Бумеранг
– Чтение намаза пять раз в день и соблюдения поста в Рамазан. Это то немногое, что нужно сделать, чтобы попасть в рай, но я к этому не готов.
– Вы знакомы с изречениями Мухаммеда? – седовласый мужчина едва заметно усмехнулся.
– Доводилось, – ответил Гензер.
– И ваши знания арабского позволяют читать в оригинале?
– К сожалению, нет.
– Вы умный человек и не стоит так явно выпячивать своё невежество. Только мыши проглатывают книги буквально.
– Всегда предполагал, что с переводом подвох, – пробурчал Марк.
– Тогда вернёмся к нашему вопросу? – собеседник вопросительно приподнял бровь.
Гензер двумя пальцами осторожно взял кофейную чашку, которая в его лапище казалась игрушечной. Кофе ему хватило на один глоток.
– Вернёмся, – сказал он. – Почему он решил, что в этот раз мы примем его доставку к исполнению?
– Из-за Раджима, – ответил сириец. – Брат Латифа теперь близкий родственник старейшины кланов. Он возьмёт на себя труд оставить молодую жену вдовой, а родственников без наследства
– Вот как? – Марк достал платок и промокнул лоб. – Это несерьёзный аргумент, но все-таки аргумент. Что он ещё хочет?
– Ничего. Просто небольшая услуга.
– Скромно.
– Маленький подарок в качестве жеста доброй воли.
– И тоже скромный?
– Не совсем.
– Что же это?
– Чтобы доставкой занялся Хромой, – тихо произнёс сириец.
– А без подарка он костьми ляжет, но сделает все, чтобы Раджим продолжал оставаться в должности зятя вождя очень и очень долго? Например, лет двадцать? – вопрос Гензера прозвучал так же тихо.
– Почему-то он убеждён в вашем согласии, – в ответе мелькнула тень удивления. – Особенно после того, когда примчался из-за занавеса, как взмыленная лошадь, которой сунули под хвост тряпку со скипидаром. По правде сказать, у него какое-то желание маньяка с этой доставкой. Однако, времени на проработку многоходовых комбинаций уйдёт слишком много. Он торопится, а вы же профессионал. Это может быть хорошей сделкой.
– Чего он так упёрся в эту доставку? Неужели нашёлся тот, кто его заставил?
– Хорошая сделка, – повторил сириец, глядя в сторону.
– Зять старейшины может умереть раньше, чем она состоится, – процедил Гензер.
– У Латифа есть ещё братья, да и Раджима, ошалевшего от такого счастья, он надёжно спрятал.
– Я могу сразу обезглавить весь этот змеиный выводок, убрав старшего брата. Зачем мне тогда Бубен?
– Можете, но не уверен, что это что-то изменит.
Сириец улыбнулся одним уголком губ и потянулся коробке с сигаретами. Марк с неприязнью проводил глазами его руку и скривился. Приторно-сладкий запах восточного табака он не переносил. Впрочем, он не мог терпеть запах любого табака и мрачно сводил брови в одну линию, когда ему предлагали насладиться настоящей кубинской сигарой – возможность столкнуться с прелестями рака лёгких пугала его больше, чем возможность получить пулю в лоб. Видел, что бывает с курильщиками: кашель с кровью, страшные боли, инъекции наркотика… и это может длиться очень-очень долго… лучше уж сразу в землю. А этот ухоженный собеседник выглядит вполне себе здоровым, выпуская из ноздрей струйки почти бесцветного дыма. Здоровым, моложавым и крепким. Таким уверенным в себе, что хочется разрядить ему в нос всю обойму, представляя, что это сам Франц Витольдович Бубен, в прошлом наёмный убийца и несостоявшийся курьер, а в настоящем – разбойник с большой дороги. К сожалению, до рукояти пистолета, что уютно устроилась в кобуре в сейфе отеля, не меньше десятка кварталов. Да и не стал бы он этого делать.
– Итак, – через пару минут молчания сказал он курильщику, – теперь мы готовы обсудить самое главное. И самое интересное в нашей встрече не то, что теперь необходимо решить: придётся ли нам с Бубеном ходить по улицам, ожидая выстрела из проезжающей мимо машины, или нет. Совсем не то. Наоборот.
Сириец поудобнее расположился на стуле, обратившись в слух. А Гензер тянул время, лихорадочно собираясь с мыслями, и анализировал доступную ему информацию о Латифе, раскладывал все по полочкам, как привык делать всегда, подготавливая себя к любой неприятности. Однако, ничего важного, кроме всем известного факта с его утраченной рукой, припомнить не мог. Когда в крупную игру настойчиво лезет мелкая сошка – это досадная, но незначительная помеха. А вот когда старый недруг, принадлежащий к самым верхам преступного мира, предлагает устранить эту помеху едва ли не из дружеских чувств, то это может озадачить кого угодно. От этого предложения за милю несло дерьмом. Он и приехал сюда, чтобы немедленно урегулировать все вопросы с этим ублюдком… но Креспин… Что-то слишком многим вдруг понадобились именно его услуги. Причём одновременно. А он слишком многим ему обязан, и долги всегда отдаёт сполна. И Марк скрипнул зубами, пряча ярость глубже.
– Вы играете в нарды? – неожиданно спросил он.
– Продолжайте, – бесстрастно кивнул его собеседник.
– Тогда вы знаете, что выстроить блок из шести шашек разрешается только в том случае, если хотя бы одна шашка противника находится перед создаваемой преградой?
– Это всем известно, – скупо улыбнулся тот, понимая, что сказанное сейчас – будет произнесено только для него.
– Осталась первая шашка.
Гензер сдвинул крохотную чашку от кофе к краю стола и растянул жирные щеки в ответной гримасе, напоминающей улыбку ещё меньше, чем оскал старого бульдога.
– С Тешоаром вопрос мы закроем раз и навсегда, и с Латифом, которого, по вашим словам, сейчас можно принять за этот блок, закончит Хромой. Если захочет, конечно, продолжить знакомство. Но в этот раз, я уверен, оно будет гораздо более болезненным для всех, кто станет у него на пути. И станет предупреждением для нашего общего друга.
Он с нажимом произнёс последнее слово, а седой мужчина взял очередную сигарету и сузил глаза.
– Это ваш ответ.
– Я его давно озвучил.
– Вряд ли он им понравится.
– Им?
– Они гораздо опаснее Бубена и свободно перемещаются по миру, а люди склонны иметь семьи, где родственники умирают внезапно.
– Меня сложно напугать.
– Тогда почему вы все-таки пришли?
– Трудно объяснить поступки, право совершать которые ты присвоил себе сам.
– Я попробую понять.
– Если Бубен сможет выстроить и курировать цепочку так, как это делаем мы – прекрасно. Если он сможет сделать больше – значит, докажет, что это место его по праву.
– Когда-то он очень хотел его занять. Сейчас хочет сотрудничества.
– И он по-прежнему уверен, что мы примем его доставку?
– Представьте, да.
– Мы не относимся ни к одной из существующих секретных служб, – Марк поднялся и упёрся тяжёлыми кулаками в стол, нависая над сирийцем, как огромный камень, готовый сорваться с вершины горы. – Наши действия необычны и наши люди не такие, как все. Они работают не на благо своей страны, и шантажировать их, угрожая расправой с семьёй, не имеет смысла – вы и так понимаете, что у людей, подобных нам, нет дома… есть только память о прошлом и жажда мести…
– Я передам, что вы не испугались.
– С чего бы? – Гензер дёрнул плечом, распространяя вокруг резкий запах пота. – Передайте, что мне больше не интересно продолжение этого разговора. Если в этот раз он хочет найти курьера, то все равно с ним никто не рискнёт иметь дела. Даже ради любопытства. У таких, как он не может быть статуса.
Он усмехнулся и столкнул чашку со стола. Сириец взглянул на осколки, задумчиво подёргал себя за ухо и в знак согласия склонил голову.
– Я передам и это.
– Приятного дня, – Марк оттолкнул ногой стул.
– Позволите совет? – спросил его собеседник, раздавив очередной окурок в пепельнице.
Гензер полез в карман рубашки за очками, медленно одел их, и его глаза, за миг до того, как спрятаться за темными стёклами, недобро блеснули.
– Мне редко дают советы. Не по причине моей к ним нетерпимости, а из осторожности.
– И все же, Марк, – мужчина поднялся.
Он так спокойно назвал его по имени, что Гензер не стал его осаживать. Сириец вытянул из кармана банкноту, бросил её на стол и постучал пальцем по кувшину.
– Здесь сейчас все дёшево, – тихим голосом сказал он, – а человеческая жизнь так вообще – стоит меньше стакана воды. Бубен – это даже не вершина айсберга. Он всего лишь крохотный кусочек льда на этой вершине и сделает он лишь то, что ему позволил… некий комитет госбезопасности… Не поворачивайтесь ни к кому спиной, Марк. Она у вас широкая и прикрывает от неприятностей многих. Я буду опечален, если больше не услышу о Хромом.
– А он о вас? – Гензер склонил голову набок.
– Вряд ли. Но если у вас появится возможность передать ему несколько слов от меня, вы сделаете это?
– Это несложно.
– В магазине старого Баржа всегда хороший выбор антиквариата.
– Где это? – небрежно спросил Гензер.
– Бейрут. Армянский квартал. Улица Вердун.
– Я услышал.
Марк нахмурился и задумчиво потёр подбородок – вот сейчас седовласому арабу удалось встревожить его всерьёз. И не просто встревожить – напугать.
– Кто вы? – спросил он.
– Вы невнимательны, – сириец широко улыбнулся и смахнул невидимую пылинку с безукоризненно белого плеча. – Я говорю с вами вместо Бубена.
– И только?
– И только. Примите его доставку ради безопасности многих.
– Пакет передадите вы? – он стиснул зубы и покатал желваки.
– Он будет у меня сразу, как только я получу ваше согласие.
– Запоминайте номер телефона. Там автоответчик. Скажете: «Занавес поднят» и сообщите, где вас найти в течение ближайших суток.
– Я запомнил и… удачи, Марк.
Гензер неторопливо шагал к отелю и пристально разглядывал витрины каждого магазинчика на пути. Внимательно всматривался в отражения прохожих, запоминал их внешность, походку, жесты. В следующей витрине он пытался определить тех, чьё отражение уже видел. Иногда он резко останавливался, сухо кивал в ответ на извинения наткнувшихся на него людей, и обшаривал быстрым взглядом окружающих. Однако никто не пытался избежать его внимания: мужчины не отводили глаз в сторону, женщины не начинали судорожно поправлять платки, а дети не перебегали на другую сторону дороги.
Марк остро чувствовал нарастающую тревогу, невероятно чётко воспринимал усиливающееся напряжение внутри и был уверен, что за ним уже следят, хотя ощущал чьё-то близкое присутствие лишь на уровне подсознания. Он был готов столкнуться с неприятностями с первых же шагов, как расстался со странным сирийцем, и страстно желал, чтобы человек из прикрытия, гарантированного ему Кайрой, так же проникся витающей в воздухе бедой и был начеку. Внезапно он будто споткнулся и на миг застыл – позвоночник ухватили чьи-то холодные узловатые пальцы, сжали на миг и отпустили. В его жизни, полной смертельной опасности, такое уже случалось не раз, и он привык всецело доверять своему чутью. Марк понял, что его вычленили из толпы, просканировали, и осторожно ведут, стараясь пока оставаться незамеченными. Сейчас, более чем когда-либо, он был убеждён, что их действия вызвали неприкрытую ярость у руководства службы, наделённой полномочиями обрывать чужие жизни без раздумий. И её эмиссары, чьё предназначение как раз и заключалось в том, чтобы всячески пресекать деятельность Гензера и ему подобных, находятся где-то рядом.
Людей вокруг становилось все больше, но он сразу выделил в толпе парочку. Невысокий, бритый наголо мужчина, с выпяченным квадратным подбородком, и огромный увалень в армейском берете с удивлённым лицом пациента психиатрической больницы. Квартал назад он уже встречал их отражения в пыльной витрине. Он определил преследователей и сразу понял – это за ним. Только двое? Марк не оглядывался, изредка косил глазом на мчащиеся машины и пытался определить – есть ли с ними кто-то ещё. И неожиданно поймал оценивающий взгляд бородатого продавца сока. На удивление доброжелательный взгляд, прямой и открытый. Тот сунул руку за ворот, поскрёб тонкую шею и заговорщицки подмигнул ему. Марк безразлично подумал, что раз преследователи не пытаются скрыть слежку и, значит, больше не рассматривают его шансы добраться до отеля. Он всунул руки в карман, нащупал за подкладкой сим-карту и продолжил неторопливо шагать к отелю, до которого оставалось три-четыре квартала.
Подошедший к остановке рейсовый автобус вызвал непреодолимое желание впрыгнуть в раскрывшиеся двери. Однако он не сомневался, что эти люди продолжат вести его из какого-нибудь автомобиля цепким взглядом, или бросятся следом за ним. По похожей причине отпадает и такси. Да и случайный автомобиль может оказаться совсем не той машиной, в которую ему следует сесть. Щуплый сириец посоветовал беречь спину, и он не пытался убедить себя в том, что стрелять чем-нибудь так, чтобы его бесчувственное тело упало внутрь на сидение машины, его преследователи не умеют. Иногда, подумал он, встречаются такие уникумы, что предел их возможностей и степень подготовки никто и представить не сможет. Креспин, например.
Он приподнялся на носки, пошарил взглядом поверх голов прохожих, безразлично обходящих его, и решительно направился к ступенькам входа в торговый центр. Сейчас он вольётся в людской водоворот и растворится в нем, выиграет у преследователей несколько секунд, а возможно, сумеет оторваться от них, затеряться в толпе на одном из этажей. Но Марк прекрасно понимал, что с его ростом и весом японского борца скрыться в этом человеческом муравейнике ему некуда. И когда за метр до прозрачных дверей дорогу ему преградил «продавец», он мощным ударом в челюсть отшвырнул его в сторону и шагнул внутрь.
На втором этаже он, не торгуясь, купил мобильный телефон, вставил сим-карту и набрал номер.
На звонок ответили сразу.
– Где ты?! – завопила Кайра.
– Просто слушай и запоминай, – он отмёл дальнейшие расспросы.
Щеку царапнуло, и витрина рядом с ним брызнула веером стеклянных осколков. Он тяжело упал на пол, не отрывая телефон от уха. Следом раздались крики, донёсся приглушенный звук выстрела, больше похожий на хлопок, а затем загрохотал крупный калибр – человек из прикрытия давал ему возможность закончить разговор.
7
В старину арабы говорили: «Если Аллах хочет наградить человека, он дарит ему путешествие в Дамаск».
Аста очень не любила это ощущение – когда закладывает уши в самолёте. Она знала, что надо сильно, широко зевнуть, и тогда эта заложенность исчезнет. Но вот то, что исчезает она через громкий болезненный щелчок – вот что было самое неприятное. В этот раз она даже не пыталась зевать, несмотря на то, что быть глухим, пусть и временно, не самое приятное в жизни. Она знал, что её ждут куда более неприятные вещи. Иллюминатор был слева. Край крыла мелко вибрировал. Облачность отсутствовала. Ей повезло увидеть, как самолёт закладывает вираж над городом. Столица Сирии великолепна весной, когда зацветают абрикосы и яблони, и бело-розовая кипень садов накрывает город. Весной она похожа на рай. Сейчас была осень…
Аста была готова восхищалась древним городом в любое время года. Хоть и выросла в каменных джунглях однотипных панельных домов, и все же для неё было каким-то своим особое очарование старого города – узких, мощённых булыжником улочек, тихих зелёных двориков, бань с расписными куполами, караван-сараев, где, устав от долгого пути, отдыхали купцы и погонщики верблюдов, его мечетей и медресе… Именно отсюда начинался Дамаск. Здесь находилось его сердце – древняя Цитадель, мощные серые стены которой помнят имена грозных арабских халифов. Даже памятник Салах Ад-Дину: летящий всадник попирает копытами лошади поверженных в прах унылых рыцарей, чем-то удивительно напоминал ей Георгия-Победоносца.
Эту часть города буквально распирало от лавок и магазинов. Сирийцы считают, что самый короткий путь к богатству – торговля. Казалось, что торговлей занимается каждый от мала до велика. Престижное дело. Сам Пророк не гнушался… Товары наползали на неё отовсюду: они были развешены, уложены под стекло витрин, брошены на землю. Надо смотреть под ноги, чтобы не споткнуться. Парча, точёные кувшины с узким горлышком, чеканные кубки, старинные ятаганы. Кипы тканей, горы свитеров… Туфли висят в связках, как лук. Кто и когда это купит? Но опытный продавец с одного взгляда определит, какие у вас ноги и какая обувь вам нужна. И редко кто устоит перед его советами, пересыпаемыми комплиментами. Она не устояла. Теперь в её сумке, рядом с пистолетом и запасной обоймой, лежала пара вышитых бисером удобных туфель.
Тысячи лавок, мечети, мастерские, парикмахерские, харчевни… Аста потянула носом. Куски баранины на шампурах медленно поворачивались над углями, истекая жиром и источая одуряющий запах, в овощном ряду трудились резчики лука и моркови. Она невольно сглотнула слюну – ей нужен ювелир, а не повар.
Старый мастер выключил газовую горелку – полчаса отдыха каждый час в его возрасте уже стали необходимостью. Затянулся сигаретой, прикрыл глаза, придумывая новый рисунок для серебряного браслета. Она остановилась, рассматривая чудесные изделия на рваной тряпке перед ним. Потом наклонилась и взяла в руки неприметный браслет с тремя красными камнями в центре. Старик приподнял веко, бросил на неё заинтересованный взгляд, и вновь закрыл глаза.
– У меня есть точно такой же, – тихо сказала она. – В прошлый раз вы говорили, что он единственный.
– Кто слишком часто напрашивается в гости – рискует получить за столом слишком большой кусок, – проворчал ювелир себе под нос. – Можно и подавиться.
– Кто знает, – она улыбнулась и поправила платок, – может быть, вы и правы.
– Идите в дом, – буркнул он.
Дверь распахнулась, и пожилая женщина, в облике которой явно угадывались славянские черты, пригласила её войти. Аста давно привыкла к таким лицам в арабской стране. Тысячи сирийцев учились и работали в СССР, потом в России, и добрая их половина вывезла с собой русских жён. Кто-то бы сказал, что в дальних поездках всегда приятно встретить что-то близкое и понятное тебе. Многие, но не Аста. Она не страдала сентиментальностью – ей было все равно, кто перед ней, особенно, когда палец почувствует спусковой крючок.
Мастер вошёл следом. Жестом указал на ковёр. Хозяйка поставила перед ней поднос с фруктами. Она каждый раз поражалась – почему из плошки с лакомствами в каждом доме обязательно торчат огурцы. Но есть неписаное правило: никогда не спрашивай, зачем? Нравится – ешь, не хочешь – поблагодари. Она поблагодарила и приготовилась слушать.
Разговор оказался долгим. Казалось, что сам старик получает удовольствие – от прохлады полутёмного помещения, стакана горячего чая, доверительной беседы. Он сидел на мягкой подушке, как обленившийся кот щурил глаза, неторопливо отвечал на её вопросы. Однако, Аста, в отличии от него удовольствия не получала. Разговор затянулся, был нудным и наполненным какими-то иносказательными фразами, общими намёками, и вообще… информацию старого ювелира можно было назвать никакой. Но был адрес неприметного дома в поселении за полсотни километров от столицы, и было одно уточнение: семья для сирийца – все! Любовь к земле, к журчащему ручью, тенистому дереву, тёплому очагу – в крови. Здесь любят детей, трепетно относятся к родителям, особенно к матери. Говорят, «Любить можно многих – родиться только от одной». У них нет домов престарелых. Они просто не понимают, что это такое. Старики живут в семьях, окружённые заботой.
– Семья… – с горечью прошептала она вслед этим словам и опустила глаза, разглядывая вышитый узор на ковре.
Загудел мобильник, возвращая её в русло беседы. Она извинилась, прочитала сообщение, недоуменно пробежала по дисплею во второй раз и сжала кулаки. Ювелир понял, что пришло время расставаться.
Напоследок её угостили чашечкой обжигающего арабского кофе с кардамоном. Затем она поднялась. Учтиво склонила подбородок и протянула ладонь жене хозяина – если гость мужчина, он пожимает руку только мужчинам – Аста была женщиной. В первый свой визит в Сирию она окончательно уверовала в поговорку: Восток – дело тонкое. Тогда, прощаясь, она подала руку старику-мусульманину в шапочке. Тот отшатнулся от неё, как от ядовитой змеи.
Аста была вне себя от гнева. Она покачивалась на заднем сидении пикапа и рассматривала затылок Шрамова.
– И что было дальше? – свистящим шёпотом спросила она.
– Ушёл, – буркнул он.
– Попортили его шкуру, конечно, но ушёл.
Капитан Слабко цыкнул слюной сквозь зубы в открытое окно водительской двери, потёр бритый наголо череп.
– Две пули точно унёс. Прикрытие у него было. Серьёзное. Думал, если попадёт, так в дыру сквозь бронежилет кулак пролезет. Палил, как из гаубицы.
Она до сих пор не могла взять в голову за каким чёртом этих придурков отправили в Сирию. Мало того, что старлей Шрамов был, выражаясь словами известного барда, «туп, как дерево», так и капитан Слабко был стопроцентным клиническим идиотом. И оба они по-арабски могли выговорить только два слова: «ля афхам» – я не понимаю.
Аста скрипнула зубами так, точно хотела сломать их все до одного.
– Почему я узнаю об этот только сейчас? От вас!
– Хижук приказал. Сказал немедленно взять и выбить информацию, – капитан усмехнулся. – А потом, говорит, наша красотка вам дело найдёт.
– Нашла уже. Окно закрой. Песок на зубах скрипит.
– Махнуть бы стакан, а то что-то муторно, – неожиданно брякнул старлей. – Что не делай – все ей не так.
– От одного вашего вида муторно! – вызверилась Аста. – Взялся – делай! А то все на авось.
– Да ладно, – примирительно сказал Слабко, – теперь ты с нами. Исправишь, где мы накосячили.
– Ты, когда пьяный, на его свадьбе, – она ткнула пальцем в Шрамова, – стекло в ресторане выбил, новое купил, или старое исправлял?
– Это ты к чему вспомнила? – обиделся капитан.
– К тому, что осколками можно порезаться. И пьяному, и трезвому. Проблемы у нас теперь. Я…
Она замолчала. Нечего её спутникам знать, что ей пришлось связаться с Кайрой, чтобы найти Латифа. И стоит только той заподозрить её в причастности к смерти врача и к нападению на Гензера, то все полетит к чертям.
– Решим. Подумаешь, – уверенно прогудел старлей и дёрнул могучим плечом. – Он прав – ты с нами. Это главное.
Аста поморщилась. Достала зажигалку. Прикурила сигарету, которая уже десять минут мусолилась то одним уголком губ, то другим, в ожидании этого чирканья колёсиком по кремню. Затянулась, помяла в пальцах размокший фильтр, понимая, что от злости не чувствует запаха табака. Выдохнула вместе с дымом несколько нецензурных слов и вдавила сигарету в пепельницу.
– Туда, – она сверилась с картой и указала подбородком вперёд. – Проблемы решать будем.
Аста кривилась, рассматривая скудную растительность пустыни за стеклом. Больше всего сейчас ей хотелось улечься на часик в горячую ванну, в крайнем случае, встать под душ хоть на десять минут! Она так и не умылась по-настоящему за последние сутки. Все времени не было, а в старом доме, где она провела ночь в тревожной полудрёме перед встречей с ювелиром, воду надо было три часа греть мазутным калорифером, ревущем, как бензопила.
Голуби переполошились, завидев на своей территории чужаков. Заметались по двору, заворковали громко, тревожно. Затем взлетели, едва не обгадив Асту с ног до головы. Она успела укрыться под навесом и постучала в дверь. Старуха в платке, увидев направленный ей в живот ствол автомата, прекратила тянуть дверную ручку и коротко вскрикнула. Шрамов, почувствовав, что может свободно войти, толчком руки отправил её на середину комнаты и переступил порог. Старая косила испуганными глазами на оружие и пыталась отползти дальше. Вторая женщина, ещё достаточно молодая, чтобы привлечь внимание мужчины, издала какой-то непонятный звук и ухватилась за кончики полотенца, висевшего на шее. За её юбку держалась девочка лет трёх. Рядом стоял мальчишка чуть постарше, разглядывая его из-под насупленных бровей.
Аста оглянулась через плечо. На улице было достаточно многолюдно. Проскрипела арба, груженная дынями. Процокал ушастый ослик с поклажей. Следом проехал со своей цистерной заправщик мазута, оповещая о себе резким звуком рожка. Она вошла в дом и закрыла дверь. Слабко остался наблюдать за дорогой и пикапом, скрытым с обратной стороны двора.
– Что вам нужно? – испуганно спросила молодая.
– Латиф, – сказала она. – Поговорить хотела.
Женщина машинально скосила глаза на старуху. Шрамов понимающе ухмыльнулся. Аста придвинула к себе стул и уселась верхом, положив подбородок на спинку. Подняла с ковра книгу.
– Эти дети, – поинтересовалась она, – ваши?
– Да, – хмуро ответила та.
– Они умеют читать?
– Нет.
– Значит, вы читаете им сказки сами. Какие? – спросила она.
– Алладина… – угрюмо ответила женщина.
– Вот и читайте, – она бросила ей книгу. – Представьте себе, что ничего не произошло. Откройте страницу там, где вы остановились в прошлый раз, попытайтесь сосредоточиться, получайте удовольствие…