– Вот именно, потащат, и ты точно тут при чем, – назидательно отметил Берц. – А поскольку они сходить на перерыв уже успели, то будут вокруг тебя стоять, в рот и в тарелку заглядывать, чтобы ты гарантированно сытым остался. Оно тебе надо? Так что давай-ка сам. Может быть, все-таки когда-нибудь случится чудо, и ты запомнишь, что прием пищи у человека должен происходить трижды в день. Завтрак, я так понимаю, ты благополучно пропустил, кофе считать за еду не будем. Вопрос ужина я оставлю на твое усмотрение, но пропускать обед при возможности его съесть – нехорошо.
Я пристыженно вылез из-за стола:
– Но…
– Без но. – Берц был неумолим. – Потом допишешь, никуда прошение о переводе не денется. А гастрит заработать – дело быстрое и неблагодарное. – Может, я распечатаю… – с надеждой глянул я в сторону пищевого принтера, нашей новой игрушки.
– Нет. Ты ирисок себе наштампуешь, кофеем полирнешь сверху и будешь доволен. А то я не знаю. Сам посуди – одно дело, когда совсем времени нет, тогда можно и этот печатный станок включить, чтобы калорийной бумаги пожевать, другое – когда работники столовой ради Корпуса стараются, а кое-кто, не будем показывать пальцем, – укоризненно смерил меня взглядом Берц, – просто ленится на два этажа ниже спуститься.
– Ладно, – сдался я. – А ты видел, чтобы Тайвин обедать ходил?
– Нет.
– О, чудесно. Не одному же мне страдать.
– Вот и правильно, – невозмутимо кивнул Берц и мечтательно добавил: – Пищевой принтер я когда-нибудь выброшу. Удовольствие от правильно приготовленной еды не должно подменяться высокотехнологичными суррогатами.
– Я тебе выброшу! Доиграешься, заставлю всему отделу полдники делать, как в садике, – пригрозил я и убежал за ученым.
Прихватив оказавшего немалое сопротивление штатного гения, я направился в место священнодействия плит и пищевых конвертеров. Столовую нам выделили небольшую и уютную, на семь столиков, что и понятно – зачем громадное помещение на штат из нескольких десятков человек, из которых в лучшем случае в разное время тут одновременно присутствует развеселая компания лиц на восемь-десять?
Тайвин по привычке выбрал место у окна, я примостился рядом, задумчиво разглядывая корпоративные деликатесы: овощной салат, тарелку пюре с чем-то мясным и стакан сока. Вот и стоило оно того… Однако через некоторое время, сыто развалившись на стуле в ожидании, пока ученый привыкший все делать обстоятельно, расправится со своей порцией, я вынужден был констатировать – да, Берц, как обычно, прав. Бегать и быстро думать лучше на голодный желудок, а медленные и спокойные дела делать – на сытый. В рапорте о переводе ошибаться нельзя, а я там точно пару неточностей уже сделал…
– Чез, – отвлек меня от размышлений Тайвин.
– Ась? – отозвался я, выныривая из мыслей.
– Ты мне доверяешь?
– Вот это поворот, – изумился я. Посмотрев на друга и поняв, что мой ответ для него чем-то сильно важен, я честно признался: – Верю.
– Тогда положи на стол левую руку, и что бы я ни сделал, не убирай. Понял?
– Хорошо, – я подчинился, до предела заинтригованный.
Тайвин из кармана халата достал какую-то маленькую металлическую фиговину, положил мне на запястье и на нее нажал. Кисть обволокла тонкая матово-черная пленка, а ученый под моим пристальным взором взял со стола нож и воткнул мне прямо в центр ладони. Признаться, я очень хотел руку отдернуть. Но обещания надо выполнять, и я сдержался. В месте удара пленка мгновенно затвердела, и нож безвредно соскользнул, вонзившись в столешницу.
– Это то, о чем я думаю? – едва не взвыв от восторга, восхищенно спросил я.
– Ты про наноброню? Она. Я почти год с ней возился, вот, решил тебе результат промежуточной полуготовности показать.
– Как она работает? – крутя рукой во все стороны и рассматривая технологическую новинку, спросил я.
– В спокойном состоянии это просто обычная нанитовая пленка, где наниты связаны между собой электротоническими связями, только со свойствами нейросети, чтоб сразу работала как нейронная цепь и нечто среднее между легким и тяжелым вариантом экзоброни.
– Угу. Вроде пока понятно. А если грызанут?
– При ударе или укусе, как только кинетическая энергия начинает переходить в потенциальную энергию деформации, то есть фактически мгновенно, наниты активизируются и работают по принципу сверхаддитивности…
– Это как в той притче про веник? – уточнил я.
– Про веник? А… да, именно так. Вся броня в точке приложения силы воздействия становится единой крупной сверхчастицей, которая при продолжении точечного воздействия только сливается в более плотное облако и укрепляет броню в месте удара, – Тайвин выглядел неимоверно довольным, но тут же прицепился к другому: – А почему ты сказал, что не доверяешь мне, а веришь? Есть разница?
– Конечно, – пояснил я. – Доверие – это половина веры. Вера – это безусловное доверие на невербальном уровне плюс нечто словами не описываемое. То есть если бы я тебе просто доверял, то спросил бы, зачем тебе моя рука, и точно меня ножиком кромсать бы не позволил. Еще и в твоем ментальном здоровье усомнился. А я тебе верю. Поэтому даже спрашивать не стал. Не только миру надо доверять, людям – тоже.
– И многим ты так веришь? – поинтересовался ученый.
– Тебе. Ребятам своим, – ответил я, вынимая из ножен обязательный элемент комплектации первопроходца – нитиноловый нож. – Родителям. Шефу. Пожалуй, что и все.
– Так, а доверяешь….
– Всем по умолчанию, если не докажут обратного. Как Алан и компания. Или Макс, – отметил я и с размаху ударил сам себя ножом.
Мы с Тайвином с интересом склонились над результатом – поскольку скорость движений у меня была повыше, решимости экспериментировать тоже, а нитиноловый нож поострее столового в нехило так раз, то и эксперимент вышел другим. Нож застрял. Я попробовал надавить, но броня только твердела, как и обещал ученый. Нож не продвигался дальше ни на миллиметр, и я не стал усердствовать, побоявшись, что отломится кончик – а оружие после этого только Дану на переточку или на помойку, обе перспективы безрадостные, а вещь редкая и дорогая, жалко – и попросил штатного гения:
– Вынь?
Тайвин куда-то нажал, и пленка собралась обратно в небольшую серебристую каплю, я успел только нож подхватить. С сомнением глядя на крохотную капельку крови, выступившую над небольшой царапиной, я резюмировал:
– Так дело не пойдет, Тай. Зверье тут еще быстрее, чем я, зубы у них острые, да вдобавок ядовитые. Раскусить не раскусят, но травануть могут. Поэтому прости, но если только как дополнение к основной броне.
Тайвин расстроенно кашлянул.
– Я понял, доработаю.
Я почувствовал себя злобным взрослым, отнявшим леденец у младенца.
– Извини…
– За что? – удивился задумавшийся гений. – Отрицательный результат ничуть не хуже положительного, так даже интереснее. В «Радугу», надеюсь, тебя не понесет, как полколонии, сегодня вечером? А то, может, ты мне компанию составишь, я ряд тестов проведу…
– Чего? А когда это чудовище магазинное успело сюда доползти, зачем и когда оно обратно собирается?
– Да вон, виднеется уже, почти на орбите. Ты еще не видел? Взгляни, – Тайвин неодобрительно покачал головой, отмечая мою невнимательность, которой я и сам удивился немало. Это ж надо, полифенизм у химерки, когда она в саранчу превращается, я выцепить в состоянии, а третий планетоид на небе не приметил. – Как обычно, три недели провисит, до конференции и во время, ради прилива туристов и прилетел, собственно. Потом дальше двинется, дольше нельзя, а то орбита спутников начнет нарушаться, и для планеты вредно. Так не любишь торговые центры?
– Не люблю, Тай, всеми фибрами. У меня менталитет другой. И делать мне там точно нечего, так что к тебе зайду, как будет возможность, – пообещал я, поднимаясь из-за стола и вручив ученому обратно его новую разработку. – Пойду-ка с шефом поговорю, надо ограничить въезд любопытствующих.
***
Вечером этого непростого дня я вместо того, чтобы зайти к ученому или поехать домой, внезапно развернул флаер в сторону торговой станции на орбите, хотя совершенно туда не собирался. Сначала я вообще спонтанно хотел поехать в бар, но потом что-то меня смутило – с каких пор мне приспичило пить в одно лицо? А что потом мне на орбите понадобилось, я и вовсе не знал, но вроде чувствовал жизненную необходимость пополнить запасы кофе и новой музыки, хотя и того, и другого хватало с избытком, а приятно пообщаться о новых веяниях среди семи нот я мог только в одном месте – и точно не в «Радуге».
Заходя в сверкающие двери какого-то шопинг-центра крупнейшего во всех семи системах торгового планетоида, медленно кочующего между Землей и Пятью мирами, и добравшегося теперь и до Шестого, я чувствовал себя полным идиотом в немудреных штанах с множеством карманов, легкомысленной оранжевой футболке и берцах. Вокруг сновали на каблучках компании ярких юных дев, шатающихся от бутика к бутику как стайки экзотических рыбок среди разноцветных кораллов. С легким презрительным превосходством на меня поглядывали лощеные представители офисной интеллигенции в костюмах индивидуального фасона и пошива из последних новинок модной индустрии – треть современных материалов для которой добыли, в общем-то, наши ученые да я с ребятами в экспедициях. Хищные грации льнули к пухлым кошелькам мужчин постарше. Что. Я. Здесь. Забыл?
– Чез?
Я обернулся, и увидел Макс. Не сказать, что я был приятно удивлен, но смог приветственно улыбнуться. Она сильно изменилась за прошедшие время – сменила вечную броню на легкий приталенный брючный костюм и босоножки, распустила волосы, изменила прическу, похоже, что даже освоила основы боевой раскраски воительниц на любовном фронте. И точно.
– Привет! А я замуж выхожу.
