Ежусь. От его слов что-то поднимается во мне – я еще не могу подобрать этому чувству название, но мне не нравится его горький привкус. Я долго думаю прежде, чем ответить:
– Так что вы будете делать теперь?
– Ждать, – просто отвечает доктор. – И разговаривать о разных вещах. О погоде. О сладостях. О музыке. О несносных соседях. О натирающих ноги туфлях. Да мало ли найдется тем? А пока, – он снова указывает на хрустальную вазочку, – все-таки попробуйте мороженое. Ей богу, если не захотите, придется выкинуть. А жалко.
Он протягивает чайную ложку. Машинально беру ее и наблюдаю, как скользнувший из-под штор солнечный зайчик играет на полированной грани.
* * *
И с чего я паниковал?
Доктор не вскрыл меня ни ножом, ни словом. К тому же, встреча с психо-тера-певтом наводит на мысль, что у Пола тоже был свой куратор. Вот только разглашать информацию никто из врачей не станет. Возможно, расскажет полицейскому, но не лаборанту. Тем более – не васпе.
Значит, этот вариант отпадает. Тогда что еще? Может, Пол тоже вел дневник? Нужно узнать у Расса и попасть в опечатанную квартиру.
5 апреля, суббота. Перемены
До Перехода я почти не общался с Рассом. Пересекаясь на заданиях, мы не обменивались и словом. У каждого была своя территория и добыча. Я – офицер преторианской гвардии головного Улья. Какое мне дело до приграничья? Комендант значимая фигура в иерархии васпов, но не преторианец. Он никогда не знал, каково это –слышать в голове тоскливый шепот Королевы. И не узнает, каково это – остаться с пустотой вместо него.
Кошмары о смерти Королевы преследуют меня не реже, чем сны об убийствах.
Я был слишком слаб, чтобы участвовать в сражениях, когда Ульи подвергались бомбардировке, а васпы гибли сотнями, пытаясь защитить свою богиню и мать. Зато я помню боль, похожую на взрыв фугасной бомбы в голове. Пожар, опаливший внутренности и оставивший тлеть не разумное существо – головешку. Помню вой: он вспорол меня, будто разделочным ножом. Меня рвало кровью и желчью, а она звала меня, звала, звала… Этому зову нельзя противиться, его нельзя забыть. Инстинкт вел меня туда, где в муках корчилась Королева, опаленная огнем, отравленная ядом.
– Пойми, – говорил Торий, – тебя так выдрессировали.
Понимаю. Конечно, она не была ни богом, ни матерью. Наша тоска по ней – тоска по прошлому. Но со смертью Королевы умерла часть меня. Она была тем, что соединяет рой, и люди быстро догадались, как обезоружить монстра: они препарировали нам мозг. Нервные окончания по-прежнему посылают импульсы, но они уходят в пустоту. И эта пустота коварна. Она может ждать очень долго, так долго, пока не потеряешь бдительность. Пока не кончатся таблетки – белые, голубые и красные. Пока тоска не станет такой мучительной, а тьма такой беспросветной, что устаешь бороться и сдаешься. И поворачиваешься к пустоте лицом, заглядывая в провалы ее глаз. Тогда она заглядывает в твои…
– Нет, – категорично говорит Расс. – Это слишком простой выход.
Он разливает по стаканам бесцветную, остро пахнущую жидкость. Из закуски только горсть конфет.
– Помянем Пола!
И опрокидывает содержимое стакана в глотку. Пью следом, морщусь. Местная водка довольно крепкая, но совсем не то, что мы распивали в Ульях – настойка на еловой хвое, высушенной траве илас и сильно разбавленном яде Королевы.
– Я звонил в морг, – приглушенно говорит Расс. – Ты знал, что его уже похоронили?
Жар, возникший в горле, опускается вниз и достает до сердца. И оно вспыхивает и начинает биться тревожнее и быстрее обычного.
«У вас внутри огонь», – вспоминаются слова доктора с непроизносимым именем.
Я прижимаю кулак к груди. Качаю головой, без слов отвечая на вопрос Расса. Не знал. Откуда?
– Да, – продолжает комендант. – Родных у Пола нет. Имущества тоже. Думаешь, он покончил бы с собой, зная, что его зароют, как дворнягу?
– Мертвым все равно.
Я отворачиваюсь и смотрю в угол комнаты. У изголовья кровати ворочается и вздыхает тьма. Чем она гуще, тем легче в ней спрятаться чудовищам. Слышится легкий шорох – это мыши скребутся в поисках крошек. Но брать у Расса нечего: он живет в обустроенном подвале, в котором раньше хранили дворницкие принадлежности и ненужный хлам. А теперь половину помещения занимает железная кровать, другую половину – стол. И всю комнатушку можно пересечь в два шага.
– Надо осмотреть квартиру Пола, – говорю я.
Некоторое время Расс думает, жует конфету, потом произносит:
– Я знаком с вахтером из его дома. Дед не злой. К нашим хорошо относится. А за бутылку другом станет. Проверено.
Расс ухмыляется, и я ухмыляюсь следом. В этом мире деньги не только шуршат, но и булькают. Сколько спирта можно унести из лаборатории Тория? Бутылки хватит.
Спрашиваю:
– Когда его можно застать?
– А всегда! Он на вахте и живет, пока домоуправша разрешает. Его дети из квартиры выгнали.
– Почему выгнали? Им жить негде?
Расс фыркает и смотрит так, словно я сморозил величайшую чушь.
– Как же! Деньги им нужны. Квартиру можно задорого продать. И хорошо, что выселили, а не убили.
Мир людей не менее жесток, чем мир васпов. Возможно, Пола тоже убили из корысти? Расс тем временем разливает водку по стаканам.
– За здоровье! – комментирует он и осушает махом.
Я следую его примеру. Когда пьешь – не слишком думаешь о еде. Напряжение последних дней спадает, и пустота исчезает ненадолго.
– Знаешь, что сказал Пол, когда мы виделись последний раз? – спрашивает Расс и отвечает сам: – Переход – лучшее, что с ним случилось за всю жизнь. Да, не все идет гладко. Но у нас появилась возможность выбора. Возможность самим распоряжаться судьбой.
– Возможность жить в подвале и работать дворником.
Дразнить медведя в его же берлоге не лучшая затея, но Расс не понимает сарказма. Он хлопает ладонью по столу и говорит:
– Пусть! Я верю, скоро все изменится к лучшему. Надо только подождать. Перемены уже происходят. Слышал про «Открытые двери»?
Еще бы. Этот благотворительный фонд сразу взял на себя заботу о беженцах с Севера. Иронично, но васпы тоже попали под эту категорию. Еще более иронично, что основатель фонда – женщина.
– Миллер, – вспоминаю режущую слух явно не Южноудельскую фамилию.
– Хлоя, – благоговейно поправляет Расс и подпирает кулаком небритую щеку: – Помнишь рядового Свена? Долговязого пацана из четвертого Улья? Он как раз служил под командованием Пола.
– Я должен знать всех рядовых в лицо?
– А Хлоя знает! – ухмыляется Расс.
Это явная шпилька в мой адрес, маленькая месть за предыдущий сарказм. И пока я перевариваю услышанное, комендант продолжает, как ни в чем не бывало:
– Так вот, Свен обратился к ней за помощью. Пацан молодой. Ему учиться надо. А Хлоя запросила результаты его диа-гнос-тической карты, подготовила это… как его? Ходатайство! – Расс выплевывает непривычное слово, как ругательство. – И выбила ему место в тех-ни-куме! Представляешь?
Он смотрит со значением, будто ожидает, что я упаду со стула от изумления. И когда этого не происходит, заканчивает:
