки, не подозревая, что они принадлежат двоим разным людям. Может быть, он будет считать вас капризным, вот и все… Итак, вы согласны! – закончил он с воодушевлением.

Меркер задрожал, как будто очнулся от сна:

– Нет! Нет! Нет еще!.. Я хочу подумать… Я не отказываюсь… И зачем мне, в конце концов, отказываться? Зачем не воспользоваться случаем, который дает мне возможности несравненные, каких еще не было ни у одного человека. Послушайте, Бержан, я ничего не решаю. Я хочу посоветоваться с одним другом, о котором я вам только что говорил.