Кто рано встаёт, тот рано умрёт

Смотрю в монитор на текст романа. Вижу отражение своего лица на стекле. Угрожающе хмурю брови. Никакой тебе пощады, кофеман! Пиши-пиши! Иначе мир может недосчитаться бессмертного литературного шедевра. Тяжело вздыхаю. Без кофе мне писать шедевры сложно.

Впрочем, кофе – это ещё ничего. Агата Кристи, например, сочиняла свои детективы, лежа в ванне, а Джон Чивер – обладатель Пулитцеровской премии – снимал всю одежду и писал, сидя в нижнем белье. Эксцентричный Оскар Уайльд прогуливался по улице с лобстером на поводке. Я лобстеров не люблю – они похожи на гигантских тараканов, однако надеюсь, что тоже вскоре прорвусь в великие писатели, и мои романы не будут выходить в рулончиках и без текста.

Эти честолюбивые мечты прерывает звонок мобильника. Звонит Саша – сын Марины от первого брака. Саша трудится механиком на небольшом заводике. Во время работы ему запрещено пользоваться телефоном, но сейчас у него перекур.

– Халло!

– Халло! Привет, Вадим!

– Что нового в экономике?

Саша смеётся. Он вообще смешливый парень.

– У нас в экономике полный порядок. Вчера пришло письмо из АРГ. Фрау Адамс приглашает тебя завтра к восьми ноль-ноль.

Не очень приятное известие. Я до сих пор не знаю, что скрывается за таинственной аббревиатурой – АРГ. Это строгое учреждение занимает несколько зданий в центре Нашего Городка. Именно АРГ озабочено моим трудоустройством. Каждые полгода я подписываю с фрау Адамс соглашение, по которому обязан еженедельно отправлять не менее шести своих резюме в адрес потенциальных работодателей. Адреса я должен искать где угодно сам и, кроме того, не могу отказаться от вакансий, предлагаемых мне АРГ. За это фрау Адамс выплачивает мне пособие на жизнь, платит за квартиру и страховые взносы. Так это здесь устроено. Социальное государство, ясен пончик!

– Понял, – говорю я. – А как мне туда добраться? Попросить Катю, чтобы отвезла меня?

Катя – это сестра Марины, женщина с котом. У её кота нет имени. Этот деспот, тиран, угнетатель и просто постоянно голодная скотинка откликается только на призыв «Иди, жри!». Бедная Катя тратит большую часть зарплаты на «Иди, жри!», проходят годы, но он остается всё таким же мелким, худым, сереньким и вечно больным существом. Видимо не в кота корм.

Саша с сомнением хмыкает.

– Вряд ли Катя сможет помочь. У неё же кот. Мама на «куре». Я работаю. Попроси Федю.

Федя – ещё один родственник Марины. Это её младший брат. Вообще-то он Фридрих, но для своих – Федя. Жена – Дженнифер, дочь – Ванесса, а ещё у Феди есть маленькая дача, на которой мы регулярно собираемся, чтобы, как у нас говорят, погрилить мясо.

– О’кей, попрошу Федю, – не спорю я.

– Тогда чюсс!

– Чюсс!

Саша возвращается к своим делам, а я звоню Феде. Отрываю того от работы и договариваюсь с ним о поездке завтра утром в АРГ. Федя совсем не против. Он человек общительный и во вторник начинает работу во второй половине дня.

– Я сам собирался тебе позвонить, но раз уж ты меня опередил, тогда слушай, – торопливо говорит Федя. – В воскресенье моей Ванесске стукнет десять лет. Днюха! Сам понимаешь – такую дату нельзя не отметить. Все наши собираются на даче. Присоединяйся. Жаль, конечно, что Марины не будет. Пожарим шашлыки, посидим, выпьем по пять капель. Ты как?

– О чём речь? – соглашаюсь. – Конечно, я буду.

– Отлично! Саша тебя привезёт и увезёт. Я сам ему вечером позвоню.

– Договорились.

– Лады. Больше я не могу разговаривать. Шефиня рядом ходит. Чюсс!

«Шефиня!» Я же говорю: «Матриархат рулит!»

– Чюсс!

Кладу замолчавший мобильник в карман. Ну вот. Ещё одно дело улажено. Поставив локти на стол и сцепив пальцы, смотрю на ноутбук. Ноутбук смотрит на меня. Ладно-ладно, хитрец! Не подмигивай мне лампочками. Я и так знаю, что меня ожидает роман. Придвигаю ноутбук к себе и снова поднимаюсь над суетой. До обеда.

Обед проходит, как и ожидалось, под сводами мрачной замковой столовой. Правда на этот раз Лиля побаловала меня украинским борщом со сметаной. Несмотря на присутствие разожжённого камина в столовой сыро и холодно. Брр! Все-таки ещё только март. Налегаю на горячий ароматный борщ. Эрих от меня не отстает. Лиля носится с посудой из кухни в столовую и обратно. Ей и без камина жарко. Алинка не боится холода. Щедро нам улыбаясь, совершенно голенькая девочка прыгает на цыпочках вокруг стола. Она уже наелась манной каши и радует собой мир.

– Алинка, надень платьишко! – ворчит Лиля на дочь. Всё напрасно. Алинка посылает в ответ сияющий лучик своей улыбки, которым лишает силы мамкину строгость. Лиля не выдерживает и тоже улыбается.

– Вы не обращайте внимания на то, что Алинка всё время бегает на цыпочках нагишом, – говорит мне Эрих. – Мы с Лилей даже водили её к врачу, но врач нас успокоил. Он сказал, что с возрастом это у неё пройдет.

Я молча киваю. Мне сейчас не до детских отклонений. Борщ уж очень вкусный. Настоящий украинский красный борщ. Эрих берёт на себя роль виночерпия и наполняет бокалы замковым вином, которое не купить в магазинах. Поднимаем бокалы.

– Прозт! – дружно произносим мы с Эрихом традиционный немецкий тост. Выпиваем вино. На душе у меня теплеет. Или это в желудке? Да какая разница! Роскошный Лилин обед полностью реабилитирует завтрак Геракла.

– Сегодня к нам на ужин приедет доктор Бахман с женой, – напоминает Эрих, – а завтра в Замке соберётся городская студия живописи. Все тринадцать человек. Они устраивают здесь большую выставку своих работ. Это важное событие в жизни Нашего Городка. На открытие приглашено много влиятельных гостей. Будет даже бургомистр. На всё время проведения выставки художники поселятся в Замке. Ради такого мероприятия они взяли отпуска и оплатили свое проживание здесь. Мы уже приготовили для всех участников выставки комнаты в южном крыле. Художники – публика, конечно, беспокойная, но я надеюсь, Вадим, что вам они не будут мешать.

– Сколько времени продлится выставка?

Эрих снова наполняет бокалы. Поднимаем. «Прозт!». Выпиваем.

– Сама подготовка к выставке займёт четыре дня. План примерно таков. Завтра во вторник вся студия собирается здесь и до субботы занимается организацией мероприятия, размещением своих работ, ну и так далее. В субботу – открытие выставки. Торжественные речи, пресса, местное телевидение, бургомистр. Через неделю в воскресенье – закрытие выставки. В понедельник – подведение итогов, уборка помещений и разъезд участников по домам.

Я молча киваю. А что мне остаётся делать? Выбора-то нет. Итак, меня ждут две недели жизни с безумной оравой творческих личностей. Что такое творческие личности я знаю по себе. Ничего приятного. Самовлюбленные болваны с гипертрофированным чувством собственного величия. Талантищи, таланты и талантики! Легко постукиваю кончиками пальцев по столешнице. На моём тайном языке это означает: «Не было слёз, да чёрт нанёс!»

После обеда с национальным колоритом прошу Лилю налить мне в термос крепкого кофе. Объясняю хозяйке, что это одна из немудреных писательских радостей. Кроме того, я же не могу пообещать что-то своему организму, а потом просто от него удрать. Догонит и отомстит. Лиля берёт в одну руку мой термос, в другую – недовольно запищавшую Алинку и скрывается в недрах кухни.

Тем временем слегка окосевший Эрих наливает по третьему бокалу; затем переходит к своей любимой теме: коллекционированию винных этикеток. Я охотно выпиваю с ним вино (Прозт!), но слушаю управляющего вполуха. Иначе мне грозит серьёзная опасность. Если я выдержу Эриха эти три недели, то, пожалуй, сам начну собирать винные этикетки.

Управляющий плетёт мне об этикетке редкого монастырского вина под кощунственным, на мой взгляд, названием «Молоко Богородицы». Это вино производится только в Вормсе из винограда, на который падает тень от монастырских стен и башен.

– То «Молоко Богородицы», которое вы, мой друг, можете увидеть в любом магазине – откровенная и наглая подделка! – негодует Эрих, хватая бутылку. Чтобы смягчить горечь осознания того, что всё в этом обманчивом мире совсем не то, чем оно кажется, выпиваем ещё по бокалу нашего замкового вина. По крайней мере, в нём-то можно быть уверенным!

Подчиняясь замысловатому полёту нетрезвой мысли, управляющий внезапно меняет тему разговора. Оказывается Эрих родом из Саара. Он вырос в маленькой деревушке на границе с Францией. Отец Эриха – старый Ланг – провёл все шесть лет Второй мировой войны на фронте. С сорок первого – на Восточном. Был семь раз ранен, но выжил и вернулся к семье. Настоящий сверхчеловек. После войны старый Ланг стал заместителем бургомистра и вырастил ещё шестерых сверхчеловечков. Пятерых мальчиков и одну девочку. Сам Эрих – предпоследний ребёнок. Его младшая сестра умерла в прошлом году от рака. На похороны собралась вся многочисленная родня. Даже брат из Канады прилетел.

Вспомнив о бедной сестрёнке, Эрих вытирает рукой навернувшуюся слезу, наливает нам ещё и «Прозт!» – мы осушаем по четвёртому бокалу.

– Сейчас таких людей нет, – бормочет заплетающимся языком Эрих. – Немцы стали толстыми, ленивыми, без автомобиля шагу не сделают, а я помню, как отец после войны добывал уголь в шахте за сорок километров от нашей деревни. В пятидесятые годы транспорта не было, и он каждую пятницу, закончив последнюю смену, пешком возвращался домой, проводил с нами выходные, а в воскресенье после обеда опять уходил на всю неделю. Вы только представьте себе, Вадим! Пешком за сорок километров!

Смотрю на пьяного Эриха. Как непредсказуема судьба! Я воспитан в ненависти к врагам, когда-то пришедшим на нашу землю с огнем и мечом, а теперь вокруг меня потомки тех, кто убивал моих предков. Угощают вином с привкусом земляники. Я слежу мутными глазами, как управляющий в очередной раз наполняет бокалы и спрашиваю:

– Отец рассказывал вам о войне?

Эрих отрицательно мотает головой.

– Никогда. Ни единого слова.

– Как так? – удивляюсь я, принимая из рук Эриха бокал с вином.

– Вот так, – лаконично отвечает мне управляющий. Он поднимает свой бокал, с опасным звоном чокается с моим, едва не расплескав вино, и добавляет:

– Впрочем, мой дядя, младший брат отца, рассказывал, что, когда отец в сорок втором году долечивался дома после ранения, дядя – тогда ещё совсем мальчишка – спросил его, сможет ли Германия победить?

– И что он ответил?

Эрих смотрит мне прямо в глаза и неожиданно чётко произносит:

– Знаете, мой друг, отец был глубоко верующим человеком. В тот раз он сказал только одно: «Если мы победим – значит, бога нет».

Вот такие кренделя. Больше я ничего не говорю. Из кухни появляется Лиля в сопровождении голой Алинки, подаёт мне полный термос кофе и вредным голосом велит нам заканчивать свои посиделки. А мы и не спорим. Всё равно вина больше нет, зато чувствуется настоятельная потребность полежать.

Сердечно обнявшись на прощание, мы с Эрихом покидаем столовую. Несмотря на то, что меня болтает, как щепку в бурном море, я упорно двигаюсь верной дорогой по коридору и через какое-то время достигаю своей комнаты. Сначала аккуратно ставлю термос на стол, потом неаккуратно роняю себя на кровать, куколкой заворачиваюсь в одеяло. Ещё успеваю подумать: «С борщом надо бы быть поосторожней. Какой-то он пьяный». Внезапно мне в сознание вламывается кто-то весь в чёрном. Это сон.

 Несмотря на расслабляющее действие борща (ну или, допускаю, вина), через три часа я снова в игре. Еле-еле разлепив глаза, поскорее наливаю в крышку термоса крепкий кофе без сахара и возвращаю себя в скучную действительность. Горячий напиток струится по довольному организму, изгоняя похмелье. Так-то лучше! Уже осмысленным взглядом смотрю на время – семь часов вечера. Значит скоро ужин с доктором Бахманом. Надеваю скромный костюм – униформу разочарованных в жизни писателей. В качестве намёка на то, что для меня ещё не всё потеряно, цепляю на шею галстук оптимистичного персикового цвета. Этот галстук мне подарила Марина на прошлый день рождения. Он отлично смотрится в сочетании с голубой рубашкой. Оглядываю себя в зеркале. Что там из меня получилось? Получился загадочный мужчина с грустными глазами. Шутю.

 После непродолжительного ожидания спускаюсь в столовую. Снаружи сгущаются сумерки, поэтому в камине трещит огонь, а на столе горят свечи в массивных подсвечниках. Лиля бегает с посудой между кухней и столовой. Накрывает к ужину. Алинка в нарядном платьице путается у неё под ногами. Как может, участвует в материнских хлопотах. Инстинктивно проявляет женскую солидарность. Эрих, тоже в костюме, представляет меня высокому, костлявому, безукоризненно одетому джентльмену с трубкой в зубах.

– Познакомься, Никлас. Это герр Росс. Герр Росс – писатель и сейчас гостит в Замке. Герр Росс. Это доктор Бахман.

 Я сердечно улыбаюсь и жму докторскую руку – будто стиснул пучок мокрых веток.

– Мне очень приятно, – сдержанно произносит Бахман, проводя голосом границу в наших отношениях. Вроде того, что мы тут слуги истинного искусства, а ты не пошёл бы к чёрту, добрый человек.

– Взаимно, герр Бахман, взаимно, – бормочу я, думая о том, что посылать меня к чёрту поздно. Кто не знает: я уже оттуда.

 Эрих продолжает исполнять роль хозяина. Он кивает мне в сторону стола. Только теперь я замечаю, что над столешницей едва возвышается макушка крохотной женщины с узкими глазками.

– А это фрау Бахман. Понтип – из Таиланда. Прошу любить и жаловать!

 Фрау Бахман приветливо улыбается и машет мне рукой.

 «Халло! – Халло!»

 В отличие от своего замороженного мужа фрау Бахман весьма непосредственная особа. Такой вывод я делаю, заметив, что она сбросила лёгкие сандалии и устроилась на стуле, скрестив ноги по-азиатски. Что ж. У немцев есть пословица: «Andere Länder – andere Sitten» или в вольном переводе на русский: «Каждый сходит с ума по-своему».

 В этот момент Лиля заканчивает беготню, и ужин переходит в новую фазу. Мы рассаживаемся за столом вперемежку – мальчик-девочка, мальчик-девочка. На этот раз меню радует даже меня. На первое – мадрилен со сметаной, на второе – утка с грибами и рисом. Есть ещё печёные булочки с куриными кнелями, а на десерт – лимонный пудинг с соусом из жжёного сахара. Если так пойдет и дальше – три недели я как-нибудь продержусь.

 Эрих потчует собравшихся замковым вином. Как и положено серьёзному руководителю, доктор Бахман не пьёт ни капли спиртного. Зато крошечная, как бюджет Гаити, Понтип с удовольствием пробует всё и безостановочно нахваливает угощение, вгоняя Лилю в краску смущения. Не отказывается весёлая тайка и от вина. С мелодичным звоном вчетвером сдвигаем хрустальные бокалы: Эрих, Лиля, Понтип и я. Бахман с осуждением смотрит на нашу оргию, глодая утиную косточку. Ну и чёрт с ним! Я не собираюсь брать Бахмана на шпагу. Каждый сам творец своего несчастья. Просто в отместку за высокомерие не буду называть его доктором.

– Надеюсь, Эрих у тебя всё готово к приёму моих коллег? – задаёт Бахман вопрос управляющему, когда мы переходим к кофе. Лиля ставит на стол вазы с конфетами и фруктами. Алинка радостно пищит и тянет ручонки к сладостям.

– Разумеется, Никлас, – отвечает Эрих. – Для каждого участника выставки приготовлена комната в южном крыле. Для семи мужчин на третьем этаже, для четырёх женщин – на втором. Как раз над вашей студией. А ты с Понтип будешь жить рядом с башней – жилищем герра Росса. Мы отвели вам большую комнату – когда-то владетелю Замка она служила спальней.

 Бахман милостиво кивает.

– А где будет размещена собственно выставка? – интересуюсь я.

– На первом этаже западного крыла, – сообщает мне Лиля. – Как раз под замковой картинной галереей.

– Мы с Никласом решили, что работы наших художников будут смотреться очень гармонично в старинных интерьерах, – говорит Эрих, опять подливая всем вина.

– Восточное крыло так и не закончили? – снова спрашивает Бахман.

 Управляющий отрицательно крутит большой головой.

– Ещё не совсем. Я на время проведения выставки закрыл доступ в восточное крыло и отпустил рабочих. Думаю, так будет лучше. Не хочу, чтобы они попали на глаза бургомистру.

– Что же, это разумно, – замечает Бахман.

– Мы можем завтра с утра осмотреть помещения для выставки, – предлагает Эрих. Бахман опять кивает, берёт свою трубку и принимается набивать её табаком. Эрих закуривает сигарету. Понтип тоже достаёт сигареты. Я не курю, поэтому никотин заменяю кофеином – наливаю себе чашку кофе. Лиля уносит недовольно захныкавшую Алинку спать. Впрочем, Лиля быстро возвращается, присоединяется к нам и прикуривает сигарету о ближайшую свечку. За окнами уже совсем темно. Поднявшийся к вечеру ветер воет в трубах. Каменная громада Замка начинает гудеть, как огромный орган. Несмотря на эти тревожные звуки, в столовой уютно. Мы молчим, наслаждаясь исходящим из камина теплом. Косматые облака табачного дыма плавают в мерцающем свете сгоревших до половины свечей.

 Я с тревогой замечаю, что Эрих начинает беспокойно ёрзать на своём месте. Явно назревает новая лекция про винографолию, но Лиля спасает положение. Она тихо просит Бахмана:

– Никлас, расскажите нам о вашей выставке.

 Тот пожимает плечами.

– Что вы хотите знать, моя дорогая?

– Над чем сейчас работают ваши художники? Какие работы они хотят выставить? Мне всё интересно.

– Не забывай, Никлас, что Лиля у нас гид, – улыбается Эрих. – Именно она будет проводить экскурсии по вашей выставке.

– Для посетителей я специально приготовил целую стопку рекламных проспектов с цветными иллюстрациями и пояснениями, – говорит Бахман, – а что касается творчества нашей студии, то мы считаем себя продолжателями так называемой Дунайской школы.

– Что это за Дунайская школа? – интересуюсь я. Мне действительно любопытно, ведь моя мама была художницей.

 Бахман снисходительно смотрит на меня, попыхивая трубкой.

– Дунайская школа живописи и графики – особое течение немецкого Возрождения. Она появилась в первой половине шестнадцатого века. Самыми яркими представителями Дунайской школы являются Дюрер, Кранах Старший, Альтдорфер, Грюневальд, Хубер и кое-кто ещё.

 «И кое-кто ещё! Уж не себя ли имеет в виду этот напыщенный сухарь?»

– Чем же эта школа характерна? – поддерживает интеллигентную беседу Лиля.

– О, моя дорогая, это сказочный мир, в котором вымысел переплетается с реальностью, библейские легенды объединяются с точными зарисовками природы, причудливость переплетается с простотой.

– Боже, как интересно! – восклицает Лиля. – Я с нетерпением жду этой выставки!

– Скоро сами всё увидите, – обещает Бахман, выпуская густые струи дыма, кажется, даже из ушей.

 Эрих принимается составлять с Бахманом план мероприятий на завтра, но я их не слушаю. Я устал и хочу домой. Выбрав подходящий момент, встаю, благодарю Лилю за чудесный ужин. Прощаюсь: «Чюсс! – Чюсс!»

 Откланявшись, выхожу в холодный коридор. В нём царит мрак. Лишь через бойницы падает рассеянный лунный свет. Путь в свою башню занимает несколько минут. Карабкаюсь по лестнице в комнату. Неожиданно меня охватывает рабочее настроение. Включаю настольную лампу и сажусь к ноутбуку. Сочинять бессмертный литературный шедевр.

 Когда я работаю, то совершенно забываю о времени. Так и на этот раз. Пишу, забыв обо всём на свете, пока, наконец, печальный звон колокола не отрывает меня от ноутбука. Я смотрю на часы. Ого! Полночь. Жуткое время, когда вся нечисть выходит на охоту за грешниками. Я в нечисть не верю. Чтобы добавить себе работоспособности, постановляю выпить допинг, но оказывается мой термос не бездонный. Кофе в нём больше нет. Теперь придётся идти в столовую. Отругав себя за неорганизованность, спускаюсь по лестнице в коридор и, стараясь не шуметь, почти на ощупь пробираюсь во мраке. Все обитатели Замка спят. В Германии принято рано ложиться и чуть свет вставать. Меня окружает гробовая тишина. Лишь время от времени в какой-то щели тоскливо завывает ветер. Сырость и сквозняки – постоянная проблема Средневековья.

 Вот я уже у двери столовой. Лиля её никогда не закрывает. Поднимаю ногу, чтобы пересечь порог и замираю на месте. Не знаю, что это было – просто я вдруг совершенно точно почувствовал, что в коридоре кто-то есть. А может быть, это сработало шестое чувство? Так или иначе, но теперь я стою в нелепой позе с поднятой ногой, судорожно сжимаю вспотевшими руками термос и изо всех сил вглядываюсь и вслушиваюсь во тьму коридора. Боюсь пошевелиться. Сам не знаю почему. Выждав бесконечную минуту, я набираюсь безумной храбрости и нарушаю гробовую тишину:

– Кто здесь?

 Должен признаться, что мой голос слегка дрожит. Впрочем, ответа я не получаю. Мрачный Замок по-прежнему нем. Стонет только ветер. Видимо моё шестое чувство решило пошутить. Тогда несколько раз глубоко вздохнув, я успокаиваюсь и, наконец, опускаю уставшую ногу. Во второй раз собираюсь войти в столовую, но опять замираю на том же самом месте. Шестому чувству нужно доверять! Чёрное пятно на полу в конце коридора у поворота в следующее крыло внезапно двигается с места и бесшумно исчезает за углом. В одно мгновение меня пронзает ужасная догадка: это не просто пятно, а чья-то тень! Всё это время кто-то прятался за углом в нескольких метрах от меня. Партизанен или ещё хуже? Собрав свою железную волю в кулак, я не ору от страха и не шевелюсь. Голову переполняют кровожадные образы призраков, вампиров, Бабы-яги… В этой проклятой темноте не видно, где кончается реальность и начинается фантазия. Честно скажу, что у меня не возникает желания броситься следом за тенью и узнать, кто это был или что это было. Я же вам не Ван Хельсинг.

 Даже не знаю, сколько бы я торчал на пороге столовой, как задумавшаяся сороконожка, если бы не пустой термос. Он выскальзывает у меня из ослабевших пальцев и с оглушительным грохотом катится по каменному полу.