Мир льдов. Коралловый остров
– О нет! – воскликнул Фред выразительно. – Я не прошел бы мимо, я бы остановился и оказал бы ему помощь.
– Теперь позвольте мне спросить вас, – продолжал Том серьезно, – какая разница, происходит ли слабость мускулов и сердцебиение от болезни или от дряхлости, за исключением разве того, что последняя неизлечима? Разве нет у этих женщин таких же чувств, как и у других женщин? Думаете ли вы, что нет между ними таких, которые знали лучшие времена? Они вспоминают о своих сыновьях и дочерях, умерших или отсутствующих, и вспоминают, может быть, точно так же, как и старые женщины, находящиеся в лучших обстоятельствах, только у них нет средств освободиться от гнетущих их мыслей. Они сохраняют в себе всю энергию, у них хватает решимости таскаться из конца в конец по городу, может быть, босыми и в холод, прося Христа о куске хлеба и питаясь только тем, что могут найти между кучами золы. Они, может быть, сетуют о былом благосостоянии и о былых временах и вспоминают о днях, когда их ноги были крепки и щеки гладки, – ведь они не всегда же были «ведьмами», – вспоминают, как у них когда-то были друзья, которые любили их и ухаживали за ними; а теперь вот они стары, одиноки и покинуты всеми.
Том остановился и положил руку на лоб, на лице его выступила краска.
– Вам, может быть, покажется странным, – продолжал он, – что я так говорю с вами о нищих старухах, но я глубоко сочувствую их плачевному состоянию. Молодые имеют возможность более или менее помогать себе сами, и у них есть сила облегчить свою скорбь надеждой, благословенной надеждой и твердо устоять против несчастья; но бедные старики и старухи, они не могут помочь себе сами, не могут облегчить своей печали, и до самого конца своих дней, которые им суждено прожить, у них нет никакой надежды, разве что надежда умереть, раньше или позже, и если можно, летом, когда ветер не так холоден и жесток.
– Но как же помочь этому, Том? – спросил Фред с выражением глубокого сострадания. – Если нам жаль нищих и если мы сочувствуем им (и, уверяю вас, вы заставили меня сочувствовать им), можем ли мы сделать для них хоть что-нибудь, как вы думаете?
– Не знаю, Фред, – возразил Том, принимая свой обыкновенный спокойный тон. – Если бы каждый город и каждое местечко Великобритании составили общества, главная цель которых состояла бы в том, чтобы не оставлять ни одного старика и ни одной старухи без попечения, – вот что могло бы облегчить их участь, – точно так же, если бы правительство честно приняло заботу о них на себя.
– Зовите всех сюда, мистер Болтон! – закричал капитан резким голосом. – Шесты сюда, да скорей отвязывай шлюпки!
– Эй! Что там случилось? – спросил Том, вдруг опомнившись.
– Я полагаю, что приближаются ледяные горы, – заметил Том. – Фред, прежде чем мы уйдем на палубу, обещайте мне исполнить то, о чем я попрошу вас!
– Хорошо, исполню.
– В таком случае обещаете ли вы в течение всей вашей жизни, особенно когда вы сделаетесь богаты или влиятельны, думать о нищих и действовать на пользу тех стариков и старух, которые не в состоянии заботиться о себе?
– Обещаю, – отвечал Фред, – но я не знаю, буду ли я когда-нибудь богат или влиятелен или в состоянии много помочь им.
– Без сомнения, вы этого не знаете. Но, если мысль о них придет вам в голову, обещаете ли вы остановиться на ней и применить ее к делу, если Бог вам даст возможность?
– Конечно, Том, я обещаю сделать все, что только средства позволят мне сделать.
– Хвалю вашу решимость, друг, и благодарю вас, – сказал молодой лекарь, спускаясь вниз и прыгая на палубу.
Здесь они нашли капитана, быстро шагавшего взад и вперед и, видимо, чем-то озабоченного. Сделав два или три оборота, он вдруг остановился и начал пристально смотреть с кормы.
– Натяните паруса, мистер Болтон, скоро, кажется, должен подняться ветер. Да чтобы гребцы гребли проворней!
Распоряжение было отдано, и скоро корабль был под тучей парусов, медленно подвигаясь вперед, между тем как две шлюпки буксировали между двумя огромными ледяными горами, постепенно приближавшимися друг к другу.
– А что, Боззби, нам, кажется, угрожает опасность? – спросил Фред, между тем как дюжий моряк стоял с шестом в руках и нетерпеливо смотрел на большую гору.
– Опасность? Да, молодой человек, угрожает опасность; эта вещь, как изволите видеть, весьма неприятная. Теперь нам не выпутаться из беды – нет ни малейшего ветра, а мы плывем между двумя горами, которые, того и гляди, раздавят нас, как орех. Мы ведь не можем плыть ни направо от них, потому что поток несет нас в другую сторону, ни налево, потому что груда не позволяет: приходится плыть посереди; пусть будет, что будет.
Опасность действительно была неизбежна. Две горы находились не более как на расстоянии ста ярдов одна от другой, и меньшая из них, плывшая, вероятно вследствие потока, быстрее другой, подошла к большей на такое расстояние, что, казалось, готова была решить участь «Дельфина» в несколько минут. Гребцы работали сколько у них было силы, но при всех их усилиях они только медленно могли двигать корабль. Как бы то ни было, помощь явилась из рук Того, кто составляет последнее прибежище в минуту опасности. Ветер уже рябил спокойное море, постепенно приближаясь к кораблю как раз со стороны кормы, и навстречу ему натянут был сверху и снизу лисель; неопытному глазу казалось, что не было никакой соразмерности между широко натянутыми и далеко выдающимися направо и налево парусами и маленьким корпусом, который их поддерживал.
С замиранием сердца стояли наши герои на борту корабля, наблюдая за двумя горами и за приближающимся ветром.
И вот он наконец поднялся. Как будто несколько кошачьих лап, взбороздил он поверхность моря; паруса надулись на минуту, а потом снова повисли. Но этого было достаточно. Еще одно такое же дуновение, и корабль был уже вне опасности. Но прежде чем опасность прошла, выдающиеся вершины меньшей горы нависли уже над самой палубой. В эту критическую минуту ветер начал дуть постоянно, и скоро «Дельфин» очутился в открытой воде, оставив горы позади. Минут через пять после того, как корабль прошел, движущиеся горы столкнулись с грохотом громче громового удара; множество обломков с продолжительным гулом, подобным реву артиллерии, рухнули на то самое место, через которое не более четверти часа тому назад прошел корабль. А корабль через некоторое время бросало из стороны в сторону по волнам, которые вырывались из-под обрушивавшихся ледяных масс.
Глава VI
Ветер. – Корабль прикрепляется к ледяной горе. – Опасность со стороны скопления льдин. – Прозорливость Мивинса. – Моржи. – Ветер усиливается. – Цепи и канаты. – Борьба за жизнь. – Неожиданное открытие. – «Сдавливание» и его ужасные последствия. – Корабль пристает к ледяной горе
Опасность, о которой мы рассказали в последней главе, была только началом ужасов, продолжавшихся целую ночь. К счастью, как мы уже заметили выше, затруднения, с которыми пришлось бороться нашим путешественникам в эту ночь, не увеличивались ее темнотой. Вскоре после того, как корабль минул ледяные горы, с берега поднялся страшный ветер. Между берегом и «Дельфином» находилась целая полоса полураздробленных льдин, а по другую сторону корабля плыло ледяное скопление, представлявшее ужасную сцену распада отдельных глыб под влиянием сильного ветра.
– Держите от нее в сторону градуса на два, – сказал капитан Гай рулевому. – Нам следует привязать корабль к той вон горе, мистер Болтон, потому что, если этот ветер понесет нас на груду, то нас далеко отбросит в сторону, если только груда не сдавит нас и не потопит.
Быть сдавленным составляет одну из бесчисленных опасностей, которым подвергаются мореплаватели в арктическом поясе. Если корабль попадет между двух плавучих ледяных полей, то иногда случается, а в особенности во время бури, что льдины смыкаются и сжимают корабль с обеих сторон, – это и называется «сдавливанием».
– Да, – заметил Боззби, стоявший сложа руки возле кабестана. – Много, и даже очень много, хороших кораблей погибло от этого. Я сам, собственными глазами, видел, как однажды бриг был почти сплюснут двумя громадными плавучими льдинами; льдины сейчас же опять разошлись, и бриг пошел ко дну. Но, прежде чем он был сдавлен, экипаж спасся, выскочив из корабля на льдину; тут на помощь им подоспел наш корабль и забрал их.
– Ну, на льдину-то уж плохо полагаться, – заметил Эймос Парр. – Я и сам видел что-то вроде сдавливания, о котором вы говорите; оно случилось с небольшой шхуной в Девисовом проливе, только льдины не сплюснули ее, а подняли кверху над водой, а потом снова бросили ее вниз.
– Скорей сюда кабельтовых[4] и якорей!
Вмиг несколько человек уже работали на ботах, то поднимая, то бросая якори; и несколько часов такой тягостной работы понадобилось для того, чтобы прикрепить корабль к горе. Но только работа стала приближаться к концу, как гора наклонилась, угрожая падением, – корабль быстро отскочил в сторону, а вслед за тем и масса льда в несколько сот тысяч пудов обрушилась с того самого края горы, у которого корабль совсем уж было стал на якорь. Капитан решился плыть к берегу, в надежде найти удобное место, чтобы стать на якоре. Сначала льды представляли непреодолимую преграду, но наконец найден был канал, свободный от льдин, по которому корабль подплыл на расстояние нескольких сот ярдов от берега, представлявшего в этом месте высокий и крутой утес.
– Бросай здесь якорь! – закричал капитан.
– Есть, сэр!
– Отпусти румпель! Теперь бросай!
Якорь полетел вниз под музыку гремящей цепи – звук, который еще не было слышно с того времени, как корабль покинул берега старой Англии.
– Лучше бы нам было подвинуться еще на несколько ярдов вперед, – заметил старший лейтенант. – Видите поток льда, который обходит вон тот мыс? Чего доброго, он затрет нас.
– Пожалуй, – возразил капитан, – только я боюсь, что нам не удастся избежать его из-за берегового льда. Спускайте шлюпку, мистер Сондерс, да попробуйте бросить на льдину якорь; может быть, нам еще удастся подвинуться на несколько ярдов.
Приказание было исполнено, но, несмотря на все усилия матросов, корабль не мог пробраться через береговой лед. Между тем ветер усилился, и снег повалил огромными хлопьями. С отливом поток льда, о котором мы только что упомянули, хлынул к кораблю. Сначала толчки были незначительны; плавучие льдины отбивались от носа корабля и уносились в стороны; но скоро нахлынули большие массы, и наконец одна из них уперлась в канат и с глухим шумом потащила якорь.
Фред Эллис, стоявший с младшим лейтенантом, посмотрел на него вопросительно.
– А, это плохо, – сказал Сондерс, слегка покачивая головой, – этот звук весьма неприятен для моего слуха. Если нас занесет в льдины, то бог знает что с нами станется.
– Пожалуй, нас еще затопит, сэр, – заметил жирный повар, проходивший в это время с блюдом.
Мизл и теперь не перестал шутить, как ни плачевно было положение корабля и как ни ужасны могли быть последствия такого положения.
– Советую вам, сударь, держать язык за зубами! – воскликнул Сондерс с негодованием. – Занимались бы вы лучше своим делом и говорили только тогда, когда вас спрашивают.
Ледяная масса освободилась было от задерживавшего ее каната, но спустя несколько минут к нему прикрепилась другая, еще большая масса, и грозила унести его с собой.
В этой крайности капитан скомандовал поднять якорь, что, однако, нелегко было исполнить, и когда якорь вытащен был на нос корабля, то обе его лапы оказались совсем отломанными, а веретено – гладко отполированным от трения льда.
Лед в огромном количестве с неудержимой силой покатился теперь вниз, и корабль попал в страшное скопление льдин, в которых он крепко засел и которые всю эту ночь несли его по воле ветра в неведомые северные страны. К еще большему бедствию и опасности путешественников, море покрыто было густым туманом, так что они сами не знали, куда занесут их льдины, а освободиться от них не было ни малейшей возможности. Ничего, следовательно, не оставалось больше, как плыть туда, куда несет ветер, и ожидать минуты, когда льдины разделятся и дадут возможность спастись.
На следующий день, под вечер, ветер стих и солнце засияло светло и ярко, а льдины по-прежнему плыли сомкнувшись и несли с собой корабль к северу.
– Мы далеко оставили за собой самый северный предел, до которого достигали мореплаватели, – заметил капитан Гай Фреду и Тому, облокотившись на перила и внимательно рассматривая ледяные поля.
– Извините, я не согласен с вами, капитан Гай, я думаю, что капитан Парри побывал еще дальше на севере во время своей полярной экспедиции, – возразил Сондерс с видом человека, который приготовился защищать свою позицию до последнего.
– Очень может быть, Сондерс, но я думаю, что мы, по крайней мере, в этом направлении продвинулись дальше к северу, чем кто-нибудь. Наконец, вы можете видеть это на карте.
– А я в этом сомневаюсь, – прибавил младший лейтенант решительно. – На карты не всегда можно полагаться; я слышал, что еще прежде китоловы бывали в этих местах.
– Может статься, вы и правы, мистер Сондерс, – возразил капитан с улыбкой. – Однако я сделаю наблюдения и дам названия некоторым мысам, пока не приду к убеждению, что другие здесь были до меня. Мивинс, дайте мне телескоп; кажется, что к северу на горизонте заметна тусклость?
– Что это такое – тусклость, капитан? – спросил Фред.
– Когда небо в какой-нибудь стороне горизонта представляется тусклым, то это значит, что в той стороне находится чистое ото льда море; это явление как раз противоположно другому явлению, которое вы не раз замечали вдали и которое мы называем «блеском».
– Это показывает, что мы скоро будем плыть по чистому морю, – прибавил младший лейтенант с видом знатока.
– Мистер Сондерс, – сказал Мивинс, который, прибрав остатки обеда и вымыв блюда, наслаждался ленью в течение десяти минут – промежутка между обедом и новыми приготовлениями к ужину, – мистер Сондерс, сэр, не можете ли вы объяснить мне, сэр, отчего море не замерзает у нас точно так же, как оно замерзает здесь?
Лицо младшего лейтенанта прояснилось, потому что он немало гордился огромным запасом своих многосторонних познаний и ничто ему так не нравилось, как если к нему обращались за сведениями, особенно о предметах сбивчивых.
– Гм… да, Мивинс, я могу вам объяснить это. Надобно вам сказать, что для того, чтобы поверхность воды замерзла, нужно, чтобы весь объем пресной воды охладился до сорока градусов, а соленой – до сорока пяти. Следовательно, мороз должен быть всегда продолжителен и весьма силен, для того чтобы охладить глубокое море от его поверхности до самого дна, а до тех пор, пока оно не охладится до такой степени, оно не может замерзнуть.
– Ну, прекрасно, – заметил Мивинс, который едва наполовину понимал смысл этого объяснения. – А можете ли вы мне объяснить, мистер Сондерс, как это так образовались ледяные горы? Я решительно не понимаю, как это оно так…
– Да, – возразил Сондерс. – Немало людей и с головами не вашей чета долгое время работали над тем, чтобы объяснить, как образовались ледяные горы. Но если у вас есть глаза, то вам нетрудно увидеть с первого взгляда, как они образовались. Видите ли вон там к северо-востоку высокие утесы? Ну-с? Их покрывают огромные массы льда, образовавшиеся от того, что снег растаивал и замерзал на них в течение долгих лет. Когда они сделаются слишком тяжелы, чтобы держаться на утесах, они падают в море и уносятся им в виде ледяных гор. Но самые большие из этих гор образуются у подошвы глетчеров. А знаете ли вы, Мивинс, что такое глетчеры?
– Нет, сэр, не знаю.
Лейтенант вздохнул.
– Это, Мивинс, громадные скопления льда, который образовался вследствие замерзания и таяния снега в продолжение целых столетий. Ими на пространстве целых миль покрыты горы Норвегии, Швейцарии и многих других стран на земле. Иногда они скатываются вниз и наполняют собой целые долины. Я видел в Норвегии глетчер, который наполнял собой долину в восемь миль длины, две мили шириной и семьсот или восемьсот футов глубиной; и это был только крошечный кусок глетчера, потому что я слышал от людей, проходивших по нему, что он покрывает скаты гор на пространстве более чем в двадцать миль, и они так же велики, как ледяные поля, поверхность которых покрыта шероховатым жестким снегом.
– Вы, должно быть, шутите, сэр, – сказал изумленный Мивинс. – И они никогда не тают?
– Нет, никогда. Что они теряют летом, то с барышом приобретают зимой. Сверх того они постоянно находятся в движении, но движутся до того медленно, что, как пристально и как долго ни присматривайтесь к ним, вы не в состоянии будете заметить в них ни малейшего движения, точно так же, как вы не можете заметить движения часовой стрелки в часах; мы знаем об их движении только из наблюдений над переменами, которым они подвергаются из года в год. Здесь, в арктическом поясе, есть громадные глетчеры и ледяные глыбы, которые постоянно отрываются и уносятся в море; это не что иное, как ледяные горы, которых так много можно видеть в этих местах.
Это объяснение, по-видимому, произвело на Мивинса глубокое впечатление, и он, по всей вероятности, не скоро бы кончил разговор, если бы ему не помешал голос его ненавистного сослуживца, который взял его за вихор и сказал:
– С вашего позволения, мистер Мивинс, стелить ли мне скатерть или уж сегодня чаю не нужно подавать?
Мивинс вздрогнул:
– А, так ты мне еще будешь указывать! Ступай вниз!
Соммерс тотчас же юркнул, сопровождаемый сперва тщательно сложенным полотенцем, а потом и своим быстроногим начальником. Оба вместе достигли царства запахов, склянок и посуды и энергично принялись за свою нескончаемую работу.
Скоро после того льдины внезапно раздвинулись, и экипажу удалось после нескольких часов тяжелого труда еще раз верповать[5] «Дельфин» изо льда, но, едва эта работа была кончена, как новая буря, постепенно собиравшаяся, разразилась и заставила корабль еще раз искать защиты у берега.
Множество моржей играло в соседних бухтах; они приближались к кораблю гораздо ближе, чем обыкновенно, и выставляли находившимся на борту свои огромные, страшные морды, махая своими косматыми головами и бороздя волны клыками. Эти громадные существа можно назвать слонами Арктического океана. С виду они как-то особенно угрюмы и свирепы, и, ничуть не уступая слонам в величине, они не менее страшны, чем кажутся с виду. По своим формам они походят несколько на тюленей; тело у них цилиндрическое, с круглой или, вернее, квадратной и тупой головой, косматыми, щетинистыми усами и двумя длинными белыми клыками, загнутыми книзу, вместо того чтобы быть обращенными кверху, и заменяют для них иногда крючья, с помощью них и ластов они могут вскарабкаться на утес и ледяную гору. И в самом деле их нередко находили на склонах крутых утесов, и на значительной высоте, греющимися на солнце.
Фред горел желанием приобрести себе череп одного из этих чудовищных животных, но ужасный вид приближающейся бури делал невозможной в это время всякую попытку исполнить его желание. Черная, зловещая туча поднималась с южной стороны горизонта, и животные, до сих пор оживлявшие их путь, как бы не доверяя угрожающей буре, покинули канал. Капитан Гай сделал все возможные приготовления к встрече подходящей бури, – он верповался к берегу, под защиту утеса, к которому и привязал корабль посредством двух кабельтовых, и велел все прибрать на борту.
– Вот сейчас гроза задаст нам, – сказал Фред, всматриваясь в черные тучи, несшиеся по всему небу на север, и прохаживаясь по палубе со своим другом Томом Синглтоном.
– Да, и я так думаю, – отвечал Том, – и меня ничуть не ободряет, что Сондерс качает головой так, как будто он предчувствует несчастье. Знаете ли, я очень доверяю этому человеку. Он, кажется, все знает и все испытал, и я замечаю, что очень многие из его предсказаний сбылись как нельзя лучше.
– Сбылись-то сбылись, – сказал Фред, – но я желал бы, чтобы он не так пасмурно смотрел на вещи, пока предвещания его еще не сбылись. Вид его в состоянии внушить страх хоть кому.
– Кажется, нам понадобится прикрепить еще один канат, мистер Сондерс, – заметил капитан, когда ветер усилился и два кабельтовых сильно напряглись. – Пошлите кого-нибудь на берег привязать поскорей китоловный канат.
Младший лейтенант повиновался, но с ворчанием, которое, по-видимому, выражало, что он уже давно бы это сделал. Через несколько минут канат был привязан, и ничуть не заблаговременно, потому что в ту же минуту поднялся настоящий ураган. Ураган все более и более усиливался, а лед начал скопляться быстрее, чем когда-либо. Только капитан отдал приказание привязать новый кабельтов, как послышался треск рвущегося каната. Шестидюймовый кабельтов лопнул, и корабль качался, держась только на двух остальных, а ветер между тем, как лев, ревел в шестах и снастях. Прошло еще полминуты, и опять послышался треск, и китоловный канат лопнул. Теперь один канат держал корабль у берега, не позволяя ему сделаться добычей льдин, ветра и волн, от которых защищал его утес. Кабельтов был превосходен – это был новый десятидюймовый канат. Он гудел, точно выводил глухие тоны органа, заглушая собой треск снастей и вантов, но это была его предсмертная песня. С громом пушечного выстрела лопнул и этот канат, и корабль был увлечен от берега громадными льдинами и носился по их прихоти то в ту, то в другую сторону.
Насилу экипажу удалось верповать корабль в сравнительно безопасное место, но он скоро снова был увлечен в море и сильно сдавлен плавучими ледяными массами. Тогда сделана была попытка натянуть паруса и плыть к берегу, но из-за льдин не было никакой возможности управлять рулем. Оставалось плыть по ветру, чтобы дать кораблю хоть какое-нибудь направление. Все были на палубе и молча наблюдали за ужасными льдинами, несшимися перед ними.
Проход к северу видимо суживался высоко возвышавшимися ледяными столбами, и ход корабля затруднялся клифами[6]. Около семи часов вечера они приблизились к скопившимся ледяным массам, попасть в которые было бы верной гибелью.
– Стой здесь, бросай якорь! – закричал капитан с отчаянной надеждой повернуть корабль в другую сторону.
– Что это перед нами? – вдруг крикнул старший лейтенант.
– Бриг направо от нас у самого берега! – прокричал сторожевой.
Внимание экипажа от своего собственного критического положения обратилось на странный бриг, который прежде скрывался за огромной, стоявшей на мели ледяной горой, а теперь находился в виду корабля.
– Можете ли вы рассмотреть его, мистер Болтон?
– Да, сэр, я полагаю, что это огромный бриг, но слишком, кажется, обтерся, так что на корме не осталось никакого названия, если оно было когда-нибудь.
Между тем как он говорил это, снег поредел, туман рассеялся, и экипаж увидел не более как в трехстах ярдах бриг, медленно дрейфующий в полураздробленный лед. На бриге не видно было ни одного человека, и хотя на нем оставалось два-три паруса, но и те были разорваны в куски. Только что успели рассмотреть это, как «Дельфин» наткнулся на огромную ледяную массу и задрожал от сильного толчка.
– Бросай якорь! – закричал капитан. Самый тяжелый якорь, какой только был на корабле, полетел вниз, и цепь в течение двух минут уходила за ним по клюзу[7].
– Пускай!
Корабль остановился, но цепь была страшно натянута. Масса льда, в сотни тонн веса, неслась прямо к носу корабля. Устоять против нее не было ни малейшей надежды. Не было даже времени привязать к канату бакан или лаг и, таким образом, «Дельфин» навсегда лишился самого лучшего каната.
Но думать или сожалеть об этом было некогда, потому что корабль гнало теперь ветром на льдины, из которых редкая не достигала тридцати футов толщины и которые царапали его обшивку. В ту самую почти минуту неизвестный бриг, находившийся между двумя толстыми плавучими льдинами, приблизился к кораблю на расстояние не более пятидесяти ярдов.
– Что, если это бриг моего отца? – прошептал Фред Эллис, хватая за руку Синглтона и обращая к нему свое лицо, бледное как полотно.
– О, об этом не беспокойтесь, молодой человек, – сказал Боззби, который стоял на бакборде возле шкафута и слышал замечание Фреда. – Я бы узнал бриг вашего отца между тысячью других.
Когда он говорил это, две ледяные массы сомкнулись и сдавили бриг между собой. В продолжение нескольких секунд он, казалось, трепетал, как живой, и скрипел каждый тимберс. Потом он медленно повернулся, так что экипаж «Дельфина» мог заглянуть в его трюм и увидеть, как его брусья ломались, точно спички, сжатые сильной рукой. Потом левый бок брига был так вдавлен, как будто он был слеплен из мягкой глины, а правый бок его совсем выдавлен, и лед нахлынул на форкастель.
Не больше трех минут прошло с тех пор, как началось сдавливание; еще минута, и бриг пошел ко дну, а лед дико кружился, точно празднуя победу, над тем самым местом, куда бриг исчез.