Бумеранг
– Нет.
– И никогда не будет! Никогда!
– Никогда.
Она отвела взгляд, набрала в горсть воды, хлопнула на кафель и принялась возить ладонью по мокрой стене.
– Я безумно хочу заняться с тобой любовью. У меня так давно не было мужчины, что мне кажется, что его в моей жизни не было никогда, а секс – это некий сон из сказки. Только учти – я консервативна в этом отношении.
– Это должно меня взволновать?
– Это условие.
– Условие? – он усмехнулся. – Мне достаточно намотать твои волосы на кулак, подержать эту очаровательную головку минуту под водой, и насладиться пузырями и конвульсиями. И все. Разговор не состоится? И не надо. Жаль, зальём все вокруг водой, но старик Рюге как-нибудь переживёт. Что скажешь?
Она подняла взгляд.
– Разговор потом. Клянусь, – твёрдым голосом произнесла она. – Твой ход, Хромой.
Он пристально посмотрел ей в глаза, словно пытаясь там что-то прочитать, но кроме разгорающегося желания в них ничего не было. Аста перебросила ноги через край ванны и протянула к нему руки. Креспин почесал бровь.
– Гадкая привычка, – буркнула она, – в глаза бросается.
Он наклонился, позволяя обнять себя за шею, подхватил её под колени, делая вид, что не заметил, как рука подцепила пистолет у него из кармана:
– За каким чёртом мне это надо? – проворчал он.
Она часто задышала ему в ухо.
– Я всегда… – хриплый шёпот вибрировал и прерывался, – выполняю… обещания…
Аста устала стонать, коснулась губами его шеи и замерла. Он почувствовал, как загрохотало её сердце, как перестала двигаться по рёбрам твёрдая бусинка соска, а потом холодный глушитель нашёл его висок.
– Прощай… – прошептала она и нажала курок.
Креспин согнул колени и резким толчком отбросил её на пол. Аста медленно поднималась с искажённым от ярости лицом, дёргала затвор, а палец давил и давил на курок. Затем она перехватила оружие за длинный ствол и метнула пистолет ему в голову. Он едва уклонился и насмешливо встретил бешеный взгляд.
– Я все думал, услышу эту банальную фразу, или нет? Ты ещё должна была добавить в конец что-то типа: «Любовь моя».
Она грязно выругалась. Безадресно, но уж очень отвратительно.
– Легче? – спросил он.
– Ублюдок, – она закусила губу.
– Только один патрон был настоящим. Тот, который ты использовала раньше.
– По правде говоря, я ожидала другого. Ты на моих глазах набил обойму. Я чуть не отстрелила себе пальцы на ноге, когда решила проверить. Сволочь!
– Можно было подменить их и чуть позднее, когда ты пьяная валялась на полу.
– Ты…
– Не пытайся меня напугать своими бешеными зрачками.
Она добавила к короткому местоимению вереницу таких мерзких слов, что ему пришлось удивиться по-настоящему.
– Я чувствую себя не лучшим образом от подобных оскорблений. Могу отработать на тебе парочку ударов, но уже сдерживаться не стану. Ясно?
Аста бросила на него взгляд исподлобья, открыла было рот, но обречённо махнула рукой и промолчала. Потом сделала шаг ближе и осторожно присела на краешек дивана. Коснулась пальцем подбородка. Затем пошевелила челюсть туда-сюда. Злобно посмотрела на него ещё раз и скривилась.
– Хватит делать вид, что тебе больно, – рявкнул он.
– Я женщина, мразь ты такая! – завопила она.
– Это называется женским методом КГБ? – он показал глазами на пистолет у стены.
Аста вновь прикоснулась к скуле, потом ощупала подбородок.
– Какая разница, как это называется! – прошипела она. – Ничего личного. Работа такая.
– Ладно, с этим я могу смириться, – он махнул рукой. – И что дальше в твоём сценарии?
– Дальше – больше… В смысле хуже… Найди кусок льда.
Он встал и отошёл к окну.
– Привыкла на курок жать, – сказал он и подкрутил жалюзи. – Спецслужба, черти тебя дери. А потом: «Объект категорически не выказывал желания к сотрудничеству. Ликвидация была необходима в интересах национальной безопасности». Так бы ты написала в своём рапорте?
Он резко обернулся. Аста сидела и бесстрастно смотрела на него. Потом она забросила ноги на диван и откинулась на спину. Затем она уставилась в потолок и сморщила нос. Он уже заметил, что следом за этой мимикой она обязательно улыбается.
– Нет, но похоже, – уголки её губ тронула улыбка. – Чуть-чуть.
Креспин швырнул в неё пачку салфеток. Она подняла руку и, не глядя, поймала пакет.
– Хромой… – тихо позвала она и спросила: – Снаряд в одну воронку падает?
Её голос был каким-то отстранённым, а он никак не мог решить, что с ней теперь делать. Подумал несколько секунд и кивнул, соглашаясь – хотя бы для поддержания видимости разговора.
– Бывает, – буркнул он.
Она повернула голову. Глаза, только что злые, холодные и неподвижные, стали зовущими и требовательными. Губы приоткрылись. Креспин отвёл взгляд и решил смотреть на её тело. Нельзя сказать, что ему стало легче, но так он мог хотя бы оставаться невозмутимым. «Кайра была не права, – подумал он, разглядывая её шею и плечи. – Эта девица не садистка – она чудовище». Потом он перевёл взгляд на женскую грудь и вздохнул – выбор был сделан неправильно – но из двух зол…
– Думаю, что ты слышал, – сказала она и огладила ладонями бёдра, – как я поклялась прикончить тебя. Было одно условие для этого обещания. Ты его выполнил. Я своего добилась – ты своё не получил. Увы, не удалось… Ещё… Ещё один раз, и я начну говорить, как только смогу дышать снова.
– Иди ты…
Пальцы потёрли щеку, потянулись к брови. У Асты что-то заклокотало в горле.
– Не делай этого при мне!
Её ноздри задрожали и расширились. Он одним прыжком достиг дивана и подмял её под себя. Пальцы обхватили тонкую шею.
– Не так быстро, – прохрипела она. – Я думаю, что мы ещё пригодимся друг другу.
Креспин заколебался. Он явно ожидал очередного подвоха. Но все-таки желание побыстрее решить проблему с этой женщиной пересилило в нем недоверие. Он поднялся. Блокировал коленом удар ногой в пах. Потом со злостью рубанул ладонью воздух и прикинул, что господин Рюге, хозяин этого небольшого домика по соседству с ботаническим садом, ещё неделю будет греть кости где-то на Красном море. Оценил расстояние до своей прекрасной и жуткой собеседницы. Стоит ли оставить старику подарок в виде мёртвого тела очаровательной и обнажённой незнакомки, или увезти его и сжечь? Решил, что через семь дней в тёплом помещении Аста будет выглядеть не слишком презентабельно, чтобы впечатлить тихого и добропорядочного гражданина.
– Ты видел, как льют из пожарного шланга в собачью миску? – спросила она.
– Ты, о чём? – он покосился на неё.
Аста постучала себе по лбу.
– Чему ты удивляешься? Во мне столько секретной информации, что после того, как её обнародуют, им не останется даже пяти минут на сборы – возьмут всех и сразу!
– Откуда в тебе столько наивности в отношении меня? Решила довериться?
Содержание её ответа было чертовски простым.
– Нисколько. Моё дело – убивать. Их – делать так, чтобы я встретила жертву именно там и именно тогда, где и когда запланировано. Надоело!
– Тебе надоело убивать? Хочешь сама определять место встречи и действовать на расстоянии?
– Не в этом причина.
– В чём?
– Больше всего на свете я боюсь, что начну испытывать оргазм от убийства. Даже, когда будут убивать меня.
– Ты уже заранее списанный материал. Безвозвратная потеря. Ты знала, на что идёшь?
– Конечно. Я одна из тех, кто работает из идейных побуждений.
– И почему же?
– Ты не поймёшь.
– Неужели со мной все так плохо?
Он усмехнулся, а она пожала плечами и спросила:
– А твоя цель? В чём она? Ты уверен, что достигнешь её?
– Глупый вопрос. Я не зарабатываю подобным на жизнь.
– И все-таки?
– Месть.
– Месть – не цель. Но пусть будет в этом. Сможешь?
– Она должна быть выполнена. В отличие от вас, я должен получить ответ всего лишь на один вопрос. И, поверь, я его получу – чего бы мне это не стоило.
– И что потом?
– Потом я воспользуюсь всеми доступными мне средствами. Противозаконными и бесчеловечными.
– Ты террорист?
– Я ненавижу террористов с тех самых пор, как понял, что мир перевернулся одиннадцатого сентября.
– Думаешь, умнее всех?
– Вы не сможете мне помешать – вы просто не знаете, как это сделать.
Она потянулась к нему.
– Приготовь посудину побольше, Хромой. Клянусь, я заговорю, когда ты закончишь меня ласкать.
– Меня зовут Креспин, девочка.
– Креспин… – она покатала слово на языке. – Если это и в самом деле твоё имя, то мне оно нравится. Аста и Креспин. Ева и Креспин. Адам и Ева… Иди ко мне…
– Заткнись!
В комнате старого Рюге стало тихо. Сейчас она напоминала невидимый ринг. По разные углы стояли два человека, которые очень хотели бы откровенно поговорить друг с другом, но одному не позволяли таймер в голове, упрямство и обида, а второму – острая грусть от этой обиды. Но было в них и общее – скрытая цель.
Тишина давила. Периодически они исподлобья кидали друг на друга взгляды, но ни разу не встретились глазами, так что повод заговорить пока не возникал. Креспин оделся, откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и следил за Астой сквозь ресницы. А та не находила себе места. Садилась, вставала, садилась вновь. Потом, словно осознала, что мечется обнажённой, бросила на него один жалобный взгляд. Потом второй. Не выдержала.
– Креспин… – позвала она.
Он открыл глаза, посмотрел куда-то прямо перед собой и спросил, словно выдавливая из себя каждую произнесённую букву:
– Чего тебе?
– Пожалуйста, – попросила она. – Просто сядь рядом. Обними меня. Плед где-то затерялся…
– Здесь не холодно, – буркнул он, но поднялся и нашёл плед.
– Для меня сейчас многое имеет значение, – она покорно ждала, пока он завернул её верблюжью шерсть, как в кокон, – а у твоего поступка нет цены. Почему ты все это делаешь?
Креспин уложил её, лёг рядом и погладил волосы. От его решимости обменяться информацией не осталось и следа. «Пусть её, – подумал он. – Сама же говорила, что не девочка на побегушках».
– По идеологическим соображениям, – сказал он.
Она тоскливо смотрела перед собой.
– Зачем ты так? Хочешь сказать, что я самая последняя сволочь в этой жизни? Так и говори, мать твою… Хотя… Что ты можешь знать о моей жизни до тебя… Начинай смеяться…
– Обхохочешься, какая ты остроумная.
Лицо Асты исказилось в какой-то жуткой гримасе боли и злости, и её словно прорвало.
– Ты поверил, что я добровольно отправилась к ним работать?! Ты смог себе такое представить? Да мне бы это и в страшном сне не приснилось! Мразь… Так вы, наверное, все думаете? Да, ну скажи, все… Все! А когда ты не такая, как остальные, а тебя в психушке пичкают таблетками и колют, колют, колют… И одна дрянь в этих шприцах хуже другой!
– Успокойся, девочка, – он коснулся губами её макушки.
Креспин опешил от этого признания, а она расслаблено лежала в кольце его рук, ощущая бесконечную пустоту внутри. Потом выдохнула его имя.
– Креспин… после твоей смерти я уничтожу всех, кто причастен к приказу на ликвидацию.
– Могу задушить тебя прямо сейчас, – проворчал он себе под нос. – Я сильнее.
– Ты ещё ничего от меня не услышал, – шептала она. – Ничего не спросил. Я и в самом деле тупая крашеная сука, потому что теперь знаю – тебе это не нужно. Ничего не нужно. Ни от меня, ни от кого бы то ни было. Вся эта мышиная возня вокруг курьеров… Вокруг тебя… Ты все равно сделаешь, что задумал… И ты… Ты назвал меня другим именем… Я дура – я такой же курьер, как и ты, доставляющий смерть адресату… Теперь я понимаю, что такое статус… Месть… Анхар…
– Я давно не слышал этого имени от чужих.
– Какая она была?
– Была?
– Я знаю, что она умерла.
– Ей нравилось смотреть, как девочки играют в куклы.
– И все?
Он зажмурился, чтобы в памяти вновь не всплыло изувеченное тело и две мокрых полосы от колёс расстрелянного фургона, уходящие куда-то в темноту переулка. Она могла бы стать его женой. Он узнавал её по прикосновению, по запаху, по дыханию. Свою женщину ни с кем нельзя спутать, если ты её любишь… Креспин, наверное, любил…
– Достаточно, – процедил он.
– Я не такая, – едва слышно сказала она. – Пришлось вырасти в одном дворе с мальчишками—одногодками – мне было не до кукол. Я стреляла из рогатки, забиралась на крыши, хулиганила, как настоящий парень. И никто не мог ничего изменить. Меня ругали, пытались воздействовать и кнутом, и пряником – бесполезно. Так что я крепкая… как мужчина… я…
Тихий голос Асты прервался. Она уснула. Спала, прижавшись спиной к своей цели, и его рука лежала на её груди. И Креспин подумал о тех, кто не давали ему покоя все эти долгих три года. О тех, кто сделал из этой женщины монстра. Она, видите ли, не хотела играть в куклы! В куклы, которые мама так и не смогла подарить подрастающей Анхар! В куклы, которые лежали в кирпичной пыли от разбомблённых домов рядом с их мёртвыми маленькими владельцами!
Рука под шеей Асты затекла, но он не хотел даже пошевелиться. Странно, но он вновь почувствовал, что принял этого беспомощного сейчас монстра под свою защиту. Принял ещё тогда, когда тащил обездвиженное тело мимо заброшенных домов и рыскал глазами в поисках припаркованного автомобиля. Затем он медленно покрутил головой, разминая окаменевшие мышцы шеи.
– И что же с тобой делать? – прошептал он.
Больше в её службе его ничего не интересовало, кроме, пожалуй, самого главного вопроса. Потому что она бы не соврала. Но она не знает. Не знает ответа на единственный вопрос. Но ответа на него пока нет и у него. И причиной всему – полное отсутствие упоминания об этом в их архивах. Подчистили или изъяли ещё тогда. Затем он подумал, что ночь уже прошла и поднялся.
Аста открыла глаза одновременно с хлопком двери о косяк. Услышала, как скрежетнул в замке ключ, выпуталась из пледа и протянула руку за спину. Знала, что Креспина там уже нет, но все равно провела ладонью туда-сюда. Пальцы ощутили уходящее тепло от его тела, а взгляд… Это с его стороны было мерзким…
Она стиснула зубы. Отбросила в сторону телефон, деньги и взяла пистолет и обойму. Выщелкнула все до одного патроны на пол. Подцепила ногтями из открытой коробки ободок первой попавшейся латунной гильзы. Передёрнула затвор и ткнула глушителем в висок. Палец на курке напрягся. Через секунду она усмехнулась, направила ствол вверх и нажала спуск… Сверху посыпались куски штукатурки…
Очередной подарок Хромого… Креспина… Она с грустной улыбкой поправила себя. Это поступок находился так далеко за гранью логики, и настолько далеко от понимания, что она не стала и размышлять о нем. Неожиданно в мозгу всплыло воспоминание, как однажды сорвалась… Тогда ей вернули все, что было с собой. Часы, тонкую золотую цепочку, ключи от квартиры – больше ничего, кроме одежды на ней, и не было. Сложили все это в бумажный пакет и протянули сквозь маленькое окошко в зарешеченной двери. Тогда же её встретило яркое солнце и горячий асфальт, но никто не ждал у огромных железных ворот психиатрической больницы, как никто не пришёл на прошлый день рождения. Она прищурилась, привыкая к солнечному свету с полутьмы. Вздохнула с каким-то чувством потери – то, что было внутри, ей не вернули. И взять его было негде. А сейчас этот мужчина, что вывернул душу наизнанку, да так и бросил распахнутую настежь, предлагал больше, чем она смогла бы унести.
Она тряхнула головой, отгоняя невесёлые мысли. Неторопливо осмотрелась. Вскочила. Подбежала к объёмистому пакету у зеркала. Вытряхнула из него ворох одежды. Медленно, словно во сне, подняла пару расшитых бисером туфель… Представила, как Шрамов расправился с Латифом и его семьёй, как хрустел под его ботинком пластик… Ей нравилось смотреть, как девочки играют в куклы… Так он сказал об Анхар. И все? И все! Она прижала ладони к пылающим щекам. Господи! Она должна была прикончить этого ублюдка сразу, как только тот наступил на куклу.
13
Аста не была здесь много лет. И сейчас, рассматривая куцую растительность на горных склонах, ледяной поток ручья и знойную пустыню, она с тоской вспоминала, как восемь лет назад попала в центр подготовки боевиков. Отсюда до него можно было добраться за день. Пешком.
В то время ей очень хотелось отличиться. Она была в контрразведке человеком новым, неопытным. По большому счету, не имея за плечами ни одного мало-мальски значимого дела, выделиться ей было нечем. Стреляла она довольно сносно, занятия посещала прилежно, и физическая подготовка была на среднем уровне. Единственное, где она была далеко впереди всех – это внешность. «Может, на пластику отправить? – как-то донеслось до её чуткого уха из кабинета руководства. – Раз увидишь – на всю жизнь запомнишь». С тех пор она стала красить волосы в чёрный цвет. Хирурга ей так и не порекомендовали в приказном порядке, но цвет волос вкупе с молочно-белым лицом сыграл свою роль. Если бы не разрез глаз, то на первый, не слишком внимательный взгляд, молодая девушка с вызывающей внешностью могла бы сойти за сирийку. Однако, приподнять уголки глаз для полного сходства она не решилась – делала вид, что не понимает намёков.
Тогда она ещё любила учиться. Подолгу сидела в одиночестве, рисуя на листе бумаги одной ей понятные схемы. Осваивала смежные специальности – сама, нестандартно, неумело, но упорно, спохватываясь посреди ночи, что от положенного сна осталось пару часов. Её потенциал разглядели – периодически выделяя, ставя другим в пример. Потом отправили заводить знакомства и учиться… На школьный класс это было совсем непохоже. Тут было все по-взрослому. Увиливаешь, или отказался от занятий – можно и пулю в лоб схлопотать… Но здесь было главное – здесь можно было найти представителей самых разных вооружённых группировок из множества стран…
Тренировали её американцы, что уже само по себе выводило Асту из себя. Она ненавидела всех, кто приезжал сюда за какие-то деньги; презирала тех, кто не принадлежал к её миру по духу; не понимала и тех, кто вкладывал какой-то смысл в эту бойню, называя её священной войной. Не понимала и не принимала. Понимала только одно – приказ превыше всего.
Она прятала своё отвращение и старалась спрятать глаза, полыхающие ненавистью, за спинами курсантов из группы. Но тот инструктор, которого надо было называть не иначе, как Майкл Тайсон, видел это отношение к нему. Разглядел даже сквозь широкие мужские спины – и он в открытую изводил её. От непомерных нагрузок у неё даже прекратились месячные. И она была в группе одиночкой. Отверженной. Изгоем. И поклялась, что дотерпит, дотянет, доскрипит зубами до конца и станет лучшей. И Аста работала на износ. Сводило спину – ползла на коленях. Рвались перчатки – скребла по острым камням окровавленными пальцами. Проваливалась в ямы-ловушки – вылезала и тащилась дальше. Молча и с сухими глазами – потому что здесь никто не захочет её услышать и увидеть слезы.
Аста знала, что и американец Майкл, и почти половина группы насмехаются над ней, с нетерпением ждут, когда же она сломается. Хотя далеко не все воспринимали издёвки инструктора с выдуманным именем, как нечто само собой разумеющееся. Она была крепка духом, но сириец Джабаль, тощий, с мозолистыми руками крестьянина, над которым инструктор измывался гораздо меньше, оказался слабее. Одним ударом приклада он освободил рот самозванца Тайсона от шедевра заокеанской стоматологии и, оскалившись волком, передёрнул затвор – ему надоело ползать на брюхе и терпеть, когда пинают в зад и мочатся сверху.
Два десятка трупов в центре подготовки даже для этой страны было многовато. Оставшихся руководство поделило на мелкие группы, исходя из каких-то своих соображений, и рассортировало по другим лагерям. Асты не было ни в одном списке. Ей настоятельно порекомендовали валить на все четыре стороны. Стрельбу ей поправили – обучили не просто быстро и метко стрелять, а делать это очень и очень хорошо. Для неё не были помехой ни темнота, ни туман, ни дождь… Тогда она перебралась в Ливан, но кое-какие связи остались и здесь. Недолго думая, она ими и воспользовалась.
История повторялась. Как и в тот раз она вновь выпрыгнула из машины с одним рюкзаком. Когда прибывших в лагерь подготовки женщин делили на несколько групп, Аста выбрала привычное для себя дело. Это не означало, что она теперь будет неделю заниматься только стрельбой. Её никто не собирался освобождать от физической и сапёрной подготовки, хотя она очень надеялась, что сумеет избежать пристального внимания многочисленных бородатых мужчин. Однако, те только и делали, что пялились на прыгающую вверх-вниз грудь под потной, грязной майкой, когда она после полосы препятствий стояла перед мишенью, да на зад, прикрытый бесформенными штанами. Возбуждённо что-то кричали и показывали жестами, что они с ней сегодня же провернут. Сразу после заката парочка из них пыталась проползти в палатку. Спать ей пришлось в один глаз и в обнимку с пистолетом. И это несмотря на то, что в маленькую группу были отобраны только две женщины из Европы, а она вообще приехала по прямой договорённости.
Второй день начался с неприятностей. Одному из инструкторов этого разношёрстного сброда вздумалось проверить её психологическую и физическую совместимость с поясом шахида.
– За время, которое отведено для подготовки, мы должны превратиться в команду, способную выполнить любое задание. Или умереть, несмотря ни на что. Знай – ты уже в раю. Остался лишь шаг. Сделай его так, чтобы наши общие враги содрогнулись от ужаса, – увещевал он, угрожая оружием.
Аста вогнала колено в пах ублюдку и, выкручивая бороду в одном кулаке, вторым пересчитывала его кривые зубы
– Как-нибудь без меня! – шипела она. – Сам, сволочь, одевай, а я за колечко дёрну!
Жить после этого ей оставалось до первой автоматной очереди. Она выхватила у инструктора пистолет и затравленно оглянулась по сторонам, но десяток пуль прошил не её спину. Вслед за сухим грохотом автомата раздался властный окрик. Ливанский офицер из «Хезболлах», такой же худой и мрачный, как и тот, который вчера утром привёз её на разболтанном до последнего винтика пикапе с пулемётом на крыше, опустил оружие. Сплюнул под ноги и сказал почти без акцента на русском:
– Не мужчина.
Ещё вчера с ливанцами она общалась только на английском – арабским Аста владела весьма прилично, но без постоянной практики стало тяжело уследить за быстрой речью. Она выпрямилась, тяжело дыша.
– Для меня есть новости?
– Отойдём, – проворчал он.
Он прищурил один глаз и щёлкнул пальцами. Негромко, но его тут же услышали.
– Принеси её вещи, – бросил он подбежавшему солдату.
Ливанец присел на цинк с патронами.
– Есть новости? – повторила она.
– Идёт война – и каждого из нас могут убить в любой момент, – спокойно сказал он и спросил: – Ты этого хочешь?
– Я люблю жизнь, – просто ответила она.
Он кивнул и задумчиво посмотрел вдаль на колышущееся марево над пустыней.
– Мы не станем оказывать содействие.
– Не надо на меня работать – достаточно информации.
Он протянул ей полупустую пачку сигарет и чиркнул колёсиком по кремню. Аста щелчком ногтя выбила из мятой пачки одну. Поймала фильтр губами, но прикурила от своей зажигалки. Глубоко затянулась, выпустила дым из ноздрей и ожидала самых важных слов. Не дождалась и через пять минут. Резким голосом сказала в сторону, словно ни к кому не обращаясь:
– Был уговор, а… Хромого вы и не думали искать.
Она едва не сказала: «Креспина». Однако, сумела удержаться. Теперь это было личное.
– Не важно! – он отмёл её недовольство взмахом руки. – Больше никто не придёт на помощь.
– Этот человек для вас важнее нашего сотрудничества? – она растёрла окурок в песке тяжёлым ботинком.
– Ты не поймёшь. И жива сейчас только потому, что русская.
– Я не русская, – возразила она.
– Все равно.
– Уговора больше нет?
– Кое кто наверху просто не вник в серьёзность происходящего. И да – уговора больше нет.
– Что-то изменилось?
– Абсолютно ничего. Я же сказал, что была неточность с переводом. Недоразумение, так сказать. Даже, скорее, недопонимание запроса. Мы сожалеем. В твой Центр будет отправлено официальное извинение.
– Это все из-за Анхар? – неожиданно для самой себя вырвалось у неё.
Ливанец поднял глаза. Тень улыбки тронула его губы.
– Неофициально? – поинтересовался он.
– Я знаю, что такое молчание, – буркнула она.
– Тогда я отвечу: «Отчасти».
Он почесал бровь тем же движением пальца, что и Хромой. Насмешка в его глазах подтвердила догадку, что это было сделано намеренно. Кроме этого быстрого движения на худом лице мужчины не дрогнула ни одна чёрточка. Аста скривилась и потёрла горло.
– В таком случае я бы хотела передать ему несколько слов. Точнее, три. Неофициально.
– Это возможно.
Она потрогала скулу, будто вновь почувствовала тот короткий удар, отправивший в нокаут. Затем вспомнила свой переполненный счастьем крик и произнесла: